Несколько часов спустя Германия Берлин
Перелёт был для меня тяжёлым. Я очень устала и проголодалась, но меню на борту самолёта мне не понравилось. Пока Бриллинг забирал багаж, у меня появилась возможность съесть сэндвич из автомата, надеясь, что он относительно свежий. У окна сидела слепая девушка лет тридцати. Глаза белые как лед, с серыми вкраплениями, чёрные волосы собраны в длинную косу, а в руках какие-то ключи. Она была растеряна. — Добрый день, — подхожу к ней поближе, — может, — на немецком, — вам помочь? — Я брата жду, — улыбалась, — спасибо за доброту и внимание, всё хорошо… Меня зовут Грета. — Евгения, — пожимаю руку. Девушка крепче схватила меня и прикрыв глаза, затараторила со сверхъестественной скоростью. — Тёмные густые брови, красивые очень, — шепчет, — волосы чуть ниже уха, слегка кудрявые, тоже тёмные, ресницы у него длинные, глаза серые как камень, и взгляд, — замялась, — взгляд в душу смотрит, изучает, сканирует словно… Бриллинг? — Мальчик, который видит то, что не должен… Волосы постоянно рукой, — повторяет, — вот так… Я так делаю. — Грубый, прямолинейный, молчать не станет. Заглядывает за стену миров, — словно в трансе, — туда и обратно без проблем. Он не обычный, с особенностью, гений, каких в истории не было, — продолжает, — нет, что-то сильнее, он… Он души лечит, если можно так сказать… Проводник, несущий правду в этот мир из того, но его нет ещё. Люди благодарить будут… Вы его не увидите. У меня чуть сердце не остановилось. Это настолько жутко, что трясутся коленки. — Кого? — замерла. — Кольца… Колец много, как у вас было раньше, — усмехается, — почти на каждом пальце по кольцу. Ваша кровь и плоть, о которой вы знать не будете. — Жень? — подошёл Ваня. — А он будет… Грета открыла глаза и посмотрела на Ивана, так, словно может увидеть его лицо, а после прикоснулась к ладони, и почему-то аж дёрнулась. — Сколько гнева внутри. Пожирает всё живое, — в ужасе смотрит на него, — люди так не злятся. Животное зло… — Грета! Простите-извините, мы лучше пойдём, — подлетел мужчина, — чего к людям пристаешь? — Путь ваш истинный, другого не будет, — не хочет руку отпускать, — всё предрешено заранее… Кому-то отмерено больше, кому-то меньше. — Грета! — схватил её за руку, — хватит. — Я не хочу её отпускать, — прикрикнула на брата Греты, — дайте закончить. — Вы, — снова улыбнулась мне, — можно прикоснуться к лицу? — Конечно. Грета положила свою ладонь на мою щеку. — Красивая, вы очень-очень красивая. Волосы белые такие, — смеется, — пучок всё стянул. — Да, — усмехнулась. — Скучает, — нахмурилась, — Сашка скучает. Услышав имя сестры, на глазах появились слёзы. Я не общалась с ней с тех пор, как они уехали в Эссен. — Нам пора. — Простите его, — убирает руку, — Нирель прав, нам действительно пора. — Всего вам доброго, Грета. — Прощайте, Евгения. Они ушли, а я около двадцати минут не могла успокоиться. Бриллинг бухтел о том, что не бывает потусторонних сил, что всё это бредни и обман. — Невозможно видеть будущее, Женя. — Грета сказала, что он — моя кровь и плоть. — А чего ты удивляешься, донор? — рявкнул, — забыла? Я прекрасно знаю о том, что ты два года подряд сдавала яйцеклетки, и вырученные деньги отправляла на нужды. Я готова была сползти на пол. — У меня фертильность хорошая, — шепотом, — в академии была учительница, мисс Форенберг, Агата… Внешне мы очень похожи, и однажды, в шутку, она говорит, мол, мне бы твою яйцеклетку, а то свои пустые. Чуть позже она мне призналась, что уже несколько лет состоит на учёте, было семь попыток ЭКО, и все не дали желаемого результата… Я согласилась помочь, потому что Агата очень хорошая женщина, одна из тех, кто учил нас, а не дрессировал как собак. — Донорами могут стать те женщины, которые имеют собственного ребёнка. — Всё продаётся и покупается. Вопрос лишь в цене. Получилось всё со второй попытки, моя яйцеклетка прижилась и Агата родила здоровую девочку. — Но ты пошла ещё раз. — Ещё два. Здоровье мне позволяло, и хотелось помочь тем, кто практически потерял надежду. — Ты видела её? — Лишь в младенчестве. — И что, никаких чувств? — Глупый вопрос, Вань. Конечно нет. — Прекращай верить во всякую дурь. — Она про кольца сказала, — выдыхаю, — я очень кольца люблю. — Настолько, что аж обручальное продала, — фыркает. — Я продала его лишь по одной простой причине, — смотрю в потолок, — не хотела, чтобы что-то о тебе напоминало. — Приятно слышать. — Это правда. — Я забрал багаж. Едем в квартиру, — ищет сигареты, — курить хочу. Как пьяная вышла из аэропорта. Не могу совладать с собой и словами Греты. — Приходи в себя, — скривился, — не бывает гадалок и медиумов. — Кольца и твой гнев… — Что теперь? У меня на лице написано, что я злая собака, Карницкая. Хватит забивать себе голову подобной ерундой. — Я хочу к маме с Сашей, — смотрю в окно. — Пока нельзя. За нами следят. — Хотя бы поговорить… — Евгения, — цокнул, — нельзя. В полной тишине мы доехали до многоквартирного дома в центре Берлина. Нас уже ждали Хела и Аластар. Просторный пентхаус в привычных тонах для Азазеля. — С вами всё нормально? — Да, — хором. — А лица такие, словно вы дерьмом позавтракали, — Женя рассмеялся, — что такое? — Перелёт тяжёлый, стюардессы так себе, трусы жмут. Тебе нужны другие подробности? — Вижу, настроение у тебя ужасное. — Отменное. Жень, твоя комната слева. В шкафу вещи, переодевайся и я буду ждать внизу. — И куда мы? — В офис корпорации. Юля с Женей удивлённо замерли глядя на Бриллинга. — Значит, это правда? — девушка облокотилась на барную стойку, — Люцифер передаёт полномочия тебе? — А что? — усмехается, — вы против? — Нет, но идея так себе, — Аластар, — прости, брат. — Думаешь, я рад? Всё это ляжет на мои плечи. — Я об этом и говорю, Вань. Слишком тяжёлая ноша. — Другие варианты есть? — Нет. — Вот и всё. Лучше пойду, пока они не разодрались. Обычная комната, а в шкафу чёрное кожаное платье с длинными рукавами, туфли, колготки тоже чёрные. Я переоделась и завязала волосы на затылке. Спустившись вниз, назад к автомобилю, услышала как Ваня с кем-то разговаривает. — Тебя, — протянул телефон. — Кто? — Отец. — Чей? — Мой, блять, — закатил глаза, — дядя Миша!— Привет, пап.
— Привет, Евгеш. Ты как?— Нормально. Как твои дела?
— Что с голосом?— Па, ты веришь в мистику и прочее?
— На свете много чего бывает, Жень. Всему верить нельзя. Ваня снова закатил глаза, показывая всем своим видом, что я несу хуйню. — Я позже позвоню.— Стой. Мне хочется с мамой и Сашей встретиться.
— Нельзя. Я молча скинула трубку и вернула телефон Ване. — Ты же знаешь, где они? — Знаю, — кивнул, — мы не поедем туда. — Я хочу. — Женя… — Я хочу! — повысила голос, — отвези меня к матери с сестрой! — Нет! — Да! — в ярости, — я хочу туда! Сейчас же, Бриллинг! — На улице ночь! — И что?! — бью по коленям, — хочу! Хочу! Вези меня туда! У меня началась истерика. — Ладно! Только успокойся, — взял за руку, — почему тебя трясёт? — Я скучаю! — голос задрожал, — я устала! Я хочу домой, хочу спокойствия! — Потерпи немного. Как оказалось, мои родные не были в Эссене, а обосновались на окраине Берлина в небольшом домике. Как только машина остановилась, я выбежала из автомобиля, направляясь в сторону дома. — Подожди ты! — за мной, — Женя! — Темно, — остановилась, — спят уже, да? — Проверим. Он постучал несколько раз по двери, но нам никто не ответил. Лихорадит. — Отойди. Обернувшись, он достал пистолет и несколько раз выстрелил в замочную скважину, а после выбил дверь дома. Внутри пахло кровью и сыростью. — Мама? — залетаю, — Александра?! — Не беги! — Саша?! Как умалишённая рванула в гостиную, опасаясь самого страшного. На полу, за диваном, лежал Альфред. Несколько пулевых ранений в область живота. — Твою мать… — А… Альфред, — замерла в шоке, — Саша? Залетев наверх, чуть ли не разбив себе нос на лестнице, позвала сестру ещё раз. — Александра?! В конце коридора была комната, судя по всему, небольшой чердак. На окровавленном пледе голубого цвета лежала моя сестра. Моя Саша. От увиденного ноги подкосились, и я сползла вниз по стене, закрывая рот рукой. — Саш? — всхлипнула, — Саша? На стене баллончиком написано «ледники растают». — Суки, — поднимаюсь, — с-с-суки! Я заорала что было сил, понимая, что срываю голос. Сев рядом с ней, приподняла и положила на колени. — Сашуль, — убираю волосы с лица, — Сашенька… Котёночек. Проведя ладонью, закрывая её глаза, прикоснулась губами ко лбу. — Я найду их всех… Каждого. Обещаю, моя маленькая. Руки отрублю и раны солью засыплю. Выла как волчара, вытирая сопли со слезами рукой. В дверном проёме замер Ваня с каменным лицом и красными глазами. — Там мама ещё. — Поняла уже, — слёзы скатились по щекам, — ребёнка за что? Ей всего одиннадцать лет. — Я скорую и полицию вызвал. Пойдём, они скоро приедут. — Нет. Я её не отпущу. — Жень, — подходит, — нам надо. — Не хочу, — прижала ближе к себе, — она тут одна останется. Убрав оружие он подошёл ко мне и положил руку на плечо, а другой коснулся подбородка. — Моя Афродита, пойдём. Не надо мешать людям делать свою работу, — смотрит в окно, — они уже здесь. Идём, я тебя не обижу и во всём помогу. — Обещаешь? — Да, — вытер слёзы со щёк, — в лучшем виде. Огромных усилий стоило отпустить Сашу и не лечь рядом с ней. Глядя на то, как из дома выносят три трупа в мешках на носилках, внутри всё трещало и рвалось. Слёз уже не было, кричать не хотелось. Бриллинг держал меня крепко. Целовал в макушку, успокаивающе гладил и не позволял кому-либо задавать вопросы. Он ушёл лишь на минутку, когда к месту происшествия подъехал чёрный грузовик, но мне эта минута показалась вечностью. — Кто эти люди? — Федералы, — поправляет свою куртку на моих плечах, — наши оцепили квартал, сейчас всё тщательно проверяют. — Замёрзнешь, — стягиваю куртку. — Не-не-не, — останавливает меня, — мне не холодно. — Ты в одном свитере, а на дворе конец ноября. — Лучше пойдём в машину? — Я думала, ты здесь останешься. Работа же есть. — С тобой останусь, — оглядывается по сторонам, — Аластар скоро будет и займётся этим. По дороге в квартиру я молча смотрела в окно, стараясь не разреветься снова. Так больно и пусто одновременно, словно душу вывернули. Переступив порог, моментально сдалась. — Тише, — подхватывает в последний момент, — Жень… — Мама… Вань, они каким боком? Они же не виноваты… Где охрана была в этот момент?! — В машине три трупа с перерезанными глотками. — Маму тоже застрелили? — Задушили, — усаживает на диван, — тётя Оля сопротивлялась… Утром проведём всё экспертизы и проверки. — Молю, скажи мне, что всё это дурной сон… — Я бы всё отдал, дабы сказать это тебе, но, — обнимает, — не могу… — А папа? — Уже вылетел из Бразилии. Хочешь чего-нибудь? Проси что угодно. — Не оставляй меня одну, пожалуйста, — всхлипываю, — мне не справиться. — Я не оставлю тебя, — выдыхает, — никогда.