Некоторое время спустя Берлин
Она появилась в кабинете как величавая птица. Идеальная осанка, хитрые глаза-сканеры и довольная ухмылка на лице. — Всё готово. — Мы думали, — Николай хлопает в ладоши, — ты пошутила. — Я похожа на шута? — Извини… Твой поступок о многом говорит, я в тебе не сомневался, но мне нужны доказательства. — Конечно. Перед Николаем появился медальон графини Карницкой и серёжки маленькой княжны Александры. — Вау. — Чему ты радуешься? — Орлов скривился, — вы разозлили Карницких, и теперь, их цепные псы, Бриллинг в том числе, спустят с вас шкуры живьём. — Женя даже рыбу порезать не может. — Тебе откуда знать? — рявкнул, — совсем уже одурели… Вам надо ходить и оглядываться по сторонам, а не праздновать убийство школьницы. Дай Бог, если вы проживёте хотя бы год, и то, это слишком много. — Прекрати, — махнул рукой. — А что? Мы такое даже не обсуждали! Это уже сверх всех понятий и норм морали. Самое глупое решение, особенно, — смотрит на девушку, — для тебя. Разве, родители воспитывали как детоубийцу? — Ой, премьер-министр, не читайте мне морали. Не поможет, — усмехнулась. — Жаль… — Разве? К чему столько злости? Дмитрий Андреевич, вас распирает зависть? — С какой стати? — У самого бы рука дрогнула, — Николай провоцирует конфликт, — кишка тонка. — Руки пачкать не люблю. И вообще, в отличии от некоторых, у меня есть честь и достоинство. Нападать на безоружных — последнее дело. — Лес рубят — щепки летят, — прищурилась, — на войне все средства хороши. — Вы даже представить себе не можете, о чём говорите. Ваше нахождение в этом обществе — ошибка, которая всем выйдет боком. Катастрофа в джинсах, — рявкает, — и кажется, только я оцениваю все риски здраво. Мы придерживаемся иной стратегии и с ножами на детей не кидаемся! — Девку я застрелила. — Нашли чем гордиться… — Дмитрий Андреевич, хватит портить друг другу настроение. Что вы скажете Карницкому? — То, что посчитаю нужным. Перед вами, Николай Александрович, отчитываться не собираюсь. — Надежда всё ещё под моим контролем. Имя дочери слегка охладило пыл Орлова. — Пока что. — Всё ещё, — повторяет, — вдруг, моя фантазия чересчур разыграется? — Я не боюсь, — убрал руки за спину, — «красная кнопка» всё ещё под моим контролем, — отвечает ему тем же. — Именно по этой причине ты жив.Два дня спустя Петергоф
Не было слёз, истерик или криков. Никаких приступов горя. Мы с отцом просто смотрели друг на друга, молчали, но при этом понимали абсолютно всё. Слова излишни. Эти мрази перешли дозволенную черту, и теперь, весь «Азазель» открыл сезон охоты на них. — Знаешь, — папа прикурил, — вы в тот день устроили мне истерики. Ольга с Сашей требовали тебя, а ты их, — отводит взгляд, — как чувствовали… Я хотел передать вам с Бриллингом полномочия полностью, взять девчонок и пожить в тишине. Теперь, это ваше дело. — А ты? — Я не воин, Жень, — выдыхает дым, — мне уже не тридцать, и даже не сорок… Я старый, одинокий мужчина. — Ты не одинок… — Евгеш, — усмехнулся, — мы прожили с твоей мамой почти сорок лет. Она была моим сердцем, душой и спутницей по жизни. Мы решили похоронить маму и Сашу рядом с остальными Карницкими. На улице по-мерзкому холодно. Не хотелось куда-либо выходить или ехать. Бесило всё вокруг. В храме было очень много людей, да настолько, что дышать нечем. — Пить хочешь? — Бриллинг поправил платок на моей голове. — Нет, — поджигаю свечу от его свечи, — домой хочу… — Потерпи немного, — оставляет поцелуй на виске. — Замёрзла. — Знаю. Гробы были закрыты. Оно и к лучшему. Мне хватило того, что я увидела в Германии, и после, уже в ритуальном зале. Безжизненные неподвижные тела, на лицах умиротворение и спокойствие. От них веяло метелью, бурей. Хотя, скорее всего, это уже от меня так. Отец тихо плакал, изредка вытирая лицо платком. — Только, — незаметно взял за руку, — ты меня не оставляй, Женечка… Папа очень сильно тебя любит, но говорит это крайне редко. — Я никуда не денусь… Эраст с Лизой тоже пришли. — Мне так жаль, — Фандорин обнимает меня, — Женя, это такое горе, — всхлипнул, — держись. — Спасибо, — глажу по спине, — спасибо. — Если что, двери нашей квартиры всегда для тебя открыты, — Елизавета, — всегда. Уже на кладбище, после прощальной речи, меня накрыло с головой. Сил держаться не осталось. — Сашенька, — положила голову на гроб, — мамуль… Никто не планировал меня оттаскивать от них. Мне было абсолютно всё равно, снимают ли это, как-то обсуждают. — Пойдём, — решил вмешаться, — пора уже. — Вань… Ваня, — повисла на нём, — зачем закапывают? Ну зачем? — Карницкая, — успокаивает, — Женя, пожалуйста. — Им же холодно будет там, Вань! Мороз такой! — Холодно уже не будет, — уводит в сторону, — пошли, моя хорошая, пошли… Он усадил меня в машину и протянул фляжку с водкой. — Пей. — Не хочу… — Пей! Глядя на то, как крупные хлопья снега падают на свежие могилы, люди выражают соболезнования отцу, кто-то кладёт цветы, вкуса алкоголя не чувствовала вообще. Поминки вообще прошли как-то сумбурно. — Евгения Михайловна, — Орлов подошёл ко мне, — держитесь. — Дмитрий Андреевич, вам не страшно подходить? Особенно, когда я в таком состоянии? — Мне нечего бояться или стыдится. Михаил Александрович знает, что я не причастен. — Он вам верит, но я нет. Вы хотели подорвать свадьбу Фандорина. — Лишь напугать… Нечего совать свой нос туда, куда не надо. Намёков он не понимал, пришлось действовать по-другому. Я вам не враг. — Тогда, скажите, кто убил Александру и маму? Вы же знаете. Это дело рук Иорданцев. — Знаю, но боюсь, моя голова полетит следующей, если расскажу. — Она слетит прямо сейчас, если не скажите. Я схватила его за ворот дубленки, пытаясь не задушить. — Могу намекнуть. — Давайте. — Листья опадают перед главным днём в году. — Не понимаю, — опешила. — Поймёте, но позже. — Проблемы? К нам подлетел Бриллинг. Мужчина резко завёл меня за себя. — Можно обойтись и без этого, — Орлов улыбнулся, — Иван Францевич. — Я уж сам решу. Через час мы вернулись в поместье. Папа сразу же уснул, выпив где-то половину бутылки виски, а я засела в его кабинете. В столе нашла парочку фотоальбомов. На снимке нас трое: папа, мама и новорождённая я.«Наша Женя. Май 1998 г. Миша мне не верит, но Евгения пахнет свежескошенной травой. Кажется, это из-за того, что я всю беременность ела одни огурцы и кинзу. Она самый спокойный ребёнок на этой планете. Такая серьёзная, словно будущий депутат. Мой депутат.».
— У тебя такой почерк красивый, мам… Каждая фотография разрывала мою душу на мелкие кусочки. Казалось, что внутри всё кровоточит.«Сашке почти год. Девчонки приехали домой на неделю, и кажется, не ожидали увидеть ещё одного ребёнка. Мари скривилась как могла, а вот Женя просто в шоке. Они разного возраста, но похожи как близняшки-тройняшки. Мои одинаковые девчули. Папа Миша счастлив.».
Эта боль никогда не пройдёт. Папа хранил все наши фотографии. Кураторам было запрещено нас фотографировать, но в этом альбоме есть снимки со времён нашей с Марией учёбы. Мама распечатала и подписала вручную каждую фотографию. Некоторые снимки всё ещё пахнут её духами… Ой, мамочка… — Ты как? Бриллинг не отходил от меня. Иногда чрезмерная забота выводила из себя. — Сойдёт. — Ела? — Тошнит. — Поешь позже, хорошо? — Постараюсь. — Добиваешь себя? — заметил то, как я убираю фотоальбом. — Угу… — Зачем? Он сел передо мной на стол, запустив руку в мои волосы. — Так легче, — смотрю в глаза. — Так больнее. Зачем? — Я готова была рядом лечь… Не знаю, — прошептала, — что дальше делать… — Узнаешь. Извини, что в такой день всё это происходит, но ситуация требует. — Что такое? В кабинете появились двое. Высокая черноволосая японка, с милой улыбкой и чемоданчиком в руке. — Это Ханаби. Он был выше и больше Бриллинга. Темно-русые волосы чуть ниже ушей, по-кошачьи зелёные глаза, которые очень хитрые. Видела бы Амалия эту копию Сэма Винчестера. — Это Сэмюэль. Услышав его имя, у меня челюсть вниз упала. Так сказать, челюсть убежала на срочную встречу с полом, и даже духами не побрызгалась. — По-русски они не понимают, — Ваня усмехнулся. — Здравствуйте, — хором и по-английский. — Добрый день. — Жень, Сэм — начальник отдела разведки «Азазеля», он же руководитель класса спецподготовки. А Ханаби… — Ханаби в силах сама рассказать, Бриллинг, — облизнулась, — я криминалист. — Лучшие из лучших, — мужчина улыбнулся, — приятно с вами познакомиться. — Мне тоже. — Ребята хотят тебе кое-что показать. Готова? — Да. Девушка положила на стол чемоданчик, в котором лежал ноутбук и включила видео. Рыжеволосая барышня лёгкой походкой подошла к дому, постучалась. Альфред открыл дверь. — Он её знает? — смотрю на Ваню. — Он её рад видеть, — сложил руки на груди, — Альфред знал убийцу в лицо. — Более того, — Сэм, — у него было распоряжение никого не впускать. Через двадцать минут, если судить по времени, незнакомка покинула помещение, что-то пряча в кармане. — Евгения, пропали какие-то личные вещи? — Мамин медальон и Сашкины серёжки… Я смотрела в монитор как заворожённая. Ощущение, что мне знакома эта девушка. Её лица не видно, так как камера далеко, но походка, движения, даже то, как она оглянулась, всё это мне знакомо. Голова начала гудеть как трансформаторная будка. — У меня есть предположение, — Сэмюэль подошёл к окну, — что украшения украли как трофей. Победный трофей. Ханаби пожирала Бриллинга взглядом. — Мы вам не мешаем? — улыбаюсь, — можем оставить наедине. — Вы о чём? — продолжает. — Об искрах между вами. — Жень… — Между нами не искры, — подмигнула, — а огонь. И к счастью, он не тухнет уже очень много лет. — Отлично, — рассмеялась, — не загоритесь. — Ханаби, — Сэм, — хватит. Потом друг друга оближите. Иван Францевич, мразота, ты чего молчишь?! Ждешь сцен ревности? Не будет. — Погуляйте минут десять, — прикурил сигарету. Они послушно покинули кабинет. — Между мной и Ханаби есть кое-что, — прикусил губу, — мы встречались какое-то время. — И? — И окончательной точки не было. Она согласилась помочь, только при том условии, что я схожу с ней на свидание и мы обо всём поговорим. — М-м-м, — усмехнулась, — тебе помочь собраться? — Жень, я прекрасно понимаю, что у нас будущего с тобой нет, а если и есть, то оно оставляет желать лучшего. Наш брак отчасти фиктивный, при этом мы можем поддерживать такие отношения, — взглотнул, — как свободные. — Вот тебе и вся любовь. — Я тебя отпускаю… Правильно же говорят: любишь — отпусти. Ты, как и я, можем выбрать себе партнёров, с которыми будем жить, спать и всё такое, но должны предупредить друг друга. — То есть, мы в браке, но трахаться можем с другими? — в шоке, — ты себя слышишь? — Слышу. Это честно по отношению ко всем. Вместе не получилось, глядишь, получится с кем-то другим. Говорю сразу, если захочешь развестись — развод не дам. Живи с кем хочешь, ты полностью свободна в этом плане, но никакого развода. — И никакой ревности? — Первое время у меня будет гореть задница, но всё проходит. Я всё ещё рядом, я останусь с тобой, и практически ничего не изменилось. — Кто-то говорил, что найдет способ… — Не нашёл, — грубо, — жизнь не закончилась. — Без меня сможете продолжить? — Тебе дурно? — Да, — кивнула, — рубит. — Проводить? Может, — запереживал, — скорую? — Нет… Рухнув на кровать в своей комнате, я прооралась в подушку. Охрипла к чёртовой матери.