***
— Хватит. Конечно я, блять, в порядке. Не иди за мной. Со стороны могло показаться, что он в ярости. Определенно, так он никогда не злился. Плечи дёргаются от приступов накатывающей агрессии, а кулаки сжимаются в попытках не ударить приставшего рыжего. — Давай я хотя бы доведу тебя до дома… Я понимаю, какого тебе. — Тарталья аккуратно шёл сбоку от Скарамуччи, не желая навлечь на себя ещё больше проблем в лице бушующего больного. Всего момент прошел с того момента, как они поменялись ролями. Только-только Куникудзуши сидел на асфальте, в попытке сдержать слёзы, а Чайлд, чуть ли не вскипая от злости, призывал его взять себя в руки. Сейчас же плакать хотел только Тарталья. Действительно, чего это он? Это ведь Скарамучча, он будет в порядке. В крайнем случае, он найдет какую-нибудь дрянь, и забудется. Об этом он не скажет Дотторе, а его пасынку, возможно, полегчает. Скарамучча шёл все тем же быстрым шагом, сжимая кулаки все сильнее. Со стороны больше не слышались навязчивые просьбы успокоиться. Чайлд остановился, наблюдая за удаляющимся парнем. Он тяжело выдохнул, и все же пошёл в другую сторону. Возможно, ему стоит побыть одному. Ему все ещё казалось, что он идёт слишком медленно. Вот-вот Каэдэхара его догонит, и добьёт морально. Обязательно упомянет, какой он мудак и урод. Очень даже заслуженно. А может и нет? Каким был Кадзуха до расставания? «Это было слишком давно, я не помню…» Он всегда злился, когда Скарамучча употреблял, но никогда не говорил об этом прямо. Возможно, это его расстраивало? Он старался помочь, искал хорошие диспансеры, и был готов оплатить. Он знал, что брюнет не нуждается в финансовой помощи. Скорее даже, наоборот. Но всегда старался найти выход. В носу неприятно защекотало, зубы скрипнули от сильного сжатия. Кажется, ожидается ливень. Дверь с силой захлопнулась. Дойти пешком до дома, учитывая, что он находится в другой части города… И все равно, слишком медленно. Город маленький, слишком мало места для них двоих. А, точно. Нет никаких «них». Взгляд падает на бутылку на тумбочке, любезно предоставленную Тартальей. Снова? Пальцы сжимают горлышко бутылки, а в голове снова и снова мелькают воспоминания. Он снова будто оказался в том дне, когда вся его жизнь окончательно достигла дна. Не хочется.***
Пальцы судорожно сжимают телефон, пока на экране мелькает открытый с Кадзухой диалог. Он ведь мог поступить иначе. Кто знал, что он полюбил его слишком сильно. И уж тем более, что будет страдать от своих слов сильнее, чем думал. Снова ложь, снова приходится делать так, как не хочется. Скарамучча пытается подобрать верные слова, чтобы не расстроить Кадзуху слишком сильно. «Нам надо расстаться.» «Прости, я был плохим человеком.» «Ха-ха, прикинь, я…» Пальцы снова и снова стирают напечатанный текст. Один из немногих дней, когда ему приходится быть трезвым, и думать своей головой, а не опиатами. «Тут опять Дотторе накосячил…» Нет, нельзя сваливать вину на него. «Тут моя мама объявилась.» Боже, опять ложь. «Кадзуха…» Монотонный голос объявляет посадку на рейс, а экран расплывается все больше. Быть трезвым так хуево. Слишком много чувств. В голову приходит то, что может стать отличным оправданием. Каэдэхара будет в другом месте, и точно его возненавидит. Вскоре забудет, и будет жить своей жизнью. В груди неприятно бьётся сердце об одной мысли об этом. Но трезвый Скарамучча не может больше соображать. «Я изменил тебе.»***
Телефон вибрирует дважды, оповещая о новых сообщениях. Скарамучча шмыгает носом, в очередной попытке сдержать бурю. Почему теперь это больнее? Почему сейчас. Не пять лет назад. Куникудзуши снова шмыгает, нащупывая рукой телефон. От яркого света глаза болят ещё больше. «Нам нужно поговорить.» 15:34 «Буду там в пять вечера, подожду максимум минут двадцать.» 15:34 Скарамучча щурится, перечитывая текст раз за разом. Номер тот же, что названивал весь день. Какая-то шутка? Он планировал написать какой-нибудь ответ, на подобии «иди нахуй», или «чё», но в голове промелькнула болезненная мысль, от которой живот приятно закрутило. Но после нее снова вернулась необъятная боль. Лучше вовсе не отвечать, будто ему есть дело до того, что и кто там хочет. К тому же, неизвестный номер. Мало ли, опять подчинённые Дотторе, или вовсе его же новый номер. Небо сегодня светило особенно ярко. Куникудзуши повернулся на бок, в противоположную сторону от окна. «Где это «там»? Кто вообще так пишет.» В голове мелькнул небольшой мостик в центральном парке, который проходил через небольшой ручеёк. Тонкие руки лежат на перилах, и выглядят так маняще. Синие глаза слишком долго рассматривают пальцы, выпуклые вены, суставы. Кожа такая тонкая, и кажется даже мраморной. Сбоку слышится приятный, чуть надломанный пубертатом смех. — Ты так смотришь на ручей, будто рыб там увидел. Неужели уже выплыли? Взгляд перешёл на чистую воду, через которую можно было легко разглядеть каждый камень на дне. Красиво, бесспорно. Но не так. Рука исчезла с перил, вместо этого почти на них оказались распущенные пепельные локоны. Если поднять взгляд ещё выше, шёл изгиб шеи, мягкие черты скул, ухмыляющиеся губы. — Ты знаешь, что у тебя рот в кетчупе? — Брюнет отвёл взгляд обратно на перила, не в силах смотреть на фарфоровую куколку. Не мог физически. Глаза болели от недосыпа и недавнего передоза, и были ужасно красными. Было стыдно глядеть прямо в глаза. С лица подростка сбоку пропала улыбка, а тонкие пальцы начали активно вытирать рот. Сопровождалось это повторяющимися вопросами «теперь все?»***
Все же, погода сегодня была не такой хорошей, как тогда. От приятных воспоминаний было больно, и проще было скинуться с многоэтажки, чтобы разбить голову, и не думать об этом. И было совершенно не понятно, что он забыл здесь. От влажности на улице все тело продрогнуло, но это пошло на пользу. Глаза все ещё болели после бурной ночи. Свежий воздух помог привести мысли в относительный порядок, но все же почему-то, он оказался здесь. Это ли то самое «там»? Прийти сюда, если это были сообщения от него, было худшей ошибкой. Можно было это вполне считать повинной. Шаг за шагом, влажные деревяшки опасно прогибаются под ногами, а рука скользит по лакированным холодным перилам. Прошло всего около шести лет, а мост уже сгнивает. Как иронично и обидно. В этот парк мало кто ходит, поэтому он стал «этим» местом. — Ты, думаю, и сам понимаешь, что по нему уже не стоит ходить. Сердце пропустило удар. С каждым разом, когда они сюда приходили, его голос менялся все больше и больше. И даже сейчас. Только изменился не тон, а настрой. Такой холодный, аккурат режущий. Скарамучча не оборачивается, а выжидает. Действительно, нельзя было приходить. Возможно, в глубине души он надеялся, что это окажется таинственный незнакомец, который выслушает его. Хотя, будто он рассказал бы хоть часть того, о чем думает. Может, он мечтал, что это окажется Дотторе, и он вовсе пришел не на то место. И конечно, не хотел, чтобы это оказался Кадзуха. Но он здесь. Скарамучча молчал, а сзади все же послышались приближающиеся шаги, а мост неприятно заскрипел. — Ты не отвечал, но все же пришёл. Поворачиваться не хотелось, но парень очевидно не хотел останавливаться, и приближался все ближе. Каким-то образом Скарамучча всегда стоял слева, и Кадзуха справа. Каэдэхара обошел парня, представая прямо перед ним. Было видно лишь запачканные светлые ботинки и края пальто. Хоть что-то не меняется. Поднимать голову не было сил, а может, он просто не хотел. Кадзуха неловко опёрся спиной на перила, и казалось, они снова в том времени, когда все хорошо. Когда они вместе. В нос ударил новый запах парфюма. Удивительно, он ведь им никогда не пользовался. Такой слабый, но притягивающий. Сердце стучит слишком громко, а все звуки вокруг, как назло, совершенно стихли. — Что ты хотел? Совершенно неожиданный для самого Куникудзуши вопрос, который вырвался слишком резко. Казалось, Кадзуха чуть дернулся. Но возможно, просто воображение слишком разыгралось. Блондин помедлил, подбирая слова. Он сам не знал, зачем он здесь. Почему так резко сорвался. Он ведь хотел убедиться, что Скарамучча в порядке. Что он не сторчится за ночь, и останется в здравом рассудке. Возможно, он изменился? Но как он, черт возьми, узнает, если даже не может посмотреть на него? Каэдэхара тяжело выдохнул, все ещё пытаясь придумать оправдание. Он может просто развернуться и уйти, он ведь так и планировал, но… — Чем я так провинился перед тобой? Скарамучча поднял голову так резко, что казалось мышцы в затылке порвались трижды. Глаза встретились, впервые за многие годы. Тогда, у клиники, они так и не посмотрели друг на друга вместе. Лишь косые, виноватые, злобные взгляды. Сердечный кульбит вскипятил кровь, однако то, что представало перед ними, было далеко от их ожиданий. Оба глядели с абсолютно одинаковыми выражениями лиц. Потерянных, определенно сожалеющих. И оба были уверены, что им кажется? — Что? — только это и смог спросить брюнет, с каждой секундой все более зачарованно глядя на парня перед собой. Нет, уже не парня. Определенно нет. Мужчина в лучших своих годах. Кадзуха снова выдохнул, казалось, раз сотый за пару минут их встречи. Он медленно прикрыл глаза рукой, и локоть другой руки уложил на перила, пытаясь хоть немного собраться. — Знаешь, многие годы меня интересовало, почему ты это сделал… — Он помедлил, наконец убирая руку с лица, предоставляя Скаре возможность узреть растерянные глаза, которые бегали в разные стороны. — Я ведь явно провинился перед тобой. Я пытался, очень пытался быть хорошим, но я не мог… — Хватит. Вместо растерянности пришла ярость. Ярость за то, что многие годы Скарамучча думал, что Кадзуха винил его за это. А оказалось совсем наоборот. Конечно, не факт, что если бы он знал о том, что чувствовал Кадзуха, было бы менее больно… — Я не хочу это обсуждать, что было, то прошло. — Возможно, он хотел бы рассказать ему, как всё было на самом деле. Что ему пришлось так поступить. Что он не додумался до другого выхода. Но все эти мысли вылетели пулей из головы. — И здесь нет твоей вины… Последняя фраза прозвучала значительно тише, но она была весомее. Каэдэхара и сам начал вскипать от подобного увиливания от ответа. — В каком смысле, что было, то прошло?! Я хочу знать, по какой, блять, причине ты мне изменил? Слова были громче, чем хотелось. Но как тут можно думать. Кадзуха выпрямился, и сделал пару шагов к бывшему. Оказывается, они теперь почти одного роста. Как забавно. — Да ничего! Не важно! Я сказал, я не хочу это обсуждать. — Брови сместились к переносице, а живот снова скрутило. Больно. Как же, блять, больно. — Не было у меня выбора, ясно тебе?! Просто смирись, и ненавидь меня дальше. Я заслужил. Кадзуха дернулся, переваривая смысл сказанного. — В каком смысле, не было выбора? Голова раскалывалась от множества мыслей. «Не хочу. Не хочу говорить.» — Да не придумал я ничего умнее блять, всё, отъебись! Скарамучча развернулся, шумно ступая в обратную от бывшего сторону. Плечи затряслись, то ли от злости, то ли от приступа. Заплакать в общем то являлось чем-то постыдным, а ещё и перед ним. Но эмоции наступали слишком быстро, перекрывая одна другую. Ненависть, отвращение, обида, боль, разочарование. Чужая рука легла на плечо, останавливая. — Да что ты хочешь? Отъебись, Каэдэхара! Вторая рука обвила талию брюнета, а тело прижалось сзади. Это было похоже на объятия, очень осторожные. Было страшно спугнуть. Хотелось докопаться до конца.