Paragon

Обычно, Ганнибал принял бы за оскорбление небрежное отношение к опере, тем более, если слушатель уснул посреди выступления. В особенности, если этого человека пригласил лично Ганнибал, еще и заплатив за его билет и выпивку из собственного кармана. Уилл, разумеется, был исключением. Во сне он выглядел расслабленно и уязвимо, будто был подарком для Ганнибала с подписью «Я тебе доверяю». Виски на четыре пальца, бесконечные трудовые будни и ласковое тепло оперного театра, несомненно, способствовали его состоянию, но, в конце концов, решающим фактором должен был быть Ганнибал. Уилл не ослаблял бдительность даже в свои худшие времена и никогда не позволил бы себе расслабиться, если бы не считал, что он в безопасности. Если бы не верил, что рядом был кто-то, способный защитить его. Учитывая, что Ганнибалу понадобился лишь один взгляд, чтобы распознать в Тобиасе серийного убийцу, Уилла успокоил уж точно не шарм оперного театра. А Уилл был спокоен. Широкие плечи мягко опустились на сиденье. Ловкие руки безвольно покоились на коленях. Розовые губы приоткрылись всего на миллиметр в красивом приглашении, а темные ресницы прилегли на мягких щеках. Зрачки Уилла быстро двигались вверх и вниз под тонкими веками, его разум был неспособен отдыхать, даже во сне. Нежные локоны обрамляли его лицо, дикие и манящие. Его не подстриженная борода умоляла о свидании с клинковой бритвой Ганнибала. Дыхание Уилла было неровным, грудь содрогнулась от неровного наполнения легких, но он не проснулся. Ганнибал подсчитал оттенки коричневого в его волосах, чтобы знать, какие использовать, когда он будет переносить узор локонов Уилла на бумагу. Опера звучала на заднем плане, впервые не сумев отвлечь внимание Ганнибала. Она была красива, но не уникальна. Он мог бы приходить сюда каждый вечер в течение недели, если бы захотел. С другой стороны, он не мог сказать, когда ему в следующий раз выпадет шанс понаблюдать за спящим Уиллом. Когда выступление закончилось, Ганнибал восторженно зааплодировал. Последние два часа его внимание не всегда было сконцентрировано на опере, это правда, но он видел эту постановку не в первый раз. Он знал, какого совершенства она достигла. Больше, чем отдать должное исполнителям, Ганнибал хотел, чтобы Уилл подумал, что он обращал на них внимание. Все свое внимание. Был увлечен шоу, которое Уилл проспал. Уилл проснулся от звука стоячих оваций. Его разуму, судя по всему, нужно было время, чтобы очнуться, как и телу, но момент, когда он осознал, в каком затруднительном положении оказался, было очень легко определить. Голубые глаза метнулись к Ганнибалу, взгляд нахмурился, а губы произнесли «дерьмо». Он встал, растерянно аплодируя на ходу, и наклонился так, чтобы Ганнибал смог его услышать: — Есть шанс, что ты не заметил, как я заснул? — Никакого. Чувство вины и тревога вшились тончайшими узорами в черты лица Уилла. Он был так же прекрасен в печали, как и в счастье. — Извини. И за то, что приложил усилия, чтобы пригласить меня, тоже. Ганнибал перестал хлопать, когда аплодисменты вокруг них начали затихать. Он повернулся вполоборота к Уиллу. — Твое тело больше нуждалось в отдыхе, чем в искусстве. В этом нет ничего постыдного. — Ты уверен? Потому что мне очень стыдно. Люди вокруг них начали двигаться. Ганнибал направился к выходу из театра, Уилл не отставал. — Вполне. Хотя, если ты действительно намерен смягчить свою вину широким жестом, я не могу тебя остановить. Уилл повернул за угол, чтобы направиться к гардеробу и, что более важно, убраться как можно дальше от образовавшейся неподалеку кучки знакомых Ганнибала. — Хотел бы сказать, что намерен, но мне действительно нечего тебе предложить. И даже если бы было что, ты вроде как уже… — он вежливым жестом указал на Ганнибала. — Знаешь. Ганнибал знал. Он улыбнулся и забрал одежду Уилла у гардеробщика. Лицо Уилла потемнело, когда Ганнибал раскрыл пальто, но в остальном не жаловался. Он скользнул в пальто, не вздрогнул как раньше, когда Ганнибал разгладил ткань на его плечах, и повернулся, чтобы схватить шапку. Это было улучшение. Медленно, но верно Уилл принимал прикосновения Ганнибала. — Ты можешь предложить свою компанию, — Ганнибал взял свое пальто. — Только не говори мне, что хочешь пригласить меня в оперу еще раз. — Я думал о позднем ужине, возможно, со стаканчиком на ночь. Наш с тобой сеанс был перенесен на сегодняшний вечер, но это точно не место для разговора. — Подожди. Ты имеешь в виду сейчас? — брови Уилла нахмурились. — Если я тебя не задерживаю. Уилл, как он часто делал, искал обман в словах Ганнибала. Ложь, которая покажет Уиллу, почему это была плохая идея, и избавит его от неминуемого унижения из-за доверия тому, кто этого доверия не достоин. Язык тела Ганнибала был открытым, но нейтральным, выражение лица он смягчил добродушием. Уилл был экспертом в чтении людей, но Ганнибал был экспертом в том, чтобы быть нечитаемым. И поэтому Уилл не нашел ни один из множества скрытых мотивов Ганнибала. — Окей. Я имею в виду, если ты серьезно. Я не из тех, кто отказывается от бесплатной еды, — он кивнул. — Отлично, — Ганнибал придержал дверь открытой для Уилла, который прошел, не поблагодарив его. Парковщик сразу заметил их и, узнав Ганнибала, двинулся, чтобы подогнать его машину. Уилл поднял руку, чтобы остановить другого парковщика, но Ганнибал нежно прижал пальцы к верхней части его запястья, прервав движение. — Я должен настоять, чтобы ты поехал со мной. Ты пил. Уилл сжал губы в тонкую линию, и румянец на его щеках потемнел от холода. Он шаркнул ногами: нервный тик, транслирующий его смущение. — У меня нет, кхм, совсем нет денег на такси. — Я отвезу тебя обратно утром. Глаза Уилла распахнулись, встретившись с взглядом Ганнибала на долю секунды, прежде чем остановиться на его скулах. — Я думал, это просто ужин. — Ужин и беседа, — прибыл парковщик, и Ганнибал открыл пассажирскую дверь для Уилла. — которая вполне может продолжаться до утра, если мы ей позволим. Добавлю, что у меня вполне пригодная гостевая спальня. Уилл не двинулся. Он уставился в одну точку на земле и зажал нижнюю губу между зубами. Очертания кулаков в карманах куртки подергивались. Не нужно быть психиатром, чтобы понять, что он взвешивает два варианта: часовая поездка до холодного, пустого дома и сон на полу без ужина, либо короткая, комфортная поездка в теплый, обставленный дом и горячая еда. Останавливала его не гордость, ее у Уилла было не много, а социальная тревожность. Он не хотел переходить границы с Ганнибалом. Не хотел, чтобы его посчитали прилипчивым или жадным до подачек. Тем не менее, уже формировалась очередь из машин, а Ганнибал еще не отошел от двери. Давление сделать выбор (сделать выбор в пользу Ганнибала) было высоким. Секунды пролетели быстро, и голова Уилла дернулась в почти вынужденном кивке. Он забрался в бентли, так и не подняв глаз от земли. Ганнибал закрыл дверь, заперев его внутри. Было определенное удовольствие знать, что люди наблюдали за ними. Что позже они будут шептаться о том, что Уилл принадлежит Ганнибалу и как они должны уважать того, кого он выбрал. Это вызвало собственнический трепет по спине Ганнибала, побуждающий его выводить Уилла в свет чаще. Демонстрировать его больше. Он сел на водительское сиденье в раздумьях, что купить Уиллу дальше. Новые туфли, разумеется, и штаны. Он хотел бы заменить нижнее белье Уилла, но этот элемент одежды был личным. Когда Ганнибал купит ему обновки, он хочет, чтобы Уилл знал, от кого они. Дорога до дома Ганнибала прошла в умиротворенном молчании. Уилл поднял голову от окна только когда они заехали в гараж. Ганнибал одним глазом наблюдал за Уиллом, пока они шли через дом, направляясь к кухне. Мальчик был откровенно любопытен, вытягивая шею, чтобы рассмотреть детали декора, мимо которых они уже прошли, и Ганнибал наслаждался этим косвенным вниманием. Когда они добрались, Уилл направился прямо к кухонному острову. Любых других гостей вежливо перенаправили бы к обеденному столу в дальнем конце комнаты, но Уилл всегда был исключением. Вместо того, чтобы отвадить его, Ганнибал взял его пальто, налил бокал вина и начал готовить. Именно Уилл нарушил их молчаливое единение, мягкий тон его голоса не скрывал анализа острого интеллекта: — Ты был хирургом. — Да. — И тебе это нравилось. — Да, — Ганнибал поднял взгляд, в нем проснулся интерес. — Я увидел это в том, как ты держишься в обществе. Как ты контролируешь разговор. Точность в словах и действиях, все всегда получается именно так, как ты планировал. Но очевидным это стало после. Нож в руке. Видны порезы. Ты любишь это, — Уилл взболтал вино, но не выпил. — Почему перестал? — Я потерял слишком много пациентов. — Правда? В этом вопросе не было осуждения. Ганнибал склонил голову, раздумывая. — В некотором роде. Я сменил профессию сразу после потери пациента, но на меня повлияла не столько его смерть, сколько тот факт, что я все сделал правильно. Каждый разрез, каждый стежок — идеален. И все же его сердце отказало. — Недостаток контроля, — голубые глаза моргнули. — Или нет. Нет, не то. Тебе нравится контроль, но ты не нуждаешься в нем. Отсутствие результата? Уже ближе. Недостаток… — Уилл облизал губы. Выдохнул. — Признания. Ты художник, и часы работы, которые ты потратил на то, чтобы превратить его тело во что-то лучшее, были потрачены впустую, — он сжал губы, наблюдая сцену, которую не видел Ганнибал, и, наконец, попробовал свое вино. Ганнибал положил тонкие полоски легкого на предварительно нагретую, смазанную маслом сковороду. Хотя Уилл едва ли был первым, кто усомнился в причине смене его карьеры, в точности его описания было что-то волнующее. Быть увиденным этими глазами, признанным этими губами было сродни наркотической эйфории. — Это беспокоит тебя? — Ганнибал повернулся, чтобы нарезать овощи. — А должно? Никто не любит неблагодарную работу. — Мало кто считает работу хирурга неблагодарной. — Мало кто обладает твоим мастерством, — он постучал пальцем по столешнице в нескольких дюймах от того места, где нож Ганнибала танцевал над спелым красным перцем. — Я гуглил про тебя. Самый высокий процент успеха в штате. — А что насчет твоей работы, Уилл? Таскаться за Джеком, который постоянно ожидает от тебя невозможного, и, как только невозможное сделано, делать его снова. — Это другое, — Уилл усмехнулся. — Разве? — Я хожу весь день, думая об убийствах. Вряд ли это мастерство. — В то же время, ты хорош в этом. До такой степени, что Джек откажется от своей гордости, лишь бы ты оказался у него под контролем. Твоя работа восхитительна. Ты достоин не только благодарности, но и похвалы. Ганнибал сохранял низкий голос, искрящийся обожанием, полностью сосредоточив внимание на Уилле, пока он проверял другую теорию. И вот оно. Зрачки расширились. Румянец, мягкий и сладкий, залил щеки. Уилл любил похвалу. Ганнибал скрыл удовольствие от подтверждения своей теории в краю стакана. Он изящно поставил их тарелки на стол, пока Уилл смотрел на свои руки, не зная, что ответить. В конце концов, когда Ганнибал закончил с сервировкой, Уилл выдал тихое: — Спасибо. — Пожалуйста, — Ганнибал выдвинул стул. Он подождал, пока Уилл сядет, прежде чем занять свое место во главе стола. На этот раз Уилл, не теряя времени, принялся за ужин. Его губы сомкнулись вокруг вилки, проглатывая еду, которую Ганнибал поймал, убил и приготовил специально для него. Голубые глаза трепетно закрылись в удовольствии, признательность не словесная, но не менее приятная. Ганнибал понаблюдал, как Уилл сделал еще три укуса, прежде чем притронуться к своей еде. Тарелка Уилла была наполовину пуста, прежде чем он замедлился и сказал: — Я пожалею, что спросил, но между работой хирургом и психиатром, ты был профессиональным поваром? — Почему пожалеешь? — Потому что либо у тебя за плечами три респектабельных карьеры, либо ты все это освоил самостоятельно, и в любом случае в тебе слишком много таланта. — Нет, я не был профессиональным поваром. — Конечно, нет. Ты нанял кого-то, чтобы он показал тебе все тонкости, или просто смотрел YouTube и читал? — Конгломерат трех. Сначала я нанял учителя, но уже много лет как не нуждался в руководящей руке. Ты готовишь? — Не совсем. Я могу пожарить треску шестью разными способами, но, если возьмусь за что-то другое — оно, скорее всего, сгорит моментально. — А что насчет выпечки? — Однажды мы с отцом пытались испечь печенье. Не настоящее, а просто заранее замешанное тесто из магазина, но духовка перестала работать, — он проглотил очередную порцию легкого. — Неудачно. — Для духовки или для теста? — Для обоих. — Будет лучше или хуже, если я скажу, что съел тесто сырым, когда мы не смогли заново включить духовку? Ганнибал наколол на вилку еще один кусок. Прожевал. Проглотил. — И то, и то. Уилл рассмеялся, на этот раз скорее весело, чем горько. — Да брось. Не может быть, чтобы ты никогда не ел сырое тесто для печенья. — Пробовал перед готовкой. — То же самое. Дразнящая улыбка на губах Уилла говорила, что он прекрасно знал, насколько это оскорбительно. — Невыносимый мальчик. Уилл ухмыльнулся, явно довольный собой, и доел свою еду. После этого он принялся за вино, и Ганнибал проследил глазами линию кадыка Уилла, когда он сглотнул. Приборы Уилла с громким звоном опустились на пустую тарелку — еще одно свидетельство того, что при воспитании ему не привили манер. Его улыбка поблекла и сменилась более серьезным выражением, когда он уставился на тарелку, беспокойно теребя пальцами край рукава. Ему потребовалось тридцать секунд, чтобы его глаза метнулись к рукам Ганнибала, и еще двенадцать, чтобы он заговорил. — Зачем ты это делаешь? — Ем? — Ешь со мной. Ганнибал сцепил пальцы рядом со своей уже пустой тарелкой, обращая к Уиллу все свое внимание. — Я хотел твоей компании. В это так трудно поверить? Уилл нахмурился. — Не надо строить из себя идиота. Тебе не идет. Люди в том оперном театре из кожи вон лезли, чтобы привлечь твое внимание. Они бы убили за такое приглашение. Так почему я, доктор Лектер? Ганнибал склонил голову в раздумьях. — Действительно, почему ты. Возможно, потому что если бы я пригласил кого-нибудь другого, и они бы отметили мое прошлое как хирурга, то они бы расписали это в приторно-сладких речах и с крайней осторожностью. Комплименты, выброшенные, как конфетти, нацеленные потешить мое эго и добиться следующего приглашения. Ты же, напротив, говоришь только то, что имеешь в виду. Быть увиденным — это ценность, гораздо большая, чем ты думаешь. — Ты пригласил меня, потому что я могу оскорбить тебя? — Я пригласил тебя, потому что считаю своим другом. Уилл вздрогнул, его широко раскрытые глаза переместили взгляд с рук Ганнибала на собственные сжатые кулаки. — Ты не должен. Я не тот, кем ты меня считаешь. — Нет? Уилл зажмурился и стиснул зубы, словно готовясь к настоящему удару. Он проговорил на одном дыхании: — Я думал о том, чтобы убить Алану. Желание пустило корни в животе Ганнибала, горячее и прожорливое. Он хотел извлечь воспоминание из головы Уилла и самому жить в нем. Увидеть Уилла, покрытого кровью Аланы, и поцеловать его до того, как малиновые капли остынут. Если бы не очевидный отвлекающий фактор, Ганнибал, возможно, продолжал бы предаваться фантазии. Он отложил это на другой раз и вместо этого обратился к мотивации Уилла поделиться этим. Мальчик ждал, что Ганнибал отстранится, но не хотел этого. Значит, важен не результат, а ситуация. Хотел использовать их общие отношения с Аланой? Правдоподобно, но нет. Алана была сноской, а убийство — отвлечением. Что оставило только Уилла, застывшего с напряженным взглядом и телом, готового к последствиям. Готового. Улыбка, состоявшая скорее из зубов, чем из радости, растянулась внутри Ганнибала, даже когда он сохранил нейтральное выражение лица. Дело было не в том, что Уилл хотел, чтобы Ганнибал ушел, а в том, что он верил, якобы Ганнибал уйдет в любом случае. А если Уилла бросят, значит ему причинят боль, он хотел сам быть тем, кто причиняет боль. Контролировать боль. Ограничить урон. К сожалению, Уилл выбрал, возможно, единственную тему, которая гарантированно вызывала любовь Ганнибала к нему. Мало того, что Ганнибал не оставит его, он вырежет для себя место так глубоко в сердце Уилла, что ни один из них не переживет разделения. Но сначала… — Она отдала собак, фактически уничтожив твою семью. Мысли о мести за такую обиду нормальны даже для того, кто не провел последние три года в разуме убийцы. — Нет. Дело не… Дело не в Потрошителе. Когда я в его голове, это что-то клиническое. Отстраненное. Он убивает просто потому что может, а не из потребности в эмоциональном выходе. Когда я думал о том, чтобы убить ее, я представлял свои голые руки на ее горле. Не чтобы создать картину. Не чтобы передать сообщение. Я просто хотел этого, понимаешь? Уилл, отчаявшийся и страдающий от боли, был одним из самых прелестных созданий, которых когда-либо видел Ганнибал. Как дикое животное, осознавшее, что попало в ловушку, готовое отгрызть собственную ногу, чтобы сбежать. В нем было столько страсти, столько жестокости, что Ганнибалу захотелось замурчать. Вместо этого он встал со своего стула, чтобы собрать тарелки и затем остановился рядом с Уиллом. — Ты говоришь это, чтобы отпугнуть меня, поскольку твои мысли, даже менее неприятные, чем эти, подтолкнули остальных твоих друзей к предательству. Это не сработает, — Ганнибал сделал паузу, когда широко раскрытые, полные подозрения глаза Уилла встретились с ним. — Отбивайся, шипи и кусайся сколько хочешь. Я не брошу тебя. Сначала Уилла охватило неверие, он скривил губы и сузил глаза. За ним последовала осторожность, наморщившийся лоб и облизнутые губы. Наконец плечи Уилла опустились, его облегчение стало ощутимым. В глубине его благодарности обнаружилось больше, чем он намеревался показать. Дело не в том, что Уилл желал контроля, а в том, что он желал кого-то достаточно сильного, чтобы взять контроль на себя. Того, кто не согнется под тяжестью обязанностей. Того, кто не убежит, даже когда сам Уилл бросится в погоню. Очаровательно. — Это не очень хорошая идея. Стать друзьями, — губы Уилла были приоткрыты, голос дрожал. — И все же ты здесь, сидишь за моим столом, пока я собираюсь подать десерт. Ганнибал поднял тарелку Уилла и направился на кухню. Приборы отправились в раковину. Ганнибал не торопился, наполняя тарталетки шоколадным кремом. Уилл поднял взгляд, когда Ганнибал вернулся, едва избегая зрительного контакта. Уилл не отметил вербально изменение в их отношениях, но защитная поза полностью растаяла. Первые цветочные лепестки начали распускаться. Ганнибал поставил угощение перед ним, и Уилл подождал, пока Ганнибал сядет, прежде чем начать есть. Они ужинали в комфортном молчании, и Уилл сразу же предложил помочь с посудой, когда они закончили. Обычного гостя, конечно, не пустили бы, но Уилл не был обычным гостем. (Через какое-то время он вообще перестанет быть просто гостем). Они вместе мыли посуду, — вернее сказать, Ганнибал мыл, а Уилл вытирал ее. Ганнибал показал Уиллу, где что располагается на его кухне, обрадованный мыслью, что ему не придется объяснять снова. Когда они удалились в зал, Уилл спросил, может ли он разжечь камин. Ганнибал разрешил. (Крайне важно, особенно в ближайшие недели, стимулировать Уилла ассоциировать комфорт и близость с личным пространством Ганнибала). Ганнибал налил Уиллу виски на два пальца, а себе — бокал вина, прежде чем устроиться в кожаном кресле. Уилл, как и в кабинете Ганнибала, предпочел побродить по комнате, осторожно прикасаясь ко всему, что привлекло его внимание. Уилл был на полпути своего обследования и вне поля зрения Ганнибала, когда сказал: — Я не хочу убивать Алану. — Нет? — Я хотел, в моменте. Я не ненавижу ее. Но я просто не могу позволить ей сорваться с крючка. — Потому что она причинила тебе боль. — Потому что я зол, — голос Уилла прозвучал прямо за спиной Ганнибала, а затем удалился. — Потому что технически я знаю, что она отреагировала разумно, учитывая ситуацию, и что однажды мне придется отпустить ее. И когда я это сделаю, когда я перестану злиться, я не знаю, что останется. — Значит, ты должен злиться. Чтобы защитить себя. — Да. Я… — он вернулся в поле зрения Ганнибала, проводя пальцами по рельефным рисункам богато украшенной вазы. — Ты действительно не против поговорить об этом? Я знаю, что у вас с Аланой что-то было. Я не хочу вставать между вами. И это была правда. Уилл никоим образом не хотел навредить Ганнибалу, невзирая на дискомфорт, который может причинить, якобы защищая счастье Ганнибала. — Не волнуйся, дорогой Уилл. Твои чувства по поводу Аланы не имеют никакого отношения к нашим с ней взаимоотношениям, так же, как и ее чувства по поводу тебя не должны влиять на нас. Уилл издал звук удивления. — Она говорит обо мне? — Да. Часто. — Ты разве можешь мне это говорить? А что насчет максимально строгих правил конфиденциальности для друзей, которыми ты так гордишься? — Это относится только к друзьям, конечно же. Алана — сослуживец. Коллега. Бывшая любовница. У нас длинная общая история, но наши отношения никогда не были такими личными, как дружба. — Ты считаешь, что любовники это менее личное, чем друзья? — Любовникам нужен только физический отклик. Друзья получают разум. Тонкие нотки понимания смягчили выражение лица Уилла. — Справедливо. — У тебя когда-нибудь были любовники, Уилл? Уилл уставился на стену и взболтал свой виски, вдохнул его, прежде чем сделать глоток. — Один. Почти. Почти один. Ганнибал наблюдал, как Уилл присел, чтобы изучить замысловатую резьбу на ножке стола. Он ждал. В конце концов, Уилл продолжил. — Я учился в средней школе. Ее звали Хейли Беннетт, я запал на нее. Она пригласила меня к себе, когда ее родителей не было дома. Это было… — он снова встал, пальцы постукивали по железным подставкам для книг на столе. — Это было плохо. Я не понимал, что делаю, и сколько бы она ни притворялась, что ей нравится, я знал, что она ничего не чувствует. Но она хотела, чтобы я верил, что чувствует. Хотела, чтобы она мне нравилась так же, как я ей. Хотела, чтобы я думал только о ней и ни о чем больше. Ее ожидания. Ее потребности. Вопиющий факт, что их не выполняли. Это было слишком. Я… — Уилл стыдливо взглянул на Ганнибала, выражение лица которого оставалось нейтральным. — У меня не встал. Не помогли ни ее руки, ни рот. И чем больше она старалась, тем большее давление я чувствовал, пока ни один из нас не смог больше терпеть. Она убежала, и к утру об этом знала вся школа. — Должно быть, это был тяжелый опыт. Я буду прав, если предположу, что с тех пор ты не пытался завести интимные отношения? — Я, эм… — Уилл вздохнул. Почесал затылок. — Ага. Я думал, может быть, с Аланой все будет по-другому, но… — он остановился, чтобы посмотреть на Ганнибала, без сомнения, в поиске дискомфорта из-за их общего сексуального интереса. Ганнибал сильнее расслабил плечи: открытый, любопытный и лишенный осуждения. Через мгновение Уилл кивнул. — Даже если бы я не подхватил энцефалит или не был бы принят за Потрошителя, у нас бы ничего не вышло. Она бы поняла, конечно. Была бы нежной и терпеливой. Но все всегда было бы под предлогом того, что мне якобы становится лучше. Она бы пыталась меня исправить. И если бы я не вышел таким, каким она хотела меня видеть, вина была бы на мне, — он поднес большой палец к губам, чтобы погрызть ноготь. — Это слишком большое давление, очевидно. Ганнибал изобразил понимание и сочувствие: где-то одна восьмая темного удовлетворения, свертывающегося в его животе. Он думал, что ему придется выследить и избавиться от всех, кто вкусил удовольствия плоти Уилла, но так было лучше. Уилл был девственником. Нетронутый, незапятнанный и полностью принадлежащий Ганнибалу. Идеальный. — Это обыкновенная практика — использовать секс, как средство для высвобождения. Скажи мне, Уилл, ты когда-нибудь обдумывал БДСМ? Уилл покраснел, ярко и красиво, затем спрятал свое смущение за стаканом. Он прочистил горло. — Это довольно личный вопрос, доктор Лектер. — Да? — Ага. Я имею в виду… Думаю, не совсем, учитывая все обстоятельства. Но… — он пожал плечами, почти потерянный. — Да. Я думал об этом. Посмотрел несколько сайтов. Думал о том, чтобы пойти куда-нибудь, где меня свяжут, завяжут мне глаза, и я буду лишен всякой власти... Он оборвал себя. Ганнибал скрестил ноги, положив лодыжку на колено, и спросил. — Ты ходил туда когда-нибудь? — Нет. Я не смог набраться храбрости. Одно дело, когда девушка убегает от тебя из-за плохой техники. Если бы я пошел к кому-то, кто специально искал секса, сказал: «делай со мной все, что хочешь», и все равно был бы отвергнут, не знаю, что бы я сделал. Ганнибал хмыкнул, воздержавшись от комментариев. Лично он был благодарен закомплексованности Уилла, как и из чувства собственничества, так и потому, что он предпочитал не переучивать его от дурных привычек. В то же время мысль о том, что доминант может посмотреть на Уилла — на его идеальные, отчаянные глаза и непреодолимую потребность в контроле,— и отвергнуть его, была нелепа. Задумчивый хмурый взгляд Уилла сменился язвительной ухмылкой, когда он, наконец, сел напротив Ганнибала. — Кроме того, с моей удачей я точно окажусь в компании единственного серийного убийцы, который там есть, и проживу остаток своих дней, запертым в секретном бункере в Милуоки. Ганнибал улыбнулся, показав, что понимает юмор, но, учитывая фиксацию мистера Брауна, Тобиаса и даже самого Ганнибала на Уилле, это была вполне реальная возможность. Он указал на пустой стакан в руке Уилла. — Еще? — Наверное, не стоит. — Тебе нужно где-то быть сегодня? — Ты же знаешь, что нет. Я просто не хочу тратить весь твой высококачественный алкоголь. Но, хэй, это твой дом, — он предложил Ганнибалу свой стакан, и Ганнибал принял его. Ганнибал подошел к бару, налил Уиллу еще на два пальца и размешал в стакане толченый рогипнол. Он не выпил достаточного количества вина, чтобы его пришлось тоже доливать. Когда он вернулся, Уилл протянул руку и поблагодарил его. — А что насчет тебя? — По случаю. Чтобы пробудить во мне интерес, требуется верный сабмиссив. — Естественно, ты доминант. Но не постоянно? — Уилл фыркнул. — Я предпочитаю качество количеству. Нет никакого удовольствия контролировать того, кто не хочет, чтобы его контролировали. — Наверное, я никогда не думал об этом в таком ключе. Но даже если бы мой партнер был хорош, я не думаю, что хотел бы этого все время. Это тоже слишком большое давление. — Умеренность во всем. — Ага. Точно. Ганнибал сделал глоток вина, что спровоцировало бессознательное подражание Уилла. — Как ты освоился на работе? — Как и следовало ожидать, я думаю. Джек доводит меня из-за последнего убийства Потрошителя. Лаундс выяснила, что я вернулся, думаю, ты уже видел статью и… — Уилл покачнулся. Свел брови. Несколько раз моргнул. Сделал еще глоток виски, чтобы оживиться. — И они приведут двух стажеров, чтобы помочь с рабочими завалами, пока Потрошитель не будет пойман. Лучшие по показателям, насколько я понимаю, но на самом деле все сводится к еще не остывшим телам, которые не будут ждать хорошей оплаты. — Если я не ошибаюсь, Потрошитель убивает по трое. Разве это было не последнее тело в цикле? Уилл покачал головой, его глаза опустились, а тело расслабилось. — Все не так просто. Неважно, что он убивает тройками. Важно, почему он убивает тройками. — И почему же? — А почему бы и нет? Это эстетически приятное число. Оно обеспечивает хорошее разделение между группами его картин, будто средство очищения палитры. На самом деле не имеет значения, почему, ведь ему на самом деле все равно. Он просто так решил, это не что-то неизменное. Грудная клетка Ганнибала потеплела от этой оценки. Четкость, с которой Уилл мог видеть альтер-эго Ганнибала, была одновременно поразительной и унизительной. Это напомнило ему, что, хотя он стоит намного выше большинства людей, он не непобедим. По крайней мере, против Уилла. Ганнибал наклонился вперед, когда голова Уилла тяжело опустилась, и поймал стакан, прежде чем остатки виски успели испачкать ковер. Вместо того, чтобы сразу приступить к работе, он пошел на кухню и протер их стаканы. Вернувшись, он убрал стакан и бокал с вином на свои места. Затем он поместил одну руку за спину Уилла, а другую под его колени, поднимая его на свадебный манер. Уилл не был легким, но он был легче, чем следует, учитывая его рост и возраст. Ганнибал отнес его вверх по лестнице, в гостевую спальню, немного дальше по коридору от главной спальни, затем осторожно уложил его на кровать. Оттуда он достал медицинскую сумку, которую приготовил специально для этого случая, и расстегнул джинсы Уилла. Хотя от Уилла и не пахло болезнью, лучше перестраховаться, чем потом сожалеть. И, что еще лучше, быть уверенным, что они смогут спокойно насытиться друг другом после того, как Уилл даст свое согласие. Он стянул потертые джинсы и боксеры вниз, затем натянул пару стерильных латексных перчаток. Сначала он взял образцы: один слюны, один с кожи вокруг гениталий и один из уретры. Сохранив образцы в пробирках, он перешел к катетеру. Член Уилла не затвердел при прикосновении, но Ганнибал этого и не ожидал. Он вводил тонкую трубку, пока она не достигла мочевого пузыря и не начала собирать мочу. Пока мешок с катетером наполнялся, Ганнибал заменил перчатки новой парой и приготовил шприц. При том, что тело Уилла было нездоровым, его вены были блестящими и широкими. Ганнибал завязал эластичный жгут чуть выше локтя Уилла, щелкнул срединную локтевую вену и вколол иглу. У него было все, что ему было нужно, меньше чем за десять минут нахождения с Уиллом, который останется в неведении. Он одел Уилла без лишнего пафоса, не желая видеть больше, чем необходимо, до тех пор, пока его прямо не пригласят. Только собираясь уйти, Ганнибал засомневался, его взгляд был прикован (как это часто бывало) к губам Уилла. На мгновение он представил, как достает свой член и гладит его до полной твердости. Представил, как прижимает головку к губам Уилла и смазывает их предэякулятом. Уилл будет спать, как и сейчас, но впустит его. Ганнибал поместит большой палец между зубами Уилла, чтобы предотвратить случайный укус, и использует рот Уилла как пожелает. Мягкие, вялые толчки в тесноту горла Уилла, чтобы после излиться в его рот, прямо на язык. И Уилл проглотит все. Это была такая мощная фантазия, что член Ганнибала напрягся в его брюках, но он не позволил себе прикоснуться. Он хотел, конечно, быть внутри Уилла всеми возможными способами. Не только членом во рту Уилла, но руками на его груди. Мыслями в его голове. Экстрактом в его желудке. Ганнибал облизнул губы, по-прежнему не сводя взгляда с усладительного рта Уилла, и решил, что большинство этих желаний требует прямого согласия, но не все. Уилл, в конце концов, уже пользовался телами многих других без их ведома и без последствий. Чем может навредить еще одно?

***

Уилл уставился на последние фотографии с места преступления, как будто ответ или новая улика чудесным образом явят себя. С женщины, Нэнси Флемминг, содрали кожу везде, кроме области вокруг глаз. Ее легкие и почки были удалены с хирургической тщательностью еще до смерти. Она сидела на стуле, молочно-белые глаза смотрели на открытую пустую клетку. Потрошитель говорил: «Пожалуйста». Не то чтобы Уилл был удивлен этим контактом. Потрошитель был нарциссом, который, несомненно, следил за любым освещением своей личности. Если он не знал, кто такой Уилл до того, как Уилла спутали с Потрошителем (маловероятно, учитывая, как часто Лаундс выделяла его во время предыдущего цикла Потрошителя), он определенно узнал после. Нет, сюрпризом стало то, что Потрошитель счел необходимым сказать: "пожалуйста", это означало, что у Уилла была причина сказать "спасибо". И единственный возможный вывод, который можно было сделать, заключался в том, что мотивация Потрошителя для его новейшего цикла состояла именно в освобождении Уилла. Что было… чем-то. Не чем-то хорошим, но и не обязательно плохим. У Потрошителя не было привычки делать людям одолжения. Ожидал ли он чего-то взамен? Уилл поерзал на стуле, сопротивляясь желанию сменить позу. После сна в мягкой, теплой постели все остальное тело чувствовало себя фантастически, но его член болел. Может, он неправильно спал? Не исключено, учитывая, что он был настолько пьян, что не помнил, как попал в постель. — Грэм! — чужие пальцы щелкнули перед лицом Уилла, возвращая его в реальность. — Чего ты хочешь, Джек? Тон Уилла не нравился Джеку, но Джек когда-то отправил его в тюрьму. Уилл принял сердитое выражение лица, никакого раскаяния. — Я хочу, чтобы ты на секунду отвлекся от своих мыслей и обратил внимание сюда. Это наши новобранцы, — он указал на мужчину (немного за двадцать; чуть меньше Уилла; ухоженный; эго, соответствующее ценнику на его одежде) и на женщину (чуть за двадцать; спортивное телосложение; страстно желающая проявить себя в сфере, где доминируют мужчины, своими силами), которые, как оказалось, тоже ждали возле стола Уилла. Мужчина окинул Уилла скучающим взглядом, и маловероятно, что он увидел что-то кроме старой помятой рубашки и джинсов Уилла. Вместо того, чтобы протянуть руку, он кивнул и сказал: — Аарон Кавелл. Рад встрече. — А я Ава. Ава Фэйрфилд, — она с энтузиазмом протянула руку, которую Уилл пожал. — Я читала все ваши работы. На самом деле я записалась на ваш курс «психика серийного убийцы» прямо перед… — Перед тем, как меня арестовали. — Угу, — она помрачнела, застенчиво выражая извинение. Искреннее. Уилл откинулся на спинку стула. — Не беспокойся об этом. Предмет был не очень. Я слышал, что профессора так часто вызывали на дела, что это было больше похоже на самообучение. Она хихикнула, и на темных щеках выступил милый румянец. Джек кивнул. — Хорошо. Все всех знают? Отлично. Они в твоем распоряжении. Пользуйся. Уилл нахмурил брови и указал на папки с делами, разбросанные по его столу. — Для чего? — Мне все равно. Просто поймай Потрошителя. Просто поймай самого известного серийного убийцу в истории Балтимора. Точно. Вслух Уилл только вздохнул. — Ага. Конечно. Вы двое, идите получите распечатки последнего цикла Потрошителя. Просмотрите каждую деталь, а когда закончите, расскажите мне, что вы увидели. Ава кивнула, немедленно повернувшись, чтобы приступить к выполнению сказанного. Аарон посмотрел на Джека, который вернул ему взгляд, прежде чем последовать за ней. Джек едва удостоил Уилла взглядом, прежде чем вернуться в свой офис, это было достаточно хорошим исходом, потому что Уилл был готов поспорить с ним. Он не нуждался в каких-то мечтательных детях, которые будут следовать за ним по местам преступлений и задавать глупые вопросы, когда все, что им действительно нужно делать, это бежать отсюда как можно дальше. Работа в отделе поведенческого анализа погубила Джека, погубила Уилла и погубит их тоже. Кац села на край его стола. — Тяжелый день? — А еще только десять утра. — Уже час дня. Уилл взглянул на часы на панели задач, издав удивленный вздох. Они показывали час дня. Кац рассмеялась. — Прошло три года, а ты совсем не изменился. Хочешь пойти пообедать со мной? — Уилл уже было открыл рот, чтобы отказаться, но она продолжила. — Я угощаю. Он застонал: — Ты же знаешь, я не могу отказаться от бесплатной еды. — Ага. Знаю, — она встала и протянула ему обе руки. Он закатил глаза и встал сам. Они направились к кафе в конце улицы, Кац болтала о том, как ее девушка ненавидит ее парня и что они пытаются заставить Кац выбирать, не понимая, что она скорее останется одна, чем будет потакать их эго. Хотя Уилл не понимал какого это, когда несколько человек борется за твою привязанность, он определенно мог понять их невыполненные ожидания. Только когда они сели уже с едой в руках, Кац стала серьезной. — Итак… статья Лаундс. Это было довольно жестко. — Я не читал, — Уилл говорил с ртом, набитым не дожеванным бутербродом. — Нет? Ну, это хорошо. Все равно там полный бред. — Дай угадаю. Я сошел с ума, ФБР сошли с ума, раз снова наняли меня, и… я все еще Потрошитель? — Близко. На самом деле ты работаешь вместе с Потрошителем, — Кац улыбнулась. — Действительно. Ведь и Потрошитель, и я так любим работать в команде. Ее улыбка померкла. — Мне жаль, что это происходит с тобой. Серьезно. Это несправедливо. Это было бы несправедливо по отношению к кому угодно, но особенно к тебе. — Все в порядке, — Уилл коротко пожал плечами. — Это не так, Уилл. Совсем не так. И я знаю, что у тебя в крови идти сквозь шторм, не принимая помощи, но ты не обязан делать это в одиночку. — Что? Ты хочешь, чтобы мы были лучшими друзьями? Сидели и вплетали друг другу мимозы в косички? Кац закатила глаза. — Ты ужасен в плетении косичек, и ты это знаешь. Но нет. Я не жду, что мы станем друзьяшками. Однако, обедать вместе время от времени? Обращаться по имени? Я не думаю, что это будет слишком сложно. Он уставился на наполовину доеденный бутерброд в своих руках, желая, чтобы ее рассуждения были менее резонными. Не то чтобы он хотел еще друзей. Доктора Лектера было достаточно. Но он не держал зла на Кац, как на ту же Алану. Кац была… приятно нейтральной. Если он подпустит ее ближе, а она снова его предаст, виноват будет только он. Обманешь меня раз… Тем не менее, она казалась честной. Кац всегда принимала решения, основываясь на своей личной морали в сочетании с представленными фактами, а не из злого умысла. Он рискнул заглянуть ей в глаза и нашел только искренность. Она хотела быть его другом. Быть рядом, пусть даже в безобидных мелочах. По итогу, он кивнул. — Хорошо. Тогда Беверли. — А Джимми и Брайан? — напряжение исчезло из ее позы. — А что с ними? — Ну, их здесь нет только потому что они не хотели спугнуть тебя, — она подняла вилку с салатом фальшиво-небрежным взмахом. — Они бы тебя спугнули, верно? Это ранило, осознание, что они приближаются к нему, как к раненому животному. Ранило еще больше, учитывая, что это была правильная тактика. Он насупился. — Ага. — И это нормально. Мы не хотим принуждать тебя к чему-либо или заставлять чувствовать себя некомфортно. Просто знай, что они хотят того же, что и я, и, если ты не против как-нибудь пообедать со всеми нами тремя, мы будем только рады. Уилл дернул край рукава. Звучит даже мило, когда она подает это так. Ничего серьезного, глубокого или трудоемкого, как то, что было у него с доктором Лектером, но все же дружеское. Хорошо проводить время с людьми, которые не считают его сумасшедшим (или, по крайней мере, если бы думали, что он сумасшедший, то сказали бы это ему в лицо). Он кивнул, почти не желая этого делать. — Хорошо. Но еда с тебя. Она подняла обе руки, немедленно капитулируя. — Без проблем. Какие еще условия? — Не. Пока это только вы трое, я в порядке, — Уилл покачал головой. — Так и будет. Хотя я не могу обещать, что эта девушка Ава не попытается купить себе пропуск. Ты видел, как она смотрела на тебя? — Беверли пошевелила бровями. — Ага. Как студентка, которая хочет учиться, — Уилл скомкал бумагу, на которой лежал его бутерброд. — Ты все? — Ага, — она запихнула в рот еще две порции салата, а остальные упаковала на потом. — Пойдем. Они вместе вернулись в офис, и, хотя технически ничего не изменилось, все было по-другому. Они шли немного ближе. Уиллу стало немного легче. Может быть, иметь друзей (друзей, во множественном числе) не так уж и плохо.