Paragon

Ганнибал взял карандаш каштанового цвета и добавил несколько тонких завитков к рисунку. Он использовал мизинец, чтобы растушевать новый цвет у основания скальпа, затем выбрал другой карандаш, чтобы продолжить рисовать портрет Уилла. Оставалось двадцать минут до того, как настоящий Уилл постучит в его дверь и присоединится к Ганнибалу для еще одного «сеанса». Предвкушение закипало в венах Ганнибала от одной лишь мысли об этом. О моменте, когда Уилл со слезами на глазах смотрел на подарок, который оставил ему Ганнибал. И каким доверчивым он был после, когда признался, что он мог обличить Ганнибала, просто взглянув на старую фотографию. (Тогда Ганнибал рассматривал необходимость обездвижить Уилла и увезти их обоих в страну, где нет экстрадиции, чтобы продолжить ухаживания, но Уилл уже был на шаг впереди. Он защищал Потрошителя). Ганнибал пообещал себе, что однажды отвезет Уилла во Флоренцию. Он покажет Уиллу церковь, где создал свое первое произведение искусства, которое увидела публика, а потом займется с Уиллом любовью на той самой кафедре, куда он пригвоздил свинью и подарил ей крылья. Он будет баловать Уилла всеми возможными способами, не позволяя мальчику и пальцем пошевелить, чтобы сделать что-то для себя. Подарки с каждой витрины и капризы, исполняемые еще в зачатке. Они будут трахаться по-животному, а в остальное время, Ганнибал будет обмакивать спелую клубнику в нежный шоколад и кормить Уилла с рук. Он будет окрашивать эти прекрасные губы в красный цвет для того, чтобы затем слизывать сладкий сок и начинать процесс заново, доводя Уилла до вершины удовольствия и не позволяя ему спускаться с нее несколько дней. Ганнибал перестал рисовать. Он закрыл и блокнот, и глаза, наслаждаясь их воображаемым отпуском. Идея о развратном Уилле во Флоренции застыла внутри кристалла, который Ганнибал повесил на люстру в крыле своего Дворца Разума, посвященного Уиллу. Рядом с фантазией хранилось воспоминание прошлой ночи: Уилл уставился на свои колени, сознаваясь в том, что он узнал о Потрошителе, тело напряжено в ожидании вердикта Ганнибала. О, какое это было сладкое зрелище. Уилл — такой открытый и уязвимый (ничего не подозревающий) пробудил в хищнических инстинктах Ганнибала нечто ужасное. Он приласкал кристалл с воспоминанием, восхищаясь тем, в каком напряжении застыло тело Уилла из страха быть отвергнутым. Ганнибал захотел воплотить эти страхи в жизнь. Одним махом разрушить это беспорочное шоу доверия и раскрыть все. В первую очередь он бы накачал Уилла наркотиками, чтобы не нанести повреждений его драгоценному телу в пылу схватки, а затем привязал бы его к кровати (или скамье, или секс-качелям) в подвале и смотрел бы, как он разрушается. Конечно, вначале Уилл будет драться и плеваться похвальное количество времени. Он был бы настолько переполнен страхом и ранен предательством, что даже бы не рассматривал вариант сдаться. Но темнота и изоляция, сенсорная депривация могут сломить даже сильнейшего из людей. Необходимо лишь время, и у Уилла не будет иного выбора, кроме как искать утешения в Ганнибале, потому что больше не будет Ничего и Никого. Ганнибал будет едой, водой и теплом. Ганнибал будет стимуляцией — как умственной, так и физической. И, в конце концов, Уилл будет жаждать Ганнибала также, как Ганнибал жаждет его. Единственным недостатком было то, что такие прямые методы, как правило, разрушали не только дух, а Ганнибал хотел, чтобы разум Уилла не пострадал. Он глубоко вдохнул через нос, слегка разочарованный. Пожалуй, в другой жизни. Или, возможно, когда они станут ближе, просто разыграют этот сценарий. Он перекатил идею на языке и потратил всего несколько секунд, чтобы решить, что вкус ему нравится. Это было бы не похоже на их поездку во Флоренцию, тем не менее — тоже отпуск. Отпуск, проведенный дома с Уиллом, связанным и раскрытым для удовольствия Ганнибала. У него не будет никакой автономии, он не сможет даже пользоваться ванной самостоятельно, и его единственное предназначение будет заключаться в том, чтобы Ганнибал пользовался им, когда и как ему вздумается. Бесконечные дни, только для них двоих. Наедине. Ганнибал уловил знакомый запах кофе, солнца, дождя и трав за мгновение до того, как Уилл открыл дверь и вошел. Ганнибал отложил свои размышления на другой раз и оставил блокнот на столе. Уилл, как будто зная о предыдущих непристойных мыслях Ганнибала, покраснел. Любопытно. — Добрый вечер, Уилл. Как ты? В тот момент, когда Ганнибал заговорил, румянец Уилла потемнел. Он неразборчиво что-то пробормотал (наверное, «нормально»), а затем раскинул руки так же вымученно, как и в первый раз, когда Ганнибал помогал ему снять пальто. Он напрягся еще сильнее, когда они соприкоснулись. Все любопытнее и любопытнее. Ганнибал повесил пальто и шапку Уилла и вернулся к своему обычному месту. Уилл, вместо того, чтобы как всегда путешествовать по комнате, направился прямо к креслу напротив Ганнибала. Он протер обе ладони об джинсы, вперед до коленей и назад. Посмотрел направо, в сторону клавесина, таким образом, что становилось очевидным — делал он все это неосознанно. Предчувствуя, что этот сеанс будет отличаться от других, Ганнибал предпочел сам его начать, а не ждать, пока Уилл придет в себя. — Кажется, ты напряжен, Уилл. Уилл сгорбился. Его обкусанные ногти царапали джинсы. — Не совсем. Не сильнее, чем обычно. Уклончивость. Самоуничижение. Его слова должны были повести Ганнибала по пути обсуждения того, каким обычно был Уилл, а не исследовать его нынешнее состояние. Ганнибал не поддался. — Это связано с работой? Уилл наклонил подбородок вниз и повернулся всем телом вбок. Он покачал головой. Правда. Ганнибал сделал паузу. Подождал, пока Уилл расслабится. — Это связано со мной? Голубые глаза в ужасе и недоверии метнулись к плечу Ганнибала, прежде чем решительно метнуться обратно к полу. — Нет. Ложь. Ганнибал, более заинтересованный, чем когда-либо, добавил беспокойства в свой голос, когда сказал: — Уилл, если я каким-то образом заставил тебя чувствовать себя некомфортно… — Нет! Боже, нет. Ничего подобного. Снова правда. Тем не менее, Ганнибал прошил свою мимику тонкой нитью неуверенности (достаточно мало, чтобы кто-либо другой смог заметить, но для такого эмпата, как Уилл, практически вспышка пламени в глубине ночи), и сказал: — Если Алана все же была права, я прошу тебя: пожалуйста, скажи мне. — Она не была права. Я просто... мне приснился сон. Вот и все. Уилл покрыл слово «сон» страхом и стыдом, словно хотел, чтобы его не существовало. Ганнибал склонил голову. Хотя он и признал сон подлинной сутью проблемы, он добавил сомнения в свой тон, когда спросил: — Сон? — Ага. Сон, — борьба высосала из Уилла все соки, оставив его распластавшимся на сиденье с опущенной головой. — Не о чем беспокоиться. Я просто веду себя глупо. — Расскажешь мне об этом? Уилл поднял взгляд, который задержался на скуле либо ухе Ганнибала. — Не думаю, что ты хочешь об этом узнать. Ганнибал определенно хотел знать. Он наклонился вперед, расставил ноги и уперся локтями на колени. Язык его тела был открытым и нейтральным, а выражение лица — заинтересованным и уверенным. — Прошу. Губы Уилла сжались в неуверенную линию. Уиллу, несмотря на явное нежелание, потребовалось менее двух минут, чтобы вздохнуть, нахмурить брови и поддаться. — Потом не говори, что я тебя не предупреждал. Ганнибал моргнул, соглашаясь. — Как начинался сон, Уилл? Уилл колебался. Вдохнул. Закрыл глаза. — Я в темной комнате, стою на коленях. Рядом Потрошитель, — он снова открыл глаза. — Это так обязательно? — Ничто не обязательно. Это просто разговор. Демонстрация доверия и открытости между друзьями. Мы можем прекратить, если ты хочешь. Как и ожидалось, слово «друзья» сразу же смягчило отношение Уилла к расспросам Ганнибала. Он вздохнул и снова закрыл глаза. — Верно. Хорошо. Темная комната. Колени. Потрошитель. — Где именно находится Потрошитель? — Здесь, — он вытянул руки перед собой, большие пальцы были обращены к потолку, а остальные пальцы сжаты в попытке обхватить что-то невидимое. — Он стоит лицом ко мне. Я держу его за подколенные ямки. Ганнибал промолчал, позволяя Уиллу (поощряя Уилла) глубже погрузиться в его невероятное воображение. Постепенно дыхание Уилла выровнялось. Его плечи расслабились. Румянец исчез. Напряжение исчезло из его позы. Когда большой палец правой руки Уилла сделал круговое движение в воздухе, Ганнибал понял, что Уилла больше нет с ним. Ганнибал откинулся на спинку стула, всякая видимость незаинтересованности исчезла. — Как он выглядит, Уилл? Уилл откинул голову назад, без сомнения, глядя на Потрошителя своим мысленным взором. — Он в костюме. Черный. Прилизанный. Строгий. Может быть, даже сшитый на заказ. Его лицо затемнено, но видны его большие ветвистые рога и перья в волосах. Ганнибал моргнул, его взгляд остановился на статуе пернатого оленя, к которой Уилл так любил прикасаться. Казалось, что даже если Уилл еще не мог понять, каким образом две половинки Ганнибала объединялись в единое целое, его подсознание уже сделало прорыв. Выдающийся мальчик. — Что он делает? — Дело не в том, что делает он. А в том, что делаю я. — Что делаешь ты? Пальцы Уилла сжались, сминая невидимый материал брюк Потрошителя. — Я благодарю его. — Почему? — Потому что я — не я. Я человек, ради которого он убил, — верхняя часть тела слегка наклонилась вперед, а хватка на ногах Потрошителя скользнула вверх, лаская воображаемые бедра, прежде чем снова вернуться к коленям. Голос Уилла — низок и полон желания. Он продолжил. — Я настолько переполнен признательностью, что не знаю, как ее выразить. Хотя и хочу. Я хочу, чтобы он показал мне, шаг за шагом, как именно я могу доказать, что благодарен. И он это знает, — он снова дернулся вперед, его лицо качнулось, как будто он уткнулся носом в брюки. Под описанным углом он должен находиться прямо перед членом Потрошителя. Ганнибал упивался движением с прожорливой завистью. Что бы он ни отдал, чтобы увидеть то, что видел Уилл. Увидеть, что видела эта версия Потрошителя, когда Уилл полностью осознавал, кто он такой, и все еще так мило умолял о его члене. Уилл вскоре продолжил: — Я могу видеть это. Могу чувствовать. Могу учуять. Он возбужден. Ганнибал глубоко вдохнул. Вообразил все это в ярких деталях, так и не оторвав взгляда от Уилла. — Я вижу, как движется его рука. Он тянется ко мне, намереваясь направлять меня и формировать из меня то, что считает нужным, но как только он добирается до меня… — Уилл поднял правую руку, едва касаясь кудряшек на затылке. — Он исчезает. Я в другой комнате, все еще в темноте. Все еще на коленях. Мои руки сейчас прижаты к стене, я очень сильно возбужден. Уилл раздвинул ноги и наклонился вперед, упершись пальцами в невидимую стену. Его бедра мягко покачивались, дразня Ганнибала тем фактом, что Уилл сидел в кресле, а не у него на коленях. — Я пытаюсь прикоснуться к себе, но тут ты появляешься позади меня. Твой голос прямо у моего уха, едва слышный шепот. Ты знаешь, что тебе не нужно применять силу, чтобы заставить меня слушать. Ты говоришь: «Руки на стену, Уилл». Уилл вздрогнул, очертания его члена были видны сквозь джинсы. Дрожь пробежала по спине Ганнибала, требуя большего. Однако Уилл не стал продолжать, какая-то часть его разума, без сомнения, осознавала табуированность их взаимодействия и сдерживалась. Ганнибал, в свою очередь, побудил его продолжить: — И дальше? Уилл сглотнул. Его спина изогнулась в мягкой дуге. — Я слушаю. А как иначе? Мои руки на стене, мой член болит, и я жду. Жду, пока ты скажешь мне, что делать. Что ты хочешь, чтобы я сделал. Ганнибал наклонился вперед в мрачном восхищении. — А чего я хочу, Уилл? Что я говорю? — Ты говоришь, что либо я кончу от звука твоего голоса, либо не кончу вообще. Этот выстрел пришелся прямо на член Ганнибала. Он пошевелил бедрами, чтобы уменьшить давление, активно заставляя себя не твердеть. Голос Ганнибала остался совершенно безразличным, когда он спросил: — Ты кончил? Мой голос смог удовлетворить тебя? Руки Уилла опустились на колени, предплечья перекрестились на бедрах и обрамили идеальную выпуклость его члена. Он сморщился: постыдно. Амурно. В благоговейном страхе. — Да. Гордость переполнила грудь Ганнибала. Он снова подумал об анализах Уилла на ЗППП (совершенно чистых, как и предполагал Ганнибал; милый, девственный мальчик) и поздравил себя с тем, что решил действовать заранее. Задержаться хотя бы на мгновение после того, как Уилл даст свое согласие, было бы ни чем иным, как пыткой. Глаза Уилла распахнулись, и он тут же сосредоточился на нагрудном платке Ганнибала. Он вернулся к себе, румянец вернулся в полную силу, когда он понял, что именно он раскрыл. Так вкусно. — О, Боже. Мне так жаль. Я не знаю, почему ты был в моем сне. Особенно вот… Вот так. Я не... я не... я не думаю о тебе в таком ключе. Это не что-то стандартное. Я клянусь, — раздался встревоженный и извиняющийся голос Уилла. Он боялся, что Ганнибал отстранится, объявит его ненормальным или непристойным. Если бы он мог видеть мысли в голове Ганнибала — то, что Ганнибал жаждал сделать с ним здесь и сейчас, тогда Уилл понял бы, что его фантазии были непримечательными. Прелестный мальчик. Ганнибал улыбнулся, мягко успокаивая его. — Честно говоря, Уилл, я бы удивился, если бы не появился в этом сне. Уилл оживился, отчаянно цепляясь за эту идею. — Правда? — Конечно. Вопросы секса, особенно такие интимные, как то, что ты описал, требуют определенной степени доверия к партнеру. Разве я ошибусь, предположив, что я тот, кому ты больше всего доверяешь в своей жизни? Уилл быстро встряхнул головой, его кудри подпрыгнули. — Нет, ты прав. Никто другой даже близко не подходит. Улыбка Ганнибала стала шире. — Точно. И твое подсознание это заметило. Когда твоя эмпатия поместила тебя в эту ситуацию с Потрошителем, твое подсознание, скорее всего, почувствовав опасность и растерянность, заменило его на меня. Уилл посмотрел на Ганнибала сквозь темные ресницы. Полный надежды. Почти приторно застенчивый. — Это действительно тебя не беспокоит? — Нисколько. Ты мой самый близкий и дорогой друг, Уилл. Я никогда не мог найти в тебе ничто, кроме прекрасного. Нежный румянец Уилла вернулся. Он так нуждался в положительном отношении — любви и доверии, что его инстинкт уклончивости и самоуничижения исчез. Он кивнул, робко соглашаясь, и посмотрел на Ганнибала темным, преданным взглядом. Из-за такой очаровательной реакции Ганнибал захотел поцеловать Уилла в шею и бормотать в нее нежности на всех существующих языках. Он остановился на том, чтобы спросить: — Это нормально, что ты так сильно сопереживаешь объекту привязанности убийцы? — Нормально? Нет. Но ведь это все нельзя назвать нормальным. — И каково было испытывать такие сильные положительные эмоции к Потрошителю, учитывая то, что он сделал с тобой? Такой поворот разговора позволил Уиллу вернуться в свою зону комфорта, что, в свою очередь, помогло нормализовать ситуацию близости, которую они только что разделили. Он расслабился и устроил локоть на подлокотнике, подперев щеку кулаком. — Имеет ли смысл осуждать льва за убийство антилопы? Это не Потрошитель должен следить за тем, чтобы они поймали нужного человека. — Ты в этой метафоре — антилопа? Если это так, я чувствую, что ты сильно себя недооцениваешь. — Скажи это тому мне, который знал, что все его друзья подозревают его в убийстве и по глупости полагал, что невиновность что-то да значит. Если бы я знал тогда то, что знаю сейчас, я бы не позволил системе правосудия делать свое дело. Я бы сбежал. — Если бы ты это сделал, твое имя никогда бы не было очищено. Уилл пожал плечами пренебрежительно. — Как я уже говорил, доктор Лектер, в тюрьме я провел не лучшее время. Желание подтолкнуть Уилла, докопаться до правды, точно узнать, что так сильно его ранило, пульсировало под поверхностью. Ганнибал проигнорировал его. В свое время он узнает об Уилле все. А до тех пор ему придется довольствоваться медленным раскрытием Уилла, мышца за мышцей, кость за костью. (В идеале вскрыть его так точно и так хорошо, чтобы Уилл держал свои разогнутые ребра на месте, пока Ганнибал будет его исследовать). Это, конечно, означало, что ему нужно ускорять прогресс, путем укрепления сознательных и подсознательных связей позитивного опыта и Ганнибала. Как сейчас, например. Трудно делиться чем-то настолько личным, особенно для кого-то вроде Уилла. Он заслужил награду. Ганнибал поднялся со своего места, заметив любопытный взгляд Уилла, и поднял со стола коробку среднего размера, обернутую в простую коричневую бумагу и перевязанную бечевкой. Он передал Уиллу коробку, без церемоний, затем снова откинулся на свое кресло. Уилл осторожно держал в руках предмет, искренне не зная, что делать дальше. — Что это? — Подарок. Брови Уилла нахмурились в еще большем непонимании, чем раньше. — Зачем? — Мне не нужен повод, Уилл. Я захотел купить тебе что-то и сделал это. Голубые глаза неотрывно смотрели на коробку, Уилл втянул нижнюю губу в рот и прикусил. Он, несомненно, хотел отказаться от подарка или как-то отплатить Ганнибалу, но у них уже был этот разговор, и Уилл уже проиграл. Через несколько мгновений он опустил голову и пробормотал: — Спасибо. — Всегда пожалуйста. Уилл поставил коробку на колени и сорвал упаковку. Момент, когда он понял, что купил ему Ганнибал, было легко поймать: голубые глаза расширились от удовольствия, а губы приоткрылись в сладко выдыхаемом: — О, вау. Уилл взял коробку и пересел на пол, как ребенок в рождественское утро. Его руки были чересчур осторожны, когда вынимали из коробки части его нового станка для изготовления приманок, и каждый предмет подвергался тщательному осмотру, прежде чем присоединиться к конструкции на полу. Только после того, как коробка опустела, Уилл вспомнил о существовании Ганнибала. Он поднял голову и встретился с доктором прямым взглядом. — Это потрясающе. Как ты узнал? — На фотографиях твоего дома на ТэттлКрайм на столе стоит поломанная версия этого станка. Я заметил, что его там уже не было, когда приходил к тебе, и предположил, что он не подлежал починке. Учитывая, что ты, вероятно, ловишь рыбу для большей части своего пропитания и у тебя очень мало способов развлечься, это казалось лучшим выбором для подарка. Если Уиллу показалось странным, что Ганнибал так много понял по одной лишь фотографии, он этого не сказал. Он просто кивнул, глядя на Ганнибала, жадно проводя пальцами по краям увеличительного стекла. Его поза очевидно намекала, что он не знает, как действовать дальше. Он не чувствовал, что благодарности, которую он выразил, было достаточно, и боялся, что, если он не сделает больше, его подарок отнимут. Ганнибал, намереваясь развеять эти страхи, присоединился к Уиллу на полу. — Я изучил наборы для изготовления мушек и что больше всего предпочитают эксперты, но у меня очень мало знаний о самом ремесле. Может, ты сможешь объяснить детали? Хотя Уилл должен был знать, что Ганнибал совсем не интересуется ловлей рыбы на мушку, возможность внести положительный вклад была слишком хороша для него, чтобы упустить ее. Он начал объяснять, что входит в комплект, почему каждая часть была либо важна, либо не слишком, и как в игру вступали его личные предпочтения. Он говорил со страстью: его любовь как к процессу создания приманок, так и к самой рыбалке была вшита в каждое слово. Ганнибал причислил станок для изготовления приманок к категории «вещи, о которых Уилл заботится» и молча поздравил себя с успешной первой попыткой. Это была именно всего лишь первая попытка. По мере того, как Ганнибал будет узнавать Уилла, его ухаживания станут лучше, становясь все более персонализированными. Жизнь Уилла постепенно будет наполняться напоминаниями о Ганнибале, пока он не станет присутствовать в каждой мысли и каждом действии. До тех пор, пока Уилл не сможет повернуться, не наткнувшись на очередной признак Ганнибала. Муха уютно и надежно завернута в паутине навеки. Идеально.

***

Уилл чинил двигатель своей машины, которая, судя по всему, не могла проработать дольше нескольких дней, чтобы не сломаться снова, когда услышал звук подъезжающей машины. Его сердце к своему стыду екнуло от мысли, что доктор Лектер снова навестил его (что он сможет показать доктору Лектеру сделанные им приманки), но разочарование вернуло его в нужное русло. Рядом с Уиллом остановился не Бентли доктора Лектера, а старая, потрепанная Хонда. И из машины вышел не его друг, а Мэттью Браун. Уилл усмехнулся и вернулся к двигателю. Может он и проклинал свою машину за очередную поломку, возможно, это было скрытое благословение. По крайней мере, теперь у Мэтью не будет причин напроситься зайти в дом. И эй, может быть, он поймет, что на улице слишком холодно и решит сократить свой визит. (Или умрет от переохлаждения. Уилл не был против ни одного из вариантов). — Доктор Грэм! Хорошо выглядишь, — он перестал шепелявить, говоря тоном, который, вероятно, должен был сойти за соблазнительный. Уилл закатил глаза. Он прекрасно знал, что не выглядит хорошо. На нем не было ничего, кроме джинсов и потрепанной рубашки с длинными рукавами, запачканными машинным маслом (именно поэтому на нем не было ни пальто, ни шапки, ни перчаток). Его пальцы были практически обморожены, а нос и уши болели от холода. — Что тебе нужно, Мэттью? — Я хочу поговорить с тобой. Ты хорошо справился, заставил их выпустить тебя. Умно. — Я ничего не делал. Меня выпустили, потому что я невиновен. — Ну, да. Конечно. Мы все невиновны, когда дело доходит до такого. Просто животные, прислушивающиеся к своим инстинктам. Уилл встрепенулся. Он выслушал достаточно таких разговоров в клинике, чтобы знать, что все, что он скажет, не будет иметь значения. — Ты собираешься снова сказать мне, что мы ястребы? — Неа. Ты уже знаешь это. Я пришел узнать, когда ты собираешься полететь. Уилл на секунду прекратил менять зубчатый ремень, поднял взгляд, стараясь не смотреть Мэттью в глаза, и снова вернулся к работе. — Я не буду убивать с тобой, Мэттью. — Убей или будь убит, доктор Грэм. Ты же не хочешь, чтобы убили тебя? — Чего я не хочу, так это говорить с тобой. — Я рад, что ты снова разговариваешь. Я скучал по твоему голосу. Уилл поднял руку только для того, чтобы поднять средний палец. Мэттью, невозмутимо, сказал: — Это «отвали» или «иди на хуй»? Потому что ты уже знаешь, что я тебя трахну. И что тебе это понравится. — Это «отъебись». Как в «отъебись от меня и уберись с моей собственности». — Или что? Позвонишь в полицию? — Мэттью улыбнулся, как будто это была шутка, это она и была. — Я читал о тебе в ТэттлКрайм. Все, что ты делал, — убивал у всех на виду, оставляя свою подпись на них, и все еще смог добиться того, чтобы ФБР взяли тебя обратно? — он покачал головой, скептически и с чувством гордости. — Надеюсь, когда-нибудь я стану так же хорош. Лесть ради лести. Мэттью считал, что он уже так же хорош, просто еще не доказал этого. К несчастью для него, Уилл был охренеть как невиновен, и лесть ничего не сделала. — Я не Потрошитель. Я никогда не был Потрошителем. Я никогда не буду Потрошителем. Пожалуйста, уйди. Мэттью прислонился к машине Уилла. — Интересно, что нужно, чтобы заставить тебя сказать правду. Может быть, если я втяну в это одного из твоих друзей? — Мэттью произнес слово «друзья», словно это дерьмо, размазанное по его ботинку. — В последнее время ты проводишь много времени с этим доктором Лектером. Бьюсь об заклад, он тоже хотел бы услышать правду. Уилл резко поднял взгляд, угрожающе. — Ты следишь за мной? — Надо же как-то учиться у тебя. Ты не отвечаешь на мои звонки. — У меня нет телефона. — Давай я куплю его тебе. Телефон только для меня, чтобы мы могли говорить в любое время. — Я пас. Мэттью нахмурился, гнев просочился наружу. — Держу пари, ты бы позволил доктору Лектеру купить тебе телефон. Как ты позволил ему купить тебе эту рыболовную штуку. Он твой папик или типа того? — Доктор Лектер не следит за мной, и то, от кого я буду принимать подарки, никого нахрен не касается, кроме меня. А теперь убирайся с моей собственности, пока я не засунул этот гаечный ключ тебе в черепушку и не заявил, что это была самооборона. Мэттью оттолкнулся от машины, страстно желая дать волю своему гневу, когда сказал: — Да, конечно. Я пойду. Но без телефона у тебя не будет возможности спросить, где я. И, может быть, после того, как я навещу доктора Лектера в его дрянном богатеньком особняке, ты захочешь быть в курсе, где я нахожусь. Пожалеешь, что не был со мной. — Ты не посмеешь. — Не посмею что? Я просто убираюсь с твоей собственности. Как ты и просил. Уилл сделал угрожающий шаг вперед. — Держись от него подальше, Мэттью. Мэттью пожал плечами, разыгрывая из себя ребенка. — Все, что с ним произойдет — это твоя вина. В конце концов, любой, у кого есть Потрошитель для защиты, должен быть в полной безопасности, — он вернулся к своей машине, открыл дверь слишком широко и залез внутрь. — Увидимся, доктор Грэм. И если ты присмотришься получше, то сможешь увидеть и меня тоже, — он захлопнул дверь как раз в тот момент, когда Уилл начал кричать на него, и, ни на секунду не задержавшись, нажал на газ. Уилл сжал руки в кулаки — и от гнева, и для тепла. Он сказал себе, что Мэттью блефует. Что этот высокомерный мудак на самом деле не был настолько уверен в себе, чтобы преследовать кого-то столь высокопоставленного, как доктор Лектер. (Кроме того, что да, он был). Мэттью не был достаточно самоуверен до того, как Уилла освободили, но его способ преподносить себя изменился. Он был сильнее. Решительнее. Он не считал их равными, но чем-то близким к этому. Где-то между выходом Уилла из клиники и этим моментом Мэттью, должно быть, убил, и ему это сошло с рук. Может быть, даже несколько раз. Холодный страх проник внутрь Уилла. Он снова проклял свою машину, закончил менять ремень в рекордно короткие сроки и едва вспомнил, что нужно забежать и захватить свою зимнюю одежду, прежде чем рванул в офис доктора Лектера. Через час, проведенный в беспокойстве, он повернул ручку двери, которая оказалась заперта, и с некоторым запозданием понял, что не знает расписания доктора Лектера. Расписание Уилла было настолько непредсказуемым, что он не задумывался об этом, но для кого-то, как доктор Лектер, имело смысл брать выходной по воскресеньям. Уилл потер руки в перчатках друг о друга и обдал пальцы теплым дыханием. Это был знак. Он слишком остро отреагировал. Он должен пойти домой. Мысль о докторе Лектере, связанном в каком-то складе на потеху Мэттью, подтолкнула его вперед. Двадцать минут езды привели его к еще одной запертой двери, что действительно, действительно должно было быть воспринято им как знак уйти. Доктор Лектер отсутствовал. Может быть, он покупал продукты или был в опере. Может, он на свидании и вообще не собирается возвращаться домой. Уилл не знал, и у него не было возможности проверить. Он посмотрел на свою машину. Сказал себе, что подождет еще пять минут. Сел на крыльце. Пять минут превратились в десять, потом в двадцать, потом в час. Каждый раз, когда он пытался заставить себя уйти, мысль о том, что Мэттью убьет доктора Лектера, заставляла его оставаться на крыльце. Час превратился в два. Ему стало физически больно от холода. Что, если доктор Лектер уже мертв, а все потому, что Уилл не смог повести себя приятно с надоедливым психопатом? Глупый, глупый, глупый— Фары моментально ослепили Уилла, когда бентли доктора Лектера свернул на подъездную дорожку. Через тридцать секунд после того, как доктор Лектер припарковался в гараже, он оказался рядом с Уиллом. — Уилл? Что ты здесь делаешь? — доктор Лектер присел рядом и прижал два пальца к щеке Уилла. — Дорогой, ты замерз, — он поднял Уилла, прежде чем открыть дверь и практически занести его внутрь. Он помог Уиллу снять его покрытые снегом пальто и шапку, а затем сразу же повел Уилла наверх в ванную. — П-прости. Я д-должен был позвонить, — дом казался слишком теплым и недостаточно теплым одновременно. Он с трудом соображал, что происходит. — Абсурд. Ты не можешь ничего поделать с этим, — доктор Лектер подготовил ванну: не слишком горячую, судя по отсутствию пара. — Пожалуйста, залезай. Ты должен согреться. Мне нужно принести кое-что из машины, а потом я приготовлю тебе чашку чая, и мы обсудим, что привело тебя сюда. Уилл покачал головой. — Мне н-н-не н-нужно… — Иди в ванну, Уилл. Его тон не оставлял места для споров. Уилл невольно кивнул, и доктор Лектер еще раз провел двумя пальцами по щеке Уилла, прежде чем покинуть комнату. Уилл, слишком замерзший, чтобы смущаться, начал раздеваться. Его пальцы окоченели настолько, что ему было трудно ухватиться за одежду и еще труднее развязать шнурки на ботинках. Когда он, наконец, сел в ванну (теплую, а не горячую, как он и предполагал), он мог думать только о том, что был благодарен за дальновидность доктора Лектера. Потребовалось всего несколько минут, чтобы его тело перестало дрожать, а зубы перестали стучать. Он выключил воду и прислонился головой к стене. Стук в дверь привлек его внимание. — Уилл? Я могу войти? Уилл посмотрел на свое обнаженное тело, прозрачная вода абсолютно никак не скрывала его. Он вздохнул. — Да. Заходи. Доктор Лектер открыл дверь, метнув на Уилла такой профессиональный взгляд, что они с тем же успехом могли сейчас находиться в больнице. В одной руке он нес сверток с одеждой, а в другой — чашку дымящегося чая. Чай он отдал Уиллу, а одежду поместил на край раковины. Он подошел к шкафу, чтобы достать полотенце. — Как ты себя чувствуешь? — Лучше. Спасибо, — Уилл не стал дуть на чай, прежде чем сделать глоток. Он не свел взгляда с края кружки и сказал: — Наверное, это было довольно глупо с моей стороны, да? — Тебя можно описать многими словами, Уилл. «Глупый» не входит в их число, — доктор Лектер повесил полотенце на крючок рядом с ванной, затем присел на колени так, чтобы их глаза оказались на одном уровне. — Что привело тебя сюда? — Машина, — Уилл слабо улыбнулся собственной шутке. Доктор Лектер прижал тыльную сторону ладони ко лбу Уилла, явно недовольный тем, что он почувствовал. — Пей больше. Уилл кивнул и сделал два больших глотка. — Я в порядке. Правда. Просто немного замерз. — Это было не «просто немного». Я рад, что вернулся сейчас; что-то подсказывает мне, что ты бы замерз насмерть снаружи моего дома, прежде чем решился бы пойти домой. Уилл пожал плечами, потому что это, вероятно, было правдой. — Я не собирался ждать так долго. — Тогда зачем ты просидел здесь столько времени? — Я волновался, — он сделал еще один глоток чая, когда его наконец накрыло смущением. Слишком поздно давать заднюю. — Нет, не волновался. Я был испуган. Помнишь санитара, который привел тебя и Чилтона ко мне? — Мистер Браун? — Мэттью, да. Он, гхм, немного одержим мной. Или одержим Потрошителем, коим он меня считает. Все сложно. Доктор Лектер снял пиджак, закинул его на край раковины и закатал один рукав. Он потянулся к воде у ног Уилла, чтобы спустить воду в ванной. — Какое этот Мэттью Браун имеет отношение ко мне? — Сегодня он приходил ко мне домой. Я сказал ему проваливать. Он угрожал тебе. И я знаю, что слишком остро отреагировал, но я просто подумал... Я имею в виду, ты живешь один. Хороший район. Частная практика. Если ты пропадешь, никто не сообщит об этом раньше завтрашней ночи. Затем полиция не будет принимать заявление до среды, потому что ты взрослый человек. Мэттью нестабилен. К среде ты уже будешь мертв. Уилл смотрел, как вода стекает в водосток, осознавая, что он сам звучал не стабильнее. Доктор Лектер привлек его внимание, поправив выбившийся из-за уха локон Уилла. — Спасибо, что беспокоишься обо мне, — доктор Лектер встал и перекинул пиджак через предплечье, он выглядел еще выше и безопаснее, чем когда-либо. Психиатр забрал пустую чашку Уилла (когда он успел допить свой чай?) и сказал: — Пожалуйста, прими душ и оденься. Я приготовлю тебе что-нибудь поесть. Уилл кивнул, и доктор Лектер ушел. Уилл очистил руки и лицо от машинного масла. Он попытался почувствовать раскаяние от того, что доставил столько проблем доктору Лектеру. Тот факт, что доктор Лектер был жив (что Уилл знал, что он жив и что он сможет защитить доктора Лектера, если Мэттью попытается что-нибудь сделать сегодня вечером) предотвратил это. Он вымыл голову и выключил воду. Полотенце было абсурдно пушистым, что Уиллу чересчур сильно нравилось. Он переоделся в черные пижамные штаны и белую майку, предоставленные доктором Лектером; оба элемента одежды были слишком длинными и слишком широкими. Он завязал шнурок на штанах настолько туго, насколько это было возможно, и старался чувствовать себя не слишком виноватым из-за того, что наступал на ткань штанов. Он обернул свою одежду и обувь полотенцем и спустился вниз. Прежде чем он успел зайти на кухню, доктор Лектер забрал его вещи и провел к креслу в кабинете. Уилл уже был посажен у потрескивающего огня с одеялом на коленях, прежде чем успел что-то возразить. — Серьезно, доктор Лектер. Я в порядке. Доктор Лектер бросил на него не впечатленный взгляд и снова вышел из комнаты. Уилл ненадолго задумался о том, чтобы встать и пойти за ним, но комбинация «кресло-одеяло-камин» была слишком уютной, чтобы отказаться от нее. Через несколько минут доктор Лектер вернулся с тарелкой супа и двумя ломтиками хлеба. Уилл принял их с тихим «спасибо». Доктор Лектер наблюдал, как он ест, со смесью одобрения и ожидания в его позе, и Уилл решил, что Доктор Лектер из тех людей, кто очень настойчив в проявлении заботы. Как особенно суровая школьная учительница. Уилл почти закончил есть, когда заметил это. — Держу пари, никто никогда не смел ослушаться тебя в реанимации. Доктор Лектер удивленно посмотрел на него. — Никогда. Уилл провел остатками хлеба по дну миски и запихнул их в рот. Он передал тарелку доктору Лектеру, и тот вышел из комнаты, чтобы поставить ее в раковину. Он вернулся с пивом без этикетки и бокалом вина. Он передал Уиллу пиво, затем пододвинул кресло так, чтобы они оказались рядом друг с другом. Уилл понюхал пиво. Отметил горький, дубовый запах. Сделал глоток. Он подержал его во рту, прежде чем проглотить. Может, стаут? — Ты сам это сварил? — Да. Уилл посмотрел на доктора Лектера, который все это время наблюдал за ним довольным взглядом, который не совсем соответствовал ситуации. С другой стороны, у него был пунктик насчет людей, потребляющих его готовку. Вероятно, он ждал вердикта. Уилл кивнул. — Оно хорошее, — он наклонил бутылку и сделал еще один глоток, чтобы доказать это. Темно-бордовые глаза обвели его кадык, словно кот, которому достались сливки, и, хотя Уиллу казалось, что он что-то упускает, это не было похоже на что-то плохое. — Ты часто варишь пиво? — По случаю. Нужен правильный человек. Уилл моргнул, глядя на бутылку. — Подожди. Ты сварил его только для меня? — Все так. Не многие из моих блюд хорошо сочетаются с крепкими напитками, а тебе, кажется, нет дела до вина. Тепло наполнило грудь Уилла. Он поднес пиво ближе. — Не хочу показаться грубым, но, черт возьми, как так вышло, что у тебя никого нет? Доктор Лектер улыбнулся. — У меня очень специфические вкусы. — Да? Что ж, я уверен, что куча женщин будет в восторге от связывания или того, чем ты там увлекаешься, если ты готов делать им ванну и варить им пиво после этого. — Ты женщина в этом сценарии? — Нет. Но если ты готов зайти так далеко с другом, я не могу представить, что ты сделаешь с партнером. — Примерно то же самое, я полагаю. Что бы ты сделал с партнером? — Полагаешь? Ты что, никогда раньше не состоял в отношениях? Я едва могу смириться с тем, что у меня есть друг. Я думаю, что спекуляции на гипотетических партнерах на данный момент немного слишком. — Да, я состоял в отношениях, но «партнер» подразумевает «равный», а этого у меня не было. — Я не могу сказать, то ли это ты такой эгоистичный, то ли это отголоски воспоминаний о твоих предыдущих возлюбленных, которые заставляли тебя чувствовать, будто твоя ценность каким-то образом проистекает из твоей способности обеспечивать их. — А может быть и то, и другое? Уилл хмыкнул вокруг горлышка пива. — Может. Я бы хотел, чтобы это было не так. Ты заслуживаешь равного. — Как и ты. Ты, как минимум, отличный друг. От этой похвалы в животе Уилла запорхали ленивые бабочки. Он глубже закутался в одеяло и задумался о том, какой была бы его жизнь, если бы он никогда не встретил доктора Лектера. Если бы он не был инициативным и позволил бы Мэттью забрать своего единственного друга. — Доктор Лектер? — Да? — Могу я остаться на ночь? — Да. Доктор Лектер не спросил, почему Уилл хочет остаться, не намекнул, что Уиллу нужна причина, а Уилл и не попытался оправдаться. Он хотел остаться. Доктор Лектер хотел обеспечивать. И этого, хотя бы на ночь, было достаточно. Он уставился на огонь, натянул одеяло до подбородка и допил пиво.