Это семейное

      Всего за два дня до этого события, наткнувшись в газете на напоминание об этом событии, ей приходит в голову, что как хорошая старшая сестра она должна помочь Бригитте с подарком ко Дню матери. Поскольку девочка ещё слишком маленькая, чтобы понимать, что такое праздник, что такое подарки и как их делать, то, скорее всего, ей придётся взять на себя всю ответственность. Она думает, что миссис Линдхольм оценит это, а мистер Линдхольм – из вторых рук.       Но какой подарок она должна сделать? Ангела вспоминает, что когда-то делала открытки для своих родителей по таким случаям. И покупала цветы. Конечно, если вспомнить, что на цветы она тратила деньги своих родителей, но разве подарки не должны быть более личными? Может, больше подойдёт торт? Да. Ингредиенты могут быть куплены на деньги Линдхольмов, но готовый продукт не будет существовать без её участия. Нет. Не только торт. Она должна сделать и то, и другое. Бригитта ещё долгие годы не будет задумываться о тонкостях подарков.       Во-первых, Ангела готовит открытку. Точнее, она готовит три, а первые две выбрасывает из-за мазни, которую устраивает Бригитта в процессе получения её помощи в виде отпечатка её ладони. Потом идёт черёд торта, который она готовит ночью, с открытыми окнами кухни, чтобы запах не задерживался. Цветы, которые она покупает по дороге из школы, не заботясь о том, чтобы объяснить флористу, когда он заводит разговор, что она не маленькая и не чья-то дочь. Она также покупает незабудки в горшочках. Раньше у неё никогда не было на такое денег.       Дома она незаметно пробирается в свою комнату, чтобы поставить цветы в горшках на письменный стол и достать торт и открытку, которые она спрятала там ночью. Затем она будит спящую Бригитту, которая чуть не разрыдалась от такого жестокого обращения, но потом узнала виновника и, как ей кажется, улыбнулась Ангеле.       Нести девочку в одной руке, держа цветы и открытку в другой, непросто из-за её маленького роста, но в конце концов она добирается до двери мастерской. Дверь, в которую она не может постучать.       — Миссис Линдхольм! Можете, пожалуйста, выйти?       — Минутку! — раздаётся приглушенный ответ за несколько секунд до того, как дверь распахивается, являя взору озадаченную женщину.       — Я помогала Бригитте с подарками ко Дню матери. Вот, — услужливо объясняет Ангела, указывая подбородком на подарки.       Проходит ещё секунда, прежде чем слова достигают её, и лицо миссис Линдхольм озаряется счастливейшим выражением. Вскоре они все сидят за столом, Бригитта на коленях Ангелы, торт – на тарелках, цветы – в вазе. Именно там её опекунша открывает свою открытку – и Ангела внимательно следит за нё реакцией. Так правильно. Она сразу понимает, что что-то не так, когда улыбка становится натянутой на губах женщины.       — О. Я думала... — миссис Линдхольм прервалась, вздрогнув.       — Что-то не так? — спрашивает Ангела. Это не вопрос. Очевидно, что она сделала что-то не так, и ей нужно знать, что именно, чтобы загладить свою вину.       — Нет, ничего. Спасибо, что помогла Бригитте, я просто... я думала, что ты тоже подписалась в ней. Прости, что не правильно поняла.       У Ангелы пересохло во рту от такого признания.       — Вы хоти... — нет. Очевидно, она хотела этого. Её реакция достаточное доказательство. — Могу я всё ещё подписать её?       Если при выходе из мастерской женщина выглядела удивлённой, то сейчас она выглядит просто потрясённой. Это длится всего секунду, прежде чем на её губы возвращается прежняя улыбка, вдвое более яркая.       — Конечно, — слова выходят сдавленными, но Ангела в своём тревожном волнении ничего не замечает. Это всё, чего она так хотела. Всё, к чему она стремилась с тех пор, как мистер Линдхольм впервые приехал в её приют за полмира. И хотя она теплила надежду, она никогда не ожидала, что кто-то из Линдхольмов действительно назовет её своей дочерью. В конце концов, они не поделились с ней своей фамилией.       Она спрыгивает со стула, передавая Бригитту в объятия матери из своих трясущихся рук, и уносится с открыткой обратно в свою комнату.       После этого в доме семье Линдхольм мало что меняется, насколько может судить Ангела. Миссис Линдхольм относится к ней так же, как и её муж. Возможно, это всё практика, ведь Ангеле уже много раз приходилось приспосабливаться к большим переменам в своей жизни. Лагерь беженцев, дядя, детский дом, Линдхольмы, Бригитта, а теперь ещё и это. Кажется, что за каждым углом жизни её ждет новое испытание, которое она должна преодолеть. Честно говоря, всё могло бы быть чуточку скучнее.       Например, Бригитта учится ползать, а затем ходить, и наступает день, когда малышка начинает следовать за ней по дому. Чаще всего это означает в комнату Ангелы и мастерскую, где после того, как ей запрещают вход, девочка непременно начинает плакать, отвлекая Ангелу от работы, чтобы успокоить её. Это раздражает, но Линдхольмы, кажется, в восторге, а значит, и она тоже.       Остаться одной в доме оказывается тоже совершенно новым опытом для неё, учитывая, что «одной» теперь обычно подразумевает наличие малышки, за которой её оставляют присматривать Это очень лестно. Это знак того, что её опекуны безоговорочно доверяют ей своего ребёнка. Ангела делает догадку, что это также может означать, что они верят, что она боится возмездия, которое обрушится на неё, если Бригитта пострадает, особенно от её руки, но, скорее всего, это просто проявление доверие, что она убережёт их ребёнка от серьёзного вреда самой себе, как она это делает, когда они дома и видят это. Если бы у Ангелы был ребёнок, было бы слабым утешением, что кто-то сядет в тюрьму, если, скажем, тот бросит её ребенка в камин.       Первые несколько раз, когда они остаются одни, она старается вести себя так же, как и в любой другой день, но Бригитта – существо эгоистичное, и, когда она не спит, она всегда требует какой-нибудь активности. Мультики, которые Ангела предпочитает, оказываются смехотворно неэффективными, чтобы удерживать внимание малышки дольше нескольких минут за раз, и она быстро обнаруживает, что девочка требует её внимания с другого конца дивана в гостиной. Она даже не может упрекнуть Бригитту за это, ведь мультики настолько бездумны, насколько это вообще возможно. Она тоже предпочла бы делать домашнее задание по химии, чем смотреть эту ерунду у сестры, и да, она знает, какая химия скучная! Жаль, что Бригитта не может внести свой вклад в это дело.       — Хорошо, — она поворачивается к девочке, чьи карие глаза сверлят её, как буравчики. — Если ты не хочешь смотреть мультики, почему бы тебе не рассказать мне, как выглядит продукт окисления... да чего угодно.       Она показывает таблицу элементов на своём планшете ребёнку, который, со своей стороны, улыбается и булькает от восторга, как будто ему только что показали фокус, а не школьную работу. По правде говоря, это ожидаемо, и это обычная реакция, которую Ангела получает от девочки всякий раз, когда она, кажется, даёт ей что-то, что угодно. То, как Бригитта пытается выхватить её планшет, тоже ожидаемо.       — Это не еда. Тебе он не понравится, — объясняет Ангела, глядя на предательское выражение лица малышки, когда она отклоняется назад.       — Нгьа!       — Я очень таки уверена, что знаю о еде чуточку больше, чем ты. Я просто не понимаю. Ты даже не ешь ничего твёрдого, почему ты таскаешь в рот всё подряд?       Разве не должно быть какого-то биологического контроля над такой вещью? Столько бы всё исправило, если бы дети начали запихивать в рот всё, что находится поблизости, только после того, как смогут отличить головку сахарной ваты от головки капусты. Невероятно, как самый разумный вид на планете может вести себя так безрассудно глупо. Ух, эволюция.       — Подожди. Ты реально голодная? — она окинула ребёнка оценивающим взглядом. Миссис Линдхольм оставила какую-то фруктовую кашицу, чтобы накормить ребёнка примерно... час назад. Проклятье.       Ангела откладывает планшет, затем встает и указывает на малышку с одним словом:       — Сиди, — только для того, чтобы её слова тут же были проигнорированы, когда девочка неуклюже двинулась за ней, подвергая себя риску упасть с дивана. — Я сказала, сиди.       Всё, что она получает в ответ на это напоминание, это радостное фырканье ребёнка, как будто ему рассказали особенно смешную шутку. Вздохнув, Ангела подхватывает постоянно растущую тушу ребёнка, чтобы отнести её на кухню, где опускает на пол.       Пока еда разогревается в микроволновке, она прислоняется спиной к столешнице и наблюдает, как Бригитта находит что-то интересное на плитке перед собой. Ей интересно, что произойдет, если она направит на девочку лазерную указку, возможно, даже заставит её двигаться с помощью какого-нибудь простого механизма, чтобы ей не пришлось возиться с ней. Дзиньканье микроволновки прерывает её воображение, побуждая её схватить пластиковую ложку и сесть на пол перед малышкой, прихватив бумажное полотенце. Она видела, как девочка ест, она не хотела потом отмывать пятна с дивана.       По крайней мере, Бригитта ест без суеты – это одна из немногих вещей, которые она делает надёжно, независимо от того, кто с ней занимается – и, к счастью, всегда после этого становится сонной, что позволяет Ангеле уложить малышку под одеяло у её ног на диване.       Это хороший приём, хотя и не всегда полезный, поскольку у Бригитты есть определенные часы кормления, а значит, она не может каждый раз просто набивать ей пузо, пока она не заснет. Однако, она обнаружила, что, что бы она ни говорила малышке, та всегда слушает её с восторженным вниманием. Неважно, читает ли она вслух домашнее задание, детскую книжку, серию уравнений или даже код. Бригитта будет слушать всё это до тех пор, пока Ангела продолжает говорить. Голосовые записи, даже её собственные, как обнаруживает Ангела, работают не так хорошо, и потому вскоре девочка становится жертвой скуки.       Однажды миссис Линдхольм в шутку замечает, что Бригитта, похоже, одобряет их выбор сестры для неё. Ангела считает, что это действительно так, хотя иногда она задаётся вопросом, не перепутала ли девочка её со своей матерью, судя по тому, как она ходит за Ангелой по пятам, а не за её настоящей матерью.       Когда она начинает ходить на ногах, это ничуть не облегчает ситуацию.       Когда приходит время, абсолютно никого не удивляет, что первые произнесённые слова Бригитты не «мама» или «папа», а Ангела. Или... ну. Какой-то сокращённый, искажённый вариант её имени, который Ангела и миссис Линдхольм узнают только благодаря многомесячному знакомству с лепетом малышки. Тем не менее, к тому времени, когда они заставляют девочку повторить имя, мистер Линдхольм сразу же узнает его. Ангелы нет рядом, когда это происходит, вероятно, это и есть причина, по которой ребёнок почувствовал необходимость произнести это слово.       — Мне уже начинать ревновать? — спрашивает миссис Линдхольм, сообщая новость, и на мгновение Ангела замирает, инстинкт на мгновение берёт верх над разумом, прежде чем она успевает обуздать свою бушующую тревогу. Это просто шутка. Миссис Линдхольм на самом деле не ревнует к ней. Ей не стоит волноваться. Просто шутка.       Она должна ответить в той же манере.       Её рот открывается, но разум не поспевает за усилием, и в воздухе повисает неловкая тишина. Ей нечего ответить, нечем разрядить обстановку, лишь туманное одеяло застилает разум.       — Прости, — слова миссис Линдхольм нарушают застоявшуюся тишину. — Мне не стоило этого говорить.       Ангела склонна не согласиться. Если бы она отреагировала так, как должна была, они бы обе сейчас смеялись, и память об этом моменте не омрачала бы их дни, сколько бы времени той не потребовалось, чтобы рассеяться.       Она заставляет свои губы сойтись в улыбке.       — Всё в порядке. Где Бригитта? Я хочу услышать это от неё.       Произносит она это, даже если она предпочла бы пойти в свою комнату и сделать домашнее задание. Но это не то, что сделала бы хорошая старшая сестра, поэтому на первом месте Бригитта.