Это семейное

      До возможного поступления на вторую специализацию ещё целый год, но, учитывая, кто её удочерил, Ангела не тратит это время на безделье. Она быстро устанавливает новое расписание: четыре дня в неделю она изучает медицину (разумеется, с чтением обязательной и дополнительной литературы), а остальные три – выходные и четверги – впитывает всё, что может, от Линдхольмов дома, а также занимается самообразованием в Цюрихе. Её приёмные родители обеспокоены, когда она впервые делится с ними своим планом, говоря, что одновременное изучение таких двух сложных специальностей, возможно, будет чересчур.       — Всё в порядке. Я всегда могу просто спать чуть меньше и учиться чуть больше.       — Ангела, как ты собираешься учиться, если весь день будешь валиться с ног? В своё время я часто не спал всю ночь, но за это всегда приходится платить, — утверждает очевидное мистер Линдхольм.       — О, ой... — Точно. Это. — Я ведь так и не рассказала вам?       — Рассказала что? — интересуется её приёмная мать, обмениваясь с мужем взглядом, значение которого Ангела не понимает.       — Я могу прекрасно функционировать, спя по два часа в день. Возможно, можно и меньше, но с двумя часами точно. Немного сложно проверить порог этого. Всё становится немного... как в тумане, — она делает паузу в своём объяснении, чтобы попытаться вспомнить опыт. Это нелегко сделать, когда в этих воспоминаний пропущены целые промежутки. — В общем, суть в том, что мне не нужно спать столько же, как обычным людям.       Тяжелый вздох вырывается с губ наиболее невысокого взрослого.       — И когда ты это узнала?       — Где-то три года назад.       — Ты все эти три года спала по два часа?       — Что? Нет. По ч–шшп–больше, — Ангела исправляется в последний момент. Четыре часа это действительно побольше, на двести процентов от её предполагаемого порога, на самом деле этого времени более чем достаточно – но она только что говорила про два часа, а мужчина явно звучит недовольно. Что глупо. Мало того, что двух часов должно быть достаточно, так она тратит все четыре!       По крайней мере, её аргумент, что у неё достаточно времени на учёбу, выдерживает проверку с этими дополнительным знанием, открывшимся её приёмным родителям. Перед ней стоит конкретная цель: ей нужно стать одновременно доктором медицинских и инженерных наук, чтобы воспроизвести работу дяди. И да, она могла бы получить сначала одну докторскую степень, потом другую, вот только если у неё есть всё время в мире, то у всех остальных его нет. Каждый год, который она будет мешкать, умрут миллионы людей, которых её технология могла бы спасти.       Как ни странно, когда приходит время и она начинает посещать оба курса в новом учебном году, дополнительная нагрузка приносит с собой комфорт от того, что её дни заполнены без остатка. Это знакомо. Весело. Сложно, но ничего такого, с чем бы она не справилась. Даже её приёмные родители вынуждены признать это, когда проходит первый семестр и Ангела получает только отличные оценки по возвращении домой на рождественские каникулы. Её наниты поддерживают её тело в таком хорошем состоянии, в каком оно только может быть. Единственная усталость, которую она испытывает – обыкновенная усталость от скуки, от которой она, к сожалению, не защищена. Очень помогает музыка. Она заглушает её мысли, когда они становятся слишком громкими из-за уравнений. Она помогает ей заснуть, когда глава, которую она только что выучила наизусть, не перестает повторяться в ушах с закрытыми глазами.       Каникулы помогают. Очень приятно носить шорты и одежду с короткими рукавами весь день. Она может выполнять задания в своём темпе без необходимости торопиться, а остальное время проводить с семьёй: помогать их матери украшать дом и рассказывать ей об университетском быту. Подшучивать над рассказами приёмного отца, сопровождая их собственными комментариями. Пытаться найти документалку, в котором будет достаточно животных, чтобы трёхлетней сестре не стало сразу же скучно смотреть её вместе с ней. Помогать Бригитте лепить снеговиков (хотя больше лепить их для неё). И самое главное: искать ответы на нескончаемый поток её нового любимого слова – почему. У неё ещё достаточно времени, чтобы приставать к взрослым с просьбой, чтобы они разрешили ей ходить в мастерскую одной – ей почти восемнадцать, она прошла курс по охране труда и ей, в принципе, нельзя навредить. Нет никаких оснований не пускать её.       — Или ты можешь поискать себе новое хобби.       Новое хобби? Зачем? Ей не скучно, она просто хочет занять своё время чем-то полезным. Обычные увлечения её сверстников не дают ей покоя. Удовлетворения. Мастерить, вот хорошее хобби. Чтение научных журналов, ещё одно хорошее хобби. Просмотр документальных фильмов о природе... может быть, не такое уж и хорошее хобби, но ей нравится узнавать новое. Ей нравятся вещи, которые остаются с ней, на которых она может учиться, которые она может использовать в дальнейшем. Всё остальное кажется ей пустой тратой времени, которое она могла бы потратить с большей пользой. Студенты-психологи, вероятно, скажут ей, что важно найти хобби, совершенно не связанное с её работой, но студенты-психологии слишком ленивы, чтобы выбрать настоящую, научную область медицины для изучения, поэтому как им понять, что ей нравится больше всего учиться в жизни? У учёбы есть цель. У исследований есть цель. А какая цель есть у похода в кино, если она может смотреть фильмы дома? Зачем ей смотреть фильмы дома, если она может сделать свой, изучая дядиных нанитов?       Ведь, похоже, эта задачка ещё сложнее, чем она себе представляла.       Раскодирование программ, текущих в её крови, всё так же трудно, как и раньше. Даже ещё труднее без доступа к домашним инструментам пять дней в неделю. Тем не менее, разобраться со всем кодом это вопрос времени – исчисляемый годами, правда, но всё равно возможно. Загвоздка лишь одна: как вмешаться в их работу?       Загвоздка, понимает Ангела, которую она может полностью обойти.       Если она не может использовать конкретные строчки дядиного спагетти-кода в своей крови, она просто создаст свои собственные наниты и будет создавать аккуратные и стройные соединения по мере необходимости! Они будут рудиментарными, но разве не все прототипы такие? Всё самое необходимое: репликация, перемещение, очистка – базовые вещи, главное они будут. Всё остальное можно добавить позже.       Это оказывается не так просто, как ожидала Ангела.       Её самый первый собственный нанит и не нанит вовсе. Несмотря на то, что она постаралась сделать его максимально маленьким, она всё ещё может видеть его схему всего лишь под увеличением сто крат. Но всё нормально, это всего лишь модель для настоящего нанита – инструменты её приёмного отца просто не подходят для создания таких крохотных устройств. С соответствующим оборудованием она уверена, что сможет сделать его достаточно маленьким для комфортной циркуляции по телу. Мистер Линдхольм обещает, что постарается, чтобы лаборатория «Overwatch» в Цюрихе позволила ей воспользоваться их оборудованием, и всего две недели спустя она наблюдает, как там изготавливают её первые настоящие наниты.       С помощью машины размером с платяной шкаф.       И они всё равно получаются слишком большие.       Прототип способен достаточно легко циркулировать в кровеносной системе. Но то, что течёт по её жилам, достаточно крохотное, чтобы по мере необходимости просачиваться через поры в сосудах и достигать каждой клеточки тела. Так или иначе, они делают таких двести штук, и на это у них уходит почти час. По лучшим оценкам Ангелы, в кубическом миллиметре её крови содержится около двух миллионов нанитов. Эти наниты, находясь в пробирке дома, начинают проявлять признаки износа примерно через сто восемьдесят дней пребывания вне её тела. Если предположить, что это их предел, то устройство, спаянное с её сердцем, должно произвести столько нанитов за это же время, чтобы полностью восполнить выходящие из строя наниты, и она знает из его кодировки, что фабриктор способен на более интенсивное производство. Если исходить из того, что данная машина способна производить наниты надлежащего размера, то для того, чтобы насытить ими кубический миллиметр её крови, шкаф в «Overwatch» должен неустанно работать четыреста семнадцать дней.       В одном литре миллион кубических миллиметров, а в её теле около чётырех литров нанокрови.       Ангела нехотя признает, что, возможно, недооценила серьёзность поставленной задачи.       — Не переживай, это только первая попытка. В конце концов, у тебя получится, — Ангела улыбается заверениям своего приёмного отца, испытывая желание выбросить свой пузырёк с жалкими двумя сотнями в уличный мусорный бак.       Она не делает этого, конечно же. Это бы означало, что ей придётся потратить ещё час на ожидание очередной партии, и они всё же немного полезны – она может использовать их для тестов. Для этого Ангела берёт мышь из медлаборатории университета и, настроив программу, вводит прото-наниты прямо в сердце грызуна.       То, что что-то не так, становится очевидным ещё до того, как она успевает вытащить иглу. Как только Ангела помещает мышь обратно в клетку из оргстекла в своей комнате в общежитии, зверёк впадает в досадно знакомую слепую панику, ударяясь о стенки своего контейнера и бешено мечась по кругу, издавая при этом страдальческие звуки.       Через несколько минут мышка падает, дёргаясь. Ангела полагает, что в некотором роде это можно назвать прогрессом, поскольку животное только истекает кровью из всех отверстий, а не превращается в кровавую пасту.       При вскрытии она обнаруживает, что кровеносная система нашинкована. Похоже, её двести дружков разорвали сосуды животного изнутри. Всего две сотни.       А ей нужны триллионы. От восьми до десяти, если быть точным. Неприятно-то как.       Ей не нужно представлять, что было бы, если бы её в инъекции было два миллионов нанитов. Она уже видела исход этого. Нет, её наниты, конечно, были слишком велики, чтобы как следует пропитать всё тело, но в мышке, скорее всего, под конец всё ещё можно было бы узнать мышь.       Существует множество проблем, которые могли вызвать такие повреждения. Наниты могли быть слишком крупными, их края слишком острыми, а их кодировка неисправна. Последнюю возможность она отметает с места: задачи, которые она ставила перед своим созданием, были слишком просты, чтобы потерпеть столь впечатляющий провал. Вопрос о размере стоит во главе угла в любом случае, и поэтому рассматривать его сейчас нет смысла. Может ли быть, что во всём повинно механическое несовершенство в лице почти микроскопических острых краёв, которые превращают рой её нанитов в блендер? Можно ли нивелировать этот огрех, сделав их меньше, или самые настоящие микроскопические наниты превратят всё тело в мелко нарезанную кашицу? В том масштабе, с которым она работает, обработка краев была бы катастрофой для структурной целостности нанита – она уже и так сократила технический инструментарий до самого простецкого, и один только микрочип, вокруг которого строятся наниты, остаётся больше, чем всё творение дяди.       Как у него это получилось?       Этот вопрос не покидает её голову, когда очередная модель оказывается очередной неудачей. Благодаря изобретательности её приёмного отца и имеющимся в его распоряжении ресурсам, им удаётся ещё больше уменьшить размер, в результате чего её наниты переходят на уровень, где они всего в четыре раза больше, чем дядины, но всё равно они слишком большие, чтобы свободно перемещаться между клетками тела. Они добиваются этого ценой дальнейшего снижения скорости производства. Это, объясняет мистер Линдхольм, предельное ограничение материалов, с которыми они работают, так как продукты ещё меньше размера расплавятся под нагрузкой практически любых вычислительных процессов. С каждой новой итерацией во имя науки гибнет ещё одна мышь. Единственный реальный прогресс теперь в том, что последним подопытным Ангелы требуется в два раза больше времени, чтобы умереть, чем в начале. Она полностью уверена, что снятие ещё одного слоя с частиц приведёт к сбою в работе её нанитов. Не то чтобы появится такая уж большая разница между теоретически работающими, как положено, и неисправными. И то, и другое приводит к одному и тому же результату.       Как, чёрт побери, у дяди это получилось? У неё есть приёмный отец – инженерный гений, его жена – по праву компетентный инженер и программист, и даже доступ к некоторым ресурсам «Overwatch», в то время как у него был эквивалент сарая, если сравнивать их лаборатории.       А ведь она ещё даже не приступила к работе над фабрикатором, когда наступают выходные перед её восемнадцатым днём рождения. До докторской осталось четыре года, думает она, задувая свечи на своём торте в окружении радующийся семьи. Это вечеринка сугубо в кругу семьи, на неделю раньше для их удобства, чтобы не сбивать все их графики, поскольку в таком случае им пришлось бы лететь и организовывать что-нибудь в Цюрихе. Мистер Линдхольм шутит, что им придётся закатить ещё одну вечеринку по случаю её совершеннолетия, когда её тело придёт в норму, чтобы они могли как следует это отпраздновать. Ангела благоразумно воздерживается от того, чтобы перенаправить эту шутку обратно к нему, так как они в каком-то смысле одного поля ягода.       — Я не понимаю, — жалуется она своей сестре, когда они принимают ванну в тот же день. Жалуется настолько, насколько ей вообще можно. — Я по сути занимаюсь обратным инжинирингом, но даже когда я пытаюсь скопировать всё в точности, всё всё равно не работает. Слишком большие. Слишком долго изготавливаются. Вот ты знаешь, например, насколько громадна машина, на которой мы их делаем?       Бригитта, естественно, не знает.       — Очень громадна. Как если сложить вместе четыре эти ванны. И получаются по итогу всего лишь сотни. Сотни! А мне нужны миллионы в день, как минимум. Подожди, а ты вообще знаешь, сколько это – миллион?       Бригитта, естественно, не знает.       — Это очень, очень много. Представь себе сто, но ещё умножить на сто. А потом ещё раз умножить на сто.       — Что такое уможнить?       Ангела открывает рот, чтобы научить девочку основам математики, но в голове у неё нет готового и ждущего объяснения.       — Это... э-э... это сколько раз ты перемно–... сколько раз ты добавляешь что-то к... одному и тому же числу чего-то? К-короче, миллион – это как вода в этой ванне, а единичка – это как одна капелька. Ты же не можешь помыться одной капелькой воды, верно? Сначала тебе нужно наполнить ванну миллионом капелек, — Ангела удовлетворенно кивает, обнаружив, наконец, некоторую форму понимания на лице своей сестры. — То же самое и с тем, над чем я работаю. Я делаю что-то не так, и у меня нет ни малейшего представления, что это может быть.       — Не переживай, Гела. Ты очень умная, у тебя всё получится!       Да. Да, она такая. И у неё должно получится. Дядя мог создать эту невозможную технологию, но именно она раскроет её всем. Её дар человечеству – жизнь, вечная и свободная от болезней. Именно её будут помнить все грядущие поколения за то, что она изменила саму форму человеческой жизни, а не её преступника дядю. Не того человека, который каким-то образом создал самое совершенное медицинское творение в истории, просто чтобы поместить его внутрь неё и оставить мир гнить.       Настоящий день её восемнадцатилетия мирно проходит в университетской лаборатории Цюриха, а прорыва не наблюдается. Не найдя никакого решения, Ангела решает снова взяться за чертежи. Постоянно возвращаться в изначальную точку слишком веет безнадежностью. Нет. Ей нужно отыскать другой способ производства.       Проблема, с которой она сталкивается, заключается в том, что она уже исчерпала возможности самых передовые средств производства, доступные ей. Если и существует в мире что-то более лучшее, это не имеет значения, так как она не обладает к этому доступ. И в любом случае, она точно знает, что имеющегося в избытке должно хватать. В распоряжении дяди никогда не было и сотой доли тех ресурсов, которыми она сейчас располагает.       Ну... это не совсем верно. У неё есть доступ к непревзойденной производственной технологии. И так уже совпало, что она создана специально для работы на клеточном уровне.       И по совпадению это также самый загадочно заумный случай спагетти-кода, о котором Ангела когда-либо слышала. Не говоря уже о мерах защиты от несанкционированного вмешательства, даже следов чего в коде пока не было обнаружено ею. Каждая попытка переписать код до сих пор приводила к гибели затронутого устройства.       Предвидя неминуемое, Ангела приобретает гору старой техники. Неважно, телефоны это, ноутбуки, планшеты или компьютеры. Главное, чтобы с них можно было редактировать текст, а для этого она может использовать любую машину сорокалетней давности, лишь бы та работала в руках Ангелы. Что она и делает. Ангела всё-таки будущий инженер!       Она подходит к проблеме с нескольких сторон. Попытка внести изменения при живых нанитах немедленно выводит машины из строя. Когда же они выключены, изменения останутся с ними только тогда, когда они будут сохранены – вероятно, это мера безопасности, когда код сверяется с базой данных перед тем, как начать исполнять команду. Тот же эффект остаётся, когда она пытается заменить сами файлы на совершенно новые. Или копиями – хотя, что любопытно, точные копии файлов проходят без проблем, что подтверждает её теорию о сравнительной проверке. Любая попытка удалить сами файлы вызывает те же проблемы, что и при вмешательстве в их содержимое.       Ангеле не может не признать, что это очень комплексный подход. Это одновременно и разочаровывает, и обнадёживает. Она никогда не задумывалась об этом раньше, но если какой-нибудь хакер проникнет в сеть, которой является её кровь, её могут убить, как если бы она была омником. Она не может сердится на дядю за то, что он позаботился о том, чтобы этого не случилось.       Её следующая идея: перенести старую кодировку в свои творения. Поначалу это оказывается бесплодной затеей, поскольку прото-наниты при активации ничего не делают. Однако, это наводит её на мысль. А что, если ей подделать оригинальную кодировку и вставить ту в её машины? Возможно, то, чего им не хватает для использования чужеродного кода, также не даёт пройти проверку защиты.       Следует долгая минута после того, как Ангела сохраняет изменения. Минута, в течение которой боль в её груди становится всё сильнее и сильнее, поскольку адреналин заливает её организм с каждой прошедшей секундой, с которой телефон в её руках не начинает перегреваться. К тому моменту, когда она понимает, что её случайная гипотеза оказывается рабочей, ей уже трудно дышать.       Благодаря этому открытию, этому достижению большинство трудностей, которые она предвидела в своём стремлении переделать человечество, становятся преодолимыми. Помимо разработки технологии, распространение той всегда становится самым большим ограничивающим фактором в том, сколько людей получат дар вечной жизни от Ангелы. В мире есть страны, где люди могут оплачивать все свои ежедневные расходы за те деньги, которые Ангела тратит на свой обед. Если начать имплантировать им всем персональные фабрикаторы, а затем их детям и детям их детей, это стало бы сущим кошмаром. С этим же открытием, всё, что потребуется, чтобы раз и навсегда покончить со смертью – всего лишь одна инъекция. Нет. Нет, даже больше. С такой технологией нерождённые дети уже будут иметь наниты, который пройдут через их кровоток прямо в утробе матери. При некоторой дополнительной работе её технология могла бы устранять врождённые дефекты, а не исправлять их постфактум, возможно, даже ускорять беременность. Бог свидетель, за все те месяцы, предшествовавшие рождению Бригитты, Ангела наслушалась столько жалоб на боли в спине, что хватило бы на всю жизнь.       Если кто-то спросит, она без стыда признается, что всю неделю после этого открытия ей не удаётся заснуть – неделю, из которой каждую свободную минуту она проводит в своём общежитии, составляя последовательность действий, чтобы наниты производили больше самих себя, а не клетки. Она даже отменяет свой еженедельный визит домой, ссылаясь на занятость в университете, чтобы закончить начатое, а не мучиться из-за перерыва в работе за мгновение до прорыва. Слишком много работы надо сделать. Сначала кодирование. Затем разработка нанита, единственной функцией которого является создание реальной рабочей версии самого себя в меньшем масштабе, и, наконец, его производство с помощью мистера Райнхардта в штаб-квартире «Overwatch».       Когда работа наконец подходит к концу, Ангела наливает в пробирку унцию свиной крови, которую она купила у мясника, и смотрит, как содержимое пробирки загорается красным светом. Сначала тусклым, но потом всё ярче и ярче, пока снова не тускнеет, представляя ей пузырек со светящейся красной слизью.       Невероятно воодушевлённая тем, что наконец-то появляется видимый прогресс спустя всю её тяжелую работу, Ангела, не теряя времени, набирает шприц и делает укол своей последней лабораторной мыши.       Грызун тут же сходит с ума, причём быстрее, чем когда-либо прежде, вынуждая её швырнуть его в клетку из оргстекла, а не аккуратно положить обратно. Это вполне могло спасти ей жизнь.       Мышь начинает распадаться почти сразу после того, как касается земли будто плавящийся шоколад, прямо на её глазах. Ангела не считает в этот момент, но позже она узнает, что трансформация занимает не больше полуминуты, оставляя в итоге на дне клетки лишь тускло светящуюся жижу.       Она не находит силы вдохнуть, медленно отступая от серой слизи, чтобы не нарушать колебания воздуха. Только когда она закрывает за собой дверь, она, наконец, делает глубочайший вдох и хватается за больную грудь.       Ей нужно кому-то рассказать. Найти помощь.       Нет. Нет, она не может, её точно исключат. Ха! Исключат. Если бы. За что её вообще могут судить? За исследования в области самовоспроизводящегося ИИ? За терроризм? Безрассудную угрозу всему человеческому роду? Её жизнь закончится, не успев начаться, и кто тогда продолжит её работу и как? Нет. Она должна справиться своими силами.       Требуется... значительное время, чтобы вернуть дыхание под контроль, и ещё больше времени, чтобы унять боль груди. Дрожь не проходит до конца вечера, когда она разбирает другую клетку из оргстекла, накрывая её частями свою клетку, после чего она заклеивает всё это огромным количеством клейкой ленты, чтобы в конце концов отвезти всё это в мусоросжигатель через весь кампус на тележке уборщика – одолженную вместе с ключами под предлогом того, что в ходе экспериментов она сделала что-то исключительно вонючее.       Она проводит ночь в парке, очень мечтая напиться до потери сознания и проснуться, когда мир будет цел и невредим, или вообще не проснуться. Когда наступает утро, и она видит, что люди в кампусе занимаются своими делами, а не разваливаются на части. Её тело почти вырубается от облегчения.       Это длится всего несколько секунд, оно больше похоже на обморок, чем на что-либо ещё, но всё равно удивительно, что даже такое могло произойти с её телом.       Ангела отказывается от идеи самовоспроизведения на время, возможно, навсегда, и решает никогда и никому не рассказывать о своём эксперименте. Ей не очень хочется работать с чем-то, что способно превратить её в жижу.       Это оставляет её в положении, которое равносильно исходному положению: у неё нет никакого способа создать наниты приемлемого размера и качества. Этого достаточно, чтобы заставить её серьезно задуматься о плюсах и минусах извлечения своего фабрикатора из груди для изучения. У Ангелы есть такое ощущение, что она никогда не сможет собрать его обратно после разборки, или даже сделать функциональную копию, тем более такого же размера.       Угодив в тупик и исчерпав запас идей, Ангела прибегает к отчаянным мерам.       Она начинает искать человека, с которого всё началось.