Это семейное

      По возвращении в Цюрих Ангела первым делом покупает таблицу роста, которую вешает на стену своего общежития, и не перестаёт пользоваться ею каждый день в течение всего следующего месяца. Однако, самостоятельное снятие отметок оказывается бесящим, поскольку каждая отметка отличается от предыдущей, причём нелинейно. Ангела не уверена, действительно ли она набрала половину сантиметра, о чём твердят ей отметки в таблице. В конце концов, она вполне может предположить, что сантиметр, который она потеряла согласно некоторым отметкам, это просто человеческая ошибка.       Она выбрасывает таблицу, чтобы прекратить бессмысленное занятие, и решает вместо неё использовать ту, которую она получила вскоре после удочерения, ту, которая сейчас украшает комнату Бригитты. Только сперва ей нужно рассказать своей приёмной семье о том, как она нашла способ преодолеть защиту от вмешательств в код нанитов.       Хорошо, что человеческий разум так плохо улавливает постепенные изменения, подобные тем, что происходят в растущем организме. Ангеле требуется несколько визитов в Италию, чтобы составить правдоподобный сценарий своего открытия кибервоенных свойств клубничного молока.       — Мам? — она решает рассказать про своё откровение как раз перед субботней вечерней мыльной оперой, чтобы спасти их обеих от бездумной дряни. — Я хочу тебе кое-что рассказать.       Женщина заёрзала, где сидела, в её глазах нарастает тревога гораздо сильнее, чем того требовали слова Ангелы.       — Что такое? Всё хорошо?       — Нууу... Я нашла способ отключить антивирус в моей крови? — она решает сразу перейти к сути, внезапная тревога её приёмной матери передалось ей, несмотря на то, что она знала, как на самом деле обстоят дела.       — Это... — любопытно наблюдать, как полдюжины эмоций проскальзывают на её лице за такой короткий промежуток времени; Ангела может распознать только одну, на которой её лицо в итоге останавливается – безудержная радость. — Это просто замечательная новость! Ч-что произошло? Как тебе это удалось?       Ангела старается представить процесс, лежащий в основе якобы её открытий, как самую скучную вещь из всех возможных – то же самое, чем они занимались годами до этого. С той лишь разницей, что ей посчастливилось наткнуться на нужную строку кода, благодаря которой она распутала клубок.       — В конце концов, я пришла к химическим компонентам, необходимым для снятия защиты, и, ну... они совпадают с клубничным молоком, — она смотрит в сторону, когда заканчивает объяснение, её щеки пылают от секундного смущения. Хотя это действительно блестящее решение проблемы кибербезопасности, она всё равно чувствует себя немного нелепо, произнося эти слова вслух.       Секунды проходят в тишине. Достаточно для того, чтобы Ангела поморщилась и оглянулась на свою компанию, чей пустой взгляд упёрся в какую-то невидимую точку в воздухе. Не слишком далёкая реакция от её собственной, когда ей рассказали об огуречном соке.       — Почему клубничное молоко? — протяжно спрашивает женщина.       И правда, почему? Обыкновенное ультрапастеризованное двухпроцентное молоко является лучшим выбором с точки зрения доступности и примерно таким же с точки зрения вероятности внезапной инъекции. Как показали тесты, у метода есть определённая пластичность. Молоко теряет способность отключать защиту от вмешательств, когда переходит десятипроцентный порог содержания воды. Любопытно, что добавление ещё половины массы сахара вообще не препятствует процессу.       "Всё ведь очевидно", – сказал ей дядя с хмурым видом, когда она спросила его об этом. – "Если ты добавишь сахар в клубничное молоко, это будет просто более сладкое клубничное молоко! Но! Если продолжать добавлять воду, то это перестанет быть молоком, верно?"       Но её мать спрашивает совсем не об этом, и она не собирается сейчас защищать, по общему признанию, здравую логику дяди.       — В общем, я уже внесла некоторые изменения в свой код, и–...       — Ты вколола себе клубничное молоко без–... — миссис Линдхольм, похоже, почти физически отдёргивает себя – кусая губу, закрыв глаза. Она вздыхает. — Почему ты не сказала нам перед этим? Мы могли бы принять меры предосторожности.       — Какие меры? — она скрещивает руки. — Что мы бы сделали, подготовили переливание? Мои наниты просто съели бы всё. То же самое с любым другим лекарством в мире, ты же знаешь.       — Я... да, но... — женщина сдувается, а потом берёт руки Ангелы в свои. — Я просто иногда волнуюсь. Что если мы сделаем что-то не так и не будем знать, как это исправить?       Учитывая её опыт работы с техникой дяди, это, вероятно, очень быстро перестанет быть проблемой Ангелы.       — Я осторожна. Я подготовила сброс на заводские настройки на случай, если что-то пойдёт не так, — придумывает она на ходу. — Я не хотела поднимать шум из-за пустяка, если окажется, что я ошиблась. Прошло почти два месяца, и я в порядке.       — Просто... не утаивай от нас. Пожалуйста.       Что-то внутри Ангелы восстаёт против этой фразы. Она знает, что делает, лучше, чем кто-либо другой, за исключением дяди и его благодетеля. Оба Линдхольма очень помогли, но уже сейчас они знают лишь малую часть того, чему Ангела научилась за последнее время, и со временем этот разрыв будет только увеличиваться.       И тем не менее.       — Хорошо. Я обещаю.       Если наступит день, когда ей придётся нарушить своё обещание, это будет не хуже того, чем её сокрытие своих встреч с дядей.       Позаботившись о насущных вопросах, Ангела отгоняет мысль о подобном разговоре со своим вторым родителем и прибегает к помощи присутствующего, чтобы отметить свой рост. Правда, для этого им приходится подождать до следующего утра, так как Бригитта уже спит в своей комнате, где лежит таблица, и провести остаток вечера за обсуждением того, как работает её обходной путь старения.       Утром новая красная линия присоединяется к той, что была проведена семь лет назад, и та гордо возвышается на сантиметр над ста двадцатью пятью, на которых она стояла всё это время, чтобы весь мир мог видеть.       Ну... чтобы могли видеть Бригитта и их отец, когда последний получит фотографию, присланную его женой. Ей следовало подождать, пока вся семья соберется вместе, прежде чем сообщать им эту новость.       Что касается исследований Ангелы, то прорыва не произошло. Во всяком случае, не в том смысле, на который она рассчитывала. Заполнение пробелов в технологиях дяди утомительный и тяжёлый процесс, каждое открытие продвигает Ангелу к цели на дюйм за дюймом, а не скачками, как она надеялась. Но в этом нет проблемы. Пусть её прогресс идёт медленно, но это всё равно прогресс, и после нескольких лет застоя каждый проблеск за занавес заставляет Ангелу радостно вибрировать. Вспышки гениальности это, конечно, замечательно, но их можно разжечь только после постоянных усилий по разведению костра; она это понимает. Проблема, как всегда, возникает с реализацией.       Её первый действующий фабрикатор появляется на свет в рождественские каникулы, когда ей удаётся посвятить всё своё время (которого требуется много) его созданию. Он размером с тумбочку, но, как и машины для диализа, его размер не сильно мешает его полезности. Это гораздо лучше, чем тот монолит размером два на один метр в штаб-квартире «Overwatch», и бесконечно намного производительнее, с производительностью в одну шестую от дядиного фабрикатора. Сами наниты всё ещё в два раза больше и имеют лишь самые базовые функции, но они достаточно хороши, теперь, наконец-то, они могут протискиваться между клетками, как это умеют оригиналы. В целом, этот фабрикатор не дотягивает до того, что у неё в груди, но ему это и не нужно – это всё-таки прототип.       Она берёт одну из мышей, которую специально для этого случая купила в зоомагазине, и вводит ей дозу своих нанитов. Тревожный писк, который мышка издаёт, посылает толчок беспокойства в горло Ангелы, но когда через минуту всё успокаивается, ей остаётся предположить, что это из-за самой иглы.       — Что делаешь, Гела?       Она оборачивается, где сидит, и видит Бригитту, стоящую в полуоткрытой двери. Их родители наконец-то сняли запрет Ангелы на вход в мастерскую и даже разрешили младшей присоединяться к ней, при условии, что они не будут вместе использовать какие-либо наиболее опасные машины.       — Провожу эксперимент, хочешь посмотреть? — она похлопывает себя по бедру, приглашая девочку сеть, и это всё, что нужно Бригитты, чтобы пойти к ней.       — Какой эксперимент? — спрашивает её сестра, забираясь к ней.       — С этими крошечными исцеляющими машинами, которые я создала. Смотри! Я вколола их этой мышке две минуты назад, и она всё ещё жива!       Бригитта поднимает лицо вверх, брови подняты.       — Жива?       Ой. Оу...       — Они... э-э... болеют, и я пытаюсь им помочь. Если моё лекарство не помогает, они... они обычно не выживают, — придумала в итоге она своё объяснение.       Девочка строит удивлённое лицо, открыв рот, но затем выражение её лица внезапно меняется, а в глазах появляются слёзы.       — Ты должна им помочь!       ...Ага. Ну. Наверное, думает она, настоящие тесты можно провести через несколько часов.       Она возвращается к своему эксперименту вечером с присоединившейся к ней матерью, после того как Бригитта укладывают спать, и бесцеремонно крепко хватает мышь, чтобы скальпелем вскрыть брюхо извивающегося существа.       — Может, сначала хотя бы усыпишь её? — спросила женщина, поморщившись от безумного писка.       — Я... — перевозбудилась? — Я не уверена, что это поможет. Они должны нейтрализовывать наркотики... — в какой-то момент, — ...так что если всё работает, то в этом нет смысла.       — Ясно, — вздыхает она. — Просто не показывай это Бригитте.       Они вдвоём наблюдают, как живот мыши начинает светиться слабым красным светом, и медленно, бескровно, запускается процесс заживления. Три минуты требуется её нанитам, чтобы завершить процесс, и результат оказывается далеко не таким, как она ожидала.       Остаётся шрам, притом уродливый, больше похожий на шрам от раскаленного утюга, чем от тонкого и острого скальпеля. Он уродливый, толстый и мягкий. Даже не близко к идеально чистой и упругой коже, которую она получила бы, если бы вскрыла себе живот.       — Получилось! — возбуждённо восклицает её мать, вырывая Ангелу из задумчивости и обнимая её.       Не проронив ни слова, Ангела вылезает из объятий, чтобы потрогать шрам. Когда она убирает руку, на расплавленной коже остаётся отпечаток пальца.       — Что-то я сомневаюсь в успехе, — хмуро возражает она.       — Ох, Ангела. Не всё сразу, ага? Это уже грандиозно! В конце концов, у тебя всё получится.       Конечно, получится. Но дело не в этом. Её мать не знает, что с тем количеством данных, которые они с дядей собрали, она уже должна уметь делать гораздо, гораздо больше, чем это. Её чертежи разрозненны, это да, но они у неё есть. В её вычислениях не хватает целых разделов, но это всё равно намного больше, чем то, что у неё было всего несколько месяцев назад. Тем не менее, всё, что она построила – большой ящик, производящий плохие копирки оригинала.       Торт съеден, и Ангела старается не испортить всеобщее настроение, но трудно чувствовать себя празднично, когда всё, о чем она может думать, это возможные причины её неудачи.       Утренний свет застаёт её врасплох, она всё ещё перебирает вычисления в своей комнате, чтобы найти несоответствия между теорией и функцией. Насколько она может судить, их нет. Насколько она может судить, должно быть что-то не так, иного и быть не может.       Её мать ловит её на этом третий раз – первый, насколько ей самой известно. Доводы Ангелы, что она легко может отказаться от нескольких ночей сна, совершенно не помогают остановить её недовольство. Не помогает и её обещание наверстать упущенное в светлое время суток.       — Ты теперь растущий организм, Ангела, — её брови хмурятся в задумчивости, и на дочь опускается предчувствие. — Вообще-то, раз уж об этом зашла речь, ты должна теперь спать больше, а не меньше.       Это, Ангела понимает, возможность, о которой она раньше не задумывалась, и она настолько тревожна, что в тот же вечер она звонит дяде, чтобы навести справки.       — Не знаю. Обычно детям твоего возраста... — не её возраста. Возраста её тела, — ...требуется примерно–...       — От десяти до двенадцати часов.       — Двенадцать часов? Боже мой, неудивительно, что дети постоянно носятся вокруг! Ты вообще можешь себе представить, как ты успеваешь всего за двенадцать часов сделать всё, что нужно сделать за день?!       На самом деле, Ангела не может. Поэтому она и звонит.       В итоге они сходятся во мнении, что её обычных четырёх часов вполне достаточно. В конце концов, она растёт, и если случится непредвиденное, она всегда может добавить ещё несколько сантиметров вручную в будущем.       Ангела подумывает о том, чтобы одномоментно добавить все недостающие сантиметры, которые у неё уже должны быть. Когда Бригитта вытаскивает её из дома, чтобы поиграть в снежки с друзьями, её сильно уязвляет, когда эти друзья отвергают слова Ангелы, что она взрослая, указывая лишь на её маленький рост. Всё доходит до того, что когда сестра в следующий раз требует её участия в битве снежками, она приносит с собой трофейную реликвию в лице её университетского книжного указателя, со всеми печатями и подписями, придающими тому должную легитимность, чтобы однажды поставить его на полке рядом с дипломом. Она не может отрицать, что ей приятно, когда дети смотрят на неё с восхищением, а не обвиняют её во лжи.       Как бы продуктивно ни проходят её рождественские каникулы, ей сложно отрицать чувство облегчения, которое испытывает по возвращении в Цюрих. Она любит свою сестру, но её сестрёнка очень требовательное создание, и с ней трудно возиться, когда пытаешься работать.       А работы предстоит много! В ближайшие месяцы она устраняет как можно больше проблем со своей технологией, но на каждую проблему, которую ей удаётся решить, появляется другая. Чрезмерное накопление рубцовой ткани? А как насчёт недостаточного количества рубцовой ткани? Новая плоть слишком мягкая без риска порвать её во время движения? Вместо этого её решение приводит к тому, что шрам затвердевает до такой степени, что теряет подвижность. В других случаях, без видимых на то причин, процедура вообще не оставляет рубцовой ткани. Словно код, которым она запрограммировала нанитов, жив и сам выбирает, какие части себя игнорировать, а какие соблюдать.       Однако, это отнюдь не неудачи. Даже бракованные устройства всё равно намного превосходят то, что ей удавалось достичь раньше, и на много световых лет превосходят всё, что есть в мире, не обладавшем загашником дяди. Её работа не совсем противоречит законам физики, но, по словам её отца, она чертовски близка к этому, с не меньшей точностью, чем те, которых, по её словам, добиваются нейрохирурги в своих массивных машинах. Фактически, она настолько далеко продвинулась, что её инженерный курс позволяет ей написать диссертацию на два года раньше, не видя смысла держать её в рамках мелкой курсовой работы. В итоге её работа больше похожа на книгу из-за всех пошаговых инструкций, необходимых профессорам для понимания её содержания. Написание этой работы – упражнение на терпение, не похожее ни на что, через что она проходила до сих пор, но оно необходимо. Настанет день, когда её машины перейдут в массовое производство. Уменьшение сложности сборки и эксплуатации для обычного человека это требование, а не вариант.       Традиционная хирургия, напротив, почти медитативный опыт. По сравнению с тем, над чем Ангела работает в свободное время, изучение тонкостей человеческого тела – дело очень простое. Придя на свою первую операцию под наблюдением, она находит её почти расслабляющей. Почти. Это всё ещё жизнь, которую она держит в руках, и она всё ещё должна выполнять эту работу, стоя на стуле. Очень приятно видеть, что её задача выполнена без ошибок, приятно зашивать пациента и знать, что она подарила ему жизнь. Синий цвет с синим, красный с красным.       Всё просто.       Её мысли блуждают, пока руки выполняют работу. Как всё это может оказаться ненужным. Если бы она уже закончила свою работу, вырезать раковый нарост в желудке её пациента было бы так же просто, как проглотить витаминную таблетку вместе с завтраком. А если бы такое лечение стало обычным делом, рак вообще никогда бы не поселился в этом полуразрушенном органе, исчезнув как побочный эффект лечения какого-нибудь другого недуга, например, простуды. По правде говоря, при незначительных изменениях в данной технологии надобность в самих органах могла бы отпасть. О, почка всё ещё будет необходима в качестве соединения, которую она обеспечивает для утилизации отходов из крови, но с тем же успехом это мог бы быть и мочевой пузырь, если наниты заменят клетки крови.       Именно там, в университетской клинике Цюриха, стоя на стуле и с окровавленными руками, Ангела впервые осознает, как бесконечно неэффективно человеческое тело. Даже её тело. Возможно, особенно её тело, учитывая, что машины, составляющие её кровь, работают очень прямолинейно, восстанавливая любое повреждение, независимо от его тяжести. Фабрикатор, прикреплённый к её сердцу, мог бы полностью заменить эту мышцу, ведь сердце это всего лишь насос, который проще всего построить. Её желудок, да по сути вся пищеварительная система может быть заменена питательной жидкостью, впрыскиваемой напрямую через насос фабрикатора. Её почки вполне можно объединить с мочевым пузырем, поскольку тот должен оставаться, чтобы время от времени удалять мусор из кровотока, даже если ей удастся избавиться от необходимости мочиться, преодолев проблему неэффективности выброса того, что почти полностью состоит из воды. Одно только сокращение необходимого потребления жидкости...       Хах.       — Всё хорошо? — спрашивает её хирург-наблюдатель, когда она делает паузу в наложении швов на пациента.       — Да, да, кончено. Я просто давала отдых рукам.       До неё вдруг доходит, что несмотря на свою гениальность, дядина технология лечит только симптомы, а не первопричину. Конечно, его наниты уничтожают любую болезнь и мутацию в зачаточном состоянии, но не лучше ли было бы убрать даже возможность появления такого недуга? Даже в её собственном теле есть органы, которые она могла бы удалить без каких-либо негативных побочных эффектов. Её костный мозг, например, служит только для производства красных кровяных телец, которые немедленно потребляются: её фабрикатором – в качестве строительного материала, её нанитами – в качестве подзаправки, и, согласно записям дяди, для уменьшения объема вещества в кровеносной системе, чтобы поддерживать оптимальное кровяное давление. Дело в том, что фабрикатору не нужны красные клетки в роли строительных блоков. Наниты уже запрограммированы на замену материалов в её теле. Таким образом, удаление костного мозга из её костей, а вместе с ним и красных кровяных телец, в целом снизит потребность её тела в энергии и одновременно удалит компонент, о котором её наномашинам нужно заботиться. Но дальше больше, без костного мозга кости скелета выполняют лишь функцию поддержки и защиты тела, с чем многие другие материалы справились бы гораздо лучше.       Использование прочного синтетического материала значительно уменьшило бы износ тела, а также полностью исключило бы возможность развития болезни в костях.       Для Ангелы более важным является то, что материал синтетической замены гораздо легче учитывать, чем что-либо биологическое в силу того, что оно не является живым. Если она может запрограммировать свои наниты на создание живых клеток, она, конечно же, может запрограммировать их на создание и неживого материала. Который не будет мутировать или быть слабее, чем его составные части.       На носу снова летние каникулы, прежде чем первая партия будет завершена. Самым большим препятствием является безбожный процесс, который дядины наниты используют для преобразования биологической материи во что угодно и как угодно. Алхимия, по сути. Не помогает даже повальное копирование кода – наниты либо просто ничего не делают, либо плавятся, пытаясь это сделать. Дядя совершенно бесполезен в этом вопросе, многие вещи, которые он говорит, походят на дымку в её памяти; они явно есть, но нет способа их уловить. В итоге она откладывает разработку на более поздний срок и просто снабжает фабрикатор сырьем для нанитов. Ей нужен рабочий прототип, а не готовый продукт, даже если преобразование материи является абсолютно ключевым для окончательной версии. По сравнению с этим время, которое она тратит на то, чтобы удостовериться, что синтетика будет работать с органикой, больше похоже на отпуск. Это нелегкая работа – заставить организм воспринимать синтетику как свою собственную биомассу, но это работа, которую она понимает, и это имеет определяющее значение.        Когда приходит время поднести скальпель к брюшку мыши, реакция на разрез почти мгновенная. В месте введения скальпеля загорается красное свечение, а затем он неуклонно следует по линии разреза примерно в том же темпе, в каком его делает Ангела. Всего через несколько секунд ранка длиной в палец закрывается, и остаётся только тонкая серебристая линия.       Она с удивлением обводит взглядом гладкий, как пластик, шрам. Она надеялась, но после стольких неудач она больше не ожидает, что всё будет просто, ну, работать. Она быстро хватает другую мышь, чтобы повторить опыт, затем ещё одну, прорезая всё глубже с каждым последующим образцом; каждый раз результат один и тот же – ровная серебристая линия заполняет прореху.       Проходит ещё неделя, в течение которой Ангела держит включёнными наниты, которые она ввела грызунам, прежде чем она, наконец, условно, называет свою последнюю идею успешной. Все мыши живы, синтетическая плоть не вызывает никаких побочных реакций, а естественная иммунная система, похоже, относится к добавленным кусочкам как к своим собственным. Шрам, если его вообще можно назвать таковым, не исчезает, но этого и следовало ожидать, поскольку это не кожа и мышцы, даже если оно работает точно так же.       Это полный успех.       Ангела откидывается на спинку стула, в голове пустота перед лицом такого чуждого опыта. Обычно решение одной проблемы приводит к возникновению другой в её исследованиях. Чтобы всё работало так, как задумано, как бы упрощенно это ни было – у неё просто нет такого опыта. Что ей теперь делать? Она всегда выбирала путь, следуя за бесконечной чередой проблем, которые нужно решить.       В итоге она берёт свой телефон, чтобы отправить родителям простое сообщение.       «Кажется, у меня получилось.»       Далее следует лето, в течение которого она вместе с родителями заняты переписыванием дядиного кода, чтобы тот подходил новым нанитам Ангелы. Они базовые, без функций иммунной, противораковой, сердечно-сосудистой и большинства других систем, работают только на то, чтобы скреплять разрушенную плоть синтетическим плетением. Но они работают. До такой степени, что когда она представляет их своему руководителю, он отводит её к директору университетской больницы, чтобы прощупать возможность клинических испытаний.       Когда она звонит отцу, чтобы сообщить ему об этом, он не сильно радуется, настаивая на том, чтобы она немедленно оформила патент, чтобы избежать каких-либо юридических проблем в будущем. Ангела не беспокоится о том, что кто-то сможет повторить её подвиг, но всё равно следует совету мужчины. Это проще, чем объяснять всю широту и глубину её уверенности в том, что никто не сможет воспроизвести её работу, по крайней мере, в течение многих лет. Однако, вся эта юридическая история имеет один положительный момент, который Ангелу действительно волнует – она навсегда прикрепляет своё имя к технологии.       Тем не менее, для неё становится неожиданностью, когда Джек Моррисон сам отводит её в сторонку, когда она навещает своего отца на его рабочем месте. Этот человек, насколько может судить Ангела, физически совершенен. Под этим она подразумевает совершенство модели. Для достижения такого совершенства нужно посвятить весь свой образ жизни, ежедневно выполняя физические упражнения и соблюдая диету, которая была бы непосильна для тех, для кого выглядеть так не является работой. Солдаты должны есть, чтобы, во-первых, нарастить мышцы, а во-вторых, чтобы сформировать здоровый запас жира для длительной полевой работы. Функциональность превыше формы. Но не в его случае.       — Что с тобой не так? — слова, её первые слова командиру «Overwatch», слетают с её губ прежде, чем она успевает прикусить язык. По её щекам разливается румянец, который будет достаточно легко вызвать многим людям, включая её родителям, которые никогда не позволят ей забыть это знакомство.       Сам мужчина, к счастью, воспринимает эти слова нормально, как только она запинается, извиняясь. Более важным для всех заинтересованных сторон является его вопрос о планах Ангелы после университета. Вопрос не задан прямо, но едва ли сложно уловить между строчек намёк на то, что «Overwatch» всегда ищет наиболее талантливых людей, когда эти слова направлены на одного из таких людей. Вдвойне это относится к поздравлениям отца с тем, что она привлекла внимание командира.