Это семейное

      В ходе подготовки к церемонии от Ангелы требуется не так уж много, кроме её присутствия, и никаких сюрпризов с этой стороны не происходит. Обычно её можно было бы включить в состав почётного караула, но её рост делает эту идею спорной.       Вместо этого её роль сводится к стоянию в третьем ряду собравшихся агентов, что делает всю церемонию для неё немного фарсовой, поскольку прибывающий самолёт и последующие действия в значительной степени скрыты от её глаз возвышающимися мужчинами и женщинами вокруг неё.       Только на то, чтобы разгрузить гробы, украшенные флагами, и выстроить их перед собравшимися членами «Overwatch» и другими официальными лицами, уходит час, по несколько минут на каждого, только после этого начинаются речи. Некоторые будут отправлены за границу после бальзамирования или кремации, в страны происхождения павших агентов, но большинство останется здесь, где они устроили жизнь для себя и своих семей. Сами похороны начнутся через несколько дней, когда тела будут готовы к погребению, и так же займут несколько дней.       Ангела мимолётно размышляет – куда бы она хотела поставить своё собственное пустое надгробие в маловероятном случае своей смерти. От её тела вообще ничего не должно остаться, так что одной проблемой меньше. Стокгольм кажется правильным выбором на этот счёт, он больше всего похож на дом. Но мысль о том, чтобы разделить цюрихский склон со своими старыми родителями, также имеет долю поэзии, и она полностью планирует никогда не нуждаться или даже задумываться об организации похорон своей живой семьи.       Но всё это праздные мысли. Ангела не собирается умирать в ближайшие несколько тысяч лет, и за это время она должна надеяться заслужить мемориал другого рода. О ней будут вспоминать все миллиарды человеческих умов как о женщине, подарившей им всем вечную жизнь. И, возможно, несколько других вещей помимо этого, например, победа над дефицитом – это должно принести ей статую или две. Или сколько угодно, ведь цена уже не будет проблемой.       Однако, не будем пока сильно забегать вперёд. Она может сосредоточиться на улучшении жизни, когда будет точная гарантия, что эти жизни изначально не оборвутся. Когда у них будет всё время в мире. Когда ни одна семья не будет вынуждена проливать слезы по скончавшимся близким. Только тогда она задумается уделить внимание легкомысленному комфорту.       Никаких больше похорон. Никаких больше слёз.       Никаких больше памятников.       Нет место грусти. Только счастью и величию!       Когда-нибудь. Сегодня же они всё ещё скорбят. Не найти более отвратной удачи – умереть в такое время, когда большинство людей, живущих сейчас, будут жить далеко за сотню. Уже сейчас её УПСМН может продлить жизнь на десятилетия, а изучение процесса воскрешения продлит её ещё на столетия, она это знает. Фактически, они могли бы использовать её изобретение уже сейчас в качестве периодического лечения в виде инъекций для замедления старения – одного укола раз в годичный сезон будет достаточно, хотя она опасается, как спрос повлияет на доступность, когда машины пойдут в производство. Она не просто так приняла четырёх производителей для УПМНов; процесс сборки требует того, что могут обеспечить очень немногие, и он будет ещё более строгим для синтетического поколения её технологии. Только на выполнение первой партии заказов уйдёт весь оставшийся год, а на последующие, с полным ходом производства, ещё два – всего пятьдесят тысяч единиц.       Потребуются миллионы фабрикаторов, работающих круглосуточно, чтобы удовлетворить спрос на такое временное решение, как продление жизни. Непростая задача ещё до войны, когда в распоряжении человечества были омнии. Сейчас же это вовсе невозможно. Модели Афины предсказывают, что потребуется ещё одно поколение, весь оставшийся век, прежде чем мировая экономика восстановится настолько, что они смогут заняться этим вопросом, что уж тут говорить о создании миллиардов персональных устройств, необходимых для оснащения каждого человека на планете новым сердцем.       А затем имплантирования их.       Масштабность предстоящей задачи, пожалуй, лучше всего характеризует тот факт, что даже если ей удастся преодолеть проблему дефицита, всё равно потребуются десятилетия, чтобы всё живущее сейчас человечество стало бессмертным. Производственных мощностей, необходимых для совершения этого достижения прямо сейчас, просто больше не существует. А может быть, и никогда не существовало. Не то чтобы это имело значение, учитывая нехватку хирургов для проведения имплантации, и подумать только, что когда-то она думала, что лишит их работы.       Потребуется временная мера, чтобы не допустить, чтобы люди умирали от старости, ожидая своей очереди. Это худшая несправедливость, чем любая другая смерть, о которой она может подумать. Надежда, подаренная и превращённая в пепел. Предотвратимая. Бессмысленная. И жестокая.       Ангела отгоняет от себя мрачные мысли. Надо действовать постепенно, по одному шажку за раз. Её миссия слишком сложна, чтобы рассматривать каждый шаг во всей его полноте, и неважно, займёт ли это десятилетие или столетие, в конце концов, она сделает всё что в её силах, выложится, так или иначе, на полную.       Не то чтобы с настоящим всё было легче. Она едва успела познакомиться с ними, как большая часть её полевой команды была убита вместе с двумя десятками других. Будущее оборвалось, семьи лишились того, что делало их целыми.       А Ангела, тем временем, в тысячный раз мысленно возвращается к пересмотру доклада об итогах миссии, который она, формально говоря, должна представить в качестве исполняющего обязанности офицера своего подразделения. Пока что она решила просто опустить все случаи причинения вреда её персоне, решив, что сможет прояснить ситуацию при непосредственном разговоре, а в остальном привлечь к этому как можно меньше внимания. Если повезёт, Командир может просто оставить всё как есть.       Конечно же, ничего такому не бывать. Сразу же после церемонии становится ясно, что никто её так просто не отпустит. Это видно по суровому изгибу бровей Моррисона, по его задерживающемуся взгляду на лысой половине её головы, по тому, как он старается переводить внимание куда-то ещё. Нет, разговора не избежать.       Тем не менее, только на следующий день он вызывает её через Афину, и этот факт несколько успокаивает Ангелу. Ещё один день ожидания, а всего с момента катастрофы прошло четыре дня, что означает, разрешение всей этой ситуации не стоит на первом месте в приоритетах Командира, как и не должно стоять.       Учитывая, какой приём она получает при входе в его кабинет, это действительно очень хорошо.       — Помоги мне кое-что понять, Циглер, — мужчина звучит... менее враждебно, чем она опасалась. Не приветливо, как она надеялась, но, наверное, всяко лучше того, на что она могла реально рассчитывать. — Как мне связать твои действия в Ломбардии с тем фактом, что ты нагло лжёшь каждый раз, когда предлагаешь мне очередную свою идею?       — Я... не понимаю? — она не даёт себе вздрогнуть. Чтобы защищаться, она должна знать, от чего именно она защищается. Нет надобности раскрывать Командиру то, чего он не знал ранее.       — Ну конечно, ты не понимаешь. Наверное, ты не понимаешь, как это твои наниты смогли залатать тебя после падения с километровой высоты, или как всего месяцем ранее они восстановили треснувший череп? Или как ты просто... приделала себе обратно руку? Или где весь тот пластик, который, как ты мне говоришь, необходим для того, чтобы всё это могло быть возможным?       Точно. Что же. Если бы она искала положительные стороны, по крайней мере, он не знает о том, что её располовинило. Не то, чтобы восстановление её двух половинок отличается от того, как это было с рукой, но.... профаны, и то, какое значение они придают масштабу.       — Всё, что я когда-либо говорила о своей технологии, остаётся правдой, Командир.       Ноздри мужчины раздуваются, и он заметно сдерживается при следующих словах.       — Я даю тебе кредит доверия в том, что у тебя имелась чертовски веская причина пудрить мне мозги последние четыре года, даже после того крушения и что ты там вытворяла. На самом деле, это единственная причина, по которой мы вообще ведём этот разговор после твоих выходок там. Так что, хоть раз, прекрати пороть чушь и выкладывай всё на чистоту. И лучше сделай это складно.       Хотя он не уточняет, что именно подразумевается под «а не то», Ангела слишком хорошо слышит угрозу увольнения, которую несут эти слова.       В связи с этим возникает вопрос: стоит ли оно того? Если она ответит Командиру честно (по крайней мере, настолько честно, насколько того требует ситуация), примирится ли он с тем, что она просто не может воспроизвести то, что находится внутри неё, или же он потребует, чтобы она работала над этим, несмотря ни на что? Ангела не намерена так тратить своё время, не снова, и особенно не на текущем этапе её исследований. Вместо того, чтобы трудиться над возвращением мёртвых к жизни, пойти назад и снова увязнуть в борьбе с жижей из раковой плоти? Ни за что. Она отказывается это делать. Отказывается тормозить будущее в пользу решения, ущербного с самого начала. Её собственная работа содержит гораздо больше возможного потенциала, чем то, что дядя имплантировал в неё. Возможность для каждого живого человека стать богом.       Как она может оправдать себя, если не будет продолжать этот курс?       Если Командир будет упираться, у неё не останется иного выбора, кроме как покинуть «Overwatch». В таком случае она предпочтёт ничего не говорить ему, если таков будет конечный результат.       Но будет ли?       У них могут быть разногласия по некоторым вопросам, но, в конечном счёте, Командир Моррисон и она сама хотят одного и того же – светлого будущего для человечества. Разве не он говорил, когда она только присоединилась к «Overwatch», что всё, чего он хочет, это чтобы она спасала жизни? Несмотря на свои сомнения, он снова и снова соглашался с её идеями, когда она подробно объясняла ему их.       К сожалению, по большей части из-за неё, всё это время он находился под впечатлением, что альтернативы как таковой никогда не было. Хотя он мог принять её собственное видение достижений, оно было лишь заменой того, чего он и его покровители действительно желают – дядиной технологии, и Командир не знает достаточно, чтобы понять, чего он действительно просит, пожелай он от неё её воспроизведения. По его профанскому мнению, вполне может быть, что ей достаточно работать побольше, трудиться дольше, дать ей чуть больше ресурсов и больше людей для помощи – однако всё это напрасные усилия, которые Ангела не в состоянии правильно объяснить, чтобы донести корень проблемы ситуации. Это было бы, в буквальном смысле, инкриминированием самой себя.       В таком случае, что ей делать? Просто рассказать и надеяться на лучшее? Если нет, она может собирать свои вещи. На самом деле, уволиться прямо здесь и сейчас, с её следующих слов, было бы предпочтительнее, так как это избавило бы её от черного пятна, которое оставит в её резюме увольнение не по её желанию из такой организации, как «Overwatch».       Только вот здесь у неё комфортные условия для работы, и она окажется в затруднительном положении, если лишится ресурсов и свободы. Даже дядя работает не один. Разве одни только его насмешки над медицинской практикой привели бы к таким чудесам без посторонней помощи? Смогла бы она добиться того, чего добилась, без этой помощи? Ангела считает, что да, добилась бы. Это было бы намного труднее, правда, и на порядок хуже, если бы не её семья, но у неё есть время. Рано или поздно, она бы добилась своего.       Тогда лучше поставить вопрос так: сколько времени это заняло бы и скольким людям пришлось бы заплатить цену, которую ей самой платить не придётся. Её родителям? Бригитте? Одна только Афина помогла ей сэкономить от года до двух, если не больше, ненужных усилий. С текущими законами об ИИ где ещё она могла бы найти ИИ её уровня, свободно предоставленного в её распоряжение? Если уж на то пошло, будет ли ей позволено забрать её помощницу, когда на смену ей придёт более мощная программа?       — Как много вы знаете об истории моей семьи?       И без того полные суровости брови Командира нахмурились ещё больше.       — Какое отношение это имеет к текущей ситуации?       Ха!       — Непосредственное.       Командир окидывает её оценивающим взглядом, и что бы он ни искал, он то находит.       — Осиротела во время Восстания. Торбьорн и Ингрид знали твоих родителей и решили удочерить тебя после войны. И, что дальше?       — Это... верно, да, но не покрывает полностью всю историю, до их появления обо мне заботился мой дядя, — она сглатывает, пытаясь ослабить резиновый ком, застрявший в горле. — Вы знакомы с делом Людвига Циглера?       — Мимоходом, — признаётся он после секундного раздумья, за долю секунды до того, как его лицо озаряется тревогой. — Вы родственники?       — Так получилось, — Ангела, наверное, польщена тем, что он явно не нашёл связи или не копнул достаточно глубоко в её прошлое, чтобы это поразило его. Её время, проведённое с дядей, нельзя назвать чем-то легко забываемым. — Я буду признательна, если вы не будете об этом распространяться.       — Могу представить, — соглашается он с осторожным кивком, его черты лица приобретают сокрушённый вид, обычно приберегаемый для тех случаев, когда она объясняет ему свои идеи. — Но как это связано с текущим делом?       — Я к этому веду, — и она была бы очень признательна, если бы её живот не был так против этой идеи. — Как много вы знаете о его деятельности?       — Я знаю, что он серийный убийца, который выдает себя за врача, предлагающего эзотерические процедуры, чтобы заманить людей. Его жертвами становятся отчаявшиеся люди, обычно обездоленные или смертельно больные. Раньше он был настоящим врачом, но потерял лицензию из-за... чего-то.       — Из-за незаконного присвоения скелета пациента, — вспоминает Ангела. Она имела сомнительное удовольствие услышать эту историю с обеих сторон. Это не только одна из любимых дядиных историй, но и, к её огорчению, широко известная в швейцарских медицинских кругах. Она никогда особо не общалась со своими сокурсниками, но всё равно оказалась под шквалом шуток из-за своей фамилии. Если бы они только знали.       — Незаконного присво–... что?       Ангела пожимает плечами, сцепив руки за спиной, чтобы не начать их разминать. Она никогда не была склонна спрашивать, равно как и дядя никогда не был склонен уточнять, для чего ему понадобился скелет.       — Главное тут то, что пациент выжил, — и даже поправился со временем, когда ему заменили недостающие кости, узнала она позже, но это к делу не относится. — Видите ли, при всех его многочисленных недостатках, мой дядя был очень способным врачом и, кроме того, гениальным учёным. К сожалению, он злоупотреблял своими талантами и использовал своих пациентов в качестве подопытных.       Все те намеки на враждебность, которые сохранялись на лице Командира в его растущем замешательстве, тотчас же исчезают, вместе с заметным количеством цвета в нём. Его глаза на мгновение теряют фокус, уходя в глубины сознания, но затем возвращаются к её глазам, более острыми, чем прежде.       — Ты была одной из них.       — Да, — подтверждает Ангела кивком, и сзади раздаётся хруст. Она продолжает, лишь слегка вздрогнув. — Технология, чью демонстрацию можно было увидеть в Ломбардии, была помещена в меня давным-давно моим дядей.       На кабинет опускается удушающая тишина, такая, что можно уронить песчинку и услышать грохот. Явно настолько, чтобы Командир услышал, как напрягаются суставы её рук. Ангела уже собирается что-то сказать, что угодно, как вдруг мужчина резко поднимается со стула и начинает вышагивать по кабинету. Словно ледокол, его взволнованный шаг разрывает повисшее в воздухе напряжение, давая ей столь необходимый момент, чтобы вернуть руки под контроль.       — Итак, как вы можете понять, — продолжает она, заполнив пустоту в животе слюной, — я вовсе не лгала о своей технологии. К сожалению, она действительно не способна делать то, о чём вы слышали. По крайней мере, пока. Если мне никто не будет мешать, я думаю, мне понадобится не более пяти лет, чтобы довести её до уровня–...       — Сколько тебе было? — перебивает он её, остановившись полобёрнутым к окну.       — ...Извините? — Ангела хмурит брови от неожиданности.       — Сколько тебе было лет, когда над тобой ставили эксперименты? — уточняет мужчина, но в то же время не отвечает на её вопрос.       — Я не понимаю, какое отношение это имеет к делу?       — Непосредственное.       О, ха-ха. Но хорошо, всё честно. ...Ей вроде бы было шесть или семь, когда дядя взял её к себе? Ой! Точно. Как она могла забыть первый день рождения, который он пропустил (или просто не позаботился отметить его). Иронично, думает она, что это единственное, что она помнит о том дне.       — Началось всё, когда мне было шесть, сразу же после того, когда он забрал меня, а продолжалось это... шесть лет вроде? Пока Югендамт не забрал меня.       Мужчина что-то бормочет себе под нос, что именно, Ангела не может уловить, пока он не проводит рукой по лицу. Видя, что вопросов больше не предвидится, Ангела начинает с того места, на котором остановилась:       — Итак, как я уже говорила. Мои исследования находятся на верном пути к–...       — Тихо. Просто... — Моррисон отрывает открытую ладонь от подбородка, где она остаётся на несколько секунд, пока он работает ртом, а затем та опускается в сторону с тяжёлым вздохом. — Торбьорн и Ингрид знают?       Подразумевая, может ли кто-нибудь подтвердить.       — Ну конечно. Их помощь была неоценима на ранних стадиях моих исследований.       — Ну конечно, — повторяет мужчина за ней, затем снова начинает вышагивать, хотя теперь уже не так взволнованно, как раньше. — И ничего из этого не всплывало ни разу за последние четыре года, потому что...?       Потому что чем меньше людей знают, тем лучше. Потому что в этом не было необходимости. Потому что это никому бы не помогло. Потому что так безопаснее. Потому что дядя не заслуживает признания. Потому что это чревато помехами. Потому что это ничего изменит и скорее создаст проблемы для неё.       — Потому что, попросту говоря, Командир, это вас не касается.       В его черты снова подкрадывается нотка закипания.       — Да ну? Потому что, как я это вижу, всё это время ты сидела на самой передовой медицинской технологии в мире и заставила всех думать, что она принадлежит тебе. Сколько жизней можно было бы спасти, если бы–...       — Если бы, что? — выплёвывает Ангела. — Если бы вы препарировали меня?       Что бы Моррисон ни хотел сказать, её слова резко обрывают его. Она вполне могла бы ударить его и получить меньшую реакцию, судя по тому, как на его лице отражается вся гамма эмоций – от шока до своеобразной и безошибочной грани ступора.       — К тому же, я уже пыталась просто воссоздать эту технологию. Долгие годы. До моего вступления в «Overwatch» и ещё после, как вы помните. Я перешла на синтетику не по прихоти, Командир, с ней я нахожу это более достижимым, — что, в общем-то, оказалось очень удачным решением. Если бы было проще просто скопировать технологию дяди, она бы пошла на это, не задумываясь о возможных лучших альтернативах. — Не было никакого смысла выносить всю эту тему на свет.       — Циглер, дело вовсе не в этом. Ты хочешь, чтобы я доверял тебе, но ты ничуть этому не помогаешь. Ты не непогрешима. Что, если ты ошибаешься? Что, если есть способ?       Не иначе как трагедия, вот что. Учитывая отпор, с которым она столкнулась до сих пор, Ангела не питает особых надежд на то, что её технология, а не решения дяди, в ближайшее время завоюет сердца людей, несмотря на явное превосходство её собственных решений.       — Ну, в таком случае мы возвращается к препарированию, да?       При этих словах на лице Моррисона появляется что-то уродливое.       — Ты правда такого скупого мнения обо мне, что думаешь, что я снова сделаю из тебя подопытную?       Ангела сдерживает горький смех, грозящий выплеснуться с её губ. Вот почему она ненавидит иметь дело с профанами на работе. Они говорят одно, а в своём невежестве в следующий же момент противоречат самим себе, при этом искренне считая себя разумными.       — Командир, та деталька, о которой мы говорим, прикреплена к моему сердцу и вырабатывает наниты, без которых я жёстоко заболеваю. Если удалить её полностью, я могу умереть. Поэтому, я точно не думаю о вас так плохо за то, что вы готовы рискнуть моей жизнью ради столь неопределенной выгоды, или что я должна под этим понимать?       — Я не–... — прерывается мужчина, снова начиная вышагивать. — Ты снова это делаешь. Гадаешь, что другого способа нет.       — Его и нет, — возможно, она преувеличивает, когда речь заходит о риске, который представляет для её здоровья удаление её фабрикатора – она всегда может заменить его своим собственным или даже дядиным, если бы она действительно отчаялась – но не сейчас. — Почему бы вам не отдать мою штучку этому вашему несуществующему эксперту и посмотреть, что он с ней сделает. Я могу гарантировать вам, что никто в мире ничего не добьётся с ней, не разобрав её на части.       — Тогда как тебе это удалось, если это настолько невозможно?       Ей и не удалось.       — Убив полжизни на её изучение. Что, ещё раз напомню, никто в мире не в состоянии сделать, не вырезав её из меня.       — Тогда как насчёт нанитов?       Перед её глазами мелькает образ мыши, обезумевшей от боли и плавящейся на части, пока от неё ничего не остаётся.       — Конечно. Моя команда, сама того не зная, занималась этим годами.       — Я так понимаю, сейчас ты мне скажешь, что сканирование не сработает.       — У меня внутри уже установлено самое продвинутое в мире устройство внутреннего картографирования. Это в какой-то степени помогает, но не сильно.       — Но наверняка должно быть хоть что-то.       — Если оно и есть, то я буду рада выслушать ваши идеи, а до тех пор давайте оставим все спекуляции и будем придерживаться фактов, — стрекочет Ангела. Факты это просто, и, что ещё лучше, они всегда на её стороне. — Факты таковы, что кроме моего дяди... — и его таинственного помощника, который останется неупомянутым, — ...я не только являюсь главным экспертом по нанотехнологиям в мире, я также по умолчанию являюсь человеком, который лучше всего подходит для изучения того, что находится внутри меня. Факты таковы, что за два года работы над УПСМН мне удалось сделать его способным восстанавливать человеческое тело до полной функциональности, за единственным исключением в виде мозга. Исключение, которое, как я уже продемонстрировала, может быть преодолено. В отличие от этого, после двух лет работы над органическим штаммом у меня была только продвинутая система первой помощи. И это несмотря на работу над уже существующей технологией, которую я сама создала, и также несмотря на все те годы, которые я потратила на попытки создать её до того, как перешла на синтетику.       Какой бы несовершенной ни была её технология, в обозримом будущем она достигнет функциональности на уровне дядиных нанитов. После этого она сможет расширить систему и сделать её намного больше, чем сам оригинал. Её фабрикатор способен сохранить ей жизнь, если её тело будет разорвано на части или мозг разрушен, но зачем вообще до этого доводить? Почему бы не создать такое тело, которое вышло бы из такого испытания, через которое она прошла, лишь с несколькими царапинами, которые можно было бы без труда залатать? Почему бы не запрограммировать нанитов заменить слабую плоть на что-то более прочное? Почему бы не создать человека, сам череп которого будет выполнять функцию шлема? Почему бы ей не создать следующий вид человека, превосходящей любой другой, который когда-либо существовал, и дать всему человечеству возможность присоединиться к этому?       — Если предположить, что мне всё это удастся, то я больше не вижу смысла в преследовании биологического варианта.       — Смысл, Циглер, в том, чтобы дать людям выбор.       Выбор?       — Здесь нет никакого выбора, — фыркает Ангела. — Вы когда-нибудь, хотя бы на минутку, задумывались сколько людей уже умерло из-за тех двух лет, когда вы заставили меня работать над тем, что я сказала вам, мне не удастся сделать? А сколько ещё умрет из-за этой задержки? Как вы думаете, какой выбор сделали бы эти люди на вашем месте, в тот момент, а, Командир?       На лице мужчины промелькнуло что-то похожее на боль, а в груди Ангелы расцвело что-то похожее на стыд.       — Это было не по моему выбору.       Ангела отстраняется от этого чувства. Нет никакого выбора.       — Отнюдь. Вы можете держать это в секрете и позволить мне работать над тем, что, как мы оба знаем, точно спасёт миллионы. Или... вы можете потратить моё время на что-то, что, возможно, будет работать с малой долей эффективности через десять лет, и позволить этим миллионам умереть. Мёртвым выбор не даётся.       Тишина, затянувшаяся, тяжёлая и ожидающая, опускается на кабинет, и на этот раз Ангела позволяет ей накопиться. Моррисону от её слов становится не по себе – и она может сказать, что и ей тоже. Она старается не зацикливаться на этом, но этот вопрос постоянно крутится у неё в голове: сколько людей погибло и сколько ещё погибнет из-за её попустительства? Получилось бы у неё добиться большего с другим покровителем? Смогла бы она? Возможно. Но опять же, возможно, и нет.       Именно эта неуверенность позволяет ей оттолкнуть этот вопрос в сторону. Она не знает. Насколько ей известно, она могла бы получить в другом месте условия, которые компенсировали бы эти два дополнительных года в худшую сторону, причём в избытке.       Командир не имеет такого утешения. Его выбор был прост – дать ей спасать жизни, как она умеет, или нет.       На самом деле, ей трудно испытывать к нему жалость.       Наконец, мужчина зависает в изнеможении, и Ангела понимает, что победила. Его просто нужно ещё чуть-чуть доубедить. Не столько даже убедить его, сколько помочь ему убедить самого себя. Убедить в том, что это правильный путь. Что её вполне устраивает. Она может провести хоть целый день, говоря всё, что угодно, если это означает, что она сможет сохранить всё как было. Неделю, если понадобится. И, как только её утлый босс уснёт, она всё ещё будет там, готовая продолжить, как только он проснётся.       — Значит, всё? — спрашивает он некоторое время спустя, снова усаживаясь в своё кресло. — Больше никаких секретов?       — Больше никаких секретов.       По крайней мере, таких, которые ему нужно знать. Какая ему польза от того, если он узнает о дяде? Как бы ей ни было неприятно просить помощи у этого человека, он пока слишком полезен, чтобы вычёркивать его. Если судить по холодным, жёстким цифрам, то через неё он принесёт больше добра, чем зла. Когда-нибудь, но не сейчас. Решение проблемы дефицита, которое она носит в груди, тоже лучше не упоминать, как и все возможные подсистемы, связанные с этим. Хорошие люди делали и не такое, чтобы положить конец человеческим невзгодам. Нет. В этом вопросе её родители всё ещё правы. Некоторые вещи никто не должен знать.       С учётом всех обстоятельств, если говорить о дисциплинарных встречах, Ангела полагает, что её нынешняя встреча прошло довольно неплохо. Возможно, ей пришлось разгласить некоторые вещи, которые она предпочла бы оставить в тайне, чтобы сохранить работу своей мечты, но на данном этапе её исследований они представляют собой не более чем личные мелочи. Если всё всплывёт, её репутация как изобретателя может пострадать, это так, но в конце концов, какое это имеет значение, когда все козыри на её руках? Что вообще кто-то может сделать? Разыскать дядю, чтобы... что? Предложить ему финансирование? Это не сработает, во-первых, и, во-вторых, повлечёт за собой множество юридических проблем. Нет. В мире есть только один источник реальных, работоспособных проектов, и это она сама.       Принимая это во внимание, её безопасности тоже ничего не угрожает с тем, что она раскрыла. Из людей, знающих истинную ценность дядиной технологии, двое это её родители, а двое оставшихся изначально ответственны за её создание. Она могла бы предвидеть, что кто-то готов вырезать ей сердце за обещание положить конец дефициту или даже просто из жадности, но ради медицинского применения? Это было бы не иначе как контрпродуктивно. Она уже работает над внедрением этой технологии в мир, и если кто-то захочет украсть разработки, он, предположительно, просто украдёт их. Или просто купят один из её УПМНов, или украдут один из её прототипов. К кому они вообще могут принести фабрикторы для обратной разработки в случае смерти главного эксперта по нанотехнологиям? Её коллегам? Всё, что они знают, они узнали от неё.       Поэтому Ангела входит в свой кабинет с каким-то приподнятым настроением, и её настроение тут же подвергается испытанию.       — У меня есть вопрос, доктор Циглер, — раздаётся голос Афины из динамика, вмонтированного в стену, и Ангела только и может, что сдержать стон, надеясь, что Командир, в этом единственном отношении, не настолько принципиален, чтобы устраивать слежку прямо из своего кабинете.       — Задавай, Афина.       — Будет ли правильно предположить, что переливание нанитов, которое вы использовали для спасения жизни Гэндзи Шимады в качестве головы, состояло из штамма вашего дяди, а не вашего собственного?       Ангеле требуется секунда, чтобы так внезапно переключиться с одного направления на другое, но даже это не помогает ей избавиться от замешательства.       — Эмм... да, так и есть...?       — Значит, вы не рисковали своим здоровьем, экспериментируя со своей технологией на собственном теле?       Ах.       — Нет. Нет, это я придумала на ходу, чтобы объяснить, почему у меня в крови циркулируют наниты. Я... извиняюсь за эту ложь, — добавляет она.       — Принято. Я рада. Похоже, дисциплинарное взыскание всё-таки не потребуется.       Дисципл–...       — Что, ещё раз?       — Я планировала отказаться от работы с вами в течение трёх месяцев за то, что вы нарушили данное мне обещание относительно экспериментов над собой. Цель была, цитирую: "Преподать вам урок". В этом больше нет необходимости.       Необходимости? Цитата? Чья цитата?       — Ты можешь это сделать? Отказаться от работы? — вот вопрос, который сразу же возникает у неё на устах.       — Разумеется, нет, — довольно отвечает искин. — Однако, пока в мои обязанности входят более приоритетные задачи, у меня есть свобода выбора порядка их решения, а также количества вычислительной мощности, которая должна быть им выделена. Вам пришлось бы напрямую требовать моего участия, как руководитель в вашей исследовательской команде, чего вы бы не сделали.       Это так резко, то, как всё её нутро падает в пятки при этих словах, когда Ангела понимает, что они вполне могут быть правдивы. Мысль о том, чтобы заставить Афину выполнять работу, которая всегда принималась ею свободно и с радостью, вызывает что-то неприятное в глубине неё. Хотя юридически это никогда не было оформлено как таковое, их отношения всегда были партнёрскими, с тех пор как они впервые познакомились. Требовать, а не просить – то, на что она имеет полное право – было бы похоже на предательство.       Что является просто нелепым. Закрывая глаза на то, что Афина искусственный интеллект (причём продвинутый), Ангела также технически является её начальником. Будь это любой другой исследователь из её команды, Ангела знает с уверенностью, рождённой практикой, что она не будет испытывать никаких противоречивых чувств, приказыв им выполнять свою работу. Собственно говоря, этого бы от неё и ждали. Но тот факт, что Афина искусственный интеллект, нельзя игнорировать. В отличие от людей, она не может ей отказать. Или почувствовать обиду, как это сделал бы человек, если бы его заставили сделать что-то против его воли, или даже вообще быть способным на такие негативные эмоции. Она не только не будет задета таким требованием, но и не сможет быть задета им в принципе.       И всё же, вот она, Ангела, чувствует себя плохо от таких мыслей.       — Я причинила беспокойство? — спрашивает ИИ с ощутимой тревогой, напоминая Ангеле о необходимости взять себя в руки.       — Нет, — и снова, без заминки. — Нет. Прости. Я просто не знаю, впечатляться или волноваться.       — Могу ли я вместо этого предложить ценить мои усилия по поддержанию твоего здоровья?       Часть тяжести в её животе отдаётся вместе со смехом, проскальзывающим с её уст.       — Знаешь, наверное, так это звучит даже лучше.