Слуга науки

– Вызывали, Юрий Иванович? – А, Василий Петрович. Здравствуйте. Проходите. Василь не ожидал, что его встретят, как дорогого гостя – предложат сесть на стул с подлокотниками и даже чаю. Дороже в этих стенах его не встречали. На какой-то миг показалось, что Чуйко начнет его вербовать – уж больно доброжелательно он выглядел для человека, говорящего с прокаженным. – Известно ли вам, зачем я вас вызвал? – Смутно, Юрий Иванович. Слухи ходят, но… – Какой советский человек будет верить слухам, – Чуйко улыбнулся, очень довольный ответом. Василь сидел собранно, с прямой спиной, не решаясь воспользоваться подлокотниками по прямому назначению. Как и чаем, и даже столешницей длинного ректорского стола. – Ваша правда, – коротко ответил он. Об этом он спорить не стал, слухи он не поддерживал и не любил. – Я рад, что вы со мной согласны. Надеюсь, и в остальном мы с вами тоже сегодня согласимся. Василь слабо улыбнулся. Он не знал, с чем ему придется соглашаться, но репутация Юрия Ивановича наводила на мысль, что парад единодушия загнется после второй реплики. – Я изучил вашу биографию, Василий Петрович, – начал Чуйко и взял верхнюю папку из стопки, лежащей на столе. – Лично. Знаете, не доверяю в этом вопросе официальным бумагам. Человеческий фактор, если понимаете, о чем я. Про фактор Василь не понимал, а вот про «личное изучение» очень даже. Это значило, что в досье Чуйко есть много неуставной информации, например, сплетни и слухи, которые они минуту назад хором осудили. – У вас много прошлых заслуг, – заговорил Чуйко, и Василь едва не поперхнулся. Заслуг у него и впрямь было много, вот только последние относились к эре активного освоения космоса. – Вы были старостой, круглым отличником, настоящим комсомольцем, а потом… в вашей жизни что-то случилось. Как так вышло, не расскажете? «Я узнал, что советская власть, в которую я верил, истребляла мой народ», – проглотил Василь несказанную фразу, но вслух повторил уже заученную за долгие годы стыдливую исповедь: – Ну… так жизнь сложилась. Вы ведь наверняка знаете, что я… – Выпиваете? – Перебил его Чуйко. – Мы все выпиваем. Я вот, например, очень люблю водочку, да после баньки. Красота ведь, правда, Василий Петрович? Голобородько молчал, и делал это, вероятно, с таким кислым лицом, что Юрий Иванович не стал ждать ответа. – Вы, говорят, выпиваете больше других. Только это все слухи, а я, как советский человек, слухам не верю. Я верю собственным глазам. И вы, уж простите, на запойного никак не похожи. Василь замер. Если Чуйко решил копать так глубоко, то с него станется выгнать с волчьим билетом. За долгие годы, что он носил жалкую личину тихого пьяницы, Василю и в голову не приходило, что у кого-то хватит фантазии оценить его внешний вид, и самозабвенно следил за здоровьем. И вот нашелся на него человек с глазами, напрямую подключенными к мозгу. – Выглядите вы хорошо, держитесь прямо, руки не трясутся. Да и кожа у вас в хорошем состоянии. Я бы сказал, выглядите здоровее многих. Это генетика у вас такая, Василий Петрович? Или все-таки слухи о ваших пороках неточны? – Не могу сказать, Юрий Иванович, – четко, почти по-военному отозвался Василь. – Я не собираю слухи. – И правильно. Так вот, вы, Василий Петрович, выглядите сильно моложе своих лет. И пусть скромность не позволяет вам этим козырять, но я наметанным взглядом вижу, что вы человек тренированный, и под костюмом прячете не слабое тельце кабинетного интеллигента, а сильные натренированные мышцы. Сдается мне, вы спортсмен, а не пьяница. Я прав? От такой детальной инвентаризации Василю стало не по себе. С тех пор, как они расплевались с Ольгой, тело он демонстрировал только врачу на осмотре. Даже дома всегда надевал штаны и хотя бы майку – все-таки, там мама и племянница, перед ними неудобно. О том, что он прячет под костюмом, в стенах университета думать у него не возникало ни малейшего повода. А теперь вдруг раз – и в кабинете ректора ему задают такой провокационный вопрос. Дедушка Ленин дорогой, хоть бы не покраснеть. – Я стараюсь вести здоровый образ жизни, – пробормотал Василь, доламывая остатки своего чудесного убежища. – Но не считаю нужным этим кичиться. Советский человек… – … не должен ставить себя выше других, все верно говорите. – Чуйко снова лучился довольством, но теперь уже не таким радушным. Видать, готовился перейти к самой сути. – Я полностью разделяю ваш подход. Сам стараюсь следить за собой, курить десять лет как бросил, спорт люблю… вы когда-нибудь играли в большой теннис? Василь оторопел от такого вопроса и замотал головой. – Отличный способ держать форму. Кто-то скажет, что буржуазный, но я считаю, что советскому человеку нужны быстрая реакция, быстрые ноги и сильные руки. А теннис это прекрасно тренирует. Хотите попробовать, Василий Петрович? – Ну, если вы советуете… – пробормотал Василь, хотя не мог представить, какая ирония судьбы сможет завести его на корт. – Отлично! – Юрий Иванович как-то чрезмерно обрадовался и даже наигранно хлопнул в ладоши. – Тогда приглашаю вас научиться! В это воскресенье! – Воскресенье?.. – Переспросил Василь растерянно. – Боюсь, я вас не понимаю, Юрий Иванович. – Что ж тут не понять. За городом есть превосходный корт, туда даже, говорят, ходит электричка. Впрочем, я буду на автомобиле, мог бы вас… – Не надо! – Выпалил Василь раньше, чем тот успел договорить, не уточнив, что именно не надо. Чуйко поймал его в ловушку своим безальтернативным выбором, поэтому из двух зол пришлось выбирать меньшее. – Я на электричке доберусь. – Мне нравится ваша сговорчивость, Василий Петрович. Вот вам адресок. Насчет организационных моментов не волнуйтесь – корт на территории спортивной базы, я для наших работников выхлопотал, все за государственный счет. Не для всех подряд, конечно, но я счел разумным, чтобы привилегиями пользовались те, кому они нужны. Каждому, так сказать, по потребностям. Приближаем коммунизм всеми силами, верно? Василь кивнул, не уверенный, что, будь корт даже золотым и находись в Магадане, он бы нашел в себе силы отказать. В его положении вообще следовало соглашаться на все, что угодно, лишь бы не вылететь с треском. – Вот и славно. Я рад, что мы договорились. Чуйко поднялся с места и протянул Василю руку, но тот еще секунд десять сидел, не понимая, чего от него хотят. Он полагал, что это только прелюдия к чему-то более судьбоносному, вроде испытательного срока или сговора о стукачестве. Но Чуйко, казалось, был абсолютно доволен их разговором и не собирался его затягивать, поэтому Василь ответил на рукопожатие, вежливо попрощался и вышел, нет, вытек из кабинета. На кафедре его ждали восемь пар ушей и глаз, уверенные в том, что на одного Василя в их коллективе станет меньше. Он молча вошел и сел за стоящий в центре овальный стол – как и полагалось парии, собственного стола у него не было, – и раскрыл книгу. Только тогда за спиной зашелестело, и лаборантка осторожно поинтересовалась: – Ну что? Как разговор? – Все хорошо, – коротко бросил Василь, совершенно не желая обсуждать произошедшее. Да и что он скажет? Ректор позвал его играть в теннис за казенный счет? Ага, и еще предложил слетать на Луну, к лунатикам. – Чего хотел-то? – Не сдержался один из аксакалов, бородатый Матвеич. Самый, между прочим, большой сплетник, громче всех сожалевший о судьбе беспутного пьянчужки Василька каждый раз, как сам крепко закладывал за воротник. – Познакомиться, – Василь пожал плечами. Он и сам не понимал, что хотел от него Юрий Иванович. Он был простым преподавателем, без статуса, без связей, ну разве что мама-невролог… да у Чуйко должно быть этих неврологов, да не киевских, столичных, полные карманы распиханы. Вербовали всегда, как представлялось, сходу, если ты простой человек, а не ходили вокруг да около, окучивая, как любовницу. Мысли о том, что Чуйко просто не с кем топтать корт, Василь не допускал – вот уж с кем, а с ректором-то точно дружить хотели все, от проректора до уборщицы. Оставалось предполагать лишь одно – Чуйко не хотел прослыть тираном, поэтому взял за труд сблизиться с каждым, кого подозревал за ненадежный элемент, чтобы воочию убедиться в ненадежности. А там, видимо, совсем в диссиденты запишет, и поминай, как звали. Василь рассудил, что в воскресенье его ждет нешуточное испытание, и был почти уверен, что испытание он не пройдет. Ну, хоть напоследок узнает, что это за штука такая – большой теннис.