Слуга науки

Утро воскресенья пришло к Василю как Красная армия в Польшу – вроде бы ждал он этого и боялся, а все равно застало врасплох. Полночи его мучил жёсткий и сладкий сон, один из тех, что периодически приходили от излишнего нервного напряжения, и от которых просыпаешься весь в поту, не зная, куда деть стыдный откровенный стояк. Сны начались через год после развода, будто Ольга одна оберегала Василя от его порочной, жуткой сути. Снились ему не прекрасногрудые нимфы, а суровые, крепкие мужские руки, которые кидали его на матрас, сгибали пополам и шлепали по выставленному заду. Думать об этом наутро было страшно, а трогать себя – тем паче; за дверью с хлипким шпингалетом с самого утра начинали топать домашние, то и дело выкликая заспавшегося Василька. Причуды тела Василь пытался побороть интенсивной утренней зарядкой, и лишь после тридцати отжиманий и прочей акробатики натягивал штаны и волочился в душ. В редкие воскресные утра, когда Наташка – в гостях с ночевой или в лагере, Светка пропадает на зализнице, а родителей добрые кумовья пригласят на дачу, Василь позволял себе лишнего. Заворожённый тишиной, он тянулся рукой к трусам, накрывал член ладонью, сжимал, будто непонятно у кого выпрашивая разрешения, и, прикрыв глаза, бросался в омут. Омут обнимал его крепкими руками и вжимал лицом в подушку, как строптивую комсомолку, слишком долго лелеявшую свою невинность. Этим утром позор не состоялся – все домашние были в сборе и чем-то кипели на кухне. Громче всех говорило радио. Под певучие звуки советского быта Василь выбрался из своей норы. Наскоро проглотив бутерброд с колбасой мышиного цвета (а может, и происхождения), он покидал в бедный преподавательский портфельчик спортивные вещи и выкрался из квартиры, пока никому из семьи не пришло в голову уточнить, чем он собирался заняться в этот погожий выходной. В навигации Юрий Иванович был дотошен. На обрывке листочка, сунутом Василю, был нарисован подробный план, как добраться до корта от станции, но нужды в нем не было. Массивный белый саркофаг спортивного комплекса был виден еще с платформы, призывно сияя меж деревьями. Он выглядел новым и лощеным, и в скрипе красивой белой двери Василю услышалось «пошел вон», настолько он чувствовал себя неподходящим местному великолепию. За стойкой регистрации оказалась учтивая девушка, которая и виду не подала, что таким, как Василь, тут не рады. А по волшебному «я к Чуйко» и вовсе приосанилась, подобралась. Если бы улыбка, как получка, исчислялась в минимальных окладах, девушкиной приветливости хватило бы на трехлетний заработок директора завода. Выдав скромному посетителю учётную карточку, она показала, где можно переодеться и где встретиться с товарищем. Раздевалка была роскошной: тут тебе и ящики с ключом, и душ в отдельной комнате, и не какая-нибудь арматура с перегородками, лишающая даже намека на приватность, а полноценная кабинка, отделенная от внешнего мира белой навесной дверцей. Было сложно поверить, что их университету и впрямь полагались такие богатства. Торопливо натянув шорты, Василь поспешил убраться оттуда как можно скорее, боясь, что учтивая девица осознает свою ошибку и, прибежав гнать его в шею, застанет со спущенными штанами. Чуйко уже был на корте и вовсю разминался. Он был одет как настоящий теннисист, даже пижонская махровая полоска белела на лбу. – Василий Петрович, физкульт-привет! – Радостно закричал он, завидев Василя, и распахнул руки, будто для объятий. Но обнимать не стал, а протянул руку, и когда Василь заглотил наживку, похлопал его по плечу. – Доброго дня, Юрий Иванович. Благодарю, что позвали. Место и впрямь чудесное. – Вот видите, и так бездарно простаивает… не любят педагогические кадры спорт, не любят! А вы сразу видно, серьезный человек, держите свой здоровый дух в здоровом теле. Он прищурился как-то недобро. Василь ощутил себя куриной тушкой на деревенском базаре, так придирчиво его разглядывали. – Вижу, что ни капли не ошибся, выглядите и впрямь атлетом! Я тут в ваше отсутствие позволил себе легкую разминку, вам тоже советую – не хватало еще с непривычки мышцы надорвать. Повторяйте за мной, – Чуйко энергично замахал руками. Василь послушался, и жить стало как-то проще. Тяжелый ком ужаса в груди в миг рассосался, захотелось бегать и улыбаться, и даже поговорить о чем-нибудь бытовом. – А долго вы занимаетесь, Юрий Иванович? – Теннисом-то? Не говорите никому, подхватил привычку за бугром. Я, знаете ли, читал в Штатах лекции о советской экономической системе, так вот там все преподаватели – заядлые спортсмены. Капиталистам это, конечно, влетает в копеечку, им государство такие блага не обеспечивает, – он остановился на секунду и обвел рукой окружающую действительность. Вот жук, подумал Василь, даже хваля американцев, умудряется чествовать советскую власть. – Но они знают, что сам собой не займешься – потом разоришься на медицине. И вот тут уже начал. А вы, Василий Петрович, что для здоровья делаете? Василь на секунду стушевался, вспоминая, с чего обычно начинался его утренний марафон, но честно ответил: – Всего понемногу, Юрий Иванович. По утрам – зарядка, когда погода позволяет – езжу на велосипеде, летом плаваю, зимой на лыжах хожу. И бегаю по вечерам, если дождя нет. Или снега. – Вот как? И даже зимой бегаете? – Стараюсь. После стольких лет уже организм требует. – Да, к желаниям организма надо прислушиваться, – серьезно сказал Чуйко, замерев на месте. Удивительный у него был талант – каждая вторая фраза отдавала двусмысленностью. Или Василю так казалось, потому что носимые в голове секреты отчаянно пытались найти друзей за пределами черепной коробки. – Давайте уже к делу, достаточно разогрелись, – Юрий Иванович сунул ему ракетку и взял свою, пару раз азартно распружинил теннисный мячик о траву. – Играли когда-нибудь, или это у вас впервые? – Ни разу не пробовал. – Значит, я вас научу. Вставайте напротив борта, вот так, полубоком, одну ногу чуть вперед… да как вы стоите! – Он бросился поправлять стойку, аккуратно схватил Василя за локти и прижался почти всем телом, чтобы подпихнуть его ногу коленом. Василь вздрогнул и на миг обмяк, будто готовый рухнуть в гостеприимные объятия, но вовремя опомнился и повиновался, принимая верное положение. Разгоряченное разминкой дыхание Юрия Ивановича било в затылок, и Василь сосредоточил все усилия на крошечной шляпке недокрашенного гвоздя, выпиравшего из доски, чтобы не думать о том, как интимно и близко сейчас к нему прижимается ректор. – Василий Петрович, слышите меня? Носок разверните, – велел Чуйко, и Василь спохватился, выворачивая стопу, как велено. Юрий Иванович, довольный своим пигмалионовым трудом, отошел в сторонку и окинул позу тренерским взглядом. – Вот так хорошо. А теперь смотрите, берете ракетку… у вас же рабочая рука правая, я не ошибся? Берете ракетку… и… вот так замахиваетесь. Повторите пока без мяча. Василь сосредоточенно повторил, сначала без мяча, потом мяч ему все же доверили. Первые раз восемь он пропустил удар от борта, и пришлось бежать за мячиком, но потом спортивная злость взяла верх, и дело пошло на лад. Вскоре он уже вполне сносно сражался с бортом – вблизи и вдали, а Юрий Иванович смотрел на него гордым отеческим взглядом и подначивал разными междометиями. – Превосходно, Василий Петрович! Первый раз вижу, чтобы так на лету схватывали! А вы быстро всему учитесь, верно? – Ну, что вы, – Василь скромно улыбнулся. Всему, да не всему, но раз так настойчиво показывают – нельзя перед ректором позориться. Чуйко радовался, как мальчишка, и покровительственно заключил, что его подопытный уже достаточно созрел, чтобы сыграть первую взрослую партию. – Вы не бойтесь, я вас по первости сильно гонять не буду. Но уж и самому хочется… подвигаться, – для иллюстрации своих слов он поводил плечами и пару раз взмахнул ракеткой из стороны в сторону. – Идите на ту сторону поля и встаньте правильно. Я подаю. С Чуйко получилось, как с бортом – первые несколько подач Василь безбожно втопил, но потом собрался и дело пошло резвее. Вскоре они уже вовсю носились, пуляя мячом друг в друга, и Юрий Иванович разыгрался, пуская все более сложные и подкрученные удары. Последний мяч взлетел свечкой. Василь изо всех сил рванулся вверх, ничтожные сантиметры не дотянувшись до цели. Одновременно с этим он испустил позорный вопль, совсем для него чуждый, и понял, что это его, только грохнувшись всем телом в песок. Он тут же приподнялся и осел на колени, откидывая со лба налипшие пряди. Чуйко уже семенил к нему, размахивая ракеткой. – Вы в порядке, Василий Петрович? Василь отряхнул горевшие ладони, выставил вперед одну коленку, изучил на предмет ссадин. Юрий Иванович присел рядом, присоединяясь к инспекции, и беспардонно схватился пальцами за косточку, будто без свидетелей все возможные ранения могли уползти в носок и затихариться. Убедившись, что поверженный воспитанник на три четверти цел, он усадил Василя на землю, прямо на задницу, и осмотрел вторую коленку. Василь сидел покорно и ошалело, пока Чуйко наседкой крутился вокруг него. – Да в порядке я, Юрьиваныч… – пробормотал он смущенно. Уже лет тридцать никто с таким трепетом не нянчил его коленки. – Ну, потрепало вас, конечно, но шрамы мужчину только украшают, – заключил Чуйко, выпрямляясь. – Да ну вас, какие шрамы, – фыркнул Василь, совершенно забыв о статусах. – Зеленкой намажу и завтра уже забудется. – Пф, зеленкой! Вам что, пять лет? Жутко же смотрится эта зеленка. – А перед кем мне красоваться? – Огрызнулся Василь, вставая. – Ну, не знаю. Вдруг есть у вас дама сердца, вы брюки перед ней снимаете, а там – зеленые коленки, как у подростка. – Как ни в чем не бывало изрек Юрий Иванович. Звучало это панибратски, а учитывая, насколько он в социальном плане над Василем возвышался – даже как-то насмешливо. – Нет у меня никакой дамы сердца, что вы городите, – обозлился Голобородько. – Ни перед кем я брюки снимать не собираюсь. И вообще, это не ваше дело, – бросил он прежде, чем сообразил прикусить язык. Чуйко, конечно, хам беспардонный, но во власти этого хама было его уволить, дай только повод. – Простите, Василий Петрович, – неожиданно извинился Чуйко. – Что-то меня раззадорил весь этот спорт. Пойдемте, что ли, водички выпьем, а то болтаемся тут на жаре, недолго и солнечный удар схватить. Василь благодарно поплелся следом. Чуйко оставил его в раздевалке, удалившись за водой, и за это снова ему было спасибо – как-то не хотелось при нем еще и трусами сверкать. Соблазн быстрее переодеться был велик, но после великой потогонной партии потемневшая футболка гадко липла к телу, и Василь решил воспользоваться душем – зря тут, что ли, поставили это великолепие. Забравшись в кабинку, он предусмотрительно забился в угол, поворачивая краны, но вода сразу полилась идеальная, теплая, и Василь вступил под благословенный поток. Мягкие ручейки поплыли по натруженным мышцам, смывая усталость и позор. Разомлев от душа, Василь не услышал, как Чуйко вернулся в раздевалку и заскрипел дверцей. – Василий Петрович, я вам полотенце принес! – Его крик разлетелся по комнате, глухо долетая сквозь шум воды. Все блаженство разом закончилось, когда Василь понял, что его и заветное полотенце разделяет несколько метров неосвоенного пространства. – Виноват, Юрий Иванович! – Выкрикнул он в ответ. – А не могли бы вы… Но полотенце уже шлепнулось на верхний край дверцы, и в соседней кабинке хлопнуло – занято. Василь выключил воду и затянул полотенце к себе, старательно обтер тело и осторожно вылез, промокая волосы, пользуясь моментом, пока его никто не видит. Моментом, когда он думал, что его никто не видит. Вместо ожидаемого уединения он нос к носу столкнулся с Юрием Ивановичем, все еще одетым в спортивное, с полотенцем наперевес – а в другом углу ринга стоял он, голый Голобородько, по-древнегречески прикрытый лишь свисающей из поднятой руки драпировкой. Раунд продолжался четыре секунды, пока утомленный мозг Василя с бюрократической скоростью обрабатывал реальность. Все четыре секунды Юрий Иванович молча смотрел на него, и смотрел куда эффективнее – сначала удивленно, потом заинтересованно, а потом и вовсе пристально, будто оценивал с ног до головы. – Извините, бога ради… – пробормотал Василь и выскочил из душевой, на ходу обматываясь полотенцем. Чуйко ничего не сказал и скрылся в душе, пока Василь дрожащими руками натягивал одежду. Трусы он тоже забыл в кабинке, поэтому пришлось вернуться. Все это время Юрий Иванович лил воду и мурлыкал что-то мелодичное. За предложенным лимонадом Василь не знал, куда деть глаза, и Чуйко пришлось имитировать светскую беседу, чтобы хоть как-то спасти положение. – Вы бросьте это, Василий Петрович, – наконец не выдержал он. – Ну чего стесняться? Вы мужчина, я мужчина. Или вы никогда в пионерский лагерь не ездили? – Ездил. – Или в армии не служили? – Служил. – Ну так и бросьте эти свои буржуазные замашки! – Юрий Иванович красноречиво махнул рукой, задавая траекторию. – Если вы боитесь, что я это расценю за неуважение, так перестаньте и успокойтесь. И вообще, вы сегодня отлично держались. – Спасибо. – Как вы смотрите на то, чтобы я, так сказать, в качестве компенсации за потрепанный экстерьер, довез вас до Киева? – Да бросьте, не стоит, – Василь не понимал, чего Чуйко так с ним носится. – Боюсь, буду вынужден настаивать. Ваше общество сегодня было приятным, хотелось бы распространить мое приглашение еще на несколько игр. Асечка! – Он подозвал к себе дежурную девушку. – Выпишите Василию Петровичу, пожалуйста, еще пять визитов. В октябре, думаю, будет еще сносная погода. Вы ведь не против? – Скорее для проформы уточнил он, и у Василя снова не было шансов отказаться. Он кивнул. – Вот и отлично. Поиграем с вами до середины осени, а там и видно будет. Он не уточнил, что именно будет видно, но Василю в его речи почудилась очередная угроза. Впрочем, он и так за сегодняшний день показал Чуйко больше, чем следовало.