Слуга науки

Звонок Василя разбудил в Юре какое-то давнее, забытое чувство. Вспомнилось, как он, ещё совсем мальчишкой – ну куда там, двадцать один ему было, двадцать два ли – провожал Иру до подъезда на Саксаганского, смотрел, как ее летящая юбка последний раз мелькает перед тем, как хлопнет тяжелая входная дверь, и стоял еще минут пять, шесть. Ему все казалось – сейчас она вернётся, будто забыла что-нибудь, и чмокнет его на прощание в щеку, а он подхватит ее за талию и поцелует по-взрослому, долго и чувственно, назло сварливым бабкам у подъезда. Но Ира не возвращалась, но ему было невдомек, что она пулей взлетает на свой третий этаж и смотрит на него через лестничное окошко, затаившись у рамы. Он не знал, пока она сама не рассказала; и добавила тогда «Так хорошо, что ты меня не забываешь». На смену приятным воспоминаниям отчего-то пришло смятение. Все было каким-то странным и неуютным, будто не по размеру; Юра пытался работать, но в голову не лезли мысли. Все сводилось к Васильку – как он там, чем занят, и почему-то хотелось позвонить, услышать его голос и убедиться, что с мальчишкой все хорошо. Юра гнал от себя дурные мысли, но к вечеру не выдержал. Решительно отодвинув свои книги, он поднялся к телефону – и ровно в этот момент он зазвонил. В два шага он оказался у трубки, и, будто зная, кто это, выдохнул тихо: – Вася?.. – Юрий Иванович… – раздалось оттуда, и Юра узнал голос – и без того вечно будто пропитанный слезами голос Марии Стефановны сейчас дрожал от настоящих рыданий. – Случилось… с Васенькой… Выслушав ее, Юра тут же кинулся к Голобородькам. Думал – утешить, но на самом деле он до последнего надеялся, что это будет шуткой, ошибкой, что Мария Стефановна все напутала, а на самом деле ничего не произошло… но оказавшись в доме, увидев их бледные, отяжелевшие лица, он понял, что все взаправду. Маму усадили в кресло, Наталька отпаивала ее каплями, поэтому историю целиком Юра выслушал от Светки – та в выражениях не стеснялась и костерила советскую милицию на чем свет стоит, но суть передала точно. – Савицкий, значит… – пробормотал Юра, покусывая нижнюю губу. Думалось плохо, но думать было нужно. Голобородьки, конечно, за своих стояли горой, но их таких к делу пристраивать было нельзя – напортачат ещё пуще и сами подведутся под монастырь. – Он самый. Вы его знаете? – Встрепенулась Светка. – Не уверен… – пробормотал Юра. Ему казалось, что в его переписке с органами такая фамилия встречалась, но врать не хотел – может быть, ему задним умом привиделось, потому что хотелось, чтобы все было проще. Он поднялся с места и принялся шагать взад-вперёд. Не то чтобы так лучше думалось, но сидеть на месте было невмоготу. – Может, хватит мельтешить? – Вскинулся Голобородько-старший из своего кресла. – Может, надо что-то делать? – Папа! – Зашипела на него Светка, но Юра отмолчался – была в словах Петра Васильевича правда, вот только что делать, он не знал. Можно было пойти к начальству, оттуда – к ещё высшему начальству… поднять картотеку всех студентов и выяснить, нет ли среди родителей кого полезного… но если бы сейчас на него не смотрели все четверо Голобородек, несчастные и враз будто осиротевшие, он бы просто сел на пол и закрыл голову руками. Не привык он к такому, не думал раньше, что беспокоиться о таком придётся. А тут – получите; стоило лишь ему замечтаться, стоило подумать, что он разом получил все и сразу, как немедля вываливается какой-то маленький, но главный винтик, и все рушится к чертям. – Я его найду, – неизвестно зачем пообещал Юра. – Обязательно найду. – Уж постарайтесь, – фыркнул отец, и Светка снова на него шикнула, но в этот раз Юра терпеть не стал. – Знаете, что, Пётр Васильевич? Я-то постараюсь, – он подошёл ближе, нагнулся вперёд, уперевшись рукой в подлокотник, и зыркнул на Голобородьковского отца, как на врага народа. – Я все, весь чертов Киев перерою, чтобы его найти, а если надо – и всю Украину, и весь Союз. Вот только избавьте меня от своих приказов. И было что-то то ли в его тоне, то ли в резкости, с которой он атаковал, но обычно наглый Пётр Васильевич разом замолк и только кивнул. Юра ещё раз посмотрел на него – долго, пристально, – и только убедившись, что они друг друга поняли, отодвинулся. От отца Голобородько не пахло алкоголем – а это значило, что не просто он «понервничал», а правда переживает, и сына своего хочет вернуть. Не спросив разрешения, Юра прошёл в комнату Василя, как-то безошибочно угадав ее среди прочих. Он был в этой квартире всего единожды – на Новый год, и в комнату не заходил, а сейчас зашёл и понял, что принадлежать она могла только его мальчику. Стопки книг – на полках, на тумбе, на столе; поверх последних лежали две библиотечные, те самые, что Юра посоветовал ему напоследок, а ещё одна валялась раскрытой на середине поперёк аккуратно заправленной кровати. У окна притаился телескоп – древний, самодельный, слаженный из бинокля, кустарно прикрепленный к старенькому штативу – видно, ещё с мальчишеских времен; шторы были задернуты, будто Василь любому времени предпочитал сумерки. В углу стоял шкаф, и Юра непонятно зачем туда заглянул, но сразу понял, что его туда потянуло – среди чистеньких, ношеных рубашек мелькал его запах, запах Василя. Сердце от этого сжалось, не желая верить, что они увидятся ещё очень нескоро – если вообще когда-нибудь… Отбросив сантименты, Юра решительно закрыл дверцы – воспоминания сбивали его с толку, а толка в нем сейчас и без того было немного. Почти с болью оставив мысль на секунду прилечь на кровать – подушка, должно быть, насквозь пропиталась запахом его волос, – Юра принялся изучать сваленные на столе бумаги. Листки со студенческими контрольными он забрал себе, а вот новые наработки лишь просмотрел и трогать не стал – в них не было особой крамолы, а если придут – должны же хоть что-то найти, а то подозрительно. Просмотрев полки и подвигав книги, он убедился, что там нет никаких тайников и запрятанных записей. Добравшись до нижней полки, он отыскал коробку – и кучу бумаг в ней. Всмотревшись, Юра понял, что это были письма – старые, некоторые уже разменяли второй десяток, – и, зная, что времени прочесть их у него нет, забрал все с собой. – Есть в доме что запрещённое? – Спросил он первым делом, вернувшись в гостиную. – Переписка, дневники, валюта? – Упаси господи, – выдохнула Светка. – А это ещё зачем? – Могут прийти с обыском. Просто крупные суммы тоже лучше припрятать. – Это куда, например? – Фыркнул Пётр Васильевич. – Это, например, мне, – Юра не сдержался от язвительного тона. – Не бойтесь, не потрачу. Просто, знаете ли… все, что найдут, приписать могут. А припишут – изымут. Голобородько вздохнул и шумно поднялся, потащился куда-то вглубь квартиры. Юра последовал за ним, догадываясь, что с того станется что-то да оставить – себе на беду. Светка метнулась за ними. Петр Васильевич добрел до спальни и полез под кровать. Юре хотелось съязвить что-нибудь неуместное о хранении денег под матрасом, но он сдержался. Голобородько, не преуспев в раскопках, поднялся и натужно упёрся в изножье кровати, отталкивая ее куда-то в сторону. – Ну помогите, что ли, – проворчал он сквозь стиснутые зубы, и Юра тут же кинулся на подмогу. Вдвоём сдюжили, и Голобородько опустился на колени и принялся выстукивать кулаками по старому, давно не меняному паркету. Довоенному еще, должно быть, подумалось Юре. Выбрав, наконец, нужную доску, Пётр Васильевич подцепил ее пальцами и потянул – та поддалась, обнажив под собой тёмную дыру. Пошарив внутри, он вытащил на свет божий что-то завернутое в тряпочку и протянул Юре. Тот развернул и увидел две пачки купюр – пара, наверное, тысяч рублей. – Ого… – выпалила Светка. – А говорил – денег нет… – Что смотришь, доня? Сама-то… свою заначку неси! Юра усмехнулся – все-таки была у кого-то в семье деловая жилка. Светка тут же унеслась за деньгами, а Пётр Васильевич продолжал раскопки. Юре в руки перекочевал ещё один денежный свёрток, а следом за ним – суконный кисетик, в котором что-то звенело. – Бабкины драгоценности… если их заберут – Маруся не переживет… вы уж позаботьтесь о них, Юрий Иванович… Он порылся ещё, бормоча под нос: – Вроде бы все… ан, нет… а это что такое? Он вытащил из тайника пухлую книжицу, похожую на записную, и бегло пролистал. – Что-то я такого добра у нас не помню… – Можно взглянуть? – Попросил Юра, и, бережно уложив добро на кровать, забрал у Петра Васильевича находку. Внутри были толстые линованные страницы, исписанные убористым почерком – ещё пером, со взлетающими заходящими друг на другая петлями и кляксами, – и почти на каждой странице была дата. Всмотревшись, Юра понял, что ранние страницы были написаны ещё по-дореволюционному – с ерами и ятями, и даты начинались от, страшно подумать, шестнадцатого года… Книжка походила на личный дневник, но вот кому он принадлежал – Юра не знал, хотя догадывался. – Это я тоже заберу, – решил он. Подхватив деньги и драгоценности, он забрал у появившейся в дверях Светки ее вклад и попросил какую-нибудь сумку, чтобы все унести. Она всучила ему тряпичный баул из плащевки, и Юра все уместил туда, а книжицу бережно уложил сверху – уж больно ветхой она казалась, словно музейный артефакт, украденный каким-то вандалом из витрины. – Я это все спрячу, – обьявил он. – А вы соберите для Василя одежду, тапочки, белье, зубную щетку. Бритву тоже положите. Когда я его найду, ему это все понадобится. Семья кинулась выполнять, а он засобирался домой. И тут очнулась Мария Стефановна. Она услала обеспокоенную Натальку с каким-то поручением вслед за дедом и матерью, а сама подошла к Юре. – Вы ведь найдёте его, Юрий Иванович? – Найду, – решительно ответил тот, отчего-то ни капли не сомневаясь. Пока он руководил бригадой, уверенность пришла сама собой – не может, просто не может их Василёк пропасть бесследно. – Я вам верю, – Мария Стефановна грустно улыбнулась. – Я знаю, что кроме вас ему никто не сможет помочь. – Ну прекратите, – смутился Юра, чувствуя, что она вот-вот снова расплачется. – Все будет хорошо, я вам обещаю… – Я знаю… – перебила его Мария Стефановна. – Я знаю. И я знаю, что вы, как никто другой, хотите скорее его вернуть. Юра застыл, всматриваясь в ее измученное слезами лицо. Опухшие глаза блестели, и было в них что-то такое, будто бы… будто она… – Да, – твёрдо ответил он. – Да. Как никто другой. Она помедлила, а потом стремительно ухватилась за его руку обеими своими и прошептала: – Я только прошу вас, Юрочка, не сделайте ему ещё хуже… – Мария Стефановна… – также вполголоса отозвался Юра. – Я никогда не наврежу Василю. И я сделаю что угодно, чтобы его вытащить. Клянусь. – Я вас почти не знаю… – продолжала она, до боли сжимая его ладонь. – И я многого другого не знаю, но я вам верю. Спасибо вам… за все. Вернувшись домой, Юра принялся думать. Была суббота, и день в университете заканчивался рано, но в его власти было получить ключ от любого кабинета – если не делать это слишком подозрительно. Картотека была не тем местом, куда ректору следовало часто захаживать, и их сварливая ключница наверняка смекнёт, что дело нечисто, если он туда попросится… а вот уборщица, простоватая девчонка из села, наверняка подсобила бы ему своей запасной связкой. Собираясь в университет, он почти молился, чтобы она ещё не окончила работу – все-таки час был поздний, и делать ей в такое время там было нечего… Но девчонка, Аля, нашлась, причём совсем неожиданно – в его кабинете, куда он зашёл, чтобы усыпить бдительность на проходной: мол, забыл книги, а без них все воскресенье насмарку. Аля сидела в его кресле и что-то сосредоточенно мурлыкала себе под нос, снимала все по очереди телефонные трубки и с очень важным видом хмурилась, будто выслушивала важные новости. – Алечка… – вкрадчиво начал Юра, зная, что наверняка напугает девчонку своим внезапным появлением. Она и впрямь тут же вскочила, одернула на себе фартук и кинулась пристраивать впопыхах неверно уложенную трубку. – Юрьиваныч, бога ради, простите дуру, я просто… – Все в порядке, Алечка, – Юра старался выглядеть строго, чтобы не выдать, как его на самом деле обрадовало ее присутствие. – Алечка, даже хорошо, что вы тут очутились… есть у меня к вам одно дело. – Какое? – Тут же насупилась Аля. Она была деревенской девчонкой строгих правил и наверняка вообразила что-то недоброе. – У вас же есть ключик от картотеки? Той, где дела студентов хранятся… мне туда по делу бы… – Ключик… – Аля замерла и будто на секунду перестала дышать, соображая, с насколько страшным предложением к ней обращаются. Но едва поняла, тут же улыбнулась, совсем по-детски, с ямочками, и всплеснула руками. – Конечно, конечно! Она тут же бросилась к висевшей на поясе тяжеленной связке и принялась выискивать требуемое. Субботними вечерами Аля единолично отвечала за все огромное здание главного корпуса, и поэтому таскала на себе целую груду металлолома – поистине стахановский труд. – Вот, держите, – она протянула Юре ключ. – А вы точно на меня не сердитесь? – Точно, – улыбнулся Юра, и рассеянный, боязливый тон Алечки заставил его спросить. – А вы что же, хотите однажды стать ректором? – Ой, Юрьиваныч, – Аля зарделась и махнула рукой. – Куда мне… но вот закончу вечерку, поступлю в институт, выучусь, и непременно стану серьёзным человеком! – А на кого вы хотите учиться? – Ну… не знаю. Наверное, на экономиста. Экономисты же – полезные люди на предприятии… Юра невольно улыбнулся. Алечка с ее детской наивностью, розовощекая, с перекинутой через плечо толстой косой, совсем не походила на своих сверстниц – скорее на какую-нибудь героиню задорных довоенных фильмов, где все радостно строили коммунизм, будто не зная, что за ужасы творятся за декорациями, намалеванными на картонке. Он и не думал, что такие ещё остались, а тут – на тебе, такой реликт да посреди его кабинета. – Алечка, тогда давай договоримся – ты забудь, что я здесь сегодня был. Никому-никому. А я уж постараюсь, чтобы ты как следует подготовилась и непременно прошла на экономический. – Правда? – Аля расцвела. – А разве ж это по-честному… Юра снова улыбнулся. Вот уж судьба у него в последнее время – все сплошь честные да неподкупные попадаются. – Так я ж не без экзаменов предлагаю. В политэкономии дураки не нужны. Найду тебе самого толкового аспиранта, чтобы с тобой позанимался, будет ему практика и тебе польза. А может, ещё и красивый попадётся… – Ой… – Аля совсем раскраснелась – не стоило, видимо, красоту аспиранта упоминать. Но у Юры словно какое-то наваждение случилось – хотелось сделать добро какому-нибудь невинному существу, вроде их Али, чтобы это добро непременно к нему вернулось. Глупо и наивно, словно какое-то ведовство – а все равно казалось, что помощь эта ему окупится. – Только слышишь – никому! – Никому-никому, Юрьиваныч! – Повторила Алечка. – Спасибо вам за все, ой спасибо… Она смиренно дождалась, пока Юра закончит все дела в картотеке, забрала у него ключ, деловито повесила на связку – специально ведь выискала то же место, откуда сняла – и только тогда попрощалась. Глядя на это, Юра подумал, что из Алечки может выйти очень даже толковый экономист. Юра вышел из университета в двенадцатом часу – беспокоить нужных людей было уже поздно, но руки будто горели. Казалось, что каждая минута его бездействия утаскивает Василя в какую-то неведомую пучину, откуда живым его уже не выловить. Будить кого-то звонком с просьбой посодействовать было очень соблазнительно, вот только подействовало бы совсем наоборот – Юра бы сам послал любого просителя, если бы его беспокоили среди ночи. Но уснуть бы он не смог, не хотел даже стараться. Поэтому он набрал единственного человека, который в такой момент спать не мог – и мог быть очень полезным. – Юрочка? – Раздался из трубки певучий голосок Вики. На фоне шумела какая-то музыка, раздавались голоса – Юра вызвонил ее не сразу, а вначале набрал домой и узнал от ее зануды-снабженца, в каком ресторане она кутит этим вечером. – Ты чего звонишь, котик? Неужели соскучился? Сквозь ее ехидные, чуть пьяные нотки Юра будто видел, как она улыбается и кокетливо крутит локон пальцами – ну дива, право слово, да что там – никаких слов нет. В любой другой момент он подыграл бы, но сейчас это почти раздражало – вот она там, счастливая и свободная, а его мальчик заперт не понятно где, в непонятно каком состоянии. – Вика, у меня беда, – выпалил он, и ещё до того, как она ответила, понял – почувствовала. Услышала. Сквозь тысячу километров, ресторанный угар и шум, все поняла. – С Васей? – Коротко спросила она. – Да, – язык не поворачивался сказать, будто от слов все вещи из иллюзорных становились реальными, а до этого ещё можно было поторговаться. К тому же, Юра не знал, можно ли такое говорить по телефону – но не лететь же сейчас к ней, выискивая по кабакам, упуская драгоценное время. – Живой? – Вика, в отличие от него, не растерялась. – Надеюсь. – Давно случилось? – Сегодня вечером. – Где? – Дома. – А семья? – В порядке. – Кто – знаешь? Вика обладала чудесным даром вести беседу так, что было все понятно и запутанно одновременно, но Юра подозревал, что дело совсем не в ней – просто за долгие годы наперстничества, которое язык не поворачивался назвать браком, они спелись и срослись – не как любовники, а будто два беспризорника, что, переглядываясь, сразу понимают, чей карман надо обчистить. – Фамилию. – А по сути? – Нет. – Абзац… – выдохнула Вика. – Юр, а где он – тоже?.. – Нет. – Значит, так, мой котик. Я сейчас положу трубочку, а ты через двадцать минут мне снова сюда позвони. Хорошо? Только не раньше. – Как скажешь, – покорно бросил Юра. Двадцать минут показались ему вечностью, и тем тяжелее была каждая последующая, что все сложнее было отгонять мысли – целый кипучий рой, болезненный, приставучий. Юра забрался с ногами на кровать, хотя никогда себе такого не позволял – все звенело эхом старое материнское «Юра, куда в одежде!» – и прижал к лицу Василеву подушку. Вдохнув родной, знакомый запах, он вспомнил, как ещё вчера вечером Василь был тут – чувствительный, страстный, бесконечно замечательный, а теперь… что с ним происходит? Где его держат? Чем угрожают? Василь не станет подчиняться и сотрудничать – это-то и пугало. Но Василя, Юра знал, не купить угрозами и сказками, он всегда все насквозь видит и ложь чует… и это снова пугало, потому что эту ложь Юра знал: она такая, что не достаточно видеть, надо уметь лгать в ответ, обходить ее так, будто бы подчинился, а в последний момент выкручиваться из хватки… но этого-то Василь не умел. Не умел он лгать, органически был для этого не приспособлен. Словно не человек он, а с другой планеты его забросили. Через двадцать минут Вика надиктовала ему номер. – Чухонь, Андрей Валерьевич, – коротко представила она человека. Юра знал, о ком она – Чухонь приходился ей, кажется, дядей, во всяком случае, фамилия у них была общая. Он даже видел этого человека однажды – на собственной свадьбе, но тот был молчалив и ничем особым не запомнился. – Телефон домашний. Звони завтра после одиннадцати утра. Позвонишь, скажешь, кто ты – никаких имён не называй, скажи, что от кукули, он поймёт. – Кукули? – Если бы не напряжение, Юра бы рассмеялся. – Ну… – впервые он слышал в голосе Вики смущение. – Короче, Чуйко: скажешь, что тебе нужно найти одного человека в Киеве. Лишнего не говори. Дядя тебе скажет, куда обратиться и что делать. Понял? – Понял. Спасибо тебе, Викуля, огромное. – Должен будешь, – невесело хохотнула Вика. – И если про кукулю когда-нибудь от тебя услышу – сверну тебе все, что сворачивается. Ясно? – Ясно, мое золотце, – Юра готов был не то что забыть, он расцеловать ее был готов за помощь. – И, это… позвони, как все решится, – попросила она. – Хорошо. Спокойной ночи, Вика. – И тебе спокойной, котик. Не делай глупостей. – Так точно.