Выжившие

      Сидя за столом в своём доме Алвор сверлил племянника взглядом. Тот делал вид, что ничего не замечает, и спокойно доедал похлёбку. Не дождавшись ожидаемой реакции, дядя с долей раздражения задал свой вопрос вслух: — Зачем ты приволок его сюда? — А ты бы на моём месте поступил иначе? — спокойно поинтересовался Хадвар. — Он убил кучу твоих сослуживцев. Он защищает человека, из-за которого наш край разорван на части! — Я тоже убил немало Братьев Бури, — холодно отметил легионер, — А ты не ответил на мой вопрос. — Вечно он втягивает тебя в неприятности, а ты этого будто не замечаешь! — Я сам решил ему помочь. Он не просил меня об этом. — Нашёл кому помогать!       Хадвар не стал отвечать. Ему не нравился их разговор. Он догадывался, что дядя его не поймёт. Так и случилось. — Алвар, — вмешалась Сигрид, — Они же были друзьями. Хадвар просто очень милосердный мальчик. Не осуждай его за это. — Это милосердие когда-нибудь выйдет ему боком. Что скажут в штабе, если узнают? Ты же под трибунал пойдёшь! — Они не узнают, если никто им не расскажет, — солдат встал из-за стола, — И хватит об этом. Я принял решение, и, в случае чего, я понесу за него ответственность. — Будет очень жаль, если ты из-за него пострадаешь. — Сделаю всё, чтобы до этого не дошло.       Хадвар спустился вниз переодеться в гражданское. Форма, конечно, была его гордостью, но сейчас он не хотел светить ею лишний раз.       Остаток дня предстояло помогать дяде в кузне. Не то чтобы кто-то на этом настаивал, просто Хадвар сам не любил сидеть без дела. К тому-же с началом войны заказов у кузнецов стало очень много, и Алвару частенько приходилось работать допоздна. А маленькая Дорти, хоть и называла себя папиной помощницей, всё же была ещё слишком мала для серьёзных поручений. Так что работать было особо некому. Хотя и сам Хадвар сейчас со своей раненой рукой помогал даже не в половину так эффективно, как мог бы будучи здоровым. Чтобы не напрягать его лишний раз, Алвар поручил ему работу на точильном камне.       Закончив с заточкой тех пил и колунов, которые сам же и принёс, Хадвар решил пойти сразу вернуть их владелице, а заодно проведать Ралофа.       Светловолосый норд оказался там же, где его оставили, сидел за столом и чистил картошку. — Писарь, говоришь? — усмехнулся повстанец, как только увидел гостя, и продолжил ироничным тоном — На собственном коне и позади самого Генерала Туллия? Что сказать - верю.       Хадвар сел за стол напротив и стал выискивать глазами второй нож. Завладев оным тоже стал чистить овощи. — Твоя семья сожрала бы меня с потрохами, узнай они, что я из его охраны. — И то правда, — с пониманием кивнул Ралоф. — Как нога? — Болит, но ходить буду. Гердур сделала всё возможное, чтобы я поскорее шёл на поправку. — Может стоит показать тебя жрецам? — Очень понравилось меня на себе таскать? — посмеялся Ралоф, — Нет, не вижу смысла. И так заживёт. — Как знаешь. Возникла долгая пауза. В образовавшейся тишине отчетливо слышалось шуршащее срезание лезвием кожуры. — И всё же, зачем было мне помогать? — не выдержал Ралоф, отложив картофелину в сторону и впившись взглядом в собеседника, — Мы конечно общались в детстве, но в верности до гроба другу вроде не клялись, — усмехнулся он. — Я и сам до сих пор пытаюсь разобраться, — честно признался Хадвар, — Сначала, увидев тебя с Ульфриком, я был растерян. Сейчас, думая об этом, я понимаю, что ты не выбрал бы иную сторону, но тогда, я просто не ожидал встретить тебя рядом с ним. Потом по пути в Хелген, я даже почти тебя ненавидел. Ты казался мне полным идиотом, что связался с восстанием. А в момент казни, мне стало очень тебя жаль. Потому что кто бы что не говорил, про то что мы сами творим свою судьбу, но на наш выбор влияют и обстоятельства, и наши знания каких-то вещей. — Что ты имеешь ввиду? — Ну, посуди сам. Мои родители оба служили в легионе. Я с самого детства знаю, как устроена армия империи. Старые легаты трепали мелкому мне волосы, и говорили, какой будущий воин растёт. А я считал их героями. Вот и скажи мне, когда встал вопрос моей службы, мог ли я выбрать что-то другое? Теоретически, конечно мог. Но, всю жизнь видя такой положительный образ, я сам хотел в легион. — А сейчас ты жалеешь, что служишь там? — Жалею лишь о том, что приходится убивать своих братьев. — Пусть так, — согласился Ралоф, — Но разве теперь ты не видишь, что император пляшет под дудку Талмора?! Империей теперь правят эльфы и гнут нас как хотят! Как можно поддерживать запрет на поклонение Талосу?! Разве тебе это нравится?! — не на шутку разошёлся повстанец. — Мне много чего не нравится, — отвечая, легионер сохранял свой обычный тон, — Я больше не ребенок и не питаю детских иллюзий о военной службе. Условия конкордата Белого Золота унизительны, но именно в этом и дело. Талмор хотел, чтобы Скайрим взбунтовался. Разбитую на части Империю эльфам победить будет проще, поэтому раскол и надо остановить. Поверь, мы ненавидим эльфов не меньше любого Брата Бури, но сейчас у нас нет сил открыто выступить против них. — А силы душить Скайрим есть? — Ты недооцениваешь силу Талмора. — Нет, это ты недооцениваешь нас! Наши предки уже побеждали остроухих однажды. И мы тоже сможем. Стоит им только сунуться к нам, мы мокрого места от них не оставим! — Они уже сунулись. — А кто им это разрешил? Не империя ли?! — А кто спровоцировал их сюда сунуться?! — Хадвар повысил голос, — Их тут не было, пока не вспыхнуло ваше восстание! — Оно вспыхнуло потому что империя запретила нам покланяться Талосу. Ты же тоже норд! Как ты не понимаешь?! — Оно было запрещено лишь на бумаге. Никто за него граждан не арестовывал, пока Ульфрик не решил во всеуслышание заявить, что в Скайриме будут поклоняться Талосу! — Такое нельзя было запрещать никак, ни вслух, ни на бумаге, ни шёпотом! Мы имеем право поклоняться кому хотим! — Кажется, мы зашли в тупик, — Хадвар устало потер лоб. — Тебе просто нечего мне ответить! Ты знаешь, что я прав! — Думай, что хочешь, — легионер отложил нож в сторону, встал и пошёл к двери, — Рад, что тебе уже лучше, — процедил он и вышел, стараясь не хлопать дверью, чтобы не выглядело театрально.       На улице легионер сжал кулаки, сдерживаясь, чтоб не зарычать и не пнуть что-нибудь. — Твердолобый болван! Не видит дальше своего носа!