Цена вечности: Беспокойная зима

Ноги сами принесли Ламберта к корчме, где ждала Цири. Она сидела в стороне от общей кутерьмы — сосредоточенная и готовая к действию. Вряд ли кто-то из завсегдатаев корчмы мог это заметить, разве что среди них нашелся бы действительно опытный мечник. В любое другое время Ламберт оценил бы ее подготовку. В любое другое время. Ему не хотелось видеть ее. Ему никого не хотелось видеть. Но как назло именно в этот миг зеленый взгляд устремился прямо на него. Светлые брови сошлись у переносицы. Ламберт понял, что объяснений, пусть и кратких, уже не избежать. Он поморщился, но пошел к столу. С каждым шагом внутри поднималась горечь, грозя с головой утопить его в бездне отчаяния. Он держался. Подошел к столу, кивнул так, будто не происходило ничего, выворачивающего душу. — Где Айден? — Цири вопросительно уставилась на него. — Он не придет, — бросил Ламберт, опускаясь на стул. Цири не сводила с него взгляд. Искрящийся изумруд жег недоверием, непониманием и еще чем-то, чего он не мог разобрать, но от чего становилось не по себе. Финелла. Нужно рассказать ей про Финеллу. Пересохшее горло саднило, сжималось, не позволяя излиться едким обвинениям. Ламберту стало совсем тошно. Цири подвинула ему кружку и налила из кувшина, стоявшего рядом. Кивнула на пустой стул. Ламберт подумал, что это верное решение. И порадовался молчанию Цири. Что могла сказать девчонка, даже если бы узнала обо всем случившемся? Он отсалютовал ей кружкой и опрокинул в себя половину. Дешевое пойло обожгло горло. — Не думал, что пьешь такую дрянь, — криво усмехнулся он. — Я пью то, на что хватает денег, — равнодушно бросила Цири. — Не говори, будто тебе это непривычно. — Так я и не княжна, — фыркнул Ламберт. — Я тоже, — просто кивнула Цири. Он порадовался возможности избежать неудобных расспросов, мгновенно ухватился за всплывшую тему. Отвлечься и забыться — вот что ему сейчас надо. — Давно ли? — он влил в себя остатки в кружку, налил снова. Вряд ли девчонка будет против. — Давно, — кивнула Цири, не отвечая на насмешку. Ее взгляд, блуждающий по корчме, накрыла дымка воспоминаний. Он увидел в нем неожиданную жесткость, почти жестокость. — Давно, — повторила она. — С того момента, как поняла, что никогда не вернусь к прошлому. Потому что настоящее из себя уже не вырвать. Он знал, что она прошла через многое. Не в подробностях, нет, этим Геральт никогда не делился. Он видел все это в ее лице. В горькой складке у рта. В морщинках у глаз. — Настоящее бывает не слишком приятным, — согласился он. Снова кольнули недавние воспоминания, звуки поцелуев в тишине ночного дома. — А временами совсем хреновым. Она глубоко вздохнула, будто на миг забыла о его присутствии, серьезно взглянула на него. Помолчала. Ее взгляд вдруг смягчился, став каким-то беззащитным, зеленым морем из мерцающего света и клубящейся тьмы. Странное сочетание, которого он никогда не замечал. — Каким бы ни было настоящее, в нем всегда есть место чему-то хорошему, — задумчиво произнесла она. — Тому, что может удержать на плаву. Пусть оно появляется не всегда и не сразу, но появляется. Настоящее может быть хреновым, но ничто не сравнится с потерей вот этой нити, за которую можно держаться. Она с трудом сглотнула, и свет в ее глазах скрылся под тьмой. — Потому что после уже невозможно простить себя за то, что не удержал. За то, что предал, — с трудом договорила она. Взяла из его рук кружку и сделала несколько крупных глотков, избегая его взгляда. Ламберт молчал. Ведьмаки не делились подобным. Не плакались друг другу на трудности жизни. Это не к лицу убийцам чудовищ. Но она не была ведьмаком. Шум корчмы слился в отдаленный гул. Кто-то надрывался от хохота, что-то трещало и ломалось, звенели и бились бутылки. Зеленое море глаз напротив Ламберта стало хрустальным, готовым разлететься на сотни осколков слез. Он молчал. Он даже не до конца понимал, о чем она говорила, но чувствовал, что говорить сейчас не стоило. — Мистле, — голос Цири на миг пресекся. — Ее звали Мистле. Тонкую нить, не дававшую окончательно провалиться во тьму. У меня была только она. И я бросила ее. Выбрала путь, который считала правильным. Который казался необходимым. Ламберт молчал. Зеленое море дрожало, собираясь прорвать тонкую преграду из льда. — Я бросила ее, — прошептала Цири, глядя в какую-то невидимую ему точку. — И она умерла. Я никогда не узнаю, могла ли спасти ее, оставшись рядом. Могла ли что-то изменить, забрать с собой, уговорить… Я выбрала себя и свой путь. Я верила только в себя и только себе. С этим мне жить до конца дней. Зеленое море не вышло из берегов. Лед оказался крепче. Ламберт же задохнулся, теряя обиду под всплывшей на поверхность болью когда его накрыла черная пелена воспоминаний. О сумерках, полных блужданий в прошлом. О днях, тянущихся бессмысленным страданием. О ночах, лишающих желания просыпаться. Сердце на миг запнулось. Ничто не имеет значение. Обида, измена, расставания. Все это неважно, пока можно вернуться и все исправить. Когда приходит смерть уже невозможно ничего поправить. Остается только жить с воспоминаниями, разрывая себе душу вопросами без ответа. Он резко встал, взглянул на Цири. — Самое время, Ламберт, — она криво усмехнулась, взмахнула стаканом. — Сейчас мне действительно нужно остаться одной. — Уверена? — в груди кольнуло сомнение. Она кивнула. — Это лучше, чем вспоминать потом о позорных рыданиях в твою жилетку… — она окинула его чуть мутным взглядом, — куртку… Тщательно обходя бушующих посетителей, Ламберт прошел в угол, где обитал корчмарь, и швырнул на стойку оставшиеся у него монеты. — Комнату, — бросил он. Было необходимо остаться в одиночестве, успокоиться. Едва дверь отрезала его от шума переполненной корчмы, Ламберт упал на кровать прямо в одежде и сапогах, успев стянуть только плащ. Закрыл глаза, уходя в себя. Они много узнали благодаря Айдену, благодаря его игре с Финеллой. Она была более чем оправдана, ведь под угрозой находились не только они сами, но и другие ведьмаки. Ламберт понимал всю важность сегодняшней встречи, но не мог до конца совладать с тугим комком, вставшим в горле, не мог справиться с разочарованием, со жгучей ревностью, раздиравшей грудь. Во тьме комнаты он ощущал себя неимоверно одиноким. Недавняя связь с Айденом казалась новым обманом, игрой воображения. Сейчас все чувства затопило пугающее ощущения пустоты. И страха. Он не хотел, чтобы Айден снова превращался в воспоминание. Темнота окутывала его, отрезая от шума корчмы лучше, чем дверь. Ламберт перебирал в мыслях сегодняшний день. Слова Айдена. Его теплое прикосновение. И звук поцелуя, отданного другому человеку. Обида и злость. А потом неожиданные слова Цири, вытащившие на поверхность воспоминания, о которых он едва не забыл. Смятение внутри нарастало. Что сейчас имело большее значение для него? Он прекрасно понимал — Айден не имел выбора. Они заплатили сообразную, не слишком высокую цену за знание, которое могло спасти многих. Но Ламберт не хотел платить даже ее. Но еще больше он не хотел терять Айдена. Который все еще не возвращался. Он понимал, прошло совсем немного времени, Айдену было еще рано приходить в корчму, но в голове настойчиво всплывали картины безнадежных ночей, проведенных в глухой тоске, пока он верил в смерть Айдена. И тревога нарастала, отсчитывая бесконечные минуты. Он желал возвращения Айдена и одновременно страшился его. Страх потери уйдет в тот самый миг, как только он почувствует знакомое присутствие. Останется только злость. Но страх не уходил, набирая силу. Цири была права, все можно исправить, пока человек жив. Он знал это. Судьба дала ему хорошую возможность узнать. Так стоило ли топить себя в бессмысленной ревности? Чаши весов колебались, все сильнее склоняясь в сторону тревоги. Казалось, время стоит на месте. Он больше не ощущал его течения. А темнота скрыла комнату. Не осталось ничего, кроме напряженного желания сорваться и найти живого Айдена. Если он еще жив… Усилием воли Ламберт выбросил эту мысль из головы и глубоко вздохнул. Оба чувства, владевшие им сейчас, не имели смысла — ни глупая ревность, ни беспочвенный страх. Что-то в воздухе неуловимо изменилось. Тело сковало напряжение. — Ты так и не научился мне доверять, да? — пронеслось тихим шепотом, дуновением, едва потревожившим темноту. Ламберт вздрогнул, открыл глаза и увидел стоящего у кровати Айдена. В первый момент ему показалось, что он обманывается, но тут Айден сел и Ламберт почувствовал, как прогнулась под ним кровать. — Считаешь, что исчезновение связи действительно что-то изменило между нами? — тихо продолжил Айден. Ламберт молчал, не зная, что сказать. Казалось, что ничего не изменилось, но теперь он не мог удостовериться в этом как раньше. — Ламберт, — Айден все еще ждал ответа. — Скажи правду. — Не знаю, — нехотя проговорил он. — Не могу узнать. — Ты доверяешь только тому, что можешь проверить? — Айден не касался его, будучи очень близко, и от этого становилось физически больно. — А мои слова? Они ничего не стоят? — Это не так, — Ламберт отвернулся, не желая встречать его взгляд. — Но ты ведешь себя, будто это именно так, — возразил Айден. — Ты считаешь, что ничего не значишь для меня? Что я при первой возможности заберусь в чужую постель? — Сегодня была… необходимость… — начал Ламберт. — Не было, — отрезал Айден. — Такой необходимости никогда не будет. — Я думал, для тебя важно найти этого чародея, — Ламберт все еще не смотрел на него. — Любой ценой. — Есть то, чем я не готов платить, — ответил Айден. — Тобой. Нашими отношениями. Своими чувствами. Я не могу заставить тебя доверять мне, — он вздохнул. — Я могу только дать слово, что буду рядом, пока это возможно. До самого конца. — Звучит как любовная клятва, — насмешливо фыркнул Ламберт, не в силах справиться с разлившимся по телу теплом. До него начало доходить, что все самое плохое случилось только в его воображении. — Можешь воспринимать мои слова так, если хочешь, — усмехнулся Айден. — По крайней мере, ты знаешь, что клятв я не нарушаю. Надеюсь, что знаешь. — Знаю, — Ламберт наконец посмотрела на него, в янтарные, мерцающие во тьме глаза. Ему вдруг показалось, что он был невероятно глуп, допустив сегодня возможность измены. — Ты сердишься? — Нет, — качнул головой Айден. — Мне просто… — он замолчал, раздумывая. — Что? — Ламберт приподнялся на локте, вглядываясь в его лицо. Озвучивать чувства было непривычно не только ему. — Обидно, — Айден нашел нужное слово, кивнул. — Да, обидно. Я задержался всего на полчаса, чтобы удостоверится в сохранении тайны, чтобы узнать, кто еще знал чародея. Всего на полчаса. А ты уже решил, что я останусь там на всю ночь. И что еще хуже, ты решил, что я могу пренебречь своими чувствами. И твоими. Меня не трогает недоверие окружающих, но твое — обижает. — Прости, — слово вырвалось прежде, чем Ламберт успел его осознать. Он действительно чувствовал себя виноватым в своих сомнениях. Ему очень хотелось, чтобы Айден почувствовал это, но их больше не связывала магия, и он мог только говорить. — Прости, — повторил он с нажимом, не зная как выразить свои чувства и испытывая от этого настоящее отчаяние. Айден наклонился к нему, коснулся рукой щеки, нежно, почти невесомо, очертил линию скулы, подбородка. Оказался совсем близко, касаясь дыханием губ, глядя в глаза так, будто хотел проникнуть в саму душу. Сомнение, которое Ламберт увидел в этом взгляде, ранило. Айден теперь тоже в нем сомневался. В том, что Ламберт сможет довериться ему. Он никогда не задумывался, что может всерьез разочаровать Айдена, задеть его. Совсем недавно ситуация казалась предельно ясной — разве не ему нужно испытывать ревность, думая о возможной измене? Но буквально за мгновение почти все изменилось. Он не доверял Айдену, и Айден это понял. Ламберту стало тошно от самого себя, и едва утихшая боль вернулась снова, пусть и по другой причине. Он не мог, не хотел погружаться в нее, и подался вперед, встречая губы Айдена. Он целовал его как в последний раз, пытаясь передать все чувства, терзавшие его последний час, и раскаяние, затопившее только что. Айден ответил не сразу, изрядно напугав Ламберта, но все же ответил. И сразу превратил поцелуй из хаотичного в ласково упорядоченный. Ламберт думал, что после исчезновения магической связи уже не сможет испытать ничего подобного, но прямо сейчас ощущал в поцелуе горечь Айдена и его бессилие. Подчиняясь движению губ, легкому прикосновению руки, Ламберт опустился на жесткую подушку, потянул Айдена на себя, желая окутать его своим теплом. Он не хотел чувствовать его печаль, причиной которой был сам. Он хотел заставить Айдена забыть о ней, и потому лежал неподвижно, принимая поцелуй, передавая инициативу. Его руки осторожно успокаивающе скользнули по талии Айдена, поднимаясь к лопаткам, неспешно забираясь под рубаху. Айден разорвал поцелуй, посмотрел ему в лицо, перебирая пряди волос. Ламберт надеялся, что он увидит в его глазах предложение, желание подчиниться и признать ошибку. Айден улыбнулся, в его глаза вернулся ровный, успокаивающий свет, которого так не хватало Ламберту прошлым летом, очертил его скулу и потянул завязки рубахи. Ощущение теплого прикосновения на груди, перемежающееся с поцелуями, скольжение ладони внизу живота — Ламберт подумал, что готов принять любое наказание, только бы Айден оставался рядом, не исчезал больше в небытии. Он подумал, что обида Айдена могла быть слишком сильна, настолько сильна, что оттолкнула бы его, и эта мысль заставила похолодеть. А потом он перестал думать, потому что его член вздрогнул в руке Айдена, под его губами и горячим языком, заставив цепляться за хлипкую спинку кровати. Все вокруг потеряло значение, потому что Айден накрывал Ламберта чувственным теплом. И пусть его движения были неожиданно резкими, лишенными привычной нежности, они оставались сладкими и желанными, как ощущение жизни. Ламберт подчинялся ему, испытывая глубочайшее удовольствие, смешанное с чувством вины, изгибался под ним, отдавая все, до мельчайшей частицы души, желая только одного — чтобы Айден ощутил его любовь, его раскаяние, и страсть, не сравнимую ни с чем, испытанным ранее, когда единственным его спутником было одиночество. Айден двигался сильно, делясь своей болью, стирая воспоминания о ревности. Ламберт страшился его разочарования. Если бы Айден в нем по-настоящему разочаровался, он чувствовал инстинктивно, их отношениям наступил бы конец. Но в движениях Айдена была только затихающая обида, скоро сменившаяся присущей ему нежностью и доверием. Поймав его взгляд, потемневшей от усилий сдержаться, Ламберт различил то, что искал в каждом прикосновении — готовность простить. Облегчение горячий волной смыло сдержанность, и следом пришел вихрь наслаждения, выкручивающий суставы, рвущий мышцы, выворачивающие нутро. Айден накрыл его рот ладонью, двигаясь рвано, быстро, отчаянно. Ламберт услышал в его дыхании подавленный вскрик и крепко сжал в объятиях содрогающееся тело, влажное от пота. Когда стихли последние отголоски страсти, он не дал Айдену отстраниться. Наплевав на следы семени, он тесно прижался к нему, продлевая объятия. — Прости, — шепнул он на ухо Айдену, делясь ощущениями и мыслями последних минут. — Этого не повторится. Он почувствовал, что Айден улыбается в темноте, а потом ощутил движение губ рядом со своей шеей и отчетливо различил ответ: — Я верю…