Городской хищник

Тысячи слов оставят меньший след, чем память об одном поступке

Вновь обретать сознание было тяжело и очень больно. Джозеф то открывал глаза, то вновь слеплял их, не имея сил не то что подняться на ноги - даже руку поднять. Всё тело будто залили свинцом и бросили в быструю реку, в конце которой виднелся водопад. Он хотел бы сделать что-то с этим, но в короткие промежутки бодрствования мог только лежать, ощущать, как непонятно почему коченеют конечности да негромко стонать. Затем неяркий лунный свет выключался и сознание затухало вместе с ним. С каждым разом разлеплять веки и воспринимать мир вокруг становилось всё больнее - в глаза будто вонзались иглы, по всему телу бежали судороги, перемежающиеся чувством обжигающего холода, а голову будто разрывало изнутри. Кинг не знал, сколько провёл в этом состоянии между обмороком и бредом, но всё же пытка подошла к концу. Открыв глаза, полицейский ощутил, как мир вокруг изменился. Что-то кололо его сознание изнутри, будто бы органы чувств обрели новую силу, с которой впитывали окружающее. Ноздри судорожно расширялись, улавливая тончайшие ниточки гнилой вони, разлитой в воздухе. Глаза открывали новые оттенки ночной тьмы, о существовании которых Джозеф и не знал прежде. Руки, всё ещё сотрясаемые судорогами, бешено елозили пальцами по холодному шершавому полу - было вовсе не трудно определить, что кто-то бросил его на запылённом голом бетонном полу, усыпанном острой крошкой и лохматыми клочьями свалявшейся пыли. -Запомни это чувство, мальчик. Поверь, никогда больше оно не повторится. Холодный, до мерхости пустой голос, наполненный железом. И это пренебрежение. Ему угрожают? Да как он... Разорву на части, на кровавые лоскуты пущу! Каждую мышцу пронзил прилив какой-то неестественно бешенной, полубезумной ярости. Джо отчётливо ощутил, как нечто хватает его за ноги и оттаскивает от штурвала управления телом. По чьей-то жестокой воле зубы заскрежетали сами по себе, руки задвигались, будто пытаясь ухватить нечто эфемерное - возможно, желая покрепче сжать пальцы на шее говорящего. В то же время чувства, едва обострившиеся, помутнели. Теперь звуки стали тише, черты размытее - будто бы кто-то вывел изображение с допотопной кассеты на пыльный и старый монитор. Кем - или чем - бы это ни было, так просто выметаться из обжитой черепной коробки Джозеф не собирался. Если уж кто-то вознамерился распоряжаться его телом как своим собственным, то пусть готовится к трёпке! Полицейский всерьёз подготовился пересчитать неизвестному нечто все кости в предстоящей битве, хотя не имел понятия, по каким правилам предстоит драться. "Как раз на такой случай у меня есть правило: сначала стреляешь, потом задаёшь вопросы тем, кто остался. И сейчас я буду палить по тебе, образина". Убей! Разорви! Сражайся! - в безумном исступлении рычало нечто - Я ГОЛОДЕН! Джозеф забился на полу, как выброшенная на берег рыба, и только теперь он услышал звон. Цепь шириной в три пальца - на манер якорной - плотно обхватывала его торс и ноги, а другой её кусок надёжно связывал руки за спиной. Обуреваемый пылающей яростью, он попытался разорвать цепь и броситься на обидчика - но сумел лишь слегка разогнуть пару звеньев на ногах. Впрочем и этого хватило на то, чтобы с рыком подняться на ноги и рвануться вперёд. Нечто, чему никогда прежде не находилось места в сознании, сейчас уподобилось наставнику в академии. Оно будто бы орало на ухо: ВПЕРЁД! Вцепись ему в глотку и рви! Докажи свою силу! Кажется, сейчас они вдвоём были заодно. Во всяком случае Джозеф не ощущал в своей душе ничего, кроме гнева и желания отомстить за победу над собой. И судя по всему, новый жилец в его сознании не только не возражал, но и всячески стремился помочь. Но одного только стремления не всегда бывает достаточно. Хотя цепь вовсе не казалась тяжёлой, она сковывала движения, притягивала руки к телу и заставляло двигаться на манер пингвина. Это не добавляло и без того неповоротливому полицейскому грации, и потому рывок окончился бы позорным ударом лицом о бетон, если бы раньше он не ощутил чудовищной силы удар. Что-то хрустнуло в груди, земля вылетела из-под ног и вскоре полёт окончился прибольным ударом спиной о стену. Нечто рычало и рвалось сразу во все стороны, предприняло несколько неудачных попыток разорвать цепь зубами. За всем этим Кинг наблюдал как будто бы со стороны: он будто бы знал, что делает тело в каждую отдельную секунду, но не предпринимал никаких действий, не направлял его ни в одну из них. -ГРРАААГХ! - завопило тело не своим голосом. Дальше всё будто окончательно покрылось алым туманом. Силы бороться с накатившим приступом закончились, против собственной воли Джозеф потерял даже визуальный контроль над ситуацией и не видел, как его собственное тело буйствует, разрывая цепь, и бросается на силуэт в конце ангара. Не чувствовал, как прямо в броске сквозь похолодевшую плоть во рту прорезаются клыки. И не увидел, как незнакомец вынул из кармана прозрачно-алый пакет с клапаном. Наполненный кровью мешок отправился в полёт, и тело, уже не контролируемое Джозефом, мгновенно поймало его. Клыки в один миг разорвали пластик, увязли в них и принялись терзать полимерное вместилище, по капле вытягивая из него витэ. Когда из полулитрового запаса внутри осталась едва половина, сознание Джозефа вновь зажглось у него в голове. Стареющий полицейский не мог не чувствовать чужого присутствия где-то там, в глубине собственного мозга, но теперь оно не клубилось мерзостным одурманивающим туманом по каждой извилине, не рычало приказы как капрал в учебке - оно свернулось в каком-то тёмном углу, ожидая момента, когда можно будет сделать бросок. Тем временем ярко-алая жидкость наполняла желудок Джо. он ощущал яркий, настойчивый вкус железа, разливающийся по нёбу. К нему примешивался отвратительный химический запах пластика и привкус каких-то лекарств. Ещё вчера он сказал бы, что ничего более отвратительного ему не приходилось пить. Тем не менее, каждый глоток пробегал от горла по всему телу яркими вспышками молний и опускался по позвоночнику наэлектризованными иголочками экстаза. Сравнить это ощущение с чем-то, что приходилось испытывать до сегодняшней ночи было нельзя - слишком интенсивен и резок этот кайф. Может быть, именно так чувствуют себя героиновые наркоманы, когда после долгой завязки вонзают себе в вену иглу. Сравнение уже само по себе было отвратительно, и потому Джозеф беспрестанно боролся с самим собой, заставляя зубы разжаться и выпустить отвратительную подачку. Но челюсти будто отказались подчиняться приказам мозга. В тупой непреклонности он легко узнал "подчерк" того нечто, что теперь обитало в его голове на равных правах с его собственным сознанием. Это было отчаянное желание пожирать всё съедобное, присущее изголодавшимся хищникам. Около десятка минут в ангаре царила гробовая тишина. Наконец Джозеф смог разглядеть стоящего поодаль мужчину. Он был. высок, одевался в старомодный плащ, фетровую шляпу и удобного вида походные штаны. Водянистые серые глаза ощупывали мужчину так, как никогда прежде не ощупывал его ни один мафиозный босс, ни один член или главарь банды. Колкие глаза этого нечто принадлежали доминантному хищнику. Такте как он привыкли безоговорочно подсинять себе окружающих. А тех, чья воля достаточно сильна, чтобы выдерживать такие нападки, эти люди без зазрения совести ломают об колено. и почему-то Джозеф ни секунды не сомневался, что этот человек не остановится, если однажды решит сломать его. Десять минут спустя "фетровый" прервал молчание: -А теперь слушай, птенец. Полагаю, ты насытился достаточно, чтобы не пытаться рвать меня на части и суметь не только слышать мои слова, но и понимать. И поверь моему первому слову: ночь своего Становления ты не забудешь уже никогда.