Humanity Auf wiedersehen It´s time to say goodbye The party´s over As the laughter dies An angel cries Humanity It´s au revoir to your insanity You sold your soul to feed your vanity Your fantasies and lies You´re a drop in the rain Just a number not a name And you don´t see it You don´t believe it At the end of the day You´re a needle in the hay You signed and sealed it And now you gotta deal with it Humanity Humanity Goodbye Goodbye Auf wiedersehen, Человечество. Пришла пора прощаться. Представление окончено, Затихли смех и хохот, И слышен стал плач ангела Человечество, Я говорю au revoir вашему безумию. Вы продали души в угоду тщеславию, Иллюзорных фантазий и лжи Вы лишь песчинки в пустыне, Не личности – пронумерованное стадо. Но вы этого не видите, Вы этому не верите! В конечном счёте Вы – лишь иголка в стоге сена. Вы подписались под этим, И теперь вам жить с этим. Человечество, О, человечество! Прощай. Прощай. © Scorpions – “Humanity”.
Старк был гением, миллиардером, плейбоем и филантропом, и об этом знали все хотя бы потому, что Старк лично убедился, что все знают о том, что он гений, миллиардер, плейбой и филантроп. И за одну ночь всё то, что он считал собою, не пошатнуть. Миллионы, вложенные в башню Старка? Вложиться, чтобы восстановиться, для него не проблема. Гениальность?.. Одной глупостью не перечеркнёшь, хоть даже глупость эта была совсем уж дурацкой. Так что гений и миллиардер в нём были более-менее спокойны. А вот филантроп чувствовал себя тревожно, неодобрительно поглядывая на нахохлившегося от осознания собственной неотразимости плейбоя, раскуривая подобающие миллиардеру сигары и раздумывая одолженными у гения мозгами, включается ли в понятие человеколюбия и боголюбие тоже. И если включается, то в каких формах. Нет, ну в каких-то формах оно уже, конечно, включилось – не без оснований же плейбой сейчас так активно раздувает его и без того не страдающее скромностью эго. Вообще-то Тони нравилось иногда поиграть в героя, и ещё больше нравилось себя им чувствовать, но напрасного геройства он всё же не понимал и не приветствовал. И изображать из себя героя, спасая главного злодея, наверняка было бы именно таким напрасным геройством в его худшей, клиническо-стивороджеровской стадии. Особенно когда претендент на роль сказочной принцессы, попавшей в беду и срочно нуждающейся в спасении, сам виноват в своих бедах и вообще по недоразумению является принцем. Особенно когда псевдопринцесса сама выставила рыцаря без сверкающих доспехов прочь (ибо кабы были бы на рыцаре сверкающие доспехи, чёрта с два бы его кто выставил так запросто прочь), как бы намекая тем самым, что подвигов сегодня ратных более в программе не предусмотрено. Особенно когда ещё неизвестно, кто из двоих оставшихся в его лаборатории богов больше нуждается в спасении. С одной стороны, конечно, это не очень-то его дело, все эти семейные разборки королевских особ. С другой стороны, когда это его такие мелочи останавливали? Но, с третьей стороны, эти парни боги, а у богов всё не по-людски. Хотя, с четвёртой стороны, язычества за собой прежде Старк не замечал, а потому, отчего бы вдруг его чужая божественность должна была бы смущать, не представлял. В конце концов, собственная божественная одарённость и гениальность же не смущали. Поэтому, докурив сигару, покосившись на виски и решив, что нет уж, раз геройствовал не в одиночку, то и пить один он не будет, Тони встал с кресла и пошёл, но не помогать одному, с которым бился плечом к плечу, или другому, с которым тоже был некоторым образом плечом к плечу, хотя и по несколько иной причине, а за шаурмой. Потому как за шаурмой – лучшее направление, в котором только можно пойти всем уважающим себя гениям, миллиардерам, плейбоям, филантропам, супергероям и, кажется, начинающим сумасшедшим.* * *
Срок людской жизни отмерен, а потому всякий человек торопится, спешит, вечно что-то не успевает, суетится и мельтешит. И Железный человек – всего лишь человек, пусть и в броне из металла. Так что нет ничего удивительного, что он вернулся. Так что нет ничего странного, что всего лишь лёгкое касание магии Локи всё не отпускало его. Так что пусть, пусть суетится, пусть бегает вокруг и пусть верит, что меняет что-то к лучшему. Пусть – потому что, пожалуй, сейчас это богу огня даже нужно.* * *
Спускаясь во второй раз к Локи, Старк вооружился по полной. Во-первых, аптечкой, потому как не помешало бы немного подлатать бога обмана. Ну и потому ещё, что хоть Тони и гений технологии, а не биологии, но не получить образцы крови бога, когда представилась такая шикарная возможность – просто преступление перед человечеством, которое он, как законопослушный супергерой, конечно же, совершить никак не мог. Во-вторых, шаурмой, потому как проверено на Торе – настроение она и богам неплохо поднимает после трудного рабочего дня. В-третьих, более длинной цепью для кандалов бога, потому как поить Локи, конечно, было забавно, но всё же лучше сменить оковы и дать возможность богу лжи поесть шаурму нормально, руками. Ну и, во избежание непредвиденных попыток к бегству бога обмана, неконтролируемых полётов из окон, выставлений прочь из его же лабораторий и прочих неприятных ситуаций, спускался во второй раз к Локи Старк уже в костюме Железного человека. И, на всякий случай, с презервативами в кармане. Потому как чему-то жизнь его всё-таки учит.* * *
Первое, что сделал Тони – это сменил цепь на оковах Локи так, чтобы руки бога более не были скованы сзади. Первое, что попытался спросить Старк, когда оглядел следы слёз на лице бога лжи и потёки спермы на диване, было: “Твой брат, он?..”, – но трикстер прервал его: “У меня нет больше брата”. Железный человек кивнул – всё равно он не знал, что подобает говорить в таких случаях, да и не был уверен, что так уж хочет быть в курсе произошедшего. Первое, что с улыбкой сказал ему Локи, после того как оделся и привёл себя в порядок, было: “Я тебя околдовал”.* * *
Трикстер тщательно протёр все ссадины, вытер кровь, стёр все постыдные следы вынужденной близости с Тором, покосился на не замолкающего ни на секунду Старка и с лёгкой усмешкой начертал руны уничтожения на ёмкости, используемой для мусора. И за кого только Железный человек его принимает, если может допустить мысль, что Локи позволит попасть в чужие руки своей крови? С его-то знаниями стольких ритуалов, что при желании можно на ней провести? Трикстер улыбнулся людской глупости и произнёс: “Я тебя околдовал”.* * *
Тони замолк на полуслове, враз позабыв, о чём только что так увлечённо вещал. Кажется, о величии Земли, достижениях человечества и квантовой гравитации. Впрочем, неважно. На его выразительное молчание Локи со смешком произнёс: – Ты пришёл ко мне с любимой едой, – кивок в сторону шаурмы, – с любимым питьём, – кивок в сторону виски, – при полном параде, – кивок в сторону облачённого в костюм Железного человека Тони, – и расхваливаешь свой мир. – Локи широко-широко улыбнулся и произнёс вкрадчиво: – Старк, ты за мной ухаживаешь. Тони открыл было рот, чтобы всё отрицать, потому что вовсе нет и вообще что за чушь. Но вовремя вспомнил про лежащие в кармане смазку и презервативы и вместо этого уточнил: – Околдовал, говоришь?..* * *
Локи с ласковым оскалом произнёс почти нараспев: – Как ни хвалитесь вы, мидгардцы, своими достижениями, а всё остаётесь примитивными созданиями, движимыми животными инстинктами. Вы живёте всего несколько десятков лет – и бездарно тратите свои жизни на создание кумиров, которым можно поклоняться как идолам и богам. Ваш срок отмерен, и вы, зная это, лишь торопитесь урвать побольше, нажить презренного металла и прибрать к своим рукам власть, в гонке за нею забивая друг друга стадами. Вы были созданы для поклонения своим богам, но управлять вами оказалось слишком скучно, и тогда было придумано новое развлечение, величайшая ложь, прикрытая завесой величайшего блага: вам дали поверить в свободу, чтобы посмотреть, как вы ей распорядитесь. И что? Посмотри вокруг, смертный. Как вы распорядились даром богов? Бесчисленные войны, безбожие и тлен, а вы, не видя ничего дальше своего жалкого мирка, возомнили себя выше всех, хозяевами природы. И к чему это вас привело? Сколько осталось вашему миру до того, как вы окончательно его уничтожите? Вы так гордитесь своими достижениями, но что же вы породили? Устройства, что делают за вас простейшую работу? Но какой ценой они вам дались? И сколько ещё выдержит ваш мир такого паразита как человек? Это ли то, что действительно вам нужно? Это ли то, что действительно нужно вашему миру? Вы грезите свободой. И вы обманываетесь ей. Я мог бы дать человечеству шанс не загубить само себя. Я мог бы дать тебе немного покоя. Мог бы дать возможность прикоснуться к вечности и истинным знаниям. Но я не стану ничего тебе давать. – Локи ухмыльнулся двусмысленности своих слов и произнёс: – Я хотел взять от тебя ключ к избавлению от своих забот, для того и околдовал. Но нас прервали, и место в ритуале, что я предназначал тебе, занял другой. Говоря, что он ничего не даст Энтони, Лофт не лгал. Ничего отдавать ему трикстер действительно не собирался. Но, пожалуй, в благодарность за оказанное содействие, Локи ничего у него не заберёт.* * *
Тони подумал было оскорбиться в лучших чувствах, но его лучшие чувства неожиданно нашептали, что нужно быть снисходительней к, кажется, беременным трикстерам, а потому он произнёс только: – Как замечательно подробно ты расписал мне нашу людскую ничтожность и презренность, спасибо, я оценил. Как насчёт того, чтобы и про ритуал в таких же подробностях? – Ты пришёл ко мне, как приходят самцы к самке, похваляясь своими достижениями и распушив хвост. Ты пришёл ко мне, ведомый животным инстинктом размножения, что застил твой гениальный, – со смешком выдохнул Локи, – разум. Ты пришёл ко мне, потому что я тебя звал. Но теперь в твоих услугах я более не нуждаюсь, а потому уходи. Дурман колдовства совсем скоро развеется. – Значит, ребёнок?.. – с сомнением протянул Тони, многозначительно поглядывая на совершенно точно совершенно обнаглевшее создание в совершенно точно совершенно мужском теле. Безумие какое-то. Но Локи ведь бог безумия, а потому… А ещё он бог лжи, так что нельзя верить ни словам его, ни намёкам, хоть лгать тому особого резона вроде бы и не было. Впрочем, разве нужен богу озорства резон для того, чтобы всласть посмеяться над кем-то? Локи кивнул в ответ на его вопрос, и Старк скептически уточнил: “Зачем?”. – Я предпочту отдать свою магию своему дитя. Тони покивал, сделал вид, что поверил и подтолкнул поближе к богу лжи шаурму со словами: – Да, моя любимая еда. Уж прости, ягеля я тебе не нашёл, да и не искал. – На вопросительно-ехидно приподнятую бровь Лофта Тони с ухмылкой пояснил: – Это то, чем обычно питаются все уважающие себя северные олени, Бэмби. И, раз уж ты у нас в деликатном положении, то виски для меня. А тебе мы сейчас попросим Дубину молочка принести. – Старк ухмыльнулся в лицо этому вредному, пакостному божеству, и глубокомысленно добавил: – Козьего. В конце концов, ему в своё время именно такое молоко настоятельно рекомендовали. Говорили, для здоровья козлов оно особенно полезно. Пожалуй, стоит проверить.* * *
На следующее утро бог обмана был спокоен и молчалив: залогом его спокойствия было то, что хоть он и не знал доподлинно, в какой узор сплетутся нити судьбы, но общую канву он уже сумел разглядеть; молчаливости же изрядно способствовала маска на его лице. На следующее утро бог грома был столь же молчалив, но гораздо менее спокоен: в его молчании звенела вся тяжесть нелёгких раздумий о судьбах человечества и отечества. На следующее утро под почётным конвоем громовержца и прочих Мстителей Локи и Тессеракт доставили к месту отправления в Асгард. И когда они уже почти были на месте, бог огня почувствовал на своём плече тяжесть руки Тора, которая то ли должна была его подбодрить, то ли направить, то ли придержать, чтобы никуда не делся. Локи передёрнуло от этого простого и прежде привычного прикосновения, да так, что вынести его он не смог: вырвал руку и пошёл сам к месту их отправления, усилием воли сглатывая подступившую к горлу тошноту. На следующее утро Старк, вернувшийся в свои лаборатории после слишком скорого прощания с Тессерактом, не был ни спокоен, ни молчалив. Он громко возмутился: “Дубина!!!”, – но было уже поздно. Все образцы крови и прочих жидкостей богов уже успели утонуть в пене огнетушителя.* * *
В Асгарде, царстве вечности, с течением времени мало что менялось. Всё тот же Совет, всё те же лица, всё то же насмешливое злорадство при взгляде на проигравших и всё то же лебезение в улыбках расшаркивающихся перед победителем-Тором подхалимов. Однако в этом мире с течением времени хоть и мало что, но всё же менялось. И, может, оттого и не было в зале ни Одина Всеотца, ни Фригг Провидицы, и, может, оттого и прошёл Тор не на своё обычное место подле царского трона, а уселся на нём так, словно то давно его по праву. И Локи, что всегда приветствовал любые перемены в этом застывшем и закостеневшем царстве вечности, как никогда жалел, что в нём хоть что-то, хоть иногда, но всё же с течением времени меняется.* * *
Тора Одинсона тревожили тягостные раздумья. С одной стороны, Локи натворил столько дел, что оставить без наказания их было решительно невозможно. Он серьёзно подумывал об изгнании, но был уверен, что ежели при том не лишить трикстера силы, то уже на следующий день его вновь придётся ловить, а ежели лишить, то его придётся и того раньше спасать от жаждущих расквитаться с обманщиком. Да и, по правде говоря, богу грома совсем не хотелось больше отпускать от себя Локи, к тому же изгнание, что помогло самому Тору повзрослеть и измениться, для трикстера не сослужит той же службы: его брат уже изменился, стал каким-то неуловимо другим после падения в бездну, и в глазах его он не видел больше даже отблесков былого тепла – только холод и расчёт. Тор понимал, что ему надобно поступить как подобает мудрому правителю, назначив Локи суровое наказание за весь его обман и все злодеяния. Но он просто не мог быть беспристрастным, не мог не пытаться оправдать его действия, не мог не видеть свою вину в том, что всё обернулось именно так. И когда подошедший к трону Хеймдалль тихо поведал ему, что в чреве трикстера его ребёнок и наследник, то Одинсон, нахмурившись и взвесив все за и против, всё же поступил так, как и подобает правителю: произнёс речь и вынес приговор.* * *
Локи хотелось расхохотаться. Ах, как же он всё-таки обожал это правосудие по-асгардски! Да, он почти не сомневался, что об истинном положении дел в Асгарде, помимо его приёмной семейки да Хеймдалля с троицей воинов и Леди Сиф, никто ни сном ни духом, и потому предполагал, что часть из его “чудовищных злодеяний” наверняка озвучивать бы не стали, иначе бы всплыли не только его чудовищные злодеяния. Но чтобы так? Но чтобы прощение? Но чтобы в обвинительной речи произнесли лишь несколько общих фраз, не обвинив его ни в чём серьёзнее детских шалостей запутавшегося приёмного ребёнка, которому при трагических обстоятельствах сообщили о том, что он не родной? Локи действительно, по-настоящему хотелось расхохотаться. А ещё хотелось поинтересоваться у столь милосердного нового владыки Асгарда, какой приговор его ждал бы, если бы он не вынашивал в себе ребёнка своего судьи.* * *
Заполненные книгами шкафы, уютные кресла возле любимого камина. Его комнаты, не изменившиеся ни на йоту комнаты йотуна, комнаты предателя, комнаты преступника. Его комнаты, а не подземелья Асгарда. Локи даже почти подумал, что Тор Одинсон, возможно, и впрямь решил совершить такую глупость как простить его и полностью оправдать. Но стража, замершая возле дверей его комнат, не давала надолго поселиться таким мыслям. Он ждал, когда же братец заявится к нему за объяснениями. Он ждал Тора, но зашла, а точнее разъярённым вихрем влетела к нему Сиф. Оттолкнув стража, попытавшегося закрыть собой дверной проём, она широкими шагами пересекла комнату и, остановившись перед Локи, некоторое время напряжённо на него смотрела, прежде чем замахнуться, чтобы влепить ему пощёчину. Бог лжи уже было понадеялся, что она в кровь разобьёт себе руки о позорную маску, но… Удара не последовало. Она смотрела на него, вся в ярости, что он не получил по заслугам, что Тор так просто – как ей казалось, слишком просто – помиловал даже не раскаявшегося братца. Стояла и дрожала от желания выместить на нём хоть каплю переполнявшей её злобы – но его руки были скованы, а с губ не могло сорваться и звука. И она не посмела ни ударить, ни оскорбить того, кого лишили возможности защищаться. Воительница, не отрываясь, смотрела в его глаза, Локи тоже не отпускал её взгляда – и эта молчаливая, напряжённая, странная битва, казалось, могла бы длиться веками, но была прервана появившимся Тором. Он строго нахмурился, перевёл взгляд с одного на другую и велел всем выйти. – Почему ты мне не сказал? Лофт в насмешке выгнул бровь, молчаливо, но весьма красноречиво передавая тем самым: “Тор, ты идиот. Когда бы я успел: до изнасилования, когда и говорить было не о чем, или после, когда возможности говорить меня лишили?”. Бог грома, предсказуемо не дождавшись ответа, ещё сильнее нахмурился и снял с него маску. Локи насмешливо-серьёзно произнёс: – Тор Одинсон, я рад сообщить тебе благую весть. – С его губ почти капал яд, когда он провозглашал: – Я ношу под сердцем твоего ребёнка, брат мой. – Локи облизнул пересохшие губы и пояснил: – Поспешил сообщить, как только выдалась возможность. Тор не повёлся на подначку – он молчал, и взгляд его был словно прикован к губам трикстера – потрескавшимся, разбитым, чуть влажным. И этот неотрывный, тёмный взгляд совершенно Локи не нравился. – Суд надо мною многие из благородных асов почтили своим присутствием. Лофт многозначительно замолчал, давая повиснуть в воздухе невысказанному “многие – но не все”. Бог грома наконец посмотрел ему в глаза и, правильно растолковав скрытый вопрос, ответил: – Отец вновь впал в сон Одина. Локи подумалось, что хоть в этот раз он впал в него как нельзя вовремя: суд Всеотца не был бы столь пристрастен и оттого – столь гуманен. – На словах ты меня помиловал. Полностью. Так и есть? – Тор молчал, и это молчание вкупе с многочисленной стражей за дверями его спальни было красноречивее любых слов. – Что ты со мною сделаешь? – устало спросил он, глядя прямо в глаза не-брата. Но тот всё молчал, и молчал, и молчал, и когда молчание это уже столь затянулось, что стало ясно, что отвечать он не собирается, Локи, придав голосу истеричные нотки, повторил: – Что, Тор, что?! – Не знаю. Пока поживёшь здесь пару месяцев. Пару месяцев? Этого более чем довольно – большей отсрочки Локи и не требовалось. Он кивнул и с издёвкой уточнил: – И что за дух в тебя вчера вселился? Устроил сцену, будто неверную жену, а не брата в объятиях другого увидал. – И ты ещё смеешь спрашивать?! Ты, так опозоривший дом Одина?! – Ты сам меня при всём Асгардском Совете мудрейших Лафейсоном называл, а потому так, и ещё не так, я опозорить могу только дом Лафея, а позор на род йотунского отродья – это ли не то, о чём ты всю жизнь свою мечтал? Может, мечта эта и толкнула тебя на столь отвратительное преступление? – Тор в сердитом отрицании мотнул головой. – Нет? Но тогда что же? Или ты просто накинулся на меня ни с того ни с сего, без причин и оснований, просто решил, что теперь тебе как законному царю Асгарда дозволено всё – и даже попирать устои, которые клялся защищать? – Замолчи! – Тор, не зная, что возразить, как всегда вспылил, и в праведной своей ярости вновь схватил Локи за плечи. Бог обмана, показательно поморщившись от боли, с нескрываемой ненавистью рассмеялся ему в лицо: – О да, ты будешь немыслимо прекрасным отцом. Если, конечно, с таким ко мне отношением ребёнку всё же удастся увидеть этот свет, а не сразу загробный. – Тор тотчас отпустил его, сделал пару шагов назад, замер на долгие несколько секунд и выдохнул: “Локи…”. – Отдых, здоровое питание, отсутствие лишних тревог и полный покой матери – и ребёнок появится на свет сильным и здоровым. Твой, к моему большому сожалению, ребёнок, Тор. Трикстер демонстративно устало вздохнул, покосился на двери своей опочивальни и перевёл взгляд на бога грома. Тот долго смотрел на него и долго молчал, прежде чем развернуться и покинуть его привычную, уже успевшую стать уютной и родной золотую клетку. Локи же застыл изваянием в кресле, наконец в полной мере осознавая… Осознавая, что́ он так и не увидел в глазах братца, как ни силился разглядеть. Осознавая, что за всю свою речь перед Советом царь так ни разу и не обмолвился о покаянии. Осознавая наконец, что причина тому предельно проста: не только Лофт здесь не раскаивается в своих поступках.* * *
Цверги – пренеприятнейшие создания, но мастера наиискуснейшие. Склочные скряги, что окромя злата не ценят ни-че-го, но в создании могущественных артефактов им нет равных. Брюзжащие, недоверчивые и мелочные, но без них не обойтись. А потому Тор Одинсон всё же сдержал гнев на недостойное обращение к царю Асгарда и не пустил в ход Мъёлльнир. Пара же образовательных тумаков, должных научить отдельных представителей цвержьей расы уму-разуму, определённо не считается, так что можно смело сказать: его поездка в Свартальфахейм прошла весьма успешно и довольно мирно.* * *
Усталость и истощение сделали своё чёрное дело, и Локи, всегда спавший очень чутко, проснулся, лишь когда почувствовал прикосновение к руке. Спросонья он не сразу понял, кто и зачем сжимает его ладонь, но, открыв глаза и увидев Тора, нахмурился и поспешил отстраниться от бога грома, сжимавшего что-то тщательно упакованное в другой, не занятой лапанием мирно спящих богов, лапе. Локи пригляделся и с удивлением хмыкнул: – Знакомая обёртка, в такие тёмные альвы сильные артефакты заворачивают. Значит, к цвергам наведывался? Мы что, уже дарим подарки? Может, так ещё и до извинений дело дойдёт?.. Или уже доходит? Тогда чего ждёшь – вставай на колени и моли о прощении. Взгляд Тора посуровел, он вновь схватил его за руку, и Локи только и успел ахнуть: “Что ты?.. Не…”, – как царь уже защёлкнул тонкий золотой браслет на его запястье. И всё померкло перед его глазами.* * *
Тор не ожидал, что блокирующий магию браслет ввергнет брата в беспамятство, что трикстер закатит глаза и начнёт метаться по постели и пытаться вдохнуть, вновь и вновь, так, будто бы никак не может протолкнуть ни глотка воздуха в лёгкие. Сначала он подумал, что тот притворяется, но все попытки бога грома привести его в чувство с треском провалились. Тогда Тор расстегнул нательную рубаху на Локи, дабы ему было легче дышать, перехватил поудобнее его руки, дабы тот не навредил сам себе, и замер, увидев при свете дня, в сколь плачевном состоянии было тело трикстера. Бог грома оглядел распростёртого под ним, вздрагивающего и судорожно хватающего ртом воздух бога лжи, помянул недобрым словом этот острый язык, что своим незнанием, когда ему лучше смолчать, накликивает неприятности на своего обладателя, и немедля отправил стража за Леди Эйр, по праву считавшейся лучшей врачевательницей. А вскоре обнаружил, что его выставили за дверь и велели не мешать. Тор обиженно насупился: он хотел остаться и убедиться, что с Локи и их ребёнком всё будет хорошо. Но, кажется, в этой комнате за закрытыми перед ним дверями остались только заразившиеся цвержьим неуважением к царям Асгарда.* * *
Локи пришёл в себя от тихого напева целебных заклинаний. – Как Вы себя чувствуете, мой принц? – Опустошённым, – совершенно честно ответил Локи, слабо улыбаясь в ответ на приветственную улыбку старой знакомой. – Артефакт должен магию блокировать, не вытягивать, – с сомнением покачала головой Леди Эйр. – Артефакт должен не выпускать собственную магию мага из его тела. Я ношу дитя под сердцем, я не отдаю ни крупицы её вовне, но очень много трачу вовнутрь. С точки зрения браслета, таким образом я пытаюсь обойти его преграды и с рождением ребёнка отделить от себя часть магии. Врачевательница нахмурилась, завозилась с какими-то склянками, пробежалась руками по его торсу и, убедившись в правдивости его слов, вздохнула: – Раз артефакт должен блокировать магию, а не вытягивать её, то его возможности поглощения магии носителя должны быть ограничены. Локи кивнул головой и с непрозрачным намёком произнёс: – Мне надо в библиотеку. Врачевательница покачала головой и непререкаемым тоном припечатала: – Вам надо встать на ноги. Бог лжи проследил за красноречивым взглядом медички, направленным на его изрядно помятое тело, и откинулся на подушки, признавая её правоту. Пожалуй, и впрямь до утра ему лучше отлежаться, а там уж зелья и заклятья сделают своё дело и можно будет с новыми силами приняться за поиски ответов на все терзающие его вопросы. Открытые раны, в отличие от внутренних повреждений, лечили испокон веку целительными камнями, но средство это применялось в основном в походах, когда надобно было быстро поставить на ноги раненого воина, а потому медичка использовала на нём мазь на основе живой травы, что хоть и действовала медленней, но не имела таких побочных эффектов как чрезмерный прилив сил и связанная с ним бессонница. После она наложила повязки, напоила Локи горячим отваром с терпким привкусом лепестков цветка “ресница Бальдра”, что в Мидгарде зовут ромашкой, и удалилась, пообещав вернуться на следующее утро. Тепло волшбы успокаивало и убаюкивало, и хоть оставшийся наконец наедине с самим собой Локи явственно чувствовал, как опасно зашатались все тщательно выстроенные планы от удара самого страшного оружия Тора – не сокрушительного Мъёлльнира, а его сокрушительной глупости, – но всё это казалось ему очень далёким и почти неважным. Ведь так или иначе, а он выкрутится. Вопрос только в том, какой ценой. Примечание: Auf wiedersehen (немецкий) – произносится при прощании, можно перевести как “до свидания”. Au revoir (французский) – произносится при прощании, можно перевести как “до свидания”. Квантовая гравитация – направление исследований в теоретической физике, целью которого является квантовое описание гравитационного взаимодействия (и, в случае успеха – объединение таким образом гравитации с остальными тремя фундаментальными взаимодействиями, то есть построение так называемой “теории всего”). Цверги (др.-сканд. dvergr, мн.ч. dvergar) – в германо-скандинавской мифологии карлики, встречаются также и под другими названиями, к примеру, “дверги”, “нибелунги”, “свартальвы” (тёмные или чёрные альвы). Цверги обитали в земле и камнях, они боялись солнечного света, превращавшего их в камень. Эти существа были очень искусны в разных ремеслах, они создавали волшебные изделия для богов: молот Мьёлльнир, копье Гунгнир, золотые волосы Сиф, ожерелье Брисингамен, корабль Скидбладнир и др. Свартальфахейм (др.-сканд. Svartalfheim – букв. Дом чёрных альвов) – в германо-скандинавской мифологии родина цвергов. Свартальфахейм располагается между Мидгардом и Хельхеймом. Эйр – богиня, одна из помощниц Фригг, считалась самой лучшей врачевательницей. Она собирала лекарственные травы со всей земли и лечила ими раны и болезни, а также учила этой науке женщин, потому что в древней Скандинавии только им разрешалось заниматься врачеванием. Трава жизни (lifgras) – в дохристианской культуре северных германских народов вера в безграничное могущество трав аккумулировалась в образе легендарной lifgrös (lifgras) – травы жизни, которая, по преданию, способна, подобно мёртвой воде из русских сказок, сращивать разрубленные части тела, стоит только сложить их вместе и наложить на них эту волшебную траву. Baldursbrá (“ресница Бальдра”) – “Есть растение, столь белоснежное, что равняют его с ресницами Бальдра, из всех растений оно самое белое”, – говорит Высокий в “Видении Гюльви”, 22. “Ресницей Бальдра” в народной традиции оказывается разновидность ромашки – Matricaria maritima. Встречается также вариант “чело Бальдра”, а в англоязычном интернете, равно как и в печатных работах, распространён некорректный перевод Baldursbrá как “брови Бальдра”.