No sleep No sleep until I am done with finding the answer Won’t stop Won’t stop before I find a cure for this cancer Sometimes I feel I going down and so disconnected Somehow I know that I am haunted to be wanted I been watching I been waiting In the shadows for my time I been searching I been living For tomorrows all my life In the shadows In the shadows Не спать Не спать, пока не найду ответа на вопросы Не замирать Ища без остановки излеченья от заразы Иногда Я чувствую, что проигрываю, и всё теряет смысл Так или иначе Я знаю, что просто хочу быть нужным Я смотрю и наблюдаю Я жду и выжидаю В тени, когда придёт мой час Я ищу и изучаю И всю жизнь свою проживаю Ради завтрашнего дня для нас В тени В тени © Rasmus – “In the shadows”.
С лица Эйр сползла приветливая улыбка, уступив место смятению и неверию. Она аккуратно размотала и сняла с него все повязки, нахмурилась и призналась: “Ничего не понимаю”. Локи терпеливо снёс ещё одно обмазывание мазями, осушил все поставленные перед ним кубки и даже нехотя пообещал, что не встанет до вечера с кровати. Но и вечером ничего не изменилось, не зажило, не заросло и не перестало болеть, хоть Лофт и был на редкость покладистым пациентом. Медичка хмурилась, осматривала его, пичкала всё новыми зельями, поила настойками трав и ничего не понимала: от его ран уже давно не должно было остаться и следа, он уже утром должен был быть признан совершенно здоровым. Но все её старания были тщетны: трикстеру ничего не помогало. Впрочем, Лофта заботило не это: он каждую секунду пытался одолеть, обхитрить, одурачить браслет… Только всё без толку. Врачевательница упорно воевала с ранами, Локи – с браслетом. Оба позорно проигрывали.* * *
Утром следующего дня вместе с Эйр к нему пришёл Тор, и всё то время, что она осматривала его и пыталась подлечить, он стоял подле кровати Локи и наблюдал. – Что всё это значит? – как только за медичкой закрылась дверь, с него предсказуемо стали требовать объяснений. Бог лжи устало улыбнулся и с намёком предположил: – Что мне следует больше отдыхать? – Почему на тебя ничего не действует? – Тор сжал кулаки и шагнул к нему. – Что ты задумал? Трикстер так искренне и звонко расхохотался, что бог грома даже опешил и замер. – Я? Я задумал? О нет, это что ты задумал. – Локи был зол, чертовски зол, а потому ронял слова как можно спокойней, увесистей, так, чтобы они оставили в душе раны поглубже и превратились после в шрамы, которым никогда не сойти. Он выдохнул и сказал как можно почтительней: – Мне следует перед тобой извиниться, мой царь. Я недооценил тебя. – Тор кивнул, принимая извинения. – Только в чём же я тебя недооценил: в глупости или в хитрости? Неуч ли ты, глупец и невежда, привыкший прежде делать и потом лишь думать, или мудрый царь, дальновидный и прозорливый? – Лофт развёл руками. – Я не знаю. Так что же ты задумал, Тор? – Локи… – Но бог обмана перебил, не желая переводить в диалог то, что задумывалось изначально монологом. – Скажи-ка мне, братец, зачем ты надел на меня этот браслет? Неужто для того, чтобы лишить меня возможности колдовать? Но зачем, скажи – зачем? Зачем, если в моём положении мне всё равно нельзя? Ты же сам видел, я не тратил сил даже на исцеление себя, потому что вся магия – ты слышишь, Тор? Вся, абсолютно вся! – отдаётся на нормальное развитие ребёнка. – Бог грома стоял как громом поражённый. Не будь Локи так паршиво, он бы по достоинству оценил каламбурность зрелища. – Дитя отнимает много сил, браслет вытягивает последнее. Изощрённей казни даже я бы придумать не смог. Браво, братец, браво!.. Тебе аплодирует бог обмана и коварства, ты по праву можешь собою гордиться: даже в этом ты меня превзошёл. Тор попытался что-то сказать, как-то оправдаться, но Локи не желал ничего слышать: – Мне неважно, глупец ли ты или мудрец, солжёшь ли ты мне или скажешь правду – всё равно для меня это уже ничего не изменит. А потому… – Локи выдохнул и произнёс спокойным, чрезмерно спокойным голосом: – Покинь мои покои, мне следует больше отдыхать. Трикстер прикрыл глаза, ожидая, когда же за Тором закроется дверь. К счастью, ждать пришлось не более минуты.* * *
Раны затягивались точно на смертном – неохотно, долго, болезненно. К нему два раза в день приходили, меняли повязки и заставляли принимать снадобья, что, конечно, понемногу помогали, но лишь понемногу. Локи всегда по-своему нравилась Эйр, и её общество было ему даже приятно: она разбиралась в травах и заклятьях, с ней можно было поговорить о магии, и она всегда подчёркивала, что лечит тело, не душу – а потому не имела привычки произносить почём зря душеспасительных речей. – Спасибо, – благодарность легко сорвалась с губ, и Лофт, заметив отблеск тёплой улыбки на губах женщины, с намёком промолвил: – Вы, кажется, прописали мне покой?.. – Конечно, мой принц, – задумчиво протянула она, с пониманием усмехнувшись. – Вас не следует беспокоить до полного выздоровления. Локи слегка улыбнулся в знак признательности, наверняка зная, что теперь в ближайшее время можно не ожидать того, что царственный громовержец вздумает почтить его своим визитом. Уж кто-кто, а лечащая кого-то Эйр может посрамить собою и дракона, ревностно охраняющего в пещере заклятое злато. Трикстер вздохнул, произнося в раздумье: – Всё наше лечение основано на волшбе, может, оттого мази, впитываясь, и не дают ничего: вся их сила отдаётся браслету, чтобы суметь сберечь внутренние ресурсы. И если браслет может поглощать лишь ограниченное количество магии, то, быть может, нам следует попробовать чем-то отвлечь паразита, чтобы у снадобья появилась возможность начать действовать? – Что Вы предлагаете? Локи слегка улыбнулся. На следующий день в его лечебном рационе появились снадобья, ненадолго усиливающие магический потенциал. А ещё через день его наконец отпустили в библиотеку.* * *
Вокруг него не толпилась целая свора охранников – всего двое тенью следовали за ним по пятам. Локи думалось, что и это лишнее, ведь кабы он пожелал сбежать, то сделал бы это уже давно. Но нет, покидать Асгард всё ещё совершенно не в его интересах. Большую часть дня он проводил в библиотеке, заново перечитывая всё, что могло оказаться хоть сколько-нибудь полезным. Он знал о природе браслета, поглощающего магию, знал, что он из себя представляет и как его можно снять. И ему на ум давно уже пришёл один способ, как это можно было бы осуществить – Локи никогда не исключал такой вариант наказания со стороны Всеотца. Вот только в его положении способ этот был совершенно неприемлем, а потому необходимо было искать другие пути. Захлопывая очередной том, он ясно понял: в его ситуации даже книги – извечные советчицы и помощницы – бессильны. Значит, надо придумывать что-то самому.* * *
Бальдр при жизни часто говорил про песни трав, но тогда Локи и подумать не мог, что травы поют не только богу весны. Сейчас же, гуляя по саду, он впервые действительно прислушивался к тому, что нашёптывали растения. Они все излучали волны магии – кто-то слабее, кто-то сильнее. И пели. Каждый цветок, каждая травинка, каждый маленький росток при прикосновении отзывался, тонким, едва уловимым звоном магии напевал, чем может помочь. Локи бродил по саду, подолгу останавливался возле выбранного растения, прислушивался к излучаемому именно им запаху, внимал шелесту его листьев и будто бы открывал для себя новый мир. Мир, полный тихих напевов, спокойствия и умиротворения. Всё живое неуловимо тянулось к нему, стремилось помочь… Локи слегка улыбнулся. Жаль, что его ребёнок всё же пойдёт не в него. Хорошо, что и не в своего отца. Та же, чья сила будет родственной силе его дитя, застыла неподалёку и с неверием в него вглядывалась.* * *
– Моя царица. – Локи почтительно склонил голову. Та, которую он веками звал мамой, тяжело дышала после бега. Трикстер вспомнил, что окна её палаты выходят как раз на этот сад. – Локи! – Его обняли, прижали к себе. – Сынок… В голове Лофта за секунду промелькнул калейдоскоп воспоминаний: как она с такими же объятиями бросилась к нему, чтобы через мгновение, узрев Тора, уйти к родному сыну от приёмного; потом вспомнилось, что, в отличие от Всеотца, который никогда бы не позволил ледяному великану взойти на престол Асгарда, она, когда Один погрузился в сон Одина, не стала брать власть в свои руки, как делала прежде, – передала ему. И она пела ему колыбельные, лечила его раны, радовалась его достижениям… Локи выдохнул, улыбнулся и обнял в ответ. В конце концов, даже если суметь отставить в сторону все обиды и благодарности прошлого и оставить только голый расчёт – такая союзница ему непременно пригодится.* * *
Как покровительница любви, брака и деторождения, мама, конечно же, почувствовала в нём новую жизнь сразу. Она не удивилась, не пожурила, не стала расспрашивать – просто положила руку ему на живот и вздохнула. – Близится время обеда. Составишь мне компанию, мой милый? Она взяла его за руку, и бог магии почувствовал, что даже дышать стало легче: с ним делились силой. Непреднамеренно, понемногу, но – делились. Локи улыбнулся и согласился отобедать с ней, чувствуя почти физическое удовольствие от того, как яркой мозаикой складываются в голове новые планы.* * *
На следующий день, воспользовавшись отсутствием Леди Эйр, к нему зашёл Тор. Он сел на край кровати, повернулся к Локи лицом, открыл рот – и захлебнулся кровью из разбитой губы. Непродолжительная борьба закончилась тем, что Лофт оказался вжат в постель, придавлен тяжёлым телом, с заломленными над головой руками. Одинсон не торопился разжимать хватку, стискивая его и прижимая к себе. Локи, тяжело дыша, жадно вытягивал исходящую от бога грома силу и вырываться не спешил. Догадки оказались верны: проведённый им тогда ритуал обеспечил совместимость сил. Да, Локи им не брат и не сын, но пока у него под сердцем это дитя, они будут непроизвольно помогать ему поддерживать хоть сколько-нибудь приемлемый магический уровень. Пауза затягивалась, Лофт насыщался, вновь с наслаждением ощущая внутри клокочущий огонь магии. Наконец, когда молчание потеряло всякий смысл, он процедил зло: – Пусти. – Тор молчал, не отстранялся и не отпускал. Смотрел пристально, потемневшими от гнева – но только ли от гнева?.. – глазами и даже, казалось, собирался сейчас… – Ребёнку навредишь, дурень. Не поцеловал, хвала богам – отстранился, с явной неохотой отпустил. Локи перевёл дух: необходимость тактильного контакта не означала его желанности. – По садам гулять ты уже достаточно оправился. Трикстер чуть было не рассмеялся, представив, какой нагоняй мать, должно быть, устроила нерадивому царственному сыночку за то, что тот скрыл от неё его возвращение, умудрился обрюхатить собственного брата, а потом ещё и додумался нацепить на беременного этот проклятущий браслет. – А ты думал держать меня здесь, запертым в четырёх стенах, пока не рожу – а после наконец избавиться? – Отчего же? Если этот хорошо получится, то и дальше будешь рожать мне наследников, – огрызнулся Тор. Локи едва сдержал нахлынувшую на него волну слепой ярости. Хорошо получится? По чьим это, интересно, меркам? – А мидгардской девке своей ты то, что доверишь мне, а не ей, сомнительную честь рожать тебе наследничков, объяснять уж не горячей ли братской любовью станешь, а, братец? Или вообще не будешь ей ничего объяснять? Ну и правильно, поразвлёкся с нею да и позабыл, почто ещё тебе могла бы сгодиться какая-то смертная? … Разбитый нос распух и болел ещё три дня. И все эти три дня в чаше с родниковой водой и в их с Тором крови вымачивались частью собранные сейчас, частью припрятанные раньше, частью выпрошенные у Эйр, тщательно заговорённые девять трав: по одной из каждого мира.* * *
Через неделю Локи испросил у матери разрешения навестить того, кто его воспитал и кого он привык считать отцом. Могущественный Один, окутанный золотистым сиянием, лежал посреди огромного ложа и казался немощным стариком. Но трикстер как никто знал, на что способен Всеотец, а потому не чувствовал ни капли раскаяния, когда брал его за руку, аккуратно вытягивал из него силу и вдавливал в безвольное запястье небольшой шип сна. – Он так многому научил меня. – Локи погладил уже затянувшуюся кожу и мысленно продолжил: “Например, тому, как использовать тех, кто верит, что их любят”. Мать ободряюще ему улыбнулась. – Я хотел бы попросить у него прощения за то, что не сразу усвоил все его уроки. – “Что силой не разбрасываются, что её не уничтожать почём зря, а в сокровищницу да под замок надо”. Легко сжал сухую морщинистую ладонь в последний раз, прежде чем выпустить. – Прости меня, отец. – “За то, что я всё же усвоил твои уроки. Что так же, как ты держал меня при себе как ещё один похищенный артефакт, я буду держать тебя, запертым в твоём же собственном теле, до тех пор, пока не придёт время тебя использовать”. Вздохнул и поднялся с края постели. – Если сможешь – прости за всё. – “Ведь нет тюрьмы страшнее и непреодолимее для вольного духа, чем та, в которую я только что тебя заточил”. Шип сна сам по себе очень сильное средство, а уж вымоченный в отваре из девятитравья, заговорённый и орошённый кровью его наследника и кровью заклинателя… Локи не оставил Одину ни шанса. Так же, как в своё время Всеотец не оставил ни шанса ему.* * *
Мать пряла. Локи сидел подле, слушал тихие напевы и вспоминал её слёзы, когда до небес поднимался дым от погребальных костров двух её сыновей, Бальдра и Хёда. Тогда он отнял у неё их, а теперь ещё и мужа, можно сказать, лишил. Локи не стыдно за то, что он сделал с Одином. Он рад, что у него всё получилось, что больше никогда не затуманит разум безнадёжное желание стать любимым сыном для чужого отца. Но мать пряла и тихо, грустно напевала. И ему хотелось опуститься перед ней на колени, целовать её руки и просить о прощении – не за то, что сделал, нет. Не за то, что отнял у неё почти всех, кого она любит. А за то, что он действительно был бы рад, если бы у него получилось отнять у неё ещё и Тора. Но мать пряла, а Локи просто сидел рядом: не раскаявшийся, не сожалеющий, но…* * *
Незаметно, вереницей похожих дней, промелькнула неделя. Он потихоньку вытягивал магию из всего, из чего только можно было: изредка навещал Всеотца, иногда позволял себе взять немного у матери, касанием руки собирал силу трав, впитывал в себя жар огня и холод льда, время от времени пил снадобья, губительные в слишком большом количестве, и понимал, что этого мало. Слишком мало. Локи знал, что ребёнку для полноценного развития нужно больше магии, чем ему удаётся собрать. Знал, что мерцающей манящим золотом силы громовержца хватило бы с лихвой не только лишь дитя, но и браслету, и самому Локи. Знал, что если он хоть словом, хоть взглядом намекнёт Тору… Прекрасно знал, что если под благовидным предлогом коснётся, то его не оттолкнут – скорее уж наоборот, к себе притянут. Но касаться не хотелось. И он продолжал потихоньку вытягивать силы из всего, из чего было только возможно. Хоть этого и было немыслимо, ужасающе мало. А через неделю его залихорадило. Три дня Локи метался в бреду, слабо узнавая обеспокоенные лица матери и Эйр. Он видел Бездну, радушно распахивающую свои сокрушительные объятия. Он видел ставшую топкой землю, заболоченную ещё тёплой кровью. Он видел лёд, что подбирался к нему всё ближе и отнимал остатки былого тепла. Ему было невыносимо душно и ужасно холодно, он всё пытался согреться и никак не мог почувствовать родственный жар огня. Но в какой-то момент стало легче, но в какой-то момент лихорадка всё же отступила. А когда на четвёртый день Локи наконец пришёл в себя, то на ухо ему сонно сопела сжимающая его в объятиях знакомая венценосная особа. Примечание: По преданиям, у Одина и Фригг родились близнецы, настолько непохожие ни по характеру, ни по внешнему виду, насколько это возможно для двух братьев. Хёд, бог тьмы, был мрачным, молчаливым и слепым, как мрачность греха, которую он олицетворял. Его брата красавца Бальдра почитали как чистого и сияющего бога невинности и света. Казалось, что от его белоснежного лба и золотых кудрей льётся солнечный свет, радующий сердца богов и людей, любивших его одинаково сильно. Бальдр (др.-исл. Baldr), или Ба́льдер (также встречается неправильное написание “Бальдур”) – в германо-скандинавской мифологии один из асов, бог весны и света. Бальдр подобен присутствующим в мифологии многих народов божествам умирающей и возрождающейся природы, покровительствующим земледелию или растительности в целом. Хёд (др.-исл. Höðr) – в германо-скандинавской мифологии один из асов, слепой. Сын Одина и Фригг. Известен тем, что убил Бальдра стрелой, вложенной ему в руки богом обмана Локи. За это был убит асом Вали до того, как успел сказать о своей невиновности, и отправился в Хель. Шип сна (Svefn-þorn) – прямое скандинавское соответствие славянской сон-травы. Им Один усыпил ослушавшуюся валькирию Сигдрифу. Примечательно, что сну, наложенному шипом сна, соответствуют и другое свойство славянской сон-травы – его пророческий характер – предполагается, что валькирия во сне могла познать тайны рун, которым учила Сигурда. “Заговор девяти трав” (также известный как “заговор девяти священных растений” и “заклинание девяти трав”), открытый Воданом (одно из хейти – имён-заменителей Одина), богом Северной традиции, в изначальном своём виде приводится в рукописи XI века под названием “Lacnunga”. Эти девять трав: полынь обыкновенная (Мидгард); подорожник (Хельхейм); жеруха (Нифльхейм); синяк (Йотунхейм); ромашка (Асгард); крапива (Муспелльхейм); миррис (Льоссальвхейм); фенхель (Свартальфахейм); дикая яблоня (Ванахейм). В германо-скандинавской мифологии Фригг предпочитает жить в своем собственном чертоге – Фенсалир, дворце тумана или моря, в котором она усердно вращает колесо прядильного станка, откуда появлялась золотая нить или длинные полотна ярко окрашенных облаков. Для выполнения этой работы она использует украшенный драгоценными камнями прядильный станок, ярко сверкающий созвездием в ночи, известным жителям Северной Европы как Прялка Фригг, а жителям юга как пояс Ориона.