Нечистый

После тревожного воздуха врачебных кабинетов запах взбудораженных весной городских улиц ударял в голову не хуже шампанского. Стэн стоял на ступеньках клиники опустошённый и потерянный, не в силах в полной мере осознать, что произошло. Он всегда был атеистом и скептиком, циничная профессия приучила не верить в чудеса. Единственное, что было для него свято, — это приговор. Логичный и понятный, он служил мерилом, разделяющим жизнь человека на до и после. Свой диагноз Стэн тоже воспринял как приговор всему, что делал, как жил. По его мнению, приговор был справедливым — он не наслаждался своей жизнью, не ценил её, не имел цели, с равнодушием часового механизма отсчитывая время от одного дела до другого. Набирал идеально выверенные тексты документов, но без интереса, без души, словно отбывал повинность. Бегал по утрам в парке, когда удавалось преодолеть лень. Избегая отношений, как демон экзорциста, раз в неделю покупал симпатичного мальчика, чтобы сбросить напряжение… Исчезновение Стэна этот мир даже не заметил бы. «Ты был взвешен, измерен и найден непригодным для дальнейшего использования». Неожиданное выздоровление обрушилось на него отменой приговора. По опыту, смертный приговор могло заменить только пожизненное заключение. Как отбывать изменённое наказание, ещё предстояло выяснить. «Надо бы собрать историю болезни да обратиться в другую клинику. Возможно, клиента с деньгами просто грамотно разводили», — решил он отделаться от сомнений привычным недоверием ко всему, что происходит. Связывать чудесное исцеление с подобранным на улице парнем сознание отказывалось. Однако он был первым, о ком Стэн подумал, когда попытался привести мысли в порядок. Еда в доме закончилась, а время завтрака уже давно перетекло в обеденное. «Притащил раненого в дом, чтобы довести до голодного обморока. А надо бы для начала до психолога», — упрекнул себя он и поспешил в маркет за припасами. Отчего-то чувствуя себя неловко, растерянно поводил взглядом по полкам с фруктами и набрал крупных краснобоких яблок. Зашёл в отдел здорового питания, где, не присматриваясь, кинул в корзину несколько видов овсянки «Квакер». «Получают ли ваши дети достаточно клетчатки в своём рационе?» Выудил из глубин памяти немногие скудные знания о питании больных и добавил к каше разноцветных баночек с пухлощёкими малышами на этикетках. «Для самого ценного в жизни». Он в этом совсем не разбирался. Отворив входную дверь, Стэн замер на пороге. Что-то было неправильным. Дом, обычно встречавший хозяина равнодушной тишиной и застоявшимся воздухом, сегодня налетел сквозняком из открытых окон, как оставленный на целый день в одиночестве пёс. Расшвырял порывом ветра результаты анализов и заключений, брезгливо сваленные в прихожей. Пощекотал слух звяканьем и стуком. Поманил звуком голоса, доносящегося с кухни. Источником этого непривычного безобразия был, разумеется, Лемми. Сидя за кухонным столом, он увлечённо ковырял ножом сморщенную картошку, не выброшенную только по причине потери интереса к поддержанию порядка. Неловко отставив раненую ногу, повязка на которой вновь окрасилась красным, он самозабвенно мурлыкал под нос заунывную сектантскую песенку. Весьма неплохо, надо признать, мурлыкал, однако, в голове Стэна вновь настойчиво заскреблись мысли о психологе. Из одежды — только футболка. Неестественно худые бледные ноги с острыми коленками казались больше подходящими насекомому, чем человеку. Беззащитные. Босые ступни на холодной кухонной плитке. Здоровая нога отбивает ритм. «Даже обувь ему не оставил». Ворот футболки сполз с плеча, добавляя уязвимости облику. Стэн задохнулся было от праведного желания схватить мальчишку и отволочь обратно в кровать. Виктимность. Граничащая с мистикой способность притягивать зло. Лемми являл собой само её олицетворение. Стэн встречал десятки подобных. В основном, в делах об изнасилованиях и нанесении телесных повреждений. Все знают о преступниках-рецидивистах, но мало кто задумывается о рецидивистах-жертвах. Почему один и тот же человек вновь и вновь становится объектом жестоких действий, словно злой рок или проклятье довлеет над ним. Девушки оправдывают своих насильников. Жёны остаются с агрессивными мужьями-алкоголиками, раз за разом словно нарочно провоцируя их на побои. Многочисленные случаи офисных домогательств. Люди разные, но результат всегда один. Стэн не раз общался с такими потерпевшими, и, внешне проявляя сочувствие, в глубине души склонен был винить их в неосмотрительности, повлёкшей произошедшее. Дело было не столько в провоцирующем поведении, сколько в том, что каждый из этих людей будто подсознательно стремился доказать, насколько прогнил этот мир, показать, что ждёт в нём слабых и уязвимых. В облике Лемми многое напоминало типичную жертву. Он выглядел так, что им хотелось воспользоваться. Ощущался так, что тянуло поломать и обвинить — сам нарвался. Он словно сидел с повешенной на шею табличкой, где дрожащим почерком выведено: «Возьму на себя вину за всё, что вы со мной сделаете». Многое, да не всё. Детали не стыковались в привычный пазл, не укладывались в знакомую картину. Что же должно было произойти, чтобы такой красивый и добрый парень превратился в ходячую мишень? Стэн подумал, что не успел рассмотреть, какого цвета у него глаза. Да кому не всё равно вообще… Они были серые с коричневыми прожилками, которые становились плотнее у зрачка. Но дело было не в цвете. Готовность на всё, что от него потребуют — вот почему у Стэна тревожно сжалось сердце от этого взгляда. — Знал, что вернёшься голодным, — приветственно улыбнулся Лемми. Так искренне, благодарно и радостно, что Стэн не смог сделать вдох уже совсем от другого чувства. Вчера он определил для себя свой порыв как желание совершить поступок, которым не стыдно будет закончить жизнь. Сейчас к этому прибавилось что-то новое, незнакомое. То, что отдалось острым уколом в груди, затем расширилось, налилось в пульсирующий комок и, лопнув, растеклось раскалённой лавой по всему телу, окрашивая уши и щёки багрянцем. Он не привык ухаживать за кем-то — вокруг всегда были люди сильные и самодостаточные. Скорее, приходилось заботиться о собственной шкуре, чтобы уцелеть среди снующих кругами акул. Даже те несколько человек, которых он мог бы с некоторой натяжкой назвать друзьями, никогда не имели доступа к его сердцу. Открыть его — значит, стать слабым и уязвимым. Он и животных никогда не держал, всегда избегая ответственности за того, кто непременно привяжется, а он — Стэн это твёрдо знал — обязательно обманет его доверие. Теперь же в его доме впервые обосновалось человеческое существо. И улыбалось. Ему улыбалось. От Лемми не исходило никакой угрозы. Напротив, исходящую от него волнами мягкую покорность можно было ощутить кожей. Отросшие, всклокоченные волосы — Стэну безотчётно захотелось запустить в них руку, оглаживая и приводя в порядок. Он впервые испытывал непреодолимое желание прикоснуться к кому-то с нежностью. Не потому, что Лемми выглядел жалким или требующим внимания. Представляя, как сделает это, Стэн испытывал обволакивающее успокоение. Беспорядочный всплеск ощущений, электрическими вспышками пробежавший по синапсам, разрядился в неутолимую потребность обладания. Не телом, а скорее совокупностью эмоций, которые он начал получать от этого парня. Удовлетворение, что давала забота о нём. Наслаждение его хрупкой внешностью. Надежда осуществить желание прикоснуться. Ему до одури понравился этот эйфорический коктейль, хотелось погружаться в него больше и больше. Как уступить нестерпимой жажде, нарастающей потребности, неотделимой от самой жизни, и позволить себе напиться. Если бы Стэн был верующим, он определил бы появление Лемми в своей жизни как снятие с души печатей ада, в результате чего легион дремавших там демонов со свистом, хохотом и улюлюканьем вырвался на волю. Присвоить, поглотить, привязать к себе этого человека, чтобы он нуждался в нём, зависел от него. Чтобы увидел в нём смысл, значимость, начал дышать им, жить им. Попросил обнять, разрешил провести рукой по плечу, поправляя воротник футболки, позволил почувствовать подушечками пальцев биение пульса под прозрачной кожей. Он был нужен ему целиком, такой, как есть, со своим взглядом. Тихой покорностью. И улыбкой. И песнями. И будущим шрамом на ноге. Особенно шрамом. В этот момент Стэн и позавидовал себе, и приревновал к себе же. Как ему в руки могло попасть что-то настолько ценное? Что-то гораздо больше, чем он вообще заслуживает. Если бы он стал нужен такому человеку, как Лемми, возможно, тогда его жизнь обрела бы смысл. В его мире чувства существовали как повреждённый ядерный реактор, залитый толстенным слоем бетона. Полное спокойствие. Радиационный фон в пределах нормы. Вторжение в него Лемми вызвало движение тектонических плит, одномоментно раскрошивших к чертям весь бетонный саркофаг. Источник его беспорядочных лихорадочных размышлений продолжал невинно улыбаться, словно был готов вместо завтрака вновь предложить себя, и тело Стэна напряглось в первобытном желании накинуться на добычу. Подмять, втягивая жадными ноздрями источаемый ею полынно-мускусный запах. Обхватить тонкие запястья и, преодолев слабое сопротивление, завести обе кисти за голову. В висках заломило от частого пульса и лихорадочных оправданий: «Да, Лемми. Ты действительно нечист. Грязный, порочный мальчишка. Ты и только ты виноват в том, что сейчас произойдёт». Стэн сделал шаг назад. Ещё один. Заложил непослушные руки за спину, яростно злясь на себя за то, что не в силах отвести взгляда, прикованного к трогательной ямке над ключицей. У него не было объяснения, откуда вдруг взялись эти несвойственные ему, дикие мысли. — Оставь эту хрень. Иди к себе в комнату, отдыхай. Свои псалмы можешь и в кровати попеть, — Стэн справился с голосом, он почти не был хриплым. — Пожалуйста. — Я в норме. Бывало и похуже, — Лемми передёрнул худыми плечами. От движения его слегка повело вбок, и он с трудом выровнялся. — Небольшая рана — не повод отлынивать от работы. — Пожалуйста, — с нажимом повторил Стэн. — Ты должен слушаться. — Должен? — нервная гримаса исказила только что улыбавшееся лицо. — Хорошо. — Вот и славно. Не надо спорить. Я знаю, как лучше, — Стэн подхватил его, помогая подняться. — Обопрись, доведу тебя. Лемми сильно хромал, сдерживал дыхание и закусывал губы, но взять его сейчас на руки Стэн не решился. От возникшей неловкости его избавила необходимость сделать перевязку и укол антибиотика. Пришлось вновь объяснять впавшему в отчаяние Лемми, что пользоваться медикаментами — не означает выражать недоверие замыслу Творца, и в ампуле содержатся вовсе не дьявольские козни, а обычные химические вещества. Оставив страдальца приходить в себя, Стэн выбросил злополучную картошку, и начал мудрить с кашей, но не мог ни на чём сосредоточиться. Осознавать себя вновь живым было как пробуждение от мучительного кошмара — в поту, с истерзанным сердцем, но блаженным стоном облегчения: «Живой! Живой! Это всё сон!» Он то вспоминал, что не купил ничего для себя — ни кашу, ни фрукты он не любил. То спохватывался и кидался чистить яблоки, то открывал на пробу баночки с детским питанием. Кривился, отставлял в сторону и не успокоился, пока не перепробовал все. То застывал на месте, осенённый идеей, и бежал в свою комнату перерывать шкаф и запасы мата в голове. Когда он в следующий раз показался в комнате, на плотно заставленном подносе рядом с едой соседствовали вещи, которые, по его мнению, прямо сию минуту могли понадобиться Лемми. Первым делом он напялил на его холодные ступни вязаные носки. Новые, ни разу не надёванные, зелёные, с длинными красными перцами. Дождавшийся своего звёздного часа бабушкин подарок любимому внуку. Лемми безуспешно протестовал, но утешился яблоками, с опасливым удивлением разглядывая батарею открытых баночек с детскими рожицами. — Зачем столько лишних забот? Скажи лучше, как сам чувствуешь себя после вчерашнего. — Что? Ах, да… прекрасно… прекрасно… — Стэн выкладывал на тумбочку стопку книг и задумался, не зря ли приволок кинговскую «Мизери». Вдруг сюжет вызовет тревожность и повредит изломанной психике. — А ты… — Лемми сделал паузу, словно боялся услышать ответ, — ты не почувствовал себя хуже после этого? — Да я уже не помню, когда вообще так хорошо себя чувствовал. Мой диагноз оказался ошибочным, кто бы мог подумать. Мне вдруг объявили, что оказывается, я буду жить, представляешь? И, что удивительно, начинаю осознавать, насколько хотел… хочу жить. — О мой Бог! Ведь это значит… — Лемми побледнел и попытался вскочить на ноги. — Мне срочно нужно отыскать брата Джона. Умоляю, помоги! — Сейчас же сел обратно! — от неожиданности рявкнул на него Стэн, опешивший от столь бурной и непонятной реакции. Поделился сокровенным, а тут мало что не проявили сочувствие, да ещё и ползти готовы полумёртвым к какому-то левому перцу. Он был готов в гневе расшвырять всю принесённую еду, сам не понимая, что именно его так разозлило. И тут же чуть не залепил себе пощёчину, увидев, как сжался и притих подобранец. До него наконец дошло, чем Лемми отличается от привычных ему жертв преступлений. Это была разница между неосознанной возможностью стать жертвой и принудительно воспитанной, выученной готовностью ей быть. Кто-то вбил ему глубоко в сознание такую модель поведения. Стэну стало страшно, что своей неуклюжестью в общении навредит ещё больше. Он присел на корточки, чтобы смотреть на Лемми снизу вверх: — Мы обязательно отыщем твоего Джона, кем бы ни был этот… человек. Но сейчас тебе нужно отдыхать и поправляться. Пожалуйста, поешь. Оставив Лемми разбираться с содержимым мисок, тарелок и баночек, Стэн нервно вышагивал по гостиной. Его жутко раздосадовали вышедшие из-под контроля перепады настроения — то вспышки гнева, то влечение к измученному, настрадавшемуся парню. Он в красках рисовал у себя в голове, что, заметив его состояние, тот наверняка станет относиться к нему настороженно и отчуждённо, а то и вовсе соберётся уйти. Захотелось первым убежать от него, из дома, от самого себя, и он совершенно кстати вспомнил о запланированной встрече с Мэгги Поршень. Если бы Стэна попросили составить список друзей, пожалуй, он надолго бы задумался. Скорее всего, выданный для этих целей лист бумаги остался бы чист. Он общался с людьми по мере необходимости, всегда отдавая не меньше, чем брал, но никто и никогда не мог занять в его сердце постоянное место близкого друга. Иногда у него появлялось непреодолимое любопытство к какому-нибудь новому человеку, особенно если находились общие интересы и увлечения. Тогда он общался много, фанатично, полностью отдаваясь процессу, исчерпывая возникшую связь досуха, до дна. Но постепенно любое общение начинало его тяготить, он становился молчалив и скуп на отклик, а потом и вовсе исчезал с горизонта недоумевающего собеседника. В то время как его очередной неудавшийся друг терзал себя мучительными размышлениями о том, что пошло не так, Стэн отдыхал от утомительного для него общения, предаваясь очередному хобби, которые менял так же часто, пытаясь вызвать в себе интерес к жизни. Позади остались прыжки с парашютом и выращивание кактусов, конный спорт и косплей. Последним увлечением стало коллекционирование редкого алкоголя. Он готов был мчаться в другой конец штата или даже страны, чтобы посетить тематическую выставку и разжиться уникальным образчиком. Одной лишь Мэгги Поршень уже много лет удавалось оставаться человеком, к дружбе с которым Стэн неизменно возвращался. В момент их знакомства он был только что получившим лицензию бесплатным адвокатом, странно выглядящим, замкнутым и асоциальным. Мэгги, будучи к этому времени опытным следователем и имея пристрастие к подобным молодым людям, сначала пыталась прибрать его к своим чутким рукам, но вскоре, раскусив, что он играет за другую команду, стала просто добрым другом. Именно Мэгги помогла ему подобрать одежду, в которой он перестал выглядеть, как косплеер Джокера. Без её участия он до сих пор бы носил любимые галстуки пятидесяти оттенков невероятности, сочетая их с тактическими жилетками. Невероятно удобно, когда так много карманов. Она же настояла на регулярном посещении парикмахера, порекомендовав симпатичного и ненавязчивого специалиста. Сам он считал всё это раздражающей тратой времени, но глядя на то, как увеличивается поток клиентов с дорогими бумажникам, вынужден был признать её правоту. Он мог не созваниваться с Мэгги месяцами, но всякий раз, когда вновь набирал её номер, их общение оставалось непринуждённым и близким, словно и не существовало проведённого врозь времени. Стэн потратил изрядное количество минут, разглядывая свою богатую коллекцию с целью выбрать достойный предстоящей встречи с Мэгги экземпляр. Удовлетворённо хмыкнул, повертев бутылочку Мамахуаны, и сунул её в один из многочисленных карманов любимой жилетки, которую наконец-то можно было по случаю надеть. Из-под жилета выглядывала, радуя глаз — разумеется, глаз Стэна — лавандовая рубашка с психоделическим разноцветным рисунком. Приобретённая на фестивале хиппи, она была очень приятна для тела — природное волокно, как никак. Он пообещал Лемми, что скоро вернётся. Невзирая на испуганное сопротивление, вручил ему пульты от домашнего кинотеатра, музыкального центра и сплит-системы. Проигнорировал просьбы поговорить, натянул ярко-красные кроссовки и вышел в неотвратимо наплывающую на город весну.