Нечистый

Возвращаться домой оказалось на удивление приятно. Непривычно волновали мысли о том, что дома ждут. Тянуло ускорить шаг, но Стэн сделал небольшой круг. Насмотрелся на Патрика и Мэгги, слегка позавидовал тому, что между ними образовалось, и самонадеянно решил, что знает, как порадовать найдёныша. Потратил пару часов и тонну нервов, но вышел из торгового центра увешанный сумками и в целом довольный. Позаботился. Не избалованный вниманием и вещами Лемми наверняка будет сражён наповал новыми джинсами, фирменными футболками, и особенно отблёскивающей всеми гранями роскоши разноцветной рубашкой. Со стразиками. Непременно будет. Путь по дорожке от калитки к дому Стэн проделал, оглядывая, словно впервые увидел, унылую, выбритую газонокосилкой вплотную к земле лужайку. Неплохо было бы украсить жилище, посадить что-то красивое. Или полезное. Что там обычно нормальные люди втыкают в горшки на входе. Лемми наверняка во всём этом разбирается. И может даже умеет печь пирог с черникой. Ключ в дверь он вставлял с мыслями о ни разу не использованном мангале, заваленном хламом где-то в гараже. Вывалившийся ему под ноги растрёпанный встревоженный Лемми никак не вписывался в нарисованную в голове счастливую картину. — Ты вернулся? Пришёл? — забормотал он, собирая с пола лежавшие рядом больничные выписки Стэна. С обратной стороны они были разрисованы ручкой. Зубастые цветы, переплетённые корни, ломаные линии. — Прости. Тебе нужны эти бумаги? — Теперь уже, наверное, да. Нужны, — Стэн поднял один лист. Хрупкое крылатое существо с окровавленными руками размахивало длинной косой. — Интересное у тебя представление об ангелах. — Вряд ли это ангел, — Лемми презрительно скривился. — Он просто притворялся добреньким, а на самом деле чистое зло. — А я думаю, он прекрасен. Смотри, как горит гневом его подбитый глаз. Нужно ещё разобраться, с кем и почему ему пришлось воевать, — Стэн потянулся за следующим листом, наткнулся на руку Лемми, сжал её. — Нужно было сказать, что хочешь порисовать. Я принёс бы альбом и всякое-разное. Что там требуется? — Не нужно. Я очень редко рисую, только если я начинаю сильно нервничать. Помогает не делать плохого, я слабо контролирую себя в такие моменты, — он высвободился и сгрёб в кучу все оставшиеся бумажки. — Вот. Я все испортил. — Напротив, придал ценность. Мне нравится. А если вдруг накатит подобное желание ещё раз, можешь использовать для рисунков архив моих судебных речей. Тогда в этих бумагах будет гораздо больше смысла. Но почему ты здесь? На полу, у двери? — Слушал шаги и ждал, — после паузы, признался Лемми. — Боялся… очень страшно одному. Прости. — Перестань извиняться, ты ни в нём не виноват. Можно? Стэн спрашивал разрешения формально. До того, как прозвучал вопрос, он уже подхватил на руки лёгкое тело. Если дожидаться ответа — есть вероятность получить отказ. Если промедлить — встанет сам, и невинный предлог дотронуться исчезнет. Лемми сделал неловкую попытку вывернуться, но сразу же затих, прижатый крепкими руками. — Отчего же боялся? Тут безопасно. Никто не знает, что ты здесь. Смотри фильмы, читай, поправляйся. Не нужно скучать. Только попроси, я принесу, что захочешь. Или, — Стэн остановился, уязвлённый предположением. — Неужели ты боялся меня? Лемми помотал головой. С обескураживающей доверчивостью закинул одну руку Стэну на шею, второй ухватился за рубашку. — Нет-нет, наоборот. Было страшно, что придёшь не скоро, а может вообще сегодня не вернёшься. У тебя своя жизнь, дела. Друзья. Мешаю. Помоги поскорее найти Джона, поговорить с ним, и я больше не стесню. Только не оставляй одного надолго. Не привык. Его пальцы были настолько холодными, что кожа Стэна под ними онемела. «Как бы не простудился. Жаль, горячую ванну ему нельзя», — подумал он, притискивая к себе смелее. Разжимать рук не хотелось. А о том, чтобы отпускать его обратно, и речи быть не могло. — Заладил со своим Джоном. На черта нужно возвращаться? Считаешь нормальным то, до чего эти нелюди тебя довели? Лемми понемногу расслаблялся. Растекался на руках, словно кот. При упоминании Джона его голос стал мечтательным: — Всё в порядке. Они любят меня. Единственные, кто любит, заботится и никогда не бросит. Ничего страшного не случилось. Мне бы только с Джоном… — Успеется, не торопись. Приди в себя хоть немного, — поморщился Стэн. Похоже, удержать Лемми от возвращения будет задачей не из лёгких. — Как думаешь, хватит у тебя сил, чтобы помыться? Можешь в рукомойнике поплескаться, как выйдет. Лемми слегка прищурился и понимающе растянул в стороны уголки губ: — Смогу. Я в порядке. Для тебя — что пожелаешь, — обвил шею Стэна руками, прильнул, потянулся за поцелуем, прикрыв пушистые ресницы. В его словах и жестах не было ни малейшего намёка на эмоции — ни страсти, ни отвращения. Он предлагал себя бутылкой воды в жару. Стаканчиком попкорна в кинотеатре. Пей, ешь, упаковку выброси в специально отведённом месте. Просто потому, что человек рядом выразил желание. Предложил бы любому, кто оказался на месте Стэна. Это ранило, отдалось болезненным уколом в животе, где вроде всё было в порядке по результатам последних исследований. Встряхнуть потянувшегося к нему мальчишку получилось излишне резко: — Прекрати! Я не это имел в виду. — Почему нет? Тебя смущает, что я парень? — Лемми слегка скривился от боли, но рук не разжал. — Для Бога мы все равны. Он не делает различия между мужчиной и женщиной. Только любовь имеет значение. — То, о чём ты говоришь, это… совокупление, — нервно произнёс Стэн, пытаясь выбирать слова, чтобы не сильно задеть. — Секс, интим. Можно выразиться и грубее. Как ни назови, это не любовь, Лем. Тебя обманули. — Но как иначе люди могут доказать друг другу свои чувства? Разве есть иной способ? — растерянно произнёс Лемми. Стэн не нашёл, что ответить, не сообразил, как рассказать про то, чего никогда не испытывал. Вместо этого заволок свою ношу в ванную комнату, и, как смущённый родитель, которому юное чадо задало стыдный вопрос не по возрасту, перевёл внимание. — Ну-ка, меньше слов, больше шампуня! Бери вон тот, абрикосовый. Пахнет зашибись и волосы будут как у Брэда Питта в «Интервью с вампиром». Хотя, они у тебя и без того ещё краше, — его речь убыстрялась, становясь бессвязной и скомканной. — Сейчас принесу, что надеть. Очень удобное. Потом поужинаем. Попробуешь, что я приволок на десерт — обалдеешь весь целиком, как вкусно. — С вампиром? — запоздало произнёс Лемми в пустоту. Пожал плечами и выбрал из многочисленной батареи пузырьков бутылочку с ярко-оранжевым абрикосом. Легко справился с шевелюрой. Горячая вода прямо из-под крана — что может быть роскошнее? Оберегая рану, навёл порядок в тех местах, которые, по его убеждению, сегодня непременно понадобятся чистыми. И вскоре, надев широкие мягкие штаны, уплетал маффины так, что у Стэна скулы сводило от умиления — наблюдать, как он набивает их за обе щёки и бросает быстрые жадные взгляды на те, что остались. С купленными подарками возникла проблема. Лемми наотрез отказывался их принимать, утверждая, что роскошь — это грех. Вполне можно постирать и зашить старую одежду. На полюбившуюся Стэну роскошную рубашку вообще вытаращил глаза: — Ни за что! Нельзя носить настолько вызывающее. Стэн надулся, но из чистого упрямства решил освободить пространство в гардеробе от своих вещей и развесить там обновки. Пусть смотрит и раскаивается, от какой красоты отказался. Лемми следил за ним без особого интереса. Похоже, его гораздо больше волновал маффин с персиком, который не поместился в желудке, и теперь смиренно ждал своей участи на тарелке. Лемми периодически бросал на него гораздо более страстные взгляды, чем те, которыми пытался увлечь Стэна. До тех пор, пока его внимание не привлекло нечто необычное. — Ох! Это же… Что же это? — выдохнул он, уставившись на очередную коробку с одеждой, которую Стэн сердито вышвырнул с полки. Там, аккуратно сложенный, отблескивал красно-синим латексом костюм с паучьими глазами-линзами. Стэн раздражённо махнул рукой, не оборачиваясь: — А-а-а, старое тряпьё. Давно пора выбросить. — Но это же… Человек-Паук? — Лемми коснулся материала кончиками пальцев. В той, другой своей жизни, как же сильно он восхищался Питером Паркером. Хотел быть похожим на него, побеждать зло, защищать слабых. До того самого случая с братом Джудом, когда обвинённый в связях с дьяволом паучок канул в забвение. Но сейчас, подобно настоящему супергерою, явился из небытия. — Неужели тебе всё-таки хоть что-то нравится? — воспрял духом Стэн. — Я косплеем раньше увлекался. Наскучило, вот и забросил. Хочешь примерить? Лемми замахал руками в благоговейном ужасе. — Не очень удачная идея, ты ещё совсем слаб, — опомнился Стэн. — А что скажешь, если я надену? Повеселю тебя. — Серьёзно? — Лемми скосил на него глаза, не поднимая головы, словно боялся, что Стэн издевается или подшучивает. Вместо ответа тот начал с энтузиазмом расстегивать пуговицы рубашки. Лемми склонил голову ещё ниже и отвернулся, избегая смотреть. Он ощущал себя нечестивцем, нарушающим запрет. Однако соблазн вспомнить объект своего обожания с кем-то, кто не считает грехом подобные увлечения, был непреодолим. — Поможешь? — раздалось сзади. Молния, шедшая по спине от копчика до макушки, требовала ещё одной пары рук. Поначалу замок поддался без усилий и легко заскользил, но начал тормозить по мере движения наверх и окончательно застрял там, где разрез костюма раздвинули в стороны грудная клетка и плечи. Пришлось свести края, невольно касаясь пальцами тёплой кожи между лопатками. Стэн вздрогнул, замер, шумно выдохнул и, казалось, перестал дышать совсем. «Наверное, чтобы помочь мне», — подумал Лемми, постарался побыстрее закончить начатое и сделал шаг назад. Перед ним стоял его обожаемый Паркер. Высокий, стройный, подтянутый. Настоящий супергерой, которого не смогло уничтожить даже вселенское зло в лице брата Джуда. Пришёл его спасти, как и положено. Стэн тем временем вскинул руку ладонью вперёд, будто готовясь выпустить паутину, и провозгласил: — Привет! Я ваш дружелюбный соседский Человек-паук! Берегись, преступность, я иду! — О, мой Бог! — ахнул Лемми и подался вперёд с полуоткрытым ртом. Словно не веря своим глазам, потрогал вытянутую ладонь. Провел рукой по предплечью. Костюм сидел идеально, как вторая кожа. — Господи Иисусе! — Можно просто Паучок! Зацени мои педипальпы, человечек, — дурачился Стэн, неприлично довольный произведённым эффектом. Кто знал, что нужна такая малость, чтобы Лемми заулыбался и начал смотреть на него как на небожителя. Наконец за безразличным отрешённым взглядом сектанта показался живой человек. С опасно восторженными влекущими глазами. И пусть причиной такой реакции был всего-навсего костюм, Стэн готов был не снимать его, сколько потребуется. Осторожные, словно птичьи, касания. Близость доверчивого уязвимого тела. Этого хватило, чтобы его разум снова захватило неудержимое желание. Совсем не такое, к которому Стэн привык, покупая разовый секс. Оно было уничтожающе-нежным, болезненно-сладким. Толкало завладеть, запереть, использовать целиком, не делясь ни с кем. — Нет, никакой это не грех, — шептал Лемми, восхищенно поглаживая Стэна ладонью по груди, не замечая, как подрагивают мышцы, реагируя на лёгкие прикосновения. — Так красиво! И круто! Очень круто! Всего пара дней, а Стэн уже с трудом представлял, каким был его дом без этого существа, пахнущего теперь его шампунем и гелем, одетого в его одежду. Словно с ног до головы покрытого его метками. Оставалась только последняя мелочь. Сущая безделица. Поставить окончательную печать обладания. Стэн перехватил его кисть, сдавил, прижал к своей груди. — Твоё сердце! — ахнул Лемми. — Я чувствую твоё сердце! Почему оно так колотится? — Мне… — выдавил Стэн севшим голосом. Только недавно заливал ему, что не такой. Что не тронет. Что никогда. И тут же готов забыть обо всём. Наплевать на его травмы — и на теле, и на душе. Забить на благородство и отодрать, не снимая костюма, который ему так понравился. Так, чтобы плакал и умолял. Интересно, что он почувствует, когда любимый герой займётся с ним… Займётся чем? Любовью? Не слишком ли громкие заявления для того, кто не смог ответить на вопрос, что такое эта ваша любовь? — Мне жарко. Переоденусь. Спокойной ночи, Лем. Он развернулся слишком резко. Слишком быстро вышел из комнаты Лемми, хлопнув дверью своей. — Эй! Одежду забыл! — Лемми подобрал брошенные на пол рубашку и брюки. Его руки только начали согреваться от прикосновений, лишь на мгновение радостно ожила душа, и тут же вновь застыла. Он прижал вещи к груди. От них непривычно пахло домом, уютом. Лёг, но сон не шёл. Его просьбы о возвращении в общину Стэн проигнорировал, однако, зачем ему находиться здесь, тоже не объяснил. Тревога нарастала. Рана ныла, напоминая о произошедшем с ним в тот день, и оно не укладывалось ни в голове, ни в сердце. Он вертелся, прислушивался к звукам, но дом хранил молчание, и Лемми с каждой минутой всё сильнее сдавливала паника. Всё-таки, от него избавились. На самом деле, просто выбросили, он никому не нужен — ни Джону, ни Семье, ни даже подобравшему его доброму самаритянину. Ну и поделом, сам виноват. За столько лет так ничего толком и не добился в Семье. Не стал хорошим проповедником, ловцом человеческих душ, как брат Филипп. Не снимался в фильмах, приносящих Семье немалый доход, как Дэвид. Не метил в руководители одной из общин, как Мэттью. Но самое главное, ради чего он там находился — не смог занять в сердце Джона хотя бы крошечный уголок. Стать для него особенным. Может быть, если у него получится привести в Семью такого богатого и уважаемого человека, как Стэн, к тому же живое доказательство не бесполезности его дара, Джон наконец обратит на него своё внимание? Чуть не скуля от унижения, он подобрался к комнате Стэна, и стоял под дверью, желая и не решаясь войти. Щелчок выключателя прозвучал как сигнал к действию. Не заперто. Не давая себе возможности отступить, Лемми проскользнул под одеяло, прижавшись к спасительному теплу, и быстро зашептал в ухо слова, которым его учили: — Ты в смятении и растерян, но не бойся. Ты больше не будешь одинок. Бог любит тебя, и я тоже. Обними меня, почувствуй это. — Ты действительно этого хочешь? — поинтересовался Стэн бесстрастным сухим тоном, словно находился не рядом с юным соблазнителем, а в зале судебного заседания. — Я всё правильно понял: ты хочешь, чтобы я развернул тебя задницей, спарился, словно животное, а потом, наигравшись, отдал «братьям», чтобы они делали то же самое? Это любовь, по-твоему? Так вот, я не собираюсь этого делать. Пожалуйста, возвращайся к себе и никогда больше не предлагай мне такого. — Но я же видел, как ты смотрел на меня. Как хотел. Теперь брезгуешь? Значит, для тебя я тоже грязный никчёмный выродок? — Лемми еле успевал переводить дыхание, давясь каждым горьким словом. — З-зачем ты тогда меня подобрал? Л-учше бы оставил сд-дохнуть! К-как я просил! Он не помнил себя плачущим. С чего бы? Во всём, что с ним происходило, он винил только себя. Нашёл это очень удобным — претензий предъявлять не к кому, не на кого обижаться. Не нужно ни в ком вызывать жалость. Наказывает мать? Так за дело, всегда за дело. Какой смысл реветь? Нужно просто постараться быть более удобным, незаметным, послушным. Затолкать в себя обратно желания. Что толку желать? Бьёт Джуд? Так нужно быть осмотрительнее. Сам прошляпил, не исполнил правила, которые не так уж и трудны. Если остался в общине сам, по доброй воле, в надежде завоевать признание, любовь — так будь добр, соответствуй. Слезами здесь не поможешь, и следы на теле — лучшее напоминание. Когда его впервые изнасиловали, было почти невозможно не разрыдаться, не рассыпаться на части от страха и унижения. Но как только он уверил себя, что отдал тело по собственной воле, из любви, всё стало не так уж и плохо. Не было никаких поводов для переживаний. Он сам выбирал, сам управлял происходящим. Поэтому он так настойчиво предлагал себя Стэну. Всё равно это произойдёт. Рано или поздно Стэн потребует благодарность за спасение, его обжигающие взгляды тому подтверждение. Но Лемми не будет унизительно дожидаться этого момента. Он снова решит всё сам… Впервые в своей взрослой жизни Лемми не смог сдержать слёз сейчас, когда Стэн его отверг. Вместо этого он уложил голову Лемми себе на колени, начал поглаживать темные длинные волосы и бормотать ласково-бессмысленное. Что если кто из них двоих грязный, так это сам Стэн. И злился он не на него, а на собственные мысли — чёрные настолько, что поверь, Лемми, тебе не стоит о них знать. Что он лучший мальчик на свете. Самый добрый, самый чистый. И никому ничего не должен. И даже себе. Что сейчас ему и двигаться-то особо не стоит, а как станет получше, они вместе сходят на озеро покормить птиц или просто посидят на берегу. Или на ярмарку. Через месяц начнется сезон. Сувениры, разные лакомства, аттракционы. — К-какие птицы? К-какие ярмарки? — спазмы душили Лемми, не давая вдохнуть, понять. По щекам текло и текло что-то разъедающее, кислотное. — П-перестань! Мне больно! Почему так больно слушать тебя? Стэн не замолкал. И утешал, и гладил, и баюкал. До тех пор, пока всхлипывания Лемми не стали редкими, потом постепенно прекратились и наконец в темноте стало слышно только размеренное ровное дыхание. Только тогда он подложил ему под голову вместо своих колен подушку, медленно вытянулся рядом и позволил себе прикрыть глаза.