The Killing Joke (Убийственная шутка)

Жарко. Тело ломит. Юнги не так-то просто оставаться наедине со своими мыслями и телом во время течки, и уже через полчаса после ухода Чимина он судорожно начинает выискивать таблетки для подавления, которых не обнаруживает. Видимо, выронил, когда перелезал через очередной забор, или вовсе не взял, оставив в мотеле на тумбочке. Обниматься. Потрогать кого-нибудь и потереться. Для этого омега выбирает случайно найденного плюшевого медведя и пытается взять его на руки, но игрушка не то чтобы сама проявляет инициативу, поэтому Юнги становится не по себе, и медвежонок остаётся цел, усажен на место и оставлен в покое. Руки чешутся, всё остальное — тоже. Омегу будто изнутри разрывает от непонятных желаний, и он это стрёмное ощущение уже давно забыл, потому что не рисковал проводить свои течки без подавителей, даже будучи один, запертый в обособленном доме, Мин продолжал глотать препараты и глушить все симптомы наглухо. От своей же природы Юнги противно. Как можно быть таким зависимым от другого организма, что это доходит до мучительной боли? Внизу живота всё скручивает, и омега, еле доползший до постели, скулит в подушку Пака, оставляя на ней влажные пятна слюны, когда губы приоткрываются в немом стоне боли. Он всё ещё помнит, что шуметь нельзя. Только дышит Юнги так шумно, будто кто-то включил мощную вытяжку в комнате. Уши заглушает этот шум, однако воздуха не хватает, даже когда кажется, что его слишком много. "Чёрт..." С Чимином было легче. Его можно было обнимать, отвлекаясь от всего остального, да и просто запах помогал не чокнуться, говоря о близости альфы, но сейчас комната больше пахнет Мином, чем её хозяином. — Блять, нет, я не буду этого делать... — шипит сам на себя Юнги, потому что голова начинает подкидывать идеи, как справиться с наваждением. Стащить все вещи Чимина, часть из корзины с грязным бельём выудить и сделать на кровати домик из всего этого, носом зарывшись во что-нибудь вроде трусов. Ну уж нет. Мин слышал про гнездование, но ни разу не ловил себя на таком желании, хотя, наверное, просто шанса не было. Омежья натура — думает Юнги — самое глупое, что есть на свете. Почему выбрать свой пол нельзя хотя бы во время подросткового времени? Тык на кнопочку, и ты альфа. Тык на другую — омега. Повезло Сокджину быть бетой, который на все эти гоны, течки и прочее просто клал свой огромный хуй. Ментальный, конечно же. Биться о стену в попытке убрать ненужные мысли — не вариант. Можно призвать в комнату других обитателей дома, если они вообще есть. Юнги и так в полной заднице, его запах наверняка пробивается через двери и ощущается в коридоре, даже несмотря на открытое окно и попытки проветрить здесь. Хочется просто спрятаться ото всех, что Мин и делает, с головой забираясь под одеяло и с облегчением втягивая воздух с большей концентрацией запаха Чимина, чем в остальном помещении. Юнги вообще кажется, что вместо своего аромата у него получилось выветрить только тот, что принадлежит альфе. По бёдрам стекает вязкая смазка. Омега её слишком хорошо ощущает, это липкое и влажное чувство скользящей друг по другу плоти. Мин ёрзает на месте, и его ягодицы трутся друг о друга, а возбуждённый член упирается в ткань боксеров, стремительно пропитывающихся влагой. Юнги прикусывает губу, закрывая глаза и опуская ладонь в район паха, чтобы оттянуть бельё в сторону, но вместо этого почему-то сжимает головку сквозь одежду и давится внезапным стоном. — Ммм... — внутри такое дикое желание скулить и кричать, что приходится прикусить ближайший кусок простыни, затыкая свой рот. Слышится треск ткани, когда Юнги с силой тянет его на себя. Неосознанно, скорее просто по инерции, потому что касается себя ещё раз и испуганно вздрагивает. Испуганно, потому что слишком приятно. Голова кружится, и Мин Юнги, который отплёвывался от любых проявлений секса, ведь он непременно ассоциируется с альфами, проигрывает своему возбуждению, дрожащими пальцами начиная стягивать с себя всю нижнюю часть одежды. Толстовку Чимина на себе он оставляет, не замечая. Иначе успел бы окрестить себя совсем жалким и безвольным. Омега обхватывает свой член у основания, пачкая пальцы в большом количестве смазки и распределяя её по всей длине. Плоть в ладони Юнги пульсирует, наливается кровью и твердеет, поэтому ласкать себя становится удобнее, но всё ещё чего-то не хватает. Это похоже на сильную простуду, потому что в голове один сплошной жар, и уже что-то адекватное вроде объятий сменяется вполне конкретным пошлым желанием трогать себя ещё больше, а лучше, если бы это делал... Чимин? Мин никогда не признается в этом даже себе. Наверное. Низ толстовки постепенно сползает вверх от ёрзаний омеги, и Юнги одной рукой соскальзывает на живот, задыхается, представляя на себе чужие руки, обнимающие со спины. Когда они сидели в душе или целовались в старом доме семьи Мина, он отчётливо чувствовал стояк альфы своим, и сейчас почему-то хочется, чтобы Чимин тяжело дышал в шею, упирался пахом во влажные ягодицы старшего и гладил его тело, играясь пальцами с напряжёнными бусинами сосков и лаская сочащийся смазкой член. Не напирая, не пытаясь сделать Юнги больно и войти в него, испугав и оттолкнув, а так, как умеет только Пак, тепло и нежно... Сука, вызывайте скорую. Пошёл откровенный бред. Юнги старается не обращать внимания на то, как он весь сжимается и трогает чувствительные точки на своём теле, даже касается кончиками пальцев макушки, как это делает Чимин, аккуратно поглаживая. Колени сами собой разъезжаются в разные стороны, но запутавшиеся в ногах штаны и боксеры мешаются, так что Мин окончательно их стягивает и отпинывает подальше, в угол кровати. Заниматься таким — странно. А для Юнги ещё и стыдно, ново и вообще... просто то, за что потом можно похоронить свою гордость, но он продолжает, ускоряет движения на возбуждённой плоти и в конце концов дёргается от волны удовольствия, прокатившейся по телу. Сперма пачкает простыню, хотя с Мина уже сколько вытекло, что хуже ткани стало ненамного. Течка немного отпускает после разрядки, но самого Юнги про этом просто размазывает по постели, а глаза лениво закрываются, слипаясь и не давая встать. Тело ватное, но Мин поднимает ладонь над головой, раздвигает медленно пальцы, блестящие от смазки, и наблюдает, как вязкая жидкость растягивается тонкими ниточками. "Не запихал в себя ничего — уже победа", — решает Юнги, хотя очень хотелось, хотя бы немного, чтобы попробовать. Омега подгибает колени и раздвигает ноги, выбравшись в процессе из-под одеяла, а потом с опаской проводит краем пальца по влажному колечку мышц. Оно болезненно пульсирует, требуя ласки, но Мин отрывает руку обратно и тяжело вздыхает. Как же он жестко проебался. Когда родился омегой.

***

В этот вечер жарко не только Юнги. В особняке, в спальне главы мафии воздух тоже раскалён до предела, хотя Чимин относится к происходящему до ужаса холодно. Точнее, с трезвой головой. Они только что человека похоронили, может, для Чонгука это терапия такая, чтобы не свихнуться, но со стороны Пака — какое-то сумасшествие. Неправильно это. Намджун бы расстроился, словно его смерть ничего не значит, хотя на самом деле она слишком сильно бьёт по Гуку. Настолько, что он начинает потихоньку сходить с ума. Альфа не замечает, как на пол летит одежда. Как его губы сминает омега, цепляющийся за крепкие плечи. Чимин будто не здесь, однако его тело реагирует на прикосновения, на запах распалённого Чона и отзывается нарастающим возбуждением. — Чимин, давай... я... Готов. Растянут достаточно, хотя Пак не прикладывает к этому ни малейших усилий, как и сам Чонгук. В голову закрадывается вопрос: какого хрена? Только времени на поразмыслить над этим хорошенько нет. Омега раздвигает ноги, притягивая альфу к себе, и тот уже почти входит в податливое тело, но дверь с грохотом отрывается, и в комнате появляется Тэхён. Явно пьяный и размахивающий бутылкой из-под виски. Почти пустой. — Блять, ты что тут?!.. — Чимин отскакивает, когда дверь ударяется о стену, и прикрывается одеялом. Его будто вытаскивают из прострации, буквально насильно выпинывают в реальность, и альфа накрывает Чона тоже, ловя его не очень-то растерянный взгляд. Скорее злой. — Упс, пардон, — глупо хихикает Ким и ещё немного отпивает, хотя, судя по виду и красному лицу, налакался он уже достаточно. — Помешал? Не важно, потом можете продолжить. Тэ отмахивается, проходит прямо к кровати и бросает на него с похуистическим видом медальон. Чону в ноги, как подачки бездомному, что сидит на улице. Чимин этот взгляд знает, это обиженный, но старающийся не подавать вида Тэхён. Прям сто процентов. — Держи, ты просил отдать, — в принципе, так хотя бы становится понятно, как Кима вообще пустили, но... он как знал, чем эти двое здесь занимаются. Пак даже может уверенно поставить на то, что какое-то время друг просто стоял за дверью и ждал нужного момента, коим оказалась фраза Гука. Да, Чимину не стоило забывать, что Ким Тэхён — на самом деле та ещё сука. А Чонгуку просто стоило знать это. Раньше Пак описывал эту черту в друге как "уверенность", ведь благодаря ей Тэ всегда добивается, чего хочет, даже если делает это не самыми приятными методами. В какой-то мере это то же самое, что и образ жизни семьи Чона. Всё, что надо, любой ценой. Иногда кажется, что у Тэхёна отсутствует совесть. И честь. И здравый смысл. С ним хорошо дружить, пока ты не встаёшь на пути или не забираешь омегу, который ему понравился, а у Чимина не было на это шанса или желания. Аура Чонгука и его охранники делали всё, чтобы личной жизни у Пака не было. — Вы ведь не один раз трахались, так? — зачем-то спрашивает Чимин, хотя ответ он знает и видит на наглой роже Тэ. Гук же, наоборот, выглядит пристыженным, отводит взгляд и прикусывает губу, сжимая в руке фамильную драгоценность. Пак мог бы предупредить омегу не связываться с Кимом, просто не знал, что их ночные встречи продолжаются. — Ну прости, Чим, — фыркает ядовито Тэхён. По нему видно, что альфе не жаль совсем. — Вы же типа не любите друг друга и ещё не поженились, так что... от такого секса было бы странно отказываться. Тебе понравится, детка просто огонь. Ким выставляет большой палец в одобрении и покачивается, а Чонгук в это время выглядит так, будто готов отстрелить его. И через ноготь сразу в голову. Однако у омеги нет оружия в собственной постели, так что Тэхён чудом сохраняет жизнь. А Чимин разочарованно вздыхает и наклоняется аккуратно к полу, чтобы взять свои штаны. Без белья, потому что плевать уже, а пиджак альфа вообще не трогает, оставляя только рубашку. Чон растерянно наблюдает за сборами Пака и ничего не может сказать, ведь оправдываться и лгать уже как-то странно, а больше ничего в голову не приходит. Чимин ведь был рядом, мог прийти на помощь во время течки, они всё обговорили и помирились больше месяца назад. Только Чонгук всё равно предпочёл Тэ. И теперь оба понимают, почему. Ким — удобная игрушка, которую Чон был готов выкинуть уже непосредственно перед свадьбой, а Чимин — вроде как что-то ценное. Даже у мафиози есть принципы, и это бы прокатило, не будь у Тэхёна своего мнения насчёт связи с Гуком. Ким Тэ никто не использует. Это делает он, поэтому и точку должен ставить тоже он. Вот этот эффектный выход — вполне подходящая жирная точка, и теперь альфа считает себя победителем. Он смотрит высокомерно, из-под прищура, так и говоря Чону всем своим видом: "Ты — только моя шлюха, с которой я играл. Я взял тебя напрокат, а теперь Я отдаю тебя другому, а не ты уходишь и бросаешь меня. Знай своё место!" Опасно так делать с главой мафии, и Чимину стоило бы побеспокоиться за друга, но Пак знает, что с Тэ всё будет в порядке. Вообще, Чимин не любит принимать омег за вещи или всего лишь дополнения к альфам, но в этот раз он говорит непрозрачно намекающую на это вещь, когда собирается сваливать: — Выеби его и сегодня, Тэ. Если хочешь. Миссия "подружиться и быть на равных со своим мужем по расчёту" официально провалена. — Какого хуя?! — возмущается Чонгук, запуская в Чимина ближайшим, что под руку попадается. В альфу прилетает небольшой складной нож, цепляя бедро и рассекая немного плоти с края. Штаны тоже рвутся, обнажая окровавленную кожу, и Пак поворачивается на своего жениха, в этот момент кажущегося таким отвратительным, что видеть его не хочется. — Что? — Я тебе что, вещь, чтобы меня отдавать? — А я тебе вещь? Мы оба с Тэ. Чтобы тащить кого хочется в постель, когда припрёт. Если не хочешь, просто выставь его, у тебя есть куча охранников. Тэхён не станет тебя насиловать в любом случае, — холодно произносит Чимин. — Пусть хоть до самого замужества тебя трахает, я до свадьбы с тобой спать не буду. Развлекайся. И захлопывает за собой дверь, ощущая себя в ловушке. Любовь и взаимопонимание? Семья? Ничего этого не будет с Чонгуком, и Чимин зря настроил себе розовых замков в мечтах. Впереди только жизнь под вечным надзором и омега, который делает, что хочет, ну или убивает всех мешающихся, и теперь Пак понимает: его будут использовать. Держать как домашнего питомца, бить, если сделает что-то не так, но ни в коем случае не закончат мучения смертью, чтобы не потерять связи с правительством. Жизнь под дулом пистолета и на поводке у собственного мужа. Чимин не этого хотел. Поэтому ему нужна помощь Юнги. Действительно нужна, потому что больше никто не решится на противостояние с Чоном. Наверняка и в полиции и в правительстве есть его люди. Аж смеяться хочется истерически и рыдать от того, что последний шанс Пака на спасение от всего этого — маленький тощий омега с острым языком и непреодолимой тягой к обнимашкам. Юнги не такой участью должен заканчивать свою жизнь. Теперь Чимин уверен, что скорее всего они правда сдохнут вдвоём где-то в процессе расследования или избавления альфы от оков брака. Пак приплетается домой заполночь, благо, все в доме уже спят. Нога пульсирует от боли, а сам Чимин наверняка воняет Чонгуком, потому что они обнимались и целовались довольно долго, и, наверное, думает альфа, Мин поворотит от этого нос, но в комнате Пака встречает полная тишина. Чимин застаёт Юнги сопящим на своей постели, омега полностью накрыт одеялом и безмолвен, лишь спокойно дышит, прячась от прохлады, задувающей через открытое окно. Альфа закрывает его одним ловким движением и садится рядом с вздымающимся от дыхания куском одеяла, задумчиво принюхиваясь. Чимин приподнимает одеяло аккуратно, начиная с головы, и Юнги во сне тянется носом наружу, глотнув свежего воздуха, а Пак обнаруживает, что на старшем лишь его толстовка, еле прикрывающая пах, и больше ничего. Простынь вся насквозь пахнет омегой, и Чимин смутно догадывается, чем тут без него занимался Мин, а тот как раз разлепляет глаза и различает рядом с собой очертания альфы. — Чим... ин... — хрипло говорит Юнги, а потом до него доходит: "Чимин!". А омега отрубился в таком непотребном виде, что прибавьте к этому течку и усталого альфу, и вы получите пиздец. Мин хватается за край одеяла и натягивает его аж до груди, прикрываясь, а Чимин, который должен свалить в душ и отмыться от чужого запаха, почему-то остаётся, нависая над Юнги с нахмуренным видом. Шестерёнки в голове гулко крутятся, выстраивая логическую. но нихуя не логичную цепочку. Чонгук всё это время спал с Тэ. Обвинял перед этим Чимина в измене, а в итоге сам потом не раз проворачивал подобное. Не в качестве мести, а просто так, из-за желания. Значит у альфы есть полное право поступить так же. Будет ли честно отомстить сейчас? — Чимин? — у Мина перехватывает дыхание, когда альфа становится совсем близко, а затем и вовсе происходит микроинфаркт, когда говорит: — Переспим? Но вовремя мозги возвращаются к Чимину, и он поднимается резко, бросаясь в сторону ванной комнаты, чуть ли не заряжая самому себе отрезвляющую пощёчину. — Прости, я брежу. Пойду охлажусь. Нельзя использовать Юнги. Нельзя быть таким же, как Чонгук или Тэ. Даже если у Пака нет шанса на что-то настоящее, это не значит, что он согласен становиться последней блядью и бросаться на первого, кто попадётся. Мин, честно говоря, почти в ловушке здесь, а ещё под влиянием течки, поэтому он топает за альфой и хватает его за рукав рубашки, застывая в ступоре и не зная, что сказать, но Чимин уже в ахуе, ведь его не ударили. Не убили и не пригрозили чем-нибудь ужасающим. — Юнги, ты можешь помыться следующим, я поменяю простынь, — произносит Пак, не оборачиваясь, а омега переминается с ноги на ногу и неловко натягивает толстовку ниже. Задницу она всё ещё не закрывает, а у Юнги ноги голые, в синяках все и с покрасневшими от холодного воздуха коленками. — Давай, — шепчет Мин, внутренне сжимаясь. Что он несёт и что вообще просит? Почему соглашается? Неловко признаваться, что от ауры и тона Чимина у него внизу живота натягивается узел возбуждения, а между ягодиц становится влажно. Если честно, Юнги не совсем уверен, что хочет прям полноценного секса, но он определённо мечтает о месте на коленях Пака, и обязательно без лишней ткани между ними, хочет горячо обниматься и тереться об альфу, пока не достигнет разрядки. Блять. С каких пор подобные мысли посещают голову Юнги? — Что "давай"? — То, что ты хочешь... — Выйди отсюда, Юнги, иначе я разозлюсь и сделаю с тобой что-то плохое, — рычит Чимин, надеясь напугать, но Мин наоборот шагает к нему и, зажмуриваясь, прижимается с объятьями со спины. — Ты забыл, почему альфы тебе не нравятся? — ещё более угрожающе звучит, а руки омеги стискиваются с новой силой. — А ты забыл, что я не боюсь тебя, принцесса? — получается совсем не так убедительно, как во время похищения, и Чимин усмехается. — У тебя даже пистолета нет, маленькая панда. — Панды только кажутся милыми, на самом деле они могут огрызть тебе что-нибудь или напасть. Они так-то хищники. У меня есть кулаки и зубы. И ноги на всякий случай. Про убитого недавно таксиста Юнги решает промолчать, хотя так можно напугать альфу больше. Мол, я в полумёртвом состоянии вон, что могу. А тебе и подавно конец, если будешь выпендриваться. — Ты не тронешь меня, — уверенно говорит Пак, и ему в ответ прилетает такое же уверенное: — А ты не тронешь меня. — Почему ты решил вдруг, что хочешь провести ночь с альфой? — А ты, господин почти женатик? Воняешь одним парнем, предлагаешь другому потрахаться. Что, мало тебе было? — Не важно, что случилось. Я не спал с Гуком, и нам сейчас не стоит. — Ладно, — кивает Юнги. — Я уйду сейчас, но ты обещаешь потом обниматься до утра. — Только обниматься, панда. Кажется, Чимину уже плевать, прав он в своей теории по поводу видовой принадлежности старшего или нет, с кличкой они определились. И Пак даже не получит за неё пулю в лоб. Только Юнги в ответ ничего не может придумать, кроме как: — Придурок.