***
Про Первую Пиратка сразу сказала мне, что они все «дураки и вообще зануды». Сначала я все пытался их оправдать, думал, что не такие уж они занудные, но спустя неделю мне это порядком надоело. Мне не понадобилось много времени, чтобы понять, почему их называли Фазанами. Фазаны — близкие родственники павлинов, вот только пышных хвостов у них нет, и гордиться им нечем. Поэтому эти дурные птицы строят из себя черт знает что, чтобы доказать всем, что они ничуть не хуже павлинов. Павлины, конечно, тоже хороши: чуть что, сразу показывают свой роскошный хвост, чтобы остальные не забывали, какая птица считается самой красивой. Разница в том, что у павлинов есть какой-никакой повод для гордости, а у фазанов — никакого, но они почему-то очень гордятся. Именно эту тупорылую гордость, совершенно ничем не обоснованную, я чувствовал, находясь в Первой. И все же, со стороны казалось, что в Первой выжить легче, чем в остальных стаях. Это уже потом я убедился, что это далеко не так, и вообще среди Фазанов, наверное, выжить было даже сложнее всего. Я часто вспоминал Пиратку. Из-за закона я не мог нигде ее встретить, а спрашивать мне было не у кого, да и сомневаюсь, что кто-то мне бы ответил. Когда мне сказали, что каждую неделю по выходным весь Дом идет смотреть кино, я сразу обрадовался, и когда мы приехали в кинозал, то сразу стал искать ее среди девушек. Я не сомневался, что найду ее — волосы такого цвета ни с чем не спутаешь. Фазаны странно косились на меня и не понимали, чем вызван такой интерес к девушкам, ни с одной из которых я не мог быть знаком. Но мне была нужна только одна, и когда я понял, что ее здесь нет, настроение сделалось отвратительное. Может, я ее придумал? Она была слишком нереальная: то грубая, то веселая, проявила доброту и участие к черт знает кому, и волосы у нее слишком уж качественно покрашены. Но ведь она мне обо всем рассказала, и ее слова оказались правдой... Я же не мог просто взять и у себя в голове предсказать, что находится в этом странном здании. С другой стороны, никто кроме меня ее не видел. Неужели я в тот момент уже поехал крышей? Заботливые Фазаны стали спрашивать, чем я так обеспокоен, а я даже отмазку нормальную придумать не мог. Когда сеанс кончился, я опять стал вглядываться в толпу девушек: вдруг она пришла, когда свет уже выключили? Но ее нигде не оказалось. Были зеленые, красные, черные, даже золотые волосы, но синих не было. Прошла еще одна неделя. Делать вид, что у меня все хорошо и мне все нравится, становилось все сложнее. Я даже хотел не ехать на следующий кинопоказ — слишком сильное разочарование мне пришлось пережить в прошлый раз. Но стоило мне представить, как я буду просто уныло лежать в пустой спальне, то меня передернуло и я поехал в кинозал. Я несколько раз повторил себе, что не буду ее больше высматривать. Не будет ее там. Она никогда не придет. Но когда я заехал внутрь, то все же позволил себе один раз повернуться в ту сторону. И увидел ее. Пиратка сидела в самом верху с небольшой кучкой девушек. Они специально отсели от остальных, и теперь сидели и хихикали в свое удовольствие. Я уже хотел было отвернуться, но она вдруг заметила, что я на нее смотрю, и улыбнулась. И помахала рукой! Остальные девчонки заозирались и, вероятно, были весьма удивлены, увидев, что она машет мне. Я острожно, чтобы никто не заметил, помахал ей в ответ. Мы сидели и смотрели друг на друга до тех пор, пока не выключили свет, и никто не мог видеть, как я покраснел. Когда все выходили, я задержался, соврав, что мне срочно нужно в туалет, и долго крутился у двери в кинозал. Когда Пиратка наконец вышла, я хотел было к ней подъехать, но с ней были ее подруги, с которыми я не хотел, да и не должен был общаться. Пиратка меня заметила и знаком показала, чтобы я ехал вниз. Внизу была прачечная. Я поехал туда. Скоро она наконец пришла. Настоящая. Невыдуманная. Опять уселась передо мной на пол и спросила: — Ну как дела? Я рассказывал ей, как мне все осточертело, какие дурные у меня соседи, как я не могу ни к чему привыкнуть. Она кивала, иногда смеялась, и в целом слушала все, что я ей говорю. Когда я замолчал, стало так легко, что я чуть не воспарил над землей прямо в коляске. Я выговорился. Я нашел человека, который меня понимает. Она обозвала Фазанов гремлинами (и это было лишь единственное из многих прозвищ, которые она потом им дала), попыталась убедить меня в том, что Стервятника не надо бояться и что Крысы, вообще-то, нормальные. Насчет последнего я сильно сомневался, но у меня было слишком хорошее настроение, чтобы о чем-то спорить. — Склюют они тебя, — вздохнула она. — Вместе с косточками. А ты такой хороший... Я опять покраснел. Наверняка на моем лице расплылась дурацкая улыбка, но я уже не мог там ничего контролировать. — Хочешь, я буду приходить к тебе каждый день? В прачечной слишком душно. Во дворе есть одно хорошее местечко, с лавкой, ее даже из окон не видно. — А как же закон? Его ведь нельзя нарушать? — Да пошли они в очко со своими законами! Я не допущу, чтобы они тебя сожрали! И мы договорились встречаться во дворе каждый день. Иногда, конечно, кто-то не мог прийти, и тогда мы предупреждали друг друга заранее. Эти встречи стали моим спасением в рутине одинаковых дней, и каждый раз, уезжая обратно в Первую, я ждал, когда опять поеду во двор.***
— Так ты у нас теперь Курильщик? Она всегда с упоением слушала мои «сплетни», хотя я вовсе не считал мои однообразные рассказы о жизни в Первой и душных Фазанах сплетнями. Ее истории о том, как она воткнула Антуанетте (постоянный персонаж ее историй) в руку десертный нож, или как они с Химерой ночью «утекали из клетки», куда их запирали воспитательницы, что я лично считал дикостью, намного больше походили на сплетни. Но рассказ о том, как мы со Сфинксом встретились в сортире, произвел фурор. — Такая кличка, как будто ты дымишь, как паровоз. Хотя нет, я при слове «курильщик» скорее претставляю, как ты нюхаешь какие-нибудь благовония в буддистском храме. И дым такой ненавязчивый, с приятным запахом. Она из любой ерунды могла сделать интересную историю. Придумать такие дополнения, которые мне бы и в голову не пришли. Или мне так казалось, потому что она мне очень нравилась? Я не мог и подумать о том, что она приходит каждый день, потому что я ей интересен, как личность. Как новичок, да. Как лицо мужского пола, ведь им нельзя было общаться с парнями. Но что было во мне? Я никогда у нее этого не спрашивал, потому что что-то мне подсказывало, что ее такой вопрос дико разозлит. Или что она перестанет приходить ко мне. Для меня это было бы сродни смерти: я уже не мог представить своих дней без того, чтобы приехать во двор и говорить с ней целую вечность, что на самом деле была всего одним часом. Иногда больше, иногда меньше. Благодаря этим встречам я не бросался на окружающих и сдерживался, когда хотелось закричать, потому что вечером я мог спокойно обо всем рассказать, выплеснуть все свои эмоции и задним числом врезать всем тем, кто меня раздражал. И Пиратка бы еще сказала что-нибудь смешное. Кроме нее у меня никого не было. Однажды мы сидели во дворе и смотрели на небо. Сил перемывать косточки Фазанам и злосчастной Антуанетте уже не было, так что мы сошлись на мнении, что они все ублюдки, и решили любоваться небом. — С крыши было бы лучше видно, но пока мы туда доползем... «Пока я туда доползу,» — мысленно поправил я, но ничего не сказал. — В следующий раз пойдем туда, — решительно заявила Пиратка. — Как же я туда взберусь? Ты же меня на руках не понесешь? — А вот и понесу, — сказала Пиратка, глядя на меня. — Думаешь, я не подниму тебя? Ты вон какой худенький... И она ущипнула меня за ребро. Я дернулся и взвизгнул, а она засмеялась. Я представил, как Пиратка несет меня на крышу на руках, как будто я невеста. Эти мысли меня очень сильно смутили, и не потому, что мне стало стыдно, а потому, что я этого захотел. — Ты не должна так со мной возиться, — сказал я. — Не надо взваливать на себя лишнюю обузу. — Не вздумай так больше говорить. Она сказала это так серьезно, хотя за секунду до этого смеялась. Я знал, что если начну говорить о том, какой я жалкий, она разозлится. Но это кипело и бурлило во мне, и иногда выплескивалось наружу. Я посмотрел на нее, а она продолжала смотреть на звезды. Глаза блестят, волосы удивительного сапфирово-синего цвета стекают вниз по спине. Этот образ уже отпечатался в моей памяти, но я продолжал смотреть. Захотелось поцеловать ее. Это бы точно отвлекло внимание от того, что я сказал раньше, а еще мне этого очень хотелось. Я не мог предугадать, как она отреагирует, и решил полностью отключить свой мозг. Просто сделай это. Я осторожно прижался губами к ее скуле. Ни о чем не думай. Потом еще раз. Услышал, как у нее сбилось дыхание. Это плохо или хорошо? Она ничего не говорила и ничего не сделала. Не оттолкнула, уже хорошо. Я отстранился. Она еще некоторое время смотрела куда-то перед собой, а потом повернулась ко мне и сказала: — Ну наконец-то. И поцеловала меня уже по-настоящему.