Цена обещания

      Горло сдавило удушающим спазмом, и Хината машинально схватилась за шею одеревенелыми пальцами. Ее веки дрогнули, ресницы затрепетали, и она уронила невидящий взгляд в стол — прямиком на праздничный торт, что смиренно ждал своего часа.       Свечки давно потухли, о чем свидетельствовали их почерневшие фитильки, и некоторые из них почти наполовину погрязли в пышной шапочке крема. Хината несмело потянулась к тоненькой голубой свечке, не решаясь дотронуться, но в один момент принялась вытаскивать сразу все — рваными движениями выдергивала свечки одну за другой, а когда закончила, крепко сжала их в ладони. Пальцы ее осторожно раскрылись, и содержимое ладони бесшумно рассыпалось рядом с тортом, тогда как несколько свечек неудержимо покатились по столу к самому краю и, замерев на мгновение, без единого звука брякнулись на пол.       — Пора… торт разрезать, — спотыкаясь, не своим голосом произнесла Хината. — Что, если бисквит недостаточно пропитался? Я должна сейчас же проверить. Нужен нож, — она со скрежетом придвинула к себе блюдо с тортом и лихорадочно заметалась глазами по столу. — Где же нож… Неужели я его не принесла?..       Кибу прошибла крупная дрожь от ее реакции на его признание. Он ожидал чего угодно, но только не того, что Хината вдруг заинтересуется тортом, словно вероятность недостаточной влажности бисквита сейчас была важнее. Но она не осознавала, что делает — так сработал защитный механизм. Едва Киба произнес слова признания, что врезались в нее одним махом, Хината бессознательно сместила фокус на обыденные вещи и тем самым создала себе иллюзию, что ничего не случилось, и сейчас все пойдет своим чередом: они с Кибой съедят по кусочку торта, поболтают беззаботно, завалятся в кровать и забудутся в объятиях друг друга, чтобы вместе встретить новый день.       — Крем кое-где подтек, — досадливо зашипела Хьюга, пачкая пальцы. Она несколько раз подряд сглотнула, как если бы ее одолела тошнота, снова сжала рукой горло и с придыханием хапнула ртом воздух, которого так сильно сейчас не хватало.       Слезы раздирали глотку, жгли глаза, и мутная поволока лишила Хинату зрения до тех пор, пока она не сморгнула несколько крупных тяжелых капель. Втянув носом влагу, Хьюга обратилась к торту, но ее руки остановились на полпути, и пальцы мелко-мелко задрожали.       Однако Киба продолжал — он должен был рассказать Хинате все, как было, чтобы больше не осталось никаких недосказанностей. Обернуть ситуацию в худшую сторону все равно уже невозможно.       — Это случилось, когда мне было пятнадцать лет, — Киба поморщился, опустив глаза на собственные руки, сцепленные в замок. — Порой я вспоминаю тогдашнего себя, смотрю со стороны на пацанов в зале и думаю: ведь совсем еще ребенок. Но это никогда не станет для меня оправданием.       Хината замотала головой, запуская в волосы вымазанные кремом пальцы.       — Нет… Я должна… Должна проверить бисквит…       — Я никогда не думал, что могу совершить такое, — Инузука словно не слышал тихое бормотание Хинаты, вовсю погружаясь в давние воспоминания, чего обычно избегал. Теперь его уже ничто не могло остановить.       — Я не хочу говорить! — вдруг прокричала она, вскакивая на ноги, и ее тут же повело. Голова резко закружилась, и Хината сдавила пальцами переносицу, зажмуриваясь крепко.       — Мне было известно, что происходит, — все стремительнее углубляясь в прошлое, негромко говорил Киба. — Не сразу, но вскоре я понял…       — За что ты так со мной?! — обрывая его незаконченную реплику, взвизгнула Хьюга. Ей было трудно стоять на ногах, и в какой-то момент она ухватилась за край стола, чтобы медленно осесть на диван. — Я не хочу… Не хочу, не надо…       — И я, и мама знали, что происходит с Ханой. Она повстречала того парня еще в семнадцать, и вскоре они стали жить вместе. У него был небольшой дом в нашем районе, была какая-то работа. Поначалу он заботился о Хане, заливал ей про любовь и ухаживал красиво, но потом… Он показал свое истинное лицо. И с того момента я не припомню дня, когда бы она была счастлива. Зато хорошо помню синяки на ее лице, на видимых участках исхудавшего от стресса тела. Это чудовище избивало мою сестру безо всякого повода: задержалась на стажировке, улыбнулась коллеге или однокласснику, живущему в том же районе, вежливо ответила продавцу в супермаркете. Он бил ее за все и ни за что.       Хината судорожно выдохнула, с закрытыми глазами проглатывая слезы. Ее одолело полнейшее бессилие. Но когда речь зашла о Хане, она невольно прислушалась и не проронила больше ни слова, сидя в самом углу дивана и обнимая обеими руками холодные коленки.       — Мама постоянно плакала, — напряженно вглядываясь в никуда, хмурился Киба. — Не выносила страданий Ханы, но ничего не могла сделать. Они неоднократно обращались в полицию, но всем было плевать. В нашем районе полиция работала спустя рукава, и я сомневаюсь, что хоть что-нибудь с тех пор изменилось. Никто не мог ей помочь. Хана уходила от него, отсиживалась дома, но он ей угрожал, и она возвращалась. Может, верила, что все изменится… Не знаю, это было невозможно. Наверное, Хана тоже это понимала.       Я отвратительно себя чувствовал. Хотел как-то ей помочь, но что я тогда мог? Прийти к нему с разговором? Сказать: «Ты, сволочь! Еще хоть раз тронешь мою сестру, и я…» Просто смешно. Он бы первым прибил меня, сопляка. И даже слушать не стал.       Хината не смотрела на Кибу, как и он на нее ни полвзгляда не бросил. Ей было проще рисовать картинки услышанного где-то в стороне. Делать вид, будто все это сейчас происходит не с ней, не с ними. Будто она просто слушает чью-то историю, которая не имеет к ней никакого отношения. Да, так было проще.       — Хана забеременела. Я не знал, чем она думала, но потом выяснилось, что он брал ее силой, если она не хотела спать с ним. Сестра была слишком молода, но случайная беременность ничуть ее не пугала. Наоборот, она хотела этого ребенка, но потеряла его, когда ее в очередной раз избили. Столько крови я раньше не видел. И чтобы Хана так кричала — не слышал никогда.       Я не мог этого выносить, и собственное бездействие убивало. Тогда мне в особенности не хватало отца: я был уверен, что всего этого бы не произошло, будь он рядом. Хана бы не попала в беду — он бы просто такого не допустил. Но что случилось, то случилось.       Киба тяжело сглотнул, проводя ладонью по лицу. Слез, что одолели его с возвращением домой, уже не было. Ничего не было, кроме тупой, привычной боли. Он продолжал.       — В тот день я шел домой с тренировки. Совсем недавно на бокс стал ходить, и это здорово помогало мне отвлекаться от того кошмара, что неизменно ждал меня дома. Не знаю, что тогда нашло на меня, но противное тревожное чувство в груди не давало покоя, и я решил дойти до Ханы, чтобы ее проведать. Уже на подходе к дому той мрази я понял, что очередной скандал происходит прямо сейчас. Подумал: вот он, мой шанс хотя бы раз вмешаться и помочь Хане. Я хотел забрать ее домой, пригрозить ему полицией… Да что угодно! Но вышло совсем иначе.       Дверь была открыта, и, как сейчас помню, мне в нос ударил едкий запах перегара. Этот упырь бухал безбожно, и это происходило все чаще: вроде, у него тогда с работой что-то не ладилось. В основном он сильно бил Хану по пьяни, и я сразу понял, что в таком состоянии он реально может сделать с ней что-нибудь страшное. Я разозлился. Так разозлился! Он держал ее за волосы, будто собирался снять с нее скальп, кричал ей в лицо, что она потаскуха, шлюха, неблагодарная сука и еще что-то отвратительно унизительное. И тогда меня понесло. Я оттолкнул его от сестры, и он сильно зашатался — просто на ногах еле стоял, обожратый в хлам. Я снова толкнул его, заорал уж не помню что, а когда ублюдок упал…       Хината повернулась к Кибе, когда он вдруг смолк. На его лице отражалась дичайшая мука. Он моргнул, устремив глаза неясно куда, его губа нервно дернулась, зубы громко заскрипели. Она обняла себя крепче.       — Я стал бить его, — глядя в одну точку, без колебаний сказал Киба, точно просматривал этот эпизод на старой кассете и проживал все это вновь. — Я бил его и бил. Снова и снова. Удар за ударом.       Хината скривилась. Она не хотела видеть Кибу, пока он говорил это, но все равно глядела пристально, почти не моргая. Ей невыносимо было смотреть на него. И не смотреть она не могла.       — Кровь была везде: на моих руках, его лице и одежде, на полу. Всюду кровь. Но я продолжал бить. Еще. И еще. Бил и бил. Я мог бить его бесконечно.       Хана остановила меня, но было уже слишком поздно. Он умер. Наверное, его проспиртованной башке хватило бы и пары ударов. Не будь он пьян, не позволил бы мне избить себя до смерти. Но он при всем желании не мог сопротивляться.       Видит Бог, я не хотел его убивать. Я лишь хотел, чтобы он не трогал мою сестру, чтобы не причинил ей вред хотя бы сегодня. Но я сделал то, что сделал. И я ненавижу себя за это. Я часто думаю обо всем, прокручиваю это в голове, спрашиваю себя о чем-то, а в итоге презираю. Я был трусом. Сбежал оттуда, поджав хвост. Наверное, я бы и этого не смог, если бы Хана не заставила меня уйти, потому что кто-то из соседей вызвал полицию, и они уже подъезжали к дому. Она не хотела, чтобы я сел в тюрьму. И Хана ни разу не заикнулась о том, что я виноват. Никому ничего не рассказала, даже маме. Она просто забыла об этом. Жаль только, мне ничего не забыть. Ни ее ран и синяков, ни разбитой в фарш рожи той пьяной мрази, ни крови на своих руках. Эта кровь… — Киба поморщился, чуть сощуриваясь. — Я вижу ее на своих руках прямо сейчас. Разбитые костяшки, изуродовавшие чужое лицо… Они мои.       Хината прижала ледяную ладонь ко рту, спешно сползая с дивана. Слезы сбегали по ее лицу, волосы были взлохмачены, коленки дрожали. И этот кошмарный, тугой ком в горле…       — Т-тошнит… — с трудом выдавила она себе в ладонь. — Меня сейчас стошнит…       Киба закрыл глаза, когда Хината на негнущихся ногах понеслась к кухонной раковине. Она трясущимися руками открыла кран, стала наполнять ладони холодной водой и жадно из них пить, давясь слезами. Хината громко разрыдалась, закашливаясь, когда вода попадала не в то горло, завывала протяжно и безостановочно обдавала холодными брызгами разгоряченное покрасневшее лицо.       Он не мог выносить этих душераздирающих рыданий и в какой-то момент перестал их слышать. Зато Хината услышала, как хлопнула входная дверь, и выглянула из-за угла, обнаружив, что Кибы уже нет. Она сразу догадалась: он ушел, чтобы дать ей уйти.       Она опустилась на пол, ударяясь затылком о дверцу кухонных шкафчиков, и прижала колени к груди. Было больно. Но отчего так больно, Хината не могла разобрать: то ли оттого, что Киба скрывал от нее свое прошлое, то ли потому, что признался в убийстве, или же из жалости к нему, яростно рвущей сердце на части. Все смешалось. Спуталось. И на фоне всего этого ярко выделялась лишь боль: она казалась такой материальной, словно протянув руку, можно дотронуться и ощутить ее в еще большей мере; обернуться ею с головой, как одеялом, и позволить всецело овладеть собой.       Почему Киба решил признаться в содеянном именно сегодня? Не вчера или неделю назад, не месяц и не два? Почему же он сделал это тогда, когда счастье захлестывало с головой и хотелось захлебнуться еще не озвученными чувствами? И как он мог так просто отказаться от всего этого? Отказаться… от нее?       «То, что я скажу, все изменит. Ты будешь вольна уйти в ту же минуту, как это случится, и я обещаю, что не стану тебя удерживать».       Хината помнила, что Киба сказал перед тем, как до конца открыться ей и не оставить за душой больше ни единой тайны. Значит, он был готов к тому, что она уйдет, раз пообещал не противиться ее воле, а чтобы такого соблазна не возникало, просто оставил ее наедине со всем, что повлекло за собой его признание. Он был готов. А Хината? Неужели ей по силам в одночасье уйти безвозвратно, словно между ними ничего не было? Забыть, стереть и обесценить всю ту заботу, ласку и понимание, коими он ее окружил? Забыть, что он буквально вернул ее к жизни?       Настойчиво прорезаясь сквозь шум воды из-под крана коротким звуковым сигналом, по столешнице задребезжал мобильный телефон Хинаты, чем мгновенно привел ее в чувство. Она резко вскинула голову, спешно отводя волосы от лица, и не поднимаясь на ноги, потянулась к столешнице, чтобы нащупать смартфон.       Чемпион, [23:26] Я позвонил Такао. Он скоро подъедет, чтобы отвезти тебя домой       Осознание настигало Хинату все стремительнее, и противиться этому было нельзя. Она содрогалась от усиливающихся всхлипов, свернувшись калачиком прямо на голом полу, и вслушивалась в непрерывный шум воды.       Хината не знала, на что рассчитывал Киба. Но она бы не смогла уйти, даже если бы захотела.

***

      — Значит, тебя выпиздили оттуда на ночь глядя, как пса безродного?       Дейдара закатил глаза, отворачиваясь от скалившегося в самодовольстве Хидана.       — Так говоришь, будто сам породистым уродился.       — Вы хоть не поссорились? — вклинилась в разговор Ханаби, поглядывая на свои смешные резиновые тапочки.       Дей отрицательно мотнул головой.       — Да ну. Просто к Ино завтра папаня с утра нагрянет, — он звонко щелкнул языком. — И че это она так боится, что мы встретимся?       — А тебе до усрачки охота познакомиться с ее папашей? — ухмыльнулся Хидан.       Дейдара пожал плечами.       — Почему нет?       — Боюсь, Ино к такому не готова, — предположила Ханаби, задумчиво постукивая пальцами по плечу Хидана, на которое опиралась. — Сколько вы встречаетесь? Без году неделя! К тому же, вряд ли господину Яманака понравится твоя кандидатура на роль ее парня. Только без обид.       — Сначала обосрала, а потом «без обид» — насмешливо буркнул он, щелкнув ее по носу.       — А что, собссна, со мной не так? — раскинув руки в стороны, искренне недоумевал Дей. — Я хорош собой, талантлив и…       — …катаешься на скейте, — закончил за него Хидан, словно кто-то его об этом просил. — Кому придется по душе такой еблан, как ты?       Дейдара нешуточно разозлился. Лихо замахнулся на друга сжатым кулаком, но вместо того, чтобы треснуть по этой нахальной морде, угрожающе потряс рукой в воздухе.       — Запомни: еблан здесь только ты! Разъезжаешь на своем старом мотике, который то скрипит, то кряхтит, как старый дед, а спеси сколько… Не позорился бы! Тебя вообще чьим-либо родителям показывать стремно!       — Согласна, — отшутилась Ханаби, мгновенно словив на себе строгий взгляд Хидана.       — Че ты там пиликнула?       Хьюга растянула губы в лукавой улыбке. Выводить его из себя доставляло ей особое удовольствие.       — Что слышал.       — Можно подумать, я с твоим батей знакомиться собраться, — хмыкнул он, несильно толкая Ханаби плечом.       — И слава Богу! — с деланным облегчением выдохнула она и дабы в долгу не остаться, хорошенько ткнула его локтем в бок.       Дейдара рассмеялся. Поделом ему.       — Хорош ржать, говноед, — одернул его Хидан. — Лучше скажи, домой на своих двоих почапаешь, а?       — А что, — поигрывая бровями, загадочно произнес Дей, — хочешь меня докинуть на своем дряхлом железном коне?       — Обрыбишься. Мне еще эту вон, — Хидан отвесил звучный шлепок по ягодице Ханаби, — домой везти. Слышь, — он развернулся к ней и улыбнулся обольстительно. — Может, все-таки у нас останешься? Присуну тебе разок-другой…       Она не ответила. Лишь глаза закатила, да головой мотнула осуждающе.       — Понял. Тогда отсосешь? — предложил он, точно уж от этого «заманчивого» предложения ей ни за что не отказаться.       — Придурок, — скривилась Ханаби и зарядила ему кулаком в живот.       Хидан согнулся пополам, от неожиданности распахивая рот. На такой выпад бы ответить соответствующе, да только он понимал, что все же чутка перегнул.       — Ладно, — Хидан сдался, притянув Ханаби к себе за плечи и коротко чмокая ее в висок. — Значит, просто попиздим за жизнь голышом в кроватке, — он саркастически усмехнулся. — Нам же делать-то больше нехуй.       — Звучит неплохо, — с улыбкой заметила она, пару раз панибратски хлопнув его по груди, — но нет. К тому же, там Хината. Не хочу утром делить с ней ванную.       Хидан насупился. Честно говоря, Хьюга-старшая конкретно его достала: она так и норовила засунуть свой маленький мышиный нос в их с Ханаби отношения. Вроде, уже и сама признала, что смирилась, а на деле у нее рот все никак не закрывался: Хидан то, Хидан се, и вообще, «шли этого идиота лесом». Главный виновник сестринских разборок, конечно, помалкивал от греха подальше, но это все равно раздражало его до чертиков.       — Да твоя сеструха у нас постоянно трется! — во всеуслышание запричитал он. — Нам че, теперь из-за нее не трахаться?! Поверь, она-то себе в таком удовольствии не отказывает!       — Всё, вопрос закрыт, — Ханаби наотрез отказывалась развивать эту тему — ей тоже осточертело переливать из пустого в порожнее. — Вези меня домой, а то раздражать уже начинаешь.       Хидан вновь заухмылялся, резко переменившись в лице. Нагнулся к Хьюге и смерил ее своим хищным прищуром.       — Нарываешься же, девочка. Ой, нарываешься-я-я…       Она издала кокетливый смешок и подалась вперед, чтобы столкнуться с ним губами в отрывистом поцелуе.       — Не скучай. Поболтаем перед сном. Хорошо?       — Ты имеешь в виду секс по телефону? — растягивая губы в новой подобострастной улыбочке, он вновь потянулся к Ханаби за поцелуем.       Дейдара прыснул, то бесцельно разглядывая округу, то без интереса изучая асфальт под ногами.       — Я имею в виду общение, — сдержанно пояснила Ханаби, накрывая губы Хидана пальцами, дабы пресечь его попытку ее поцеловать. — Сам же предлагал за жизнь поговорить? Такое я люблю. Уже не терпится!       Хидан нехотя помог Хьюге взобраться на мотоцикл, неприязненно ей улыбнувшись. Не терпится ей… Да уж конечно. Можно подумать, он бы предпочел сексу бесполезный треп. Хотя… Ладно. Если по-честному, ему порой нравилось слушать ее болтовню. Ханаби иной раз так несло, что у него живот надрывался от смеха. Однажды она посреди ночи записала ему голосовые сообщения в мессенджере, где с сумасшедшим, совершенно дурацким смехом пыталась поделиться с ним одной из теорий заговора, увиденной у кого-то на ютьюб-канале. Хидану на работу вставать предстояло ни свет ни заря, а он слушал несколько пятиминутных голосовых, не несущих в себе абсолютно никакого смысла. Он бы, может, и разозлился (как-никак, из-за такой ахинеи нормальные люди посреди ночи других не будят), но непосредственность Ханаби искренне его насмешила, и раздражение как рукой сняло. Так они и проговорили до самого утра о сущей бредятине — Хидан больше глаза не сомкнул.       — Дей, а ты сам-то доберешься? — спросила его Ханаби, водружая на голову мотоциклетный шлем.       — Доберусь, сестренка, куда деваться, — ослепительно улыбнулся он. — Надеюсь, голубки наши уже спрятались в своем гнезде, и я им не помешаю.       — Какое великодушие, — поддел его Хидан. — Ну, давай, удачи, — он оседлал своего «дряхлого железного коня», позволяя Ханаби крепко прижаться к его спине. — Я попозже подъеду. Если попутный ветер куда не занесет.       Хьюга ожидаемо среагировала, пытаясь заглянуть ему в лицо.       — А куда это ты собрался?       — Тебе, лапуль, этого знать не полагается, — дразнился Хидан — обожал, когда она ревновала.       Вот только дело дальше не пошло: видимо, перед Дейдарой препираться Ханаби лишний раз не хотелось. И Хидану снова пришлось ей уступить.       — Да шучу я, — мягко сказал он и сжал рукой ее колено. — Че куксишься сразу? Домой я поеду. На работу завтра, а мне еще пиздешь твой по мобиле слушать.       — Езжайте уже, — поторопил их Дейдара, пнув носком ботинка по заднему колесу мотоцикла. — Покеда, Ханаби!       Она помахала ему рукой и, заглушаемая заведенным мотором байка, крикнула:       — Увидимся!       Дейдара кашлянул в кулак и поморщился, когда мотоцикл затерялся в клубах выхлопных газов. Еще немного постоял на месте, подставляя лицо полуночному ветру, и глянул в экран мобильного, чтобы убедиться: автобусы уже не ходят, а значит, ехать до дома придется на такси.       Он всю дорогу промучился, тупо глядя в окно, а мог бы с кайфом послушать музыку, да вот только телефон в ноль разрядился. То, что играло по радио в такси, слушать было невыносимо — пришлось заглушать звуки отвратительной музыкальной подборки водителя всяческими мыслями о чем придется.       Дейдара осторожно вставил ключ в замочную скважину и пока с ним возился, не сразу понял, что дверь-то не заперта. Он нахмурился в непонимании, пробормотал что-то себе под нос и со скрипом распахнул дверь, чтобы осторожно войти, словно не к себе домой пришел, а совершал налет на чужое имущество.       В коридоре стояла темень, и лишь из гостиной лился тусклый свет от зажженного торшера у дивана. Дейдара надеялся, Киба с Хинатой прятались у него в комнате, а то и вовсе уже спать легли, однако шум воды из кухни убедил его в обратном.       — Эй, ребята, чего не спите? — подал голос Дей, пробираясь вглубь квартиры. В гостиной никого не было, и он прошел дальше — к арке, ведущей в кухню. — Слышь, Киба? Почему кран не закрыл?! Опять же ебейшие счета за воду придут!       Невзирая на всю глубину своего негодования, до раковины Дейдара так и не дошел. Остановился на полпути и ошарашено уставился себе под ноги — на распростертую на полу Хинату, содрогаемую редкими всхлипами.       — Ты... чего? — присев на корточки, боязливо спросил он. — Что случилось? Где Кибыч?       Голос Дея донесся до Хинаты с задержкой. Она медленно распахнула глаза и, приподнявшись на локте, села.       — Он ушел.       — Ниче не пойму, — Дейдара помотал головой, обеспокоенно пробегаясь глазами по заплаканному лицу Хьюги. — Вы посрались, что ли?       Она опустила голову, и ее рот скривился, после чего послышался очередной жалобный всхлип. Хината снова заплакала.       Дей поднялся на ноги, чтобы закрыть, наконец, этот чертов кран, ибо шум воды адово долбил ему по мозгам. Развернувшись к Хинате, он сел рядом с ней и, выдержав небольшую паузу, вновь заговорил.       — Почему ревешь? Все-таки поссорились, да? Все же нормально было… Что стряслось?       Хината подняла глаза на Дейдару, перебирая пальцами края своей ночнушки.       — Киба все мне рассказал.       Он недоуменно моргнул и подумал, что сейчас не помешало бы состорожничать и придержать язык за зубами. Мало ли, о чем она толкует? А то Кибе было, что скрывать.       — Рассказал… что?..       — Всё. Про Хану и свое прошлое.       Дей выпучил глаза и, отведя взгляд в сторону, стал нервно потирать лоб. Он сперва подумал про переезд, о котором Киба уж и не заикался, но ему бы в голову не пришло, что тот решительно рубанет с плеча и выдаст себя подчистую. Этот Киба там совсем, что ли, умом тронулся?!       — Ты что-нибудь об этом знаешь? — следом вопрошала Хината.       — Ну… — Дейдара запнулся. Вдруг она все же говорит о чем-то другом, а он возьми, да разболтай то, чего не следует?       — Выходит, знаешь, — без его участия догадалась Хьюга. — Одна я была в неведении о том, что тогда случилось.       И все-таки, речь шла о том самом. Но Дей так и не мог взять в толк, отчего Киба решил ни с того ни с сего посвятить Хинату в свое незавидное прошлое.       — Как это вышло? — взялся расспрашивать Дейдара, невольно соприкоснувшись с Хинатой плечом. — Я… просто… — он сконфуженно кашлянул, пока не представляя, как говорить с ней об этом, чтобы чего лишнего не ляпнуть. Впрочем, она и так уже все знала. К чему эта предосторожность? — Я имею в виду…       — Почему он мне рассказал? — Хината утерла мокрый нос ребром ладони, поджав под себя ноги. — Я сама не знаю. Но перед этим кое-что случилось, — она пристально посмотрела на Дейдару и болезненно заломила брови. — Его отец… Он вернулся.       — Чего?! — вырвалось у него, и превозмогая первую реакцию, Дей усиленно проморгался. — Погодь, ты сейчас говоришь про отца Кибы? Ну, того самого, который пропал без вести сто лет в обед? Точно ничего не путаешь?       — Киба сам был в шоке, — отвернувшись, стала пояснять Хината. — Оказывается, он за ним уже давно следил. И вот, сегодня они встретились.       — Я просто в ахере, — оторопело выдохнул Дейдара. — Слушай, давай я чаек поставлю? Нефиг тут сидеть, всю задницу себе отморозишь. Поговорим с комфортом, лады?       Хьюга закивала. На самом деле, ей необходимо было сейчас с кем-нибудь поговорить. В голове роилось столько мыслей! А как много внутри Хинаты боролось противоречий… Невмоготу было вариться в этом одной. Может, если заговорить о том, что так страшно тревожит, вслух, то все прояснится? Хината хваталась за любую возможность выбраться из когтистых лап отчаяния, что лишь преумножалось с каждым ее рваным вздохом и захлестывало собой только сильнее.       Она рассказала Дейдаре все, как было. И про торт со свечками, и про вино, за которым Киба отправился на свою беду, и о том, как прошла неожиданная встреча отца и сына. Дей только и успевал дивиться всему произошедшему, хотя тому, что Хиро Инузука отсидел немалый срок, почему-то поразился меньше всего. Это показалось ему очевидным в контексте всей их семейной истории. Пусть и все равно звучало дико.       Он не мог вообразить, что чувствовал Киба, несмотря на то, что Хината весьма красноречиво поведала о его состоянии по возвращении домой. Наверняка он просто раздавлен, подумалось Дею, который знал, что образ отца из детства стал для Кибы чем-то сродни спасательному кругу, за который тот время от времени хватался, дабы на фоне материнского презрения вспомнить, что был хоть кому-нибудь нужен. Вряд ли Киба часто задумывался о том, почему отца не стало в его жизни — на это он и так потратил немало лет в прошлом, будучи еще ребенком. Только воспоминания — это все, что ему было нужно. Уж точно не это фантастическое возвращение, доведшего его до ручки.       Дейдара стал понемногу понимать, что подтолкнуло Кибу к откровениям. Видимо, он решил, что раз сарай сгорел — гори и хата. Но Дею все равно не до конца было ясно, как Кибе хватило мужества во всем признаться. Должно быть, он сейчас совершенно разбит. После такого-то.       — Я не хочу ничего тебе навязывать, Хината, — несмело произнес Дейдара, подвинув ей кружку с болтающимся в ней чайным пакетиком. — Ты должна сама решить, что делать дальше. Но я все равно вставлю свои пять копеек, если можно.       Она благодарно кивнула, схватившись за кружку и согревая ею руки. Этот кивок также говорил о том, что пять копеек Дейдары ей сейчас нужнее всего.       — Я Кибу знаю очень много лет. Мы с ним всякого вместе повидали, дофига чего пережили и чего преодолели. То, что он сделал, звучит, как полное дерьмо, но я не могу назвать его убийцей, как он сам же себя и окрестил. Жертва обстоятельств — я бы назвал это именно так.       Хината в задумчивости подула на горячий чай.       — Он хотел защитить сестру.       — Да. То, что с ней творилось, просто в башке у меня не укладывается. И ведь никто того чертилу вразумить не мог. Копам насрать, соседи особо не вникали, хотя насколько я помню, они давали показания при разбирательствах с полицией, типа Хана со своим сожителем вечно скандалили на всю округу, и он ее нехило так колотил. Короче, дело замяли. Списали все на самооборону. Хана якобы ему какой-то кухонной утварью зарядила несколько раз по голове и лицу, чтобы защититься, но я думаю, было очевидно, что это мало походило на правду. Если бы полиции не западло было копаться во всем этом, они и на Кибу могли выйти. Но беда в том, что им реально все по боку. Хотя в нашем случае, это к счастью.       — Бедная Хана, — пролепетала Хината, прокручивая в пальцах ярлычок от чайного пакетика. — Не представляю, как она все это пережила.       — Да это жесть, — Дейдару передернуло. — Одно дело, когда мужики дерутся на районе, хотя и там всякой жути хватает, но другое — избивать женщину. Я не оправдываю такие вещи, но кажись, это было единственным спасением для Ханы, — он со вздохом отпил из кружки и поморщился следом. — Только Кибу жалко. Всю жизнь теперь себя винить будет.       Хьюга уткнулась в свой чай, и ее глаза вновь увлажнились. Она силилась представить Кибу подростком, на чью долю выпали такие страшные испытания, но не смогла. Хината знала его таким, какой он сейчас, и в этом добром, чутком, глубоко ранимом человеке не находила ничего, что говорило бы о тяге совершить столь тяжкий грех. Да, Киба упоминал, что много работал над своим вспыльчивым характером, но прежде она не задумывалась над его словами всерьез. Теперь было ясно, отчего он делал упор именно на это. Боялся, что когда-нибудь повторится нечто подобное, и он не сумеет совладать с собой.       Хината начала осознавать, что сейчас терзает ее сильнее всего. Наверное, теперь она боялась того же. Ко всему, ей пришлось видеть Кибу на ринге и узнать, на что он физически способен. Однако Хьюга могла отличить боксерский поединок, даже если подпольный, от уличной драки, в которой летальные исходы случаются куда чаще, чем кажется. Киба не раз говорил, что боксеры не заинтересованы в таких потасовках и стремятся по возможности этого избегать. Но что, если произойдет непредвиденное, и он снова потеряет самоконтроль? Ему давно не пятнадцать. Киба опытный боксер, и сейчас ему нетрудно с легкой руки отправить кого-нибудь на тот свет, если придется. Но Хината верила (или очень хотела верить), что он никогда не имел намерения убивать того человека или кого бы то ни было.       Она невольно задумалась о том, что в нем любила. Его нежность, разбавляемую пылкой страстью, от которой всякий раз теряла голову, его преданность и, как она всегда думала, искренность. Она любила в нем стремление становиться лучше в своем деле, его исключительную дисциплинированность; ту тонкую ранимость, что он скрывал от чужих глаз, наивную жажду внимания и ласки, в которой нуждался. Хината любила, когда Киба ее смешил, когда молчал рядом с ней или говорил без умолку. Она любила в нем все. Как никогда прежде чувствовала себя в безопасности, и вовсе не потому, что он ее телохранитель. Но самое главное, Хината ощущала, что в безопасности ее хрупкие чувства, и была уверена: что бы ни случилось, он их не ранит.       — Когда-то мы размахивали кулаками направо-налево, но с возрастом Киба ушел от этого и очень редко участвовал в уличных разборках, — словно читая мысли Хинаты, продолжал рассуждать Дейдара. — Подпольные бои — это чисто способ заработка, ну и выпустить пар, думаю, было не лишним. Я не в курсе, говорил ли тебе Киба о своих отношениях с бывшей, но я знаю, как непросто у них все складывалось. Тамаки — та еще дура. До сих пор не понимаю, что Киба в ней тогда нашел. Она доводила его до безумия своими истериками. Все ждала, когда он взорвется и ответит ей тем же.       Хината удивленно вскинула брови, глянув на Дея исподлобья. Киба действительно мало говорил о своих прошлых отношениях, и когда Дейдара упомянул о скандалах с Тамаки, она была поражена. Бывшая Кибы в ее представлении отличалась от образа, воссозданного Деем.       — Почему они так ругались?       — Ой, да все одно и то же, — скривившись, отмахнулся он. — Тамаки терпеть не могла то, что Киба занимался боксом. Типа, он на это столько времени тратит, а пользы никакой. Тюкала его из-за работы, доставала жильем и деньгами. Хотела, чтобы человеком стал, а он, мол, живет себе от тренировки до тренировки и ни хрена от этого не имеет. Когда Киба стал работать телохранителем, ее вообще понесло. У них тогда уже все близилось к расставанию как раз, и из нее прям конкретное говно поперло. Короче, Тамаки говорила словами мамки его, и это просто убивало, как он рассказывал. Она, кстати, и не в курсе толком, что у них с матерью за отношения, но вела себя как под копирку.       — Я даже не знала об этом, — тряхнув волосами, растерянно пробормотала Хината. — Киба просто сказал, что они не сошлись характерами.       — А кому захочется вываливать девушке, которая тебе нравится, свое грязное белье? Я бы Ино тоже не стал прямо говорить, что далек от совершенства — пусть сама выводы делает, я вполне открыт перед ней. Киба тоже не хотел рисоваться, но сама понимаешь, рассказать тебе про Хану и… ну, то самое, было бы не лучшей идеей. Скрывать это тоже тяжело. Об этом никто, кроме нас и тренера больше-то и не знает. Благо, Кибе мозгов хватило в таком Тамаки не сознаваться.       Значит, бывшая не в курсе? Хината отчего-то почувствовала облегчение. Правда, совсем мимолетное.       — Ну, а что-нибудь хорошее у них было?       Дейдара усмехнулся и хлюпнул остывшим чаем.       — Было, наверное. Сама догадайся, что держало их отношения на плаву, — он откинулся на спинку стула, по своему обыкновению задрав колено к груди. — Я, если честно, не знаю, как Киба столько с ней выдюжил. Она даже при нас могла на него броситься, и плевать, кто что подумает. Хидана, помню, это пиздец бесило. Он тоже не понимал, почему Киба до сих пор ей не втащил, ведь Тамаки реально напрашивалась. Спецом выводила его на эмоции, чтобы он ее ударил, и потом она могла попрекать его тем, чем он занимался. Глупая, че. Не понимала, что такое бокс, и с чем его едят. Как, в общем-то, многие. Но я к чему об этом заговорил-то? Киба никогда на нее руку не поднимал. Вот ни разу. Может, конечно, чего не договаривал, но я сомневаюсь. Это совсем не в его духе.       Хината кивнула, упершись глазами в горстку обрывков ярлычка от чайного пакетика рядом со своей кружкой. Это ж как нужно было ругаться, чтобы чуть до драки не доходило… Нетрудно было представить, каким сильным триггером для Кибы служило поведение Тамаки.       Хьюгу обдало стыдливым жаром от мысли по типу «а что, если…?» У Хинаты было время, чтобы добить себя всяческими домыслами, и маленькое опасение, что однажды Киба выйдет из себя и поднимет руку уже на нее, неприятно зашевелилось где-то в глуби. Казалось бы, даже представить себе подобное нельзя, но после откровений Кибы это утверждение становилось не таким уж незыблемым.       — Это нормально, что ты испугалась, — внимательно наблюдая за Хинатой, снисходительно улыбнулся Дейдара. — Говорю, все это звучит очень дерьмово. Да и сам факт того, что Киба тебе не рассказывал, тоже бьет неслабо. Но он не мог по-другому. Это сильно его сломило, а в таком мало кому захочется признаться. Мы все стремимся быть хорошими для тех, кто нам дорог, и даже будучи собой приходится где-то лукавить. Понятия не имею, как бы поступил на его месте, но совершенно точно знаю, что ты очень много для него значишь, раз он все тебе рассказал. Подумай об этом.       Вот как раз об этом Хината задуматься не успела. Она лишь воспроизводила у себя в голове обрывки его фраз, что ударили по ней сильнее всего, пыталась понять, как иначе могла бы развернуться та ситуация, и каким образом можно было избежать того рокового случая. Явственнее всего, помимо боли, ею ощущалось чувство сострадания. Было до слез жаль Хану с ее нерожденным ребенком и страшно жаль Кибу, что так долго носил в себе эту тайну. Хината надеялась, теперь ему стало хотя бы чуточку легче, но вместе с тем понимала: Кибе сейчас в тысячу раз тяжелее, чем ей. Сидя напротив Дейдары, что помог ей окончательно успокоиться и унять хаотичное передвижение мыслей в распухшей голове, Хината больше всего переживала за чувства Кибы — не за свои.       Его не было уже несколько часов, и она отметила это только сейчас, ненароком увидев время на засветившемся экране мобильника Дейдары, которому пришло какое-то сообщение. Куда он пошел? Когда вернется? О чем сейчас думает? Нарастающая тревога вызвала давно отступившую тошноту, и Хината неосознанно потерла шею, нервно отпивая из кружки.       Дейдара вздохнул, когда ее глаза переполнились слезами и, срываясь с ресниц, потекли по щекам.       — Ну не реви ты, — мягко проговорил он, пару раз хлопнув ладонью по костяшкам ее пальцев. — Хочешь, я позвоню кому-нибудь, чтобы тебя забрали и отвезли домой?       Она категорично помотала головой, что вызвало резкую боль в затылке.       — Киба уже звонил, как только ушел. Я все отменила, — Хината в слезах взглянула на Дея и на вдохе затянула высокую ноту, обрываемую неконтролируемым всхлипом. — Я не могу сейчас уйти… Я не могу вот так его бросить! У него… у него ведь был день рождения, — она обернулась к гостиной, где мало-помалу таял крем на праздничном торте, — и он был так счастлив, хотя мать его даже не поздравила. Но потом отец так некстати на голову свалился, а еще и Акамару скоро не станет…       — Акамару? — не понял Дейдара, с подозрением присматриваясь к Хинате.       — Хана сказала, он болен, — пояснила она. — И долго не проживет. Может, несколько месяцев.       Дей досадливо зажевал губу.       — Вот дерьмо-то, а…       — Я обещала Хане его поддержать. Представляешь, что с ним будет? Я знаю, Киба сразу станет себя винить. Будет думать, что уделял Акамару мало внимания, что они почти не проводили время вместе, а теперь его больше нет, и упущенного времени уже никогда не наверстать. Как я могу уйти и сделать вид, что мне на это все плевать?       — Ты должна думать о себе, как бы странно это ни звучало. Не о Кибе, — говоря откровенно, заметил Дей. — Ему не будет легче, если ты останешься с ним из жалости.       — Это не из жалости, — спешно возразила Хината. — Я не знаю, что ты обо мне думаешь, но Киба очень мне дорог. Я уже… — она вытерла слезы и шумно втянула носом влагу, — я уже и сама не знаю, как это — без него. Так вышло, что он появился в моей жизни тогда, когда все стало мне безразличным. Ты не представляешь, как гадко проживать жизнь, ничего к ней не испытывая… Я уже думала, что не способна на чувства, но Киба показал мне, как может быть иначе. И я не готова отказаться от всего в один день.       — Понимаю. Но делай так, как посчитаешь нужным. Жизнь все равно сама все по местам расставит — от этого никуда не деться. Но имей в виду, что лучше уйти сейчас, если ты не готова принять его с тем, что узнала. Потом вам обоим будет больнее.       Киба как-то сказал, что самое важное — это принимать другого человека со всем, что он собой являет. И Хината принимала его до этого дня. Она восхищалась тем, что он делает, тогда как кто-то мог счесть это недостаточным или и вовсе бесполезной тратой времени, которое измерялось не в часах или даже месяцах, а долгих-долгих годах. Да, он не богат, не образован ей под стать, и Киба не мог похвастаться успехами в спорте за пределами боксерского зала. Но это казалось Хинате таким пустым и неважным… Может, потому что она сама была состоятельной, образованной и достаточно успешной в своей музыкальной карьере? В ее возрасте и положении куда больше ценились чувства, что так трудно оказалось ощутить, надежная поддержка, трепетное внимание, неподдельная нежность и восхищение, с которым Киба неизменно на нее смотрел. Ей необходимо было почувствовать себя нужной, даже необходимой; быть для кого-то светом среди непроглядной тьмы и кусочком радости в круговороте нескончаемой печали. Просто фактом своего существования делать кого-то счастливым. Она хотела лишь этого, и Киба давал ей все сполна.       Хината не могла вот так сразу оправдать его поступок. Разве что отчасти. Вероятно, ей нужно было немного времени, чтобы принять прошлое Кибы и примириться с этим. Наверняка в ней говорила обида — как-никак, ему следовало все рассказать куда раньше. Но в то же время Хината прекрасно понимала, отчего он этого не сделал.       Она звонила ему, без преувеличения, раз тридцать, но номер оставался недоступным. Уже светало, и когда Хината осознавала, как долго Кибы нет дома, ее охватывала паника. Если с ним что-нибудь случилось? Он ведь рассчитывал, что Хината уедет с Такао, а значит, мог вернуться раньше. Отчего же тогда до сих пор не вернулся? Где можно целую ночь пропадать?       Ночник на прикроватном столике отбрасывал мягкий свет на ее нагие бедра, и Хината водила по этому кусочку теплоты холодными пальцами. Она выплакала немало слез, и теперь ее глаза оставались сухими. Порой Хинату клонило в сон, и голова медленно опускалась к плечу, пока тело не реагировало соответствующим образом, и ее не встряхивало, как от испуга. Линзы высохли, как и все пролитые слезы, и покрасневшие глаза, особенно левый, претерпевали жгучую резь. Однако это не казалось таким нестерпимым, как монотонное, тревожное ожидание возвращения Кибы.       Дверь в комнату тихо распахнулась в районе шести утра. Инузука вошел, тяжело вздыхая и, закрывшись изнутри, припал затылком к деревянному полотну. Футболка была влажной от накрапывающего под утро теплого дождя, и он резким движением стянул ее с себя, не глядя отбрасывая на пол. Спать ему до сих пор не хотелось, а вот прилечь — просто нестерпимо.       Киба сделал несколько шагов и, развернувшись в сторону кровати, вмиг остолбенел. Глаза вперились в освещаемую ночником фигуру Хинаты, что сидела опершись о стену, и он с трудом произнес:       — Почему ты здесь?       Она приподнялась на вытянутых руках и, с неожиданной быстротой сползая с кровати, вскочила на ноги. Пара неуклюжих широких шагов — и Хината оказалась напротив Кибы, чтобы со всей злостью хлестануть его ладонью по щеке.       Он зажмурился на краткий миг и, отвернувшись, несколько раз ошарашено моргнул. Раньше ему часто прилетало от Тамаки, но чтобы схлопотать пощечину от Хинаты… Невообразимо. Зато вполне заслуженно.       — Где ты был?! — возмущенно выпалила она, в волнении переступив с ноги на ногу. Слезы вновь подступали к глазам, и Хината досадливо поморщилась. — Я тебе полночи звоню! Ты хоть представляешь, как я переживала?! Просто места себе не находила!       Киба снова моргнул отупело.       — Телефон, — выдавил он, громко сглатывая, — разрядился.       — Прости... — Хината плавно опустила веки, и облегчение, наконец, больше не казалось ей мимолетным. — Прости, что ударила.       Киба не ответил. Она распахнула глаза, обнимая себя руками, но натолкнувшись на его взгляд, безвольно опустила руки вдоль тела.       Он смотрел на нее с невысказанным раскаянием и сожалением своими глубоко печальными темными глазами. А Хината, как назло, не могла избавиться от его взгляда и как по указке погружалась в него без остатка. Тогда ей вдруг сделалось страшно: когда она смотрела на Кибу в эту минуту, стало предельно ясно, что в его глазах заключен весь мир, и Хинате этого уже не изменить, что бы он ни сказал, и чего ни сделал.       — Не смотри на меня так… — прошептала она, насилу отводя глаза.       Киба проследил за тем, как она вернулась к кровати и, присев на самый край, обеими руками отвела от лица волосы.       — Почему ты осталась? — не решаясь сделать хотя бы шаг, гулко вопрошал Инузука. — После всего, что я...       Хината замотала головой, опираясь локтями на плотно сдвинутые бедра.       — Я не могу…       На горизонте забрезжил проблеск надежды. Киба был более чем уверен, что когда вернется, Хинаты уже не будет. Оттого и возвращаться совсем не хотелось. Он очень много об этом думал, пока бродил по улицам, но в конце концов убеждался, что надеяться ему не на что. Даже не так — Киба не имел права рассчитывать на ее понимание, несмотря на болезненное желание остаться в ее глазах тем человеком, которого она до сих пор принимала.       Однако Хината здесь. И он еще мог ухватиться за тот самый проблеск надежды, больше не кажущейся несбыточной.       — Я не могу без тебя… — слабо проронила Хината. — Не смогу уйти и все перечеркнуть.       Киба судорожно выдохнул. Он и сам не понял, как сорвался с места, чтобы опуститься на пол и крепко обхватить колени Хинаты обеими руками.       — Прости меня. Прости, если когда-нибудь сможешь.       Она подняла на него глаза и, шмыгнув носом, чуть заметно качнула головой. Киба уперся лбом в ее коленки, и кожа покрылась зудящими мурашками, которые жутко хотелось смахнуть.       — Не надо…       — Я был нечестен с тобой, — подняв голову, признавал Инузука, — хотя всегда стремился быть искренним. Я должен был обо всем тебе рассказать. Нет… не так. Я вообще не имел права смотреть на тебя, мечтать о тебе и на что-то рассчитывать.       — Не говори так, — несдержанно возразила Хината, упираясь ладонями в матрас по обе стороны от себя, хотя ей нестерпимо хотелось зарыться пальцами во влажные спутанные волосы и утешить, лишь бы Киба перестал смотреть на нее столь умоляюще.       Однако она этого не сделала, и он с еще большим сожалением заглянул ей в глаза.       — Я всегда знал, что тебя не заслуживаю.       — Не говори так!       — Я боялся тебя потерять, — Инузука сомкнул губы, и его лицо мучительно исказилось. — Особенно когда ты стала для меня всем, и я уже не мог представить, как жил раньше. Но назвав отца трусом, я понял, кто здесь самый настоящий трус. Я стал им тогда, когда ушел от наказания, и оставался до сегодняшнего дня.       Хината задрожала и вцепилась пальцами в покрывало, едва его щек коснулись слезы. Как же это ее ранило! Внешне сильный, решительный, где-то строгий и не лишенный бесстрашия, Киба демонстрировал Хинате свою слабость в самом постыдном ее проявлении. «Ему не будет легче, если ты останешься с ним из жалости» — верно заметил Дейдара. Но как быть, если сердце страшно ноет, покуда Киба перед ней так уязвим? Куда девать эту жалость к нему, что разъедает изнутри, и становится физически невыносимо видеть его таким?       — Ты не трус, — мягко возразила Хината, дотрагиваясь ладонями до его щек и ловя большими пальцами предательские слезы. — Будь ты трусом, никогда бы мне об этом не рассказал.       Киба мотнул головой, но она продолжала, невзирая на его категоричность:       — Ты не добил Мельницу.       Он нахмурился. Понять не мог, к чему Хината ведет.       — Что?       — Почему тогда, в подполье, ты не добил Мельницу после того, как выиграл бой? — яснее выразилась она, пристально глядя в полные растерянности глаза Кибы.       — Зачем мне его добивать? — пробормотал он тихо.       — Не знаю, — Хината повела плечом. — Разве тебе не хотелось?       Инузука без промедления выдал очевидное:       — Нет. Я должен был закончить поединок и только.       — А он бы тебя добил. Ему бы не хватило одной победы. Мельница бы ничего от тебя не оставил, получая от этого извращенное удовольствие. Даже мне, далекой от всего этого, ясно, чем могут закончиться бои в подполье.       — Знаю, — не смог не согласиться Киба. Такие, как Мельница, своего не упустят. Обязательно доведут дело до конца, чтобы ощутить свое превосходство над противником, с которым покончено. Он себе отчета в подобных действиях не отдавал. Впрочем, когда Инузука забивал обидчика сестры, тоже мало что соображал.       — В этом и отличие между вами, — подвела черту Хината, следом поджимая губы, чтобы не заплакать. — Да, то, что ты сделал, просто в голове не укладывается, но разве ты не достаточно расплатился? Не достаточно страдал от этого?       На лице Кибы отобразилось какое-то непередаваемое удивление, словно Хината говорила нечто сверхъестественное. Она силилась мыслить разумно: не опираться на свои чувства, а руководствоваться голыми фактами. А известные ей факты не подкрепляли убеждения Кибы о самом себе. Дейдара во многом сегодня был прав. И в том, что Инузука — просто жертва обстоятельств, больше всего. Но он никак не мог все переосмыслить. Киба не мог себя оправдать даже тогда, когда к этому так близка была Хината.       — Я верю, что ты хороший человек, — промолвила она полушепотом. — Мне кажется, на месте того мужчины рано или поздно могла оказаться Хана, если бы ты не вмешался. А может, и вовсе ты сам, если бы вмешался в другое время при других обстоятельствах.       Инузука зажмурился.       — Я должен был остановиться. Просто вовремя остановиться.       — Да, — кивнула Хината, приподнимая на себя его лицо. — И то, что ты это осознаешь, уже о многом говорит. Ты не хотел этого.       — Не хотел, — отчаянно впиваясь пальцами в кожу ее бедер, замотал головой Киба. — Я не хотел…       Хината притянула его к себе за плечи, и он послушно забрался на кровать, чтобы уткнуться лицом в ее живот и обнять руками бедра под кое-где задравшейся тканью ночнушки. Она размеренно гладила его по спине и плечу, успокаивающе перебирала волосы. Киба же подрагивал беззвучно, стыдясь вновь поднять на Хинату лицо, и то ли от облегчения у него без конца шли слезы, то ли от отчаяния, ведь прошлого не стереть. А он так хотел все забыть... Или же примириться. Но никак, совершенно никак не получалось.       Киба смотрел в пустоту, лежа головой на коленях Хинаты. Ее ласковые руки покоились в его волосах, что дарило ощущение спокойствия, о коем он сейчас и не мечтал. Она осталась с ним. Даже после всего этого осталась. Однако Киба знал, что произошедшее не пройдет бесследно. И слова его еще откликнутся в ней, когда придет время. Но единственное, что он мог, — это больше никогда не допустить подобного. Не позволить себе сорваться и навредить кому-то за пределами ринга. Пусть хоть небеса рухнут! Он выстоит и больше не проявит ту чудовищную жестокость, сделавшую его убийцей.       Да, Киба это мог. Или... лишь думал, что мог.