Цена обещания

      Тренер не раз говорил: «боец не может драться в полную силу, если его мысли заняты чем-то другим». И вспомнив об этом, Киба понял, отчего сейчас так безнадежно сдает позиции.       Сегодня он был плох. Не только по собственным меркам — вообще. Видел бы его тренер… Наверняка разочарование Мадары в своем талантливом боксере тотчас же достигло пиковой точки, обернувшись настоящим презрением. Киба даже слышал его голос у себя в голове, прорывающийся через оглушительный гул в ушах. «Только посмотри на себя, Инузука! После этого ты не можешь зваться боксером, которого я много лет в тебе взращивал! Ты уже никогда им не станешь!»       Он тряхнул мокрыми волосами, непривычно неуклюже отскакивая от прорезающего воздух могучего кулака Мельницы. Чудом увернулся, напарываясь голой спиной на канаты, с заминкой сдал вбок. Непреодолимое головокружение заставляло терять ориентир: Киба пошатнулся на месте, на долю секунды прикрыл глаза. Поплатился за это короткой, но действенной комбинацией ударов в плечо, по туловищу — прямиком в печень. И если поначалу Инузука еще считал пропущенные от Мельницы, то к концу восьмого раунда это потеряло смысл.       Киба едва стоял на ногах, притягивая к лицу ослабевшие кулаки: ему только и оставалось, что защищаться — нападать он оказался физически не способен. Мельница же держался молодцом. Демонстрируя Кибе хищный оскал, он то и дело устрашающе надвигался на него, пусть и с меньшим напором, нежели поначалу. В один момент попадал в блок, сопровождая досаду животным рычанием, а в другой — успешно пробивал защиту и наносил противнику в лице Кибы тяжелые удары, что вновь и вновь сбивали его с ног.       Сперва он бился качественно, без единого изъяна. До краев наполненный злобой, сходу перешел в нападение и безбожно осыпал Мельницу годами отработанными комбинациями. Киба ему продыху не давал: гонял по рингу, как гориллу в клетке зоопарка, все еще оставаясь куда подвижнее, куда легче и собраннее в своих перемещениях. Однако его профессионализм вдребезги разбился о стену эмоциональной нестабильности, им же и воздвигнутую. В нем более ничего не осталось от того боксера, коим тренер мог бы гордиться. Испарилось бесследно то, что Мадара называл врожденным гением, когда пытался навязать ему большой спорт. А может, этого он собой и не являл никогда, и Учиха просто ошибся из желания увидеть в нем себя — некогда блистательного чемпиона, покорившего ринг, покоренного рингом.       Мельница с особым энтузиазмом лупил Инузуку по лицу своими мощными, нечеловеческих размеров кулакам, и когда кровь брызгала вокруг, успевал хохотать от изощренного удовольствия. Киба сплевывал кровавые сгустки себе под ноги, если удавалось устоять, а когда его отбрасывало на пол, позволял багряной слюне самовольно сбегать по подбородку и капать куда-то вблизи его ладоней, на которые он опирался, чтобы привстать.       Казалось, на лице Кибы живого места не было, но на самом деле ему посчастливилось избежать серьезных травм. То ли потому что блок время от времени исправно работал, то из-за того, что Мельница вдруг взялся бить его по торсу, не жалея остатков сил, покуда те все не кончались. Инузука не успел сообразить, откуда в нем берется решительный напор первобытного человека, да и поражаться этому было некогда. Он лишь пытался продержаться еще самую малость, больше не желая вымещать злобу на ринге — все равно это оказалось бесполезным занятием.       Киба понимал, почему его потянуло в подполье. Верил, что по-другому сердечную боль не унять — бокс всегда был для него лекарством от всех болезней. Он бы мог сказать Хинате куда больше, чем успел сказать; ответить ей как полагается, как она того заслуживала; подняться в квартиру Наруто Узумаки, в конце концов, и сбросить тяжесть разочарования ценой его крови, что неизбежно бы пролилась, приложись к нему Киба кулаками хотя бы раз-другой. Но он выбрал старый-добрый метод борьбы с эмоциями. Вот только легче не стало — сделалось хуже. В этот раз Инузука не смог превозмочь боль, уступив место холодной рассудительности, так необходимой в этом нелегком поединке.       Уже невесть в который раз за этот бой Киба оказался прижат к канатам. Мельница пронзал кулаками его живот, заставляя сгибаться пополам и распрощаться с возможностью оттеснить от себя это кровожадное чудовище. Однако Инузука смог. Протаранил грудину Мельницы головой, выпрямился через страшную резь в животе, и они тут же сошлись в клинче, прилипнув друг к другу намертво.       Киба забыл, что силы не то, что на исходе — их попросту не осталось. Он добела поджимал губы, что аж вены у виска повздувались, и до ноющей, но совсем не ощутимой боли в челюсти стискивал зубы. Мельница уродливо улыбался — не хуже Кибы знал, что этот клинч не станет для него спасительным. Ни перевести дух, ни поднабраться решимости в этой позиции Инузука не смог. Он окончательно выдохся.       Киба смотрел строго, с устрашающей жесткостью и непоколебимостью, но Мельница уловил в глазах соперника проблеск разочарования. Подался чуть ближе, как будто еще оставалось куда, прижался крепче. Его широкий мясистый рот перекосила очередная жуткая ухмылка, и в ее сопровождении Мельница рывком оттолкнул от себя Кибу, чтобы собрать все остатки сил и несколько раз зарядить ему по ребрам.       Он рухнул навзничь. Боль в затылке даже отголоска не оставила, тогда как правая сторона в районе печени вспыхнула огнем, заставив жадно хватануть ртом едкий спертый воздух и, перекатившись на левый бок, вжаться кулаком в пол. Победный удар Мельницы ослепил Кибу этой страшной болью, да так, что даже глаза заслезились. Он зажмурился, упершись лбом в настил ринга, а когда обессиленно упал обратно на спину и попытался разлепить веки, яркий свет под потолком над ареной боя поразил глаза до россыпи темных пятен, с сумасшедшей скоростью пляшущих вокруг.       Меж тем Хината кричала во всю глотку, но ее отчаянное «пропустите!» из раза в раз терялось в ропоте удовлетворенной ярким зрелищем толпы. Грубо распихивая окружающих локтями, она не оставляла попыток прорваться к рингу, чтобы остановить этот жестокий бой, финал которого навсегда отпечатался у нее в памяти.       Она долго не могла разглядеть происходящего на ринге: никто не хотел уступать ей место, и Хинату то и дело отбрасывало назад — все дальше и дальше от Кибы, к которому рвалось ее любящее сердце в эти роковые минуты. Хьюге враз стало безразлично, кто она, где находится, и что творится вокруг. Да, это не ее мир: омерзительный, чужой — место Хинаты не здесь. Но сейчас ей было все равно. Она была готова хоть тысячу раз оказаться в подполье среди людей «второго сорта», лишь бы увидеть Кибу и дать ему понять, что она не предавала его и никогда бы этого не сумела. Хината наивно надеялась изменить ход поединка, исправить свои ошибки, что привели Кибу сюда, уберечь его от беды. Но она не успела. Ничего из этого сделать не смогла.       Пока Мельница нещадно избивал Кибу, Хината боялась, что вот-вот провалится в забытье, и по правде, ей невыносимо этого хотелось. Тогда бы ей не пришлось видеть, как перед глазами мелькает окровавленное лицо любимого, как у него подкашиваются ноги, как он падает и поднимается в попытках выстоять до конца очередного раунда; она бы не слышала этой оголтелой публики, что только и ждала, как бы Мельница посильнее вдарил Кибе или и вовсе поскорее отправил его в нокаут — именно там он когда-то раньше по его воле и оказался, теперь надеясь поменяться с ним местами. Хината порывалась зажать уши руками, расплакаться и убежать, спрятаться, забыться. Но все ее естество непреодолимо тянулось к нему, и решимость любящей женщины не могла померкнуть перед обыкновенным человеческим страхом. Она бы не померкла ни перед чем.       Ухватившись за случайный рукав почти перед подножием ринга, Хината остолбенела. Ее сильно повело, и не будь она со всех сторон зажата чужими телами, без сомнений бы оказалась на полу.       В глазах Хинаты уже двоилось, и картинка перед ней становилась все более смазанной, искажалась до неузнаваемости. Однако то, как Киба корчится от боли, вмиг прояснило ее взор. А может, то были слезы, что прежде заволокли глаза, а теперь смогли застыть на ресницах, сорваться и покатиться по щекам.       — Куда прешь?! — двинув плечом, незнакомец рядом с Хинатой грубо сбросил с себя ее руку и оттолкнул для верности, отчего он врезалась в какую-то девчонку по левую сторону.       — Ай! — поморщилась та, предприняв попытку выдавить Хинату из этого столпотворенья. — Осторожнее! В шары долбишься?!       Хьюга резко обернулась на незнакомку, едва не вцепившись ей в глотку. Оторопь сменилась гневом. И почему ведущие все еще не объявили, что бой окончен? Чего они все ждут?       — Добивай его! — кричал кто-то позади Хинаты.       — До-би-вай! — подхватили с другой стороны, бодро скандируя. — До-би-вай!       Она туда-сюда вертела головой, шокированная реакцией публики, что, по идее, не должна вызывать удивления. Эти люди собрались здесь, чтобы увидеть настоящий кровавый бой, о котором еще долго можно говорить с друзьями. Хорошего, пусть и зрелищного бокса тут никто не ждал. Только шоу, где правит жестокость.       Хината оцепенела от ужаса, понимая, к чему все идет. Она проглотила стягивающее горло сухость и, выступив вперед, что есть сил прокричала:       — Остановите бой! Остановите сейчас же!       Мало кому из тех, кто ее услышал, это понравилось. Вокруг негодующе заулюлюкали, и это привело Хинату в настоящее бешенство.       Она бросилась к ведущим, что хоть и контролировали ситуацию, но вмешиваться пока не собирались. Один из них — в бандане — метнул взгляд на Хинату и, прикрыв микрофон рукой, заинтересованно перед ней склонился.       — Почему вы не останавливаете бой? — выпалила она яростно. — Немедленно объявите, что бой окончен!       — Не мы решаем, когда закончится бой, красавица, — пожал плечами ведущий.       — Что? — опешила Хината, распахивая рот. — Да как вы можете?!       Он ничего не ответил, поглядывая в сторону ринга, где Мельница любовался результатом проделанной работы, пока Киба весьма мужественно превозмогал боль. А вот его напарник повел себя более радушно, даже участливо.       — Если поплохело, подожди окончание боя на улице, милая.       Хината неприязненно скривилась. «Только через мой труп!»       Пихнув одного из ведущих в грудь, она подбежала к подножию ринга и, зацепившись глазами за Кибу, что насилу перекатился на спину, больше медлить не стала. Она крайне неуклюже и далеко не с первой попытки взобралась на помост, даже не заметив, что кто-то из толпы ей в этом помог. Ухватилась за канаты и, перебравшись под ними, подползла к поверженному бойцу, который почти недвижимо смотрел в потолок.       — Не приближайся! — рявкнула Хината, коротко обернувшись через плечо: Мельница уже засобирался двинуться к Кибе с намерением поставить его на ноги, чтобы как следует добить.       Народ же окончательно сошел с ума. Кому-то по душе пришелся такой сюжетный поворот — как-никак, третьих лиц обычно на ринге было не видать, а кто-то возмущался тем, что не увидит отбивную из павшего боксера, чье тело придется выносить, не имея при этом желания узнать, что с ним станется дальше.       — Сумасшедшая!       — Слезь, дура!       — Эй, уберите ее оттуда!       — До-би-вай! До-би-вай!       — Божечки… — игнорируя сторонние вопли, накалившие подполье до предела, Хината низко склонилась над телом Инузуки. — Киба…       Он не отреагировал. Безучастно смотрел в потолок, невзирая на то, что был в сознании и явственно чувствовал раздирающую боль. Опухший глаз уже приобретал характерную синеву в цвет левой щеки, губа в одном месте заметно вздулась, а давно зажившее рассечение — первый подарок Мельницы — обильно заливало лицо кровью. Хината зажмурилась, больше не в силах видеть эти увечья, и слезы градом хлынули из красных воспаленных глаз. Плечи задергались, грудь зашлась в тяжелом, частом дыхании.       — Малыш… — Хьюга невесомо дотронулась до его окровавленной щеки и надрывно заплакала, опуская голову ниже и соприкасаясь с ним лбами. — Это все моя вина, — прошептала она, дрожащими пальцами накрывая его разбитую скулу. — Прости меня… Я так перед тобой виновата…       Глаза Инузуки уже привыкли к яркому свету, но он все равно зажмурился, потому что больно было просто нестерпимо. Слова Хинаты он воспринимать мог, но ни ответить, ни даже взглянуть на нее у него не вышло.       — Прости меня, Киба… — осторожно развернув к себе его лицо, выдохнула она. Перебрав коленями, уселась на пятки, снова низко к нему склонилась. — Да, я была у Наруто, но все не так, как ты справедливо подумал. У нас была встреча выпускников, понимаешь? Мы просто собрались всем классом, каждый год собираемся, и я не хотела идти, просто в последний момент…       Она помотала головой, утерев костяшками влагу под носом. Сейчас не время для оправданий — это Хината понимала. Стоило как можно скорее увести Кибу отсюда, чтобы ему оказали первую помощь, и оставить ни с чем как Мельницу, так и весь этот безжалостный народ с их низменным желанием наблюдать за хладнокровной расправой. Однако она не могла себя контролировать. Оправдания сыпались точно из рога изобилия, и Хината надеялась, что для этого еще не стало слишком поздно.       — Я должна была сказать тебе об этом, но не хотела огорчать, боялась, что ты будешь тревожиться, — проглатывая слезы, она закрыла глаза, и ее мокрые губы прижались к уголку его губ. — Я была не права. Это все так глупо… Из-за такой ерунды мы… И я столько наговорила…       Хината снова припала смазанным поцелуем ко рту Кибы, что невольно приоткрылся от облегчения: не физического, нет — душевного и только. Она ощутила привкус его крови на своих губах, смешанной с солью пота, но это не остановило ее от того, чтобы коротко целовать его вновь и вновь, пачкая розовым уже не только рот, но и подбородок, щеки, кончик носа.       — Прости, миленький… — лихорадочно шептала Хината, обхватив руками обезображенное лицо Кибы. — Я понимаю, что ты чувствовал, знаю, почему ты… — она тряхнула волосами, отводя их от лица одной рукой, чтобы не мешались, и тут же вновь притянула ладонь к его щеке. — Это все не важно. Мне только ты один нужен… Поверь, я только тебя одного люблю…       Киба переместил пустой взгляд на Хинату, что нависала над ним, и его лицо вмиг исказилось от очередной вспышки боли — каждый вдох, что он инстинктивно задерживал, казался самой изощренной пыткой.       — Тише… — испуганно округлив глаза, она тыльной стороной ладони отерла кровавую слюну, просочившуюся сквозь его приоткрытые губы. — Хороший мой… Посмотри на меня, — Хината заглянула во влажные глаза Кибы. — Тебе срочно нужен врач. Ты сможешь подняться?       Он слабо качнул головой.       — Я… Не…       Она подалась ближе, прислушиваясь к его слабому шепоту.       — Что? Малыш, что ты сказал?       — Не смогу, — прохрипел он, натужно сглатывая. — Кажется… ребра сломаны.       Хьюгу бросило сперва в жар, а затем в холод — и так несколько раз подряд: до крупных мурашек под курткой, до дрожи и пульсации внутренностей. Она сделала вид, что не грозилась тотчас же в беспамятстве упасть рядом от панического страха, и быстро собралась, дерганными движениями рук избавляясь от слез на лице. Хината даже выдавила жалкое подобие ободряющей улыбки — не имела права поддаваться панике. Она обязана позаботиться о Кибе. Только это теперь важно.       — Сейчас, потерпи, любимый, — зачастила она, оборачиваясь к толпе, многие из которой уже отчаялись дождаться фееричного финала и раздраженно переговаривались между собой. Кто-то даже начал расходиться, чтобы перекурить перед следующим поединком.       Мельница тоже остался недоволен, пусть и одержал безоговорочную победу. Горделиво вздернул широкий подбородок и величественно сошел с ринга, встречая на своем пути ликующие возгласы и случайные рукопожатия. Хината глядела ему в спину с нескрываемым презрением, даже ненавистью.       — Сволочь, — несдержанно процедила она, помогая Кибе опереться на локоть, дабы немного сменить положение. — А где Дейдара? Он здесь? Нужно его найти, чтобы убраться отсюда…       Инузука кивнул, и с его губ сорвался сдавленный стон, едва он предпринял попытку сесть. Хината невольно затаила дыхание, сдерживая вновь набежавшие слезы, и в утешающем жесте пригладила взмокшие волны его волос.       Все, что происходило дальше, она предпочла бы забыть. Быстро подоспевшие Дейдара с Сасори взяли Кибу под руки и, продираясь через любопытных зевак, вывели его на улицу. Вызывать скорую Инузука напрочь отказался. Даже заявил, что в больницу не поедет. Однако Сасори его бредни слушать не стал и распорядился, чтобы Хидан, который все пропустил, бесцельно отираясь у входа в подполье, срочно вызывал такси.       Водителю явно не повезло с пассажирами. Хидан на переднем сидении без конца его подгонял, а когда тот случайно наезжал на какую-нибудь предательскую кочку, и Кибу скрючивало от адовой боли из-за нехилой встряски, обругивал таксиста всевозможными матерными словечками. В ответ водитель грозился высадить всех у ближайшей обочины, ибо терпеть такое отношение не намерен, но Хидан поспешил заверить, что ему ничего не стоит заставить его побывать в шкуре товарища с задних сидений, если он сейчас же не заткнется.       Хината всего этого не слышала. Покуда время ощущалось непреодолимой бесконечностью, она беспрерывно шептала Кибе, что все будет хорошо, что ему нужно чуть-чуть потерпеть, и все пройдет. Она целовала его в волосы, осторожно оттирая кровь с доступных ей участков лица влажными салфетками, что были на исходе; проговаривала про себя молитву, к которой прибегала до постыдного редко — только когда прижимало; едва слышно бормотала возле уха успокаивающее «люблю тебя», словно уже давно грезила о признании и сейчас не могла перестать об этом твердить.       Сасори выскочил из машины первым. Следом вышел Хидан, швырнув в таксиста деньги за поездку и со всей дури захлопывая на сто рядов перекрашенную дверь. Хината тоже выбралась наружу и, отойдя в сторонку, в нетерпении смотрела, как чертыхаясь, братья вытаскивают Кибу из авто и ставят его — перекошенного на одну сторону — на подгибающиеся ноги.       Инузуку не сразу приняли без документов, но это все же случилось под уговорами дипломатичного Сасори: он пообещал, что их вот-вот подвезут — это дело оставалось за Дейдарой, который прямиком из подполья отправился домой. Хидан пытался обрисовать ситуацию дежурным врачам, что задавали вопросы о случившемся с пациентом, но Хинате это удалось многим лучше. Киба же выглядел из рук вон плохо и был неспособен отвечать — только кивал или категорично мотал головой, пока его укладывали на носилки, чтобы отвезти на осмотр и рентген.       — Я буду ждать здесь, — напоследок сжимая руку Инузуки, пообещала Хината. Она деланно улыбнулась, лишь бы он не волновался — еще не знала, что Киба освободился от душевных терзаний, и теперь ему все было нипочем.       Хидан протяжно выдохнул и подпер руками бока. На его голову сегодня тоже немало свалилось, и моральная усталость давала о себе знать. Он было хотел присесть на скамью с мягкими сидушками, расположенную вдоль белоснежных больничных стен, но резко выпрямился и хмуро посмотрел на Хинату.       Она горько разрыдалась, сгибаясь пополам и затыкая себе рот ладонью — сдерживаться больше не хватало сил. Под тяжестью чувства вины, страха и отчаяния, Хината привалилась спиной к стене, быстро оседая на пол.       — Не реви ты, — тихо буркнул Хидан, глядя на нее с высоты своего роста. — Все нормалек будет.       — Это я в-во всем в-виновата, — всхлипывая раз за разом, она мелко содрогалась всем телом и из стороны в сторону мотала головой. — Из-за меня он пошел в подполье, из-за меня не смог драться и так пострадал…       Хидан опустился на корточки, легонько потормошив Хьюгу за плечо.       — Не перегибай. У него своя голова на плечах есть.       — Что с ним теперь будет? — она повернулась к Хидану, и ее пуще прежнего заколотило. — Мамочки… Что я наделала…       — Вставай, — он помог Хинате подняться и усадил ее на край ближайшей скамейки, опустившись рядом. — От твоего рева Кибе легче не станет. Все мы люди и не всегда следим за тем, что говорим. Особенно, если эмоции ебашат.       — Я ведь специально сказала, что он… — она смолкла, решив, что хуже ее фразы, мгновенно завершившей тот нелегкий разговор у дома Наруто, не могли стать даже подозрения в неверности. Это хотя бы можно было опровергнуть, даже доказать обратное, если понадобится, а вот слов назад не вернуть. Как не заглушить чувства, что они в нем вызвали.       — Поверь, я знаю, каково это — специально говорить то, что ранит других, а потом об этом жалеть.       Хината недоверчиво всматривалась в бесстрастное выражение на лице Хидана, и ей непонятным образом становилось легче. Он свободно смотрел на нее в ответ, и казалось, сейчас они могли забыть обо всех разногласиях и просто поговорить как обычные люди, которых сблизили переживания за родного человека.       Она с неожиданной легкостью рассказала ему свою версию произошедшего: про вечер выпускников, Наруто Узумаки, разговор с Кибой, что застал ее врасплох. Хидан слушал молча. Не перебивал, не отшучивался, не вставлял неуместных комментариев, что могли все испортить. А потом и сам, пользуясь случаем, разоткровенничался. Он нежданно-негаданно пообещал Хинате: я больше не потревожу твою сестру.       Тогда она смогла ненадолго отвлечься на мысли о Ханаби — после разговора с Хиданом она сразу поехала домой, о чем предупредила сестру коротким сообщением. Сейчас Хината решила не мучить его расспросами о произошедшем. И так поняла, что их с Ханаби диалог в себе нёс. Единственное, что удивило, — это спокойствие, что излучал Хидан. Он не злился, не порывался упомянуть Ханаби в негативном ключе или перекладывать на нее вину за их неудавшийся роман. Он принял то, что заслужил. Правда, оказался не настолько откровенен с Хинатой, чтобы ей об этом сказать.       Уже перевалило за полночь. В холле и коридорах госпиталя на первом этаже, где расположились Хината, Хидан и Сасори с Дейдарой, было относительно тихо, и место у стойки администрации пустовало. Где-то неподалеку тикали часы. Коротко хлопали двери. Легкие шаги медработников уже не заставляли вздрагивать и подпрыгивать на месте, чтобы узнать хоть какую-то информацию о Кибе.       Сасори решил разузнать все сам, наказав Хинате лишний раз не волноваться. Она неуверенно кивнула, нервно заламывая пальцы без продыху, и несмотря на то, что уже не рыдала, как поначалу, тревога все равно ее никак не отпускала.       Ощущения Кибу не обманули: рентген показал перелом седьмого ребра, да еще и трещину соседнего в придачу. Хината как услышала неутешительные новости, так едва в обморок не брякнулась — вовремя угодила в руки бдительного Хидана, что наудачу моментально среагировал. Присутствующая при осмотре медсестра ощутимо устало сообщила, что Кибу переводят в палату, и он останется там до утра, чтобы показаться доктору и получить рекомендации по лечению и реабилитации.       Хината неожиданно вынырнула из полуобморочного состояния и, отмахнувшись от Хидана, направилась к стойке администрации. Ей быстро удалось договориться, чтобы Кибу перевели в одиночную палату и разрешили ей остаться рядом с ним столько, сколько понадобится — разумеется, не бесплатно. Хината сразу же оплатила не включенные в страховку услуги и пока ждала квитанцию, ненароком заметила в прозрачной двери неподалеку свое отражение. Взлохмаченные волосы и перекосившаяся куртка — еще полбеды. А вот заплаканное опухшее лицо, выпачканное кровью Кибы — это уже катастрофа.       Сунув бумажки в рюкзак, она спросила, где найти уборную, и поспешила привести себя в порядок. Едва переступив порог стерильного санузла с несколькими раковинами и закрытыми кабинками, Хината поняла, что давно не ходила в туалет, и лишь сейчас ощутила, как сильно ей этого хотелось.       Стащив с себя куртку, она тщательно вымыла руки, где засохла кровь Кибы, и принялась оттирать пятна уже с лица, хотя подтеки туши под глазами плохо поддавались обычной воде. Хината прополоскала пересохший рот, попила немного воды из ладоней и, выдыхая носом, обессиленно опустила голову над раковиной.       В палате уже никого не было — только Киба, что лежа на спине смотрел в потолок. На его нагие плечи ложился теплый свет, исходящий от бра над больничной кроватью, тогда как лицо, напротив, было сокрыто в тени, отчего казалось, оно вовсе не изуродовано усилиями Мельницы.       Хината тихонько прикрыла за собой дверь, поправив на плечах выданный медсестрой халат для посетителей. Киба зашуршал головой по подушке и повернулся, нечитаемым взглядом вперившись в ее низенькую из-за отсутствия каблуков фигуру.       — Как ты? — почти беззвучно спросила она, но он все равно смог ее расслышать.       — Жить буду, — блекло отозвался Киба, наблюдая за неспешным приближением Хинаты.       Она села подле него и, помедлив, накрыла его руку ладонью. «Леденющая» — подумалось Инузуке, и его пальцы дрогнули, чтобы сквозь боль в костяшках согреть ее мягкую ладонь.       — Прости меня.       Киба вскинул глаза на Хинату, отнимая взгляд от их сцепленных рук, лежащих на краю кровати. Сколько раз она произнесла жалостливое «прости», что так резало уши?       — Не надо, — прошептал он, дыша поверхностно, часто. — Это я должен просить прощения. Мне стоило во всем разобраться прежде, чем додумывать и во всем тебя обвинять. Я и пытался, но, видимо, меня сильно переклинило. Если бы ты сразу мне ответила…       — Знаю, — перебила Хината и, потирая свободной рукой лоб под челкой, болезненно зажмурилась. — Я так виновата… Надо было объяснить все в ту же минуту, как я увидела тебя там. Но я сперва растерялась, а потом… — она стыдливо покосилась на Кибу, — очень разозлилась.       Он кивнул. И не просто для галочки, а с пониманием. Жаль, они не поняли друг друга раньше — до того, как Киба загремел в больницу по воле собственной импульсивности, которую когда-то смог обуздать. Или, скорее, думал, что смог.       — Тебе больше не кажется, что я пришла туда из-за Наруто? — осторожно спросила Хината — не хотела, чтобы остались недосказанности, сомнения или ложные опасения.       — Больше нет.       Она улыбнулась — не с прежней натянутостью, а искренне, с чувством облегчения.       — Мы с ним поговорили, — призналась Хьюга, глядя на заметно распухшую тыльную сторону ладони Кибы, которую осторожно оглаживала большим пальцем. — Я рассказала ему о тебе, — она вновь посмотрела на него и улыбнулась шире.       Он ничего не ответил. Воззрился в темноту палаты, от боли дыша раз через раз, и плавно опустил дрогнувшие веки.       — Я проиграл.       Хината медленно выпрямилась и взволнованно поерзала на тугом больничном матрасе.       — Нет… — она покачала головой, потянувшись к щеке Кибы. — Не думай об этом, малыш. Мельница тебя не стоит, ты это знаешь. Он — никто. Просто олицетворение жестокости. А ты… — Хината ласково ему улыбнулась. — Ты — мой чемпион.       Киба непроизвольно прыснул, но тут же охнул, вжимаясь затылком в подушку. Обезболивающее, что медсестра поставила ему в качестве укола, уже начало действовать, вот только не до конца, и даже от такого простого действия, как смешок, Инузуку скрутило до головокружения.       — Не напрягайся! — резко подавшись вперед, встревоженно выпалила Хината. — Очень тебя прошу… — она аккуратно поправила одеяло у него на груди и тронула теплое гладкое плечо. — Перелом ребра… Это очень серьезно?       — Не то чтобы, — возразил он. — Внутренние органы, как я понял, не задеты, так что срастется. Вопрос в том, сколько времени это займет. Теперь мне дорога в зал закрыта. По крайней мере, в ближайшие месяцы.       — Это тебе врач сказал?       — Я сам такое видел. Знакомых парней ломали. Их тренер в зал месяца два точно не пускал.       — Не страшно, — ободряюще произнесла Хината. — Ты поправишься и сможешь вернуться к тренировкам. Главное, что ничего ужасного не случилось. Этот подонок… — она громко скрипнула зубами, — он способен и не на такое.       — Вероятнее всего, он задумал меня убить, — будничным тоном проговорил Инузука, покуда глаза Хинаты чуть из орбит не повылезали. — Видно, слишком сильно обиделся на то, что я в тот раз его победил, — хмыкнул он следом.       Она обхватила руками его голову, заставив поморщиться и зашипеть сквозь зубы — лицо, образующее один сплошной синяк, болело от каждого неосторожного прикосновения.       — Боже, не говори такое!       — Поверить не могу… — Киба пристально вгляделся в бледное лицо напротив. — Ты забралась на ринг, чтобы остановить бой. Не кто-то, от кого этого можно было ожидать. А ты. Хината Хьюга.       Она в непонимании сдвинула брови.       — И что это значит?       — Где вы на этот раз потеряли свои туфельки, госпожа Хьюга? — расплываясь в улыбке, поддразнил он и опустил глаза на ее удобные коричневые ботиночки без каблука.       — Что значит «не кто-то, а ты»? Объясни мне?       Киба на беду длинно выдохнул и тут же сжался от болезненных ощущений. Боль, несомненно, отступала, и долгожданное облегчение то ли проясняло сознание, то ли, напротив, затуманивало блаженством. Однако он все еще дышал дробно, чуть хрипло, с большой опаской перед очередным откликом свежей травмы.       — Хината Хьюга — это роскошная женщина в неприлично дорогих туфлях и потрясающих платьях. Ее походка притягивает взгляды: всегда прямая спина, расправленные плечи, вздернутый подбородок — демонстрация превосходства над другими. Ее взгляд холоден, как лед, и руки тоже кошмар, какие холодные, а пальцы — красивые, нежные. А еще она пахнет свежестью и цветами. Хината Хьюга никого вокруг себя не замечает и уж точно не ходит на подпольные бои — она сидит за роялем в огромном концертном зале филармонии, где ей под стать все его великолепие. Хината Хьюга — гордая женщина. Она никогда не полезет на ринг к тому, кто проиграл, и кому никогда не стать чемпионом.       Губы Хинаты задрожали, и глаза, безотрывно глядящие в глаза Кибы, заблестели от выступивших слез. Он с трудом отдышался — слишком много всего сказал, пусть и тихо, с небольшими паузами.       — И если ты — не та самая Хината Хьюга, то… кто?       Она пожала плечом. Вымученно улыбнулась.       — Я просто Хина. А она не гордая совсем, и других ничем не превосходит. Хина больше не холодная. И где бы ты ни был, ее место рядом с тобой.       Он потянулся к лицу Хинаты, и она судорожно расплакалась, крепко прильнув щекой к его ладони. Склонилась к нему, придерживая свои волосы за ухом, поцеловала в губы с болезненным трепетом.       Киба отвечал на поцелуй, что заключался лишь в легком соприкосновении губ, но очень осторожно, почти неощутимо. Большим пальцем скользил по щеке Хинаты, осушая ее слезы, и кажется, совсем перестал дышать.       — Я тоже тебя люблю, — прошептал с придыханием, ласково проходясь кончиком носа по ее коже.       Хината отстранилась. Нисколько не удивившись, встретилась с Кибой глазами и просияла счастливой улыбкой.       — Я очень люблю тебя, Хина, — подтверждая искренность признания мягкой интонацией и преданностью во взгляде, он снова произнес то, что ей так хотелось услышать.       Она вдруг рассмеялась — громко, как-то совсем беззаботно — и промокнула глаза болтающимся рукавом больничного халата.       — Я уж думала, ты никогда не признаешься.       — Я ждал подходящего момента, — кротко улыбнулся Инузука, не в состоянии поддержать Хинату смехом. — Но точно не такого.       — Нет-нет, — завозражала она, обжигая холодом пальцев его ладонь, что все еще покоилась на ее щеке. — Перестань, это очень подходящий момент. Самый подходящий, — Хината наклонилась с намерением снова поцеловать Кибу в улыбающиеся губы и прошептать в них тихое «люблю».       Он насилу приоткрыл глаза до узких щелочек, чтобы почувствовать, как его всего обволакивает любовью к ней, и убедиться, что такого не случалось ни рядом с Тамаки, ни с кем-либо другим. Лицо Хинаты — естественно бледное, изможденное от усталости и переживаний, но такое красивое и родное; ее глаза — блестящие от неостывших слез, внимательные, любящие, давно не обжигающие холодом; улыбка — необъяснимое сочетание радости и печали… Она вся — любовь. И когда он на нее смотрел, казалось, эта любовь сильнее разрастается в нем прямо сейчас, пуская корни так глубоко, что никогда уже не выкорчевать, даже если очень захочется. Впрочем, Киба был уверен: лучше потерять все, что еще осталось, лучше навсегда остаться поверженным на ринге и за его пределами или и вовсе исчезнуть, чем ее не любить.       Он не мог перестать смотреть на Хинату, но глаза закрывались сами собой. В сон клонило непреодолимо, как бы Киба этому ни противился.       — Глаза… слипаются… — прошептал он, больше не в силах превозмогать дичайшую усталость, что усугубил введенный медсестрой препарат.       Хината приникла губами к его влажному лбу и отвела от лица волосы.       — Отдыхай, любимый. Тебе нужно поспать.       Киба не услышал, что она сказала после слова «отдыхай» — провалился в сон мгновенно, точно питание от сети отключили. Хината бесшумно усмехнулась и, стащив с плеч халат, стала устраиваться на свободной части кровати, чтобы прильнуть к его здоровому левому боку.       Она тоже уснула быстро. Но прежде немного поразмыслила над тем, какой сумасшедший день им пришлось пережить, и что после этого внутри нее вновь все переменилось. Хината знала, как чувства Кибы уязвимы, как он раним, и насколько импульсивным может быть. Но лишь сегодня поняла, что даже со знанием дела была невнимательна к нему и тем его качествам, которые он бы назвал изъянами. Верно, что-то из упомянутого можно было отнести к недостаткам. Но что это меняет? В любом случае, Хината принимала их все.       Ей ничего не снилось. А может, и снилось, только она вряд ли бы запомнила — настолько глубоким оказался ее сон. И когда дверь в палату открылась, тишину вспороли громкие шаги, и послышался знакомый, но с чужеродной интонацией голос, она решила: это не более, чем ночное видение.       Однако громогласное «Хината!» заставило ее вздрогнуть наяву и инстинктивно собрать пальцами клочок одеяла на груди Кибы. Она распахнула глаза, уставившись в окутанную мраком часть комнаты, и боязливо сглотнула.       Кровать чересчур громко скрипнула, когда Хината зашевелилась, чтобы без лишних движений обернуться и удостовериться, что ей просто показалось, и вошедший — всего-навсего работник госпиталя, так некстати совершающий ночной обход. Но ей не повезло. Этот кошмарный день продолжался.       — Папа? — неуверенно выдавила она и потерла пальцами веки, дабы прояснить зрение — спать в линзах всегда было отвратительнейшей идеей. — Что ты… — Хината коротко взглянула на спящего Кибу и снова перевела глаза на фигуру отца, застывшего в дверях. — Что ты здесь делаешь?       Хиаши Хьюга сжался от негодования, к коему примешивались удивление и откровенное непонимание. Одному Богу известно, что он пережил в те минуты, когда в ночи тщетно пытался дозвониться сперва до дочери, а потом и до ее телохранителя. Обычно Хината предупреждала Хиаши о том, что не будет ночевать дома, но сегодня она с ним не связывалась, а ко всему, ее телефон оставался недоступен.       Мобильник Кибы тоже молчал: он его отключил несколько часов назад, сразу после ссоры с Хинатой. Хиаши был в бешенстве! У него мгновенно подскочило давление, обострились боли в суставах — проклятущий артрит, и голова раскалывалась до тошноты. В то время как Хьюга строил неутешительные предположения о том, где его дочь, и что с ней могло случиться, ему вспомнилась покойная жена. Вспомнился тот самый день, когда она ушла, когда он навсегда безвозвратно ее потерял. И тогда тревога за Хинату обернулась удушающим страхом — страхом того, что вместо Хироми на этот раз может оказаться она.       Ханаби, что уже какое-то время назад вернулась домой, прекрасно понимала, к чему может привести отцовская паника. Он бы весь город не постеснялся на уши поднять! И тогда вместо заученного «Да папуль, я не знаю, где Хината! Может, осталась у Ино?», она решила сказать правду. У нее просто не оставалось другого выбора: как тут смолчать, когда, считай, к виску дуло пистолета приставили?       Младшая Хьюга умолчала о том, как Киба с Хинатой оказались в больнице, и что этому предшествовало — она просто призналась, что сестра навещает Инузуку в госпитале, а телефон у нее разрядился — только и всего. Непонятно, где Хиаши тогда нашел в себе остатки терпения, чтобы не обругать Ханаби, как никогда прежде. Может, он обессилел от тревожных мыслей, и именно поэтому его хватило только на строгое: «Что за ребенок! Почему ты молчала, пока отец тут с ума сходит?!»       Хиаши сорвался с места так стремительно, что не менее встревоженный Неджи едва за ним поспевал. В сопровождении телохранителя главы семейства Хьюга, они без промедления отправились в больницу, и пока ехали, Хиаши успел задуматься, отчего дочь в такой час без предупреждения и какой-либо охраны шатается невесть где. Он ведь был неглуп. Естественно, начал догадываться, откуда ноги растут. Но оказался ли он готов убедиться в этом наверняка? Хиаши понял, что нет, когда застал дочь в таком непотребном виде.       По-настоящему, ничего предосудительного не случилось: она лежала рядом с Кибой в джинсах и футболке, укрытая лишь тонким медицинским халатом — даже не под одним с ним одеялом. Правда, рука ее покоилась на его обнаженной груди, голова — на плече, нос утыкался ему в шею. И все же… Безмятежный сон дочери, что непринужденно и совсем не по-дружески обнимала своего телохранителя, не могло не ввергнуть Хиаши в шок.       — Подойди, — отчеканил он, и Хинате почудилось, будто стены зашатались от всей строгости и непоколебимости его приказного тона.       Она отупело моргнула, зачем-то обернувшись к Кибе, чтобы подоткнуть под него одеяло. Но к чему эта медлительность? Ясно ведь, что тянуть время уже бессмысленно.       — Живее, — бросил Хиаши, и ее передернуло.       Неджи как-то стыдливо выглядывал из-за спины дяди, а когда Хината хмуро на него посмотрела, округлил глаза и быстро-быстро затряс головой, мол, «я здесь ни при чем, я ничего ему про вас не говорил».       Едва Хинатина ступня коснулась пола, она поняла: отступать некуда. Заодно напомнила себе, что хотела положить конец бесконечной лжи с ночевками «у Ино», хотела перестать прятаться по углам и лишний раз не упоминать имя Кибы во всеуслышание, делать вид, что ее жизнь не изменилась до неузнаваемости, а она не обрела себя настоящую. Хината хоть и чувствовала, как сильно от волнения колотится сердце, но подкрадывающееся облегчение ощущалось более явно.       — Выйдем, — остановившись напротив отца, тихо проронила она. — Не нужно здесь шуметь.       Хиаши оторопел, движением головы проводив Хинату в коридор. Напоследок сощурился на ее телохранителя, которому посчастливилось оставаться в забвении, и резко впечатал ладонь в дверь, распахивая ее громче, чем следовало бы.       Хината прижалась спиной к стене в пустом коридоре, наскоро договариваясь с собой, что ни слова неправды сегодня не произнесет. Если понадобится — признается во всем, что чувствует, и что чувствовала до встречи с Кибой, проживая пустую, блеклую жизнь под беспрерывным надзором и, как выяснилось, чьим-то прицелом.       — Объяснись, — велел Хиаши, и предательская дрожь поразила Хинатины плечи.       — Я подожду в машине, — не глядя буркнул Неджи и, бросив на сестру сочувственный взор, поспешил ретироваться. Этот разговор только для отца и дочери, предусмотрительно подумал он.       Хината смотрела куда-то в сторону, старательно подыскивая слова. Ей было, что сказать отцу. У нее всегда находилось, чем с ним поделиться. Она вдруг с разочарованием подумала, что они больше не так близки, как когда-то раньше, и ей показалось необходимым это исправить.       — Я боялся, с тобой что-то случилось, — вновь первым заговорил Хиаши, не теряя суровости в голосе. — О чем ты думала, Хината? Почему позволяешь себе пропасть посреди ночи, не поставив меня в известность?       — Прости, что заставила волноваться. Так вышло, — все же несколько виновато ответила она. — У меня разрядился телефон, и я…       — А в каком ты виде? — продолжал Хьюга, скользнув придирчивым взглядом от дочкиной взлохмаченной макушки до носов ее ботинок. — Выглядишь, как оборванка.       Она посмотрела на свои джинсы, где лишь сейчас обнаружила пятна крови, на тесную белую хлопковую футболку, на обувь в синих бахилах. Что ж… сегодняшний образ на скорую руку явно был далек от тех, что она обычно демонстрировала.       — Что все это значит? — недолго думая, задал очередной вопрос Хиаши — свой самый главный вопрос. — Как ты объяснишь то, что я сейчас видел?       — Я должна сказать… — Хината запнулась, но довольно скоро встряхнулась и, осмелев, воззрилась на отца. — То есть… Я хочу признаться.       — В чем же?       — Киба уже давно не только мой телохранитель.       Хиаши перекосило. Одно дело ошалеть от увиденного и невольно впустить в голову лишь догадку, а другое — услышать ей подтверждение от самого первоисточника.       — Мы вместе, — на всякий случай уточнила она, как если бы ей было приятно произносить это вслух. — Вместе как мужчина и женщина.       — Ты вообще отдаешь отчет тому, что говоришь? — процедил отец, въедливо блуждая глазами по нетронутому смущением лицу дочери.       — Целиком и полностью, — церемонно кивнула Хината. — Знаю, мне следовало рассказать тебе об этом раньше, но я не могла. Ты ведь… — она нахмурилась. — Ты ведь только и делаешь, что всех вокруг запугиваешь своими угрозами.       — У тебя роман с твоим телохранителем, — приблизившись к дочери, подвел черту Хиаши. — Я правильно понял?       — Папа… — она тронула висок, сморщившись от наплыва головной боли — результата всплеска негативных эмоций, отсутствие сна и нескончаемых слез. — Послушай, я понимаю, что ты бы никогда не одобрил мои отношения с кем-то, вроде Кибы. Но я уже взрослая девочка. Позволь мне самой решать, как и рядом с кем проживать свою жизнь. Я и так слишком долго делала то, что ты от меня хотел. Позволяла тебе следить за каждым моим шагом, контролировать все от и до, чуть ли не самостоятельно выбирать для меня окружение… Я ведь живой человек — не робот, запрограммированный изо дня в день совершать одни и те же действия, каждое из которых делало меня несчастной. Я любила свое дело, свою работу, семью, немногочисленных друзей и наш дом. Но ты даже не представляешь, насколько мне все опостылело… Я не понимала, как это — чувствовать себя счастливой, пока не встретила человека, рядом с которым смогла это познать.       Как и ожидалось, Хиаши не проняла трогательная речь дочери, кишащая прежде не высказанными откровениями. Он застрял в одной эмоции, и она была полностью противоположной той, которую Хината наивно хотела увидеть.       — Ты злишься… — она грустно усмехнулась, бегло заправив волосы за ухо. — Но почему? Потому что я от тебя это скрывала? Или потому, что Киба недостаточно хорош для такой, как я? — Хината поджала губы, без утайки глядя в широко распахнутые глаза отца. — Можешь не отвечать, я и так знаю. Но разве это справедливо? Если бы мама знала, что я чувствую, то порадовалась бы за меня. Уверена, она понимала, как важно быть наполненным человеком, ведь она откуда-то черпала вдохновение, чтобы писать музыку? Мама бы…       Хьюга вскинул ладонь вблизи Хинатиного лица, бесцеремонно обрывая ее на полуслове.       — Не говори о матери, когда мы обсуждаем совершенно другое, — пророкотал он. — Ты не можешь решать, как проживать свою жизнь, потому что я за нее в ответе. Ты уже забыла, что могло случиться, когда тебя преследовали? Ты хоть понимаешь, как опасно делать то, что заблагорассудится?!       — Но почему? — несдержанно повысив голос, прикрикнула Хината. — Почему я не могу говорить о маме? Ты почти никогда о ней со мной не разговариваешь! Почему? Не потому ли, что ее смерть — вовсе не несчастный случай? Не из-за того, что тебе есть, что от меня скрывать?!       — Ты еще имеешь наглость мне дерзить?!       — Я буду говорить о маме, когда посчитаю нужным! Ты не можешь мне этого запретить!       Хиаши сдался и резко отвел глаза, безучастно уставившись в устланный кафелем больничный пол. Не смог больше смотреть Хинате в глаза — слишком сильно она в этот момент была похожа на Хироми. Это было как… наваждение. Любимой жены давно нет, но иной раз взглянешь на дочь — и вот она, снова обрела плоть и кровь, этот прекрасный румянец, и глубокий несравненный взгляд. А потом неизбежно наступает осознание: Хироми нет. Есть лишь Хината. И Хинату он еще может уберечь от беды, что не обошла стороной Хироми.       — Значит, ты взрослая девочка? — вновь вскинув глаза на дочь, пророкотал Хиаши. — Думаешь, быть взрослой — это делать, что хочешь, спать с кем хочешь и лгать отцу? — он покачал головой. — Нет, дорогая. Ты и вообразить себе не можешь, что может случиться, останься ты, взрослая девочка, без моей опеки. Мне небезразлична твоя судьба. Ты, Ханаби, Неджи — вы мои дети. И сколько я должен повторять, что ваше благополучие — моя прямая ответственность?       — Я сейчас искренна с тобой! А ты? В чем истинная причина твоего контроля надо мной и моей жизнью? Я заблуждалась. Дело не в том, что ты боишься потерять меня, как потерял маму. Ты что-то от меня скрываешь. Что это? Почему ты не можешь позволить мне дышать свободно? Скажи прямо! Хватит этих мрачных тайн!       Хиаши даже рот приоткрыл от неожиданного натиска Хинаты и невольно попятился. Она уже поднимала эту тему и не раз. Но чтобы так откровенно сыпать обвинениями? Это дочка делала впервые. Впервые она так яростно стремилась докопаться до истины.       Он круто развернулся, решив не опровергать домыслы дочери, как делал всякий раз, едва она заводила эту тему. Хиаши зашагал не в ту сторону, но быстро сориентировался и, коротко обернувшись на дочь, сухо скомандовал:       — Домой. Сейчас же.       Хината рвано выдохнула, поражаясь отцовской черствости. Нет, она знала, что он не безнадежный сухарь, и что человеческого в нем больше, чем он преподносит, а его любовь к детям искренна и ничем не осквернена. Но сейчас, когда ей нужно было его понимание, его… даже не одобрение, а хотя бы принятие, он так стремительно ушел от разговора.       — Подожди! Папа!       Хиаши не обернулся и почти сразу исчез за поворотом. Хината втянула голову в плечи, окруженная лишь больничными стенами посреди коридора, и устало смотрела прямо перед собой.       Она вернулась в палату за своим рюкзаком и обнаружила, что Киба все так же спал, ничего не подозревая. Хината закинула лямку на плечо и, задержавшись в дверях, напоследок на него посмотрела. Вот все и случилось. Осталось понять, что теперь с этим делать.       Хиаши вместе с Неджи ждали Хинату в машине. Она села назад рядом с отцом и сколько бы ни старалась поймать на себе его взгляд, он оставался непреклонен.       Они безмолвствовали всю дорогу до дома, пока Хината убеждала себя, что утро вечера мудренее, и разговор с отцом непременно состоится вновь.