Цена обещания

      В салон автомобиля ворвался холодный осенний ветер, и Такао зябко поежился, потирая друг об друга сухие ладони. Здесь пахло табачным дымом вперемешку с приторным ароматизатором в крохотном стеклянном бутыльке на веревочке, что время от времени покачивался под зеркалом заднего вида. Он бы и закрыл окно, чтобы спастись от отголосков этого промозглого дня, да только вонь была настолько отвратной для него, что другого выбора не оказалось: лучше уж мерзнуть, время от времени подставляя руки печке, чем это нюхать.       Такао не курил. Его отец помер от рака легких, и это породило в нем лютую неприязнь к табаку. Зато его приятель Рю дымил с утра до вечера. Благо, они редко пересекались: Рю был вынужден работать не покладая рук, а работенка у него была нервная. Оттуда и такая всеобъемлющая любовь к сигаретам — хоть какая-то отдушина.       — Я одного понять не могу, — раздраженно произнес Такао. — Ты почему Хиаши не задержал? Все так обернулось именно из-за твоей неосмотрительности. А теперь перед Керо за это отвечать должен я? — он злобно оскалился. — Не надейся, босс.       Начальник охраны семьи Хьюга в бессилии прикрыл веки, скрипнув черной гладкой кожей руля под пальцами.       — А кто ж знал, что Инузука заартачится? — устало выдавил Рю, нехотя поворачиваясь к перекошенному от гнева Такао. — Когда он мне позвонил, Хиаши рядом стоял и почти весь разговор слышал. Что я должен был делать, кроме как отвести от себя подозрения?       — Что угодно, — досадливо бросил Такао. — Хиаши нельзя было там появляться. Теперь Керо в бешенстве, программа все еще в целости и сохранности, так еще и Хьюгу похоронили.       Рю стал натирать переносицу, ощущая, как ритмично пульсирует под правым веком.       — Перед тем, как поехать за город самолично, Хиаши велел мне перезвонить Инузуке и дать команду отбой. Орал, как бешеный, чтобы малец с Хинатой на пару сидели и не высовывались, пока тот не получит новое распоряжение. Я сделал вид, что ему позвонил, и скажи спасибо, что мне это удалось.       — А какой в этом толк?! Они все равно приехали туда, когда уже не надо! Керо ждал только Хинату. Инузуку, чтоб не мешался, убрали бы быстро и без шума. А из-за того, что вы явились туда толпой и устроили перестрелку, соседи со страху полицию вызвали. Нам просто пришлось дать деру и уйти ни с чем, пока Керо не взяли тепленьким! Но сам знаешь, чего это ему стоило. Думаешь, он теперь решится на новые риски?       — Ты должен был все проверить, — прорычал Рю, ткнув Такао в плечо. — И под «все» я подразумеваю соседские дома, баклан ты недоделанный.       — Предлагаешь ходить по домам и проверять, кто дома, а кого нет? Сам-то хоть понял, что сказал? Повторяю: Инузука должен был привезти Хинату, и будь все так, как задумано, мы не наделали бы столько шума. Но вместо этого мы получили твоих головорезов и обезумевшего Хиаши с Неджи на привязи! Не перекладывай всю ответственность на меня одного!       — В любом случае, если мы все не исправим, Керо нас порешает. Знаешь же, от него никуда не деться. Из-под земли достанет и заставит эту землю горстями жрать.       — Знаю. Думаешь, я от хорошей жизни на предательство пошел?       Рю кривовато ухмыльнулся. Все они тут не от хорошей жизни.       — Как он на тебя вышел? — следом поинтересовался он, развернувшись на водительском кресле вполоборота. — Мацуда ведь и так знал, что программа уцелела, раз тогда вместо Хиаши с его женой в машине ехал Хизаши?       — Он знал, что программа уцелела, — кивнул Такао. — В отличие от Хироми с Хизаши, которые погибли при том взрыве. После этого Керо и залег на дно. Но это не значит, что его люди не прощупывали почву.       — И твой отец работал с ним уже тогда?       — Тогда еще работал. Он не так давно умер.       Рю поджал губы, при этом не испытывая ни грамма сочувствия.       — Рак никого не щадит, — он со вздохом облокотился на спинку сидения. — Значит, ты из-за косяков отца теперь по гроб жизни Керо должен?       Такао скрипнул зубами, в бессилии стискивая пальцы в кулак.       — Я знал Хьюгу почти двадцать лет. Он доверял мне своих детей — все, что у него было. Но у меня тоже есть дети. Есть мать, жена. Керо бы всю жизнь доил мою семью за отцовские долги, не предоставь я ему информацию о программе. Он был в курсе, что мне известно, куда после смерти жены и брата Хиаши надумал ее спрятать. И Керо бы сделал все, чтобы вытянуть ее из меня до последней крупицы.       — Жаль, Хиаши уже не услышать твоих оправданий, — насмешливо буркнул Рю, сунув руку за пазуху, дабы выудить оттуда пачку сигарет.       — Моему поступку оправдания нет, но я не мог поступить иначе. И я уж точно не хотел его смерти.       Начальник охраны прыснул, следом дунув на сигарету, зажатую между большим и указательным пальцами.       — Скажи еще, что ты по нему скорбишь.       — Повторяю: я не хотел, чтобы кто-то из этой семьи погиб — достаточно было преступления Керо, когда он лишил детей матери и оставил Неджи сиротой. Сейчас никто бы не пострадал, кроме, разве что, Инузуки. А до него мне дела нет.       — Ты болван, Такао, — Рю закурил прямо в салоне, заставив своего приятеля скривиться в отвращении. — Думаешь, Керо оставил бы Хинату в живых? Твоя человечность точно рано или поздно выйдет тебе боком. Получить программу, наконец спустя столько времени уничтожить ее, как планировал, и пожелать семейству Хьюга всего хорошего? Ты серьезно веришь, что Керо бы поступил по совести?       Такао растерялся, уставившись в приоткрытое наполовину окно. Ветер заставил его поморщиться, провести ладонью по редким темным волосам, встрепанным резким порывом.       — Наивный ты человек, — со всей справедливостью заметил Рю. — Сразу видно, что пока баранку крутил, подтирая сопельки младшенькой Хьюге, всю сноровку растерял.       — Пошел ты.       — Я и пойду. Так что выметайся отсюда, и смотри, чтобы нас вместе не видели. Я, в отличие от тебя, Хьюгам все еще «верой и правдой» служу. Неджи не должен ни о чем догадаться. За Инузукой тоже пригляжу. Не нравится он мне.       — Этот сучонок все испортил.       — Догадливый.       — У них с Хинатой роман. Так что у него свои интересы.       — Вот черт… — Рю присвистнул, отвернувшись к своему окну, чтобы избавиться от окурка. — Значит, его теперь оттуда не отвадить?       — Не знаю. Пока ничего не предпринимай. На похоронах был?       Он недовольно кивнул: ненавидел подобные мероприятия. Еще и младшая из сестер Хьюга так безудержно рыдала над свежей могилой отца, что даже его черствое сердце волей-неволей сжималось от жалости.       Хината же, в отличие от сестры, перенесла похороны мужественно. Рю не заметил слез на ее щеках, хотя даже Неджи позволил себе эту слабость. Сам Рю особых эмоций не проявлял — безмолвно стоял с каменным лицом, в утешающем жесте похлопывая племянника Хиаши по спине, а потом сопроводил его вместе с сестрой к автомобилю. Только Хината уходить не спешила. Оставалась на кладбище до тех пор, пока не вымокла до нитки под проливным дождем. Рю тогда тоже промок даже под зонтом, дожидаясь, когда она, наконец, простится с отцом.       Неджи мало разговаривал с того дня, как Хиаши умер у него на руках. В его жизни было немало лишений, но эта потеря поразила его в самое сердце. Теперь у него не осталось никого, кроме сестер, и если при жизни Хиаши мог о нем позаботиться, пусть редко, но проявляя немного отеческой ласки, то теперь Неджи был сам по себе. И покуда ему негде было искать утешения, он мог дать это сполна Хинате с Ханаби, за которых теперь отвечал, оставшись единственным мужчиной семьи Хьюга.       Хиаши похоронили рядом с супругой Хироми, а неподалеку покоилось тело его брата-близнеца Хизаши. После вчерашнего Неджи долго думал о том, повстречались ли они в загробном мире, и есть ли вообще что-то там, после смерти. Поутру он вновь посетил кладбище, чтобы побыть наедине с родными без посторонних. Неджи просидел там несколько часов, вымаливая у дяди прощение — решил, что сам не сможет простить себе того, что Хиаши принял удар на себя и схлопотал смертоносную пулю вместо него. Неджи считал, по его вине сестры остались без отца.       Хьюга смотрел на типичных размеров, но не толщины стальную дверь, надежно припрятанную от чужих глаз в подвальном помещении их загородного дома. Об этом помещении знали немногие: Хиаши, Неджи и их близкое окружение, в которое входили советник главы семейства Хьюга, тогдашний начальник охраны и самый преданный его человек — Такао. О двери, за которой много лет хранилось то, за чем охотился Мацуда Керо, — тоже не знала больше ни единая живая душа. Неджи хотел бы иметь возможность открыть эту дверь, но еще тогда, много лет назад Хиаши решил иначе.       Они с братом работали на правительство, имея доступ к секретным данным, разглашение и распространение которых каралось по всей строгости закона. Мацуда Керо в те далекие годы тоже такой возможностью обладал — правда, до тех пор, пока не взялся передавать данные властям стороннего государства через третьих лиц.       Ему удалось уйти от наказания, но братья Хьюга не могли взять в толк, как это можно было допустить. Потому что Мацуда Керо вновь совершил противозаконные действия, переметнувшись на другую сторону, — туда, куда прежде сбывал данные, до которых мог дотянуться. Только теперь ему поступил приказ уничтожить информацию, что таила в себе так называемая программа или же попросту чип — микросхема памяти для хранения данных, что представляла собой матрицы ячеек, состоящих из запоминающих элементов.       Керо знал, что Хиаши хранит чип при себе. И ему также было известно, когда Хиаши вместе с супругой посетят званый ужин, куда они не должны будут добраться: Мацуда явственно воображал, как при организованном подрыве автомобиля Хьюги вместе с ним без следа будет уничтожен и чип.       Однако он предусмотрел не все.       Незадолго до отъезда на званый ужин между супругами Хьюга разгорелся скандал. Хироми то умоляла мужа избавиться от такой ответственности, какую они делили напополам с братом, то грозилась забрать детей и уехать с давним другом из консерватории, отчего Хиаши буквально рассвирепел. «Иначе я уйду, Хиаши. И ты больше никогда меня не увидишь» — сказала тогда Хироми. И ее слова оказались пророческими.       Она отказалась ехать на ужин, но Хиаши чуть ли не силой затолкал ее в автомобиль. Хироми была покладистой, смиренной женой, однако в тот день отчаянно бунтовала, и Хиаши решил, что ей стоит остыть, прежде чем они прибудут в резиденцию организатора торжественного приема. Таким образом, место Хиаши рядом с Хироми занял его брат, и они двинулись в путь первыми. Однако до места назначения так и не добрались: план Керо успешно претворился в жизнь. За исключением маленькой, но важной детали: чип все еще оставался у Хиаши.       Он немыслимое количество раз проговаривал про себя последний разговор с Хироми. Он без памяти любил жену: почти не позволял себе грубости в ее отношении, никогда ничем не попрекал, не обделял вниманием и лаской, не ставил ограничений в ее музыкальной деятельности — напротив, превозносил ее талант как в собственных мыслях, так и во всеуслышание. Хьюга дорожил своим браком и теми беззаветными чувствами, что родились еще когда они с Хироми были юными, и Хиаши с братом не вовлеклись в пучину государственных тайн с их секретными разработками. Эта женщина была для Хиаши всем. Но даже при этом условии он не мог оставить долг службы. Слишком много знал, чтобы вернуться к обычной жизни.       С погибшим братом у Хиаши отношения складывались исключительно на взаимном доверии. В детстве близнецы хорошо ладили, если не брать в расчет глупые стычки по пустякам, и им настолько было комфортно вдвоем, что у них почти не находилось друзей. Они всегда были неразлучны, и околомистическая незримая связь, какая возникает между однояйцевыми близнецами, с возрастом проявлялась все больше, становилась лишь крепче.       Когда Хизаши похоронил жену, что длительное время тяжело болела и скончалась немногим после родов, Хиаши делал все, чтобы облегчить муки этой страшной потери. Он нескоро оправился, но все же преодолел глубокую подавленность благодаря поддержке брата и искренней участливости Хироми. А когда в том же по иронии судьбы нуждался Хиаши, Хизаши рядом быть не могло.       Двойной удар раздавил его. Хьюга винил себя в смерти жены и брата, и это чувство ни на мгновение не притупилось даже спустя почти двадцать лет. Казалось, он медленно умирает от тоски, ощущая, как каждый новый день растворяется в предыдущем, и время словно стоит на месте, нисколько не облегчая его страдания. Однако у Хиаши оставались дети. Не только Хината — нежная, талантливая девочка с лицом и изяществом матери, Ханаби — его маленькая звездочка, веселая и открытая, умная не по годам и на радость смышленая, но и Неджи — спокойный и рассудительный, идейный, инициативный, но внутри себя печальный и растерянный ребенок, за которого Хиаши был обязан взять ответственность. И лишь дети и только они придавали ему сил жить и продолжать свое дело вопреки возможной опасности, к которой, казалось, Хиаши всегда был готов.       Мало кто знал его истинную сущность. О нем ходи всякие слухи, и большинство из них пугали, даже отвращали, но вызывали негласное уважение. Люди поговаривали, мол, Хиаши Хьюга расправляется со всеми неугодными самыми радикальными методами и простой люд не щадит. Все, кто на него работал, и в какой-то момент позволил себе оступиться, кормили рыб в глубоких водах, распадались на части в прямом смысле слова или несправедливо осужденными прозябали за решеткой. Но в этом правды было не больше, чем в том, что Хиаши — просто депутат, который в политике лишь одной ногой, да бизнесмен, в обходную закону регистрирующий все свои активы на ближайших родственников. Опять же, тот факт, что Хьюга владеет данными под грифом «секретно», был скрыт за семью печатями. И следующим, что стоило скрыть понадежнее, стал чип, который осведомленные лица между собой называли программой.       Хиаши знал наверняка, что ни банковские ячейки для хранения, ни личное ношение, ни укромное местечко «под матрасом» не подойдут — держать там чип было бы крайне неразумно. Тогда он решил оборудовать в загородном доме тайное помещение, где располагалась сейф-комната с особым видом доступа — биометрической аутентификацией личности.       Хьюга со своими приближенными долго обсуждали, какого рода доступ подойдет для того, чтобы попасть в комнату со спрятанным там чипом. Некоторые варианты были отметены на берегу: отпечаток пальца — слишком просто, как и распознавание лица или запись голоса. Более надежным видом биометрии оказалось сканирование радужной оболочки глаза, но и здесь нашлись свои подводные камни: аутентификация на основе радужной оболочки основана на уникальном узоре вокруг зрачка, который, по опыту, вполне можно было подделать или попросту использовать глаз мертвого человека даже вне его тела. А вот сканирование сетчатки — изображение рисунка кровеносных сосудов глазного дна в качестве уникального идентификационного признака — обойти было практически невозможно. Сканирование допустимо только у живого человека: для успешной аутентификации личности в сосудах сетчатки должна пульсировать кровь.       Хиаши понимал, что стать «ключом» от стальной двери в сейф-комнату самому было слишком рискованно: его попросту могли устранить, и тогда до чипа добраться не смог бы уже никто, что тоже возымело бы свои последствия. Такао? Рисков не меньше. А доверить это кому-то еще из приближенных со стопроцентной уверенностью Хиаши не решился.       Они с Такао и советником в очередной раз обсуждали это в гостиной загородного дома, куда Хиаши привез детей вместе с их няней, в обязанности которой входили элементарный уход, соблюдение распорядка дня и развивающие занятия, доступные на дому. Ребятишки под присмотром няни резвились на заднем дворе, где для них был обустроен небольшой игровой городок с горками и песочницей, но в какой-то момент Хинате это наскучило.       Она поспешила найти отца, к которому была сильно привязана из-за того, что оказалась достаточно подросшей, чтобы болезненно воспринять смерть матери. Хиаши уделял старшей дочке особое внимание, дабы облегчить ее тоску по Хироми: они много разговаривали, и отец часто прибегал к тактильной коммуникации, а ко всему прочему, сам занимался ее волосами, что прежде делала только мать — ни няне, ни кому-либо другому он это не доверял. В первое время после смерти Хироми Хината спала с отцом, оттого что постоянно плакала, лежа в своей кровати без сна, и поутру казалась физически изможденной от недосыпа, категорически нежелательного для любого ребенка. Хиаши давал дочке всю ту теплоту, что оставалась от любви к жене, и рядом с ней его беспросветная тоска отступала, пусть и на время.       Не скидывая с ножек фиолетовых туфелек, украшенных бантиком, малышка Хината ворвалась в дом и сходу понеслась в гостиную. Ее длинные распущенные волосы, часть которых была собрана заколкой на затылке, развевались оттого, как быстро она бежала, постукивая по полу подошвой туфелек, и так же в воздух взметались ленточки на ее летнем платье. Появившись в гостиной, девочка разом обратила внимание трех мужчин на себя, и все они смотрели на нее хмуро, с недоумением, даже с некоторым раздражением, поскольку их разговор был так бесцеремонно прерван. И только взгляд Хиаши переменился, едва Хината широко ему улыбнулась, выкрикнув тоненьким писклявым голоском восторженное «папочка, вот ты где!» Его неожиданно осенило.       Хиаши осознавал, насколько безумным в эту секунду оказался его замысел, и потом, спустя годы, неоднократно об этом жалел. Но тогда его внезапно возникшее решение казалось самым правильным и более чем надежным: никто не догадается, что доступ к программе может оказаться в руках Хинаты, а если точнее, в сетчатке ее глаза. Но не только эта мысль сподвигла Хиаши на такое безрассудное решение. Самое драгоценное, что у него было — это Хината, что позволяла жить образу Хироми в глазах овдовевшего безутешного отца. И кому, как не ей доверить еще одну ценность — безопасность целого государства?       Впрочем, ни Такао, ни советник Хиаши не одобрили его скоропалительное решение: им казалось немыслимым вовлекать в это ребенка. Однако Хьюгу это не остановило. Он уже все для себя определил: с этого момента Хината будет находиться под его неусыпным надзором не только из соображений безопасности, какой придерживался в отношении остальных детей, но и в целях сохранности программы, за которой непременно начнется охота, как только Мацуда Керо, однажды получивший прозвище Курама, отсидится в тепле и хороше, лишь бы не попасться федеральной службе безопасности за все прежде содеянное.       Вскоре пришло время осуществить задуманное. Для Хинаты это был обычный осмотр у офтальмолога, поскольку у малышки наблюдались проблемы со зрением, и приемы у врача стали для нее не более чем обыденностью. Сесть напротив специального аппарата для наблюдения каких-либо изменений, посмотреть туда, куда скажет добрый доктор, и замереть на пятнадцать секунд, ничего Хинате не стоило. Она никогда не капризничала при подобных процедурах, не отнекивалась и исправно следовала тому, что ей велели — знала: папа купит ей все, что она захочет, когда они покинут клинику.       Следовательно, в один из приемов Хината не заметила ничего необычного. Так же, как и всегда, сидела у аппарата и, приложившись маленьким подбородком к подставке, смотрела в определенную точку, с недетской усидчивостью выжидая необходимое для этого время. После процедуры Хината встала, получила привычную похвалу от доктора и щебечущей птичкой выпорхнула из кабинета. Она понятия не имела, что с этого дня стала той, кто будет нужен Мацуде Керо спустя долгие годы вынужденного затишья.       Хината узнала об этом несколько дней назад, уже будучи молодой женщиной, всю сознательную жизнь ничего не подозревающей о делах покойного отца. Неджи некуда было деваться, и он рассказал сестрам все, что знал: о службе братьев Хьюга на правительство, о смерти Хизаши и Хироми, о программе и о том, почему Хинатина жизнь всегда была в руках ее отца. Ханаби, и без того рыдающая о безвременно ушедшем папе днями напролет, впала в истерику из страха за сестру, а Хината и вовсе не произнесла ни слова, вперившись глазами куда-то сквозь Неджи. Она не могла поверить, в чем теперь заключена ее новая реальность.       Стало ясно, отчего Хиаши не давал дочери прохода. Ясно, почему он винил себя в смерти жены, почему ничего не объяснял Хинате и отчего всегда смотрел на нее с каким-то непостижимым ей тогда страхом. Она поняла, что все предостережения отца не были напрасными, и что Киба был прав в этом отношении, покуда сама Хината оставалась по-дурацки легкомысленной. Всё. Абсолютно всё ей было отныне понятно — даже то, о чем она совершенно не задумывалась.       Хината давно не видела сестру такой, какой она сделалась после гибели отца. Ханаби точно уменьшилась прямо на ее глазах, обернувшись маленькой беззащитной девочкой, теперь уже лишенной не только матери. Она плакала, громко всхлипывая и сжимая в кулаке клочок одеяла, точно ребенок, и при виде сестры у Хинаты на клочки рвалось ее надтреснутое ноющее сердце.       Все последние дни они спали в комнате отца. Точнее, спала Ханаби, обессилев от рыданий или безостановочного немого плача, а Хината почти всю ночь смотрела в потолок. Она могла провалиться в сон ближе к утру, но всякий раз, как позволяла себе это, ее мучили кошмары: кровавое пятно на груди отца, его синие губы и белое безжизненное лицо, ее собственные ладони, залитые алым, и истошный крик, навсегда впитавшийся в стены загородного дома. Хината боялась спать. И быстро превратилась в серую тень, едва перебирающую тяжелыми конечностями от недосыпа, упадка сил и слабости в каждой мышце.       Это был поздний вечер. Она ласково гладила сестру по волосам, лежа на папиной ортопедической подушке в темной комнате с зашторенными окнами. Было тихо — разве что дождь, упругими каплями молотящий по оконным стеклам, мог стать ненавязчивым фоновым шумом. Ханаби уже успокоилась, лишь редко вздрагивая от остаточных всхлипов, и бездумно перебирала холодные пальцы Хинаты.       Они обе встрепенулись, когда в складках одеяла заверещал смартфон Ханаби. Она приподнялась на локте и, сунув руку под одеяло, наугад нащупала мобильник. Опасливо обернулась к сестре, болезненно свела брови к переносице.       — Не отвечай, — велела Хината, выхватив у Ханаби телефон и откладывая его на прикроватную тумбочку со своей стороны, где лежали отцовские часы, запонки, в которых он был в день смерти, и его обручальное кольцо.       Младшая Хьюга рывком села в постели.       — Так нельзя, Хината. Киба уже который день пытается до тебя дозвониться. Сколько можно его игнорировать?       — Я устала, — поморщилась она, коротко коснувшись пульсирующего виска. — Не будем об этом.       — Только представь, каково ему сейчас! — распалялась Ханаби, в порыве чувств стиснув пальцами краешек одеяла. — Он не видел тебя с того самого дня и понятия не имеет, что с тобой происходит! Почему ты запретила Кибе появляться на похоронах? Он ведь тебе сейчас нужен! Он мог бы тебя поддержать!       — Киба там был, — пролепетала Хината, искоса глянув на примолкший телефон. — Я уверена в этом.       — Ты его мучаешь… — покачивая головой, упрекнула сестру Ханаби. — Это несправедливо. Будь ты на его месте, с ума бы уже от неведения сошла.       Она вновь прикоснулась к виску, вскользь проводя щекой по шелковой ткани наволочки. Ханаби была права — тут и думать нечего. Хината оказалась несправедлива к Кибе. Но это было меньшим из зол.       — Ты должна с ним поговорить. Если есть причина его так безжалостно игнорировать, найди в себе смелость ее озвучить. Я уверена: он места себе не находит ото всех этих переживаний. Просто сделай уже с этим хоть что-нибудь.       Хината тоже села, как сестра минутами ранее, и уперлась затылком в изголовье кровати.       — Этому есть причина.       — Какая? — Хьюга-младшая потуже затянула небрежный хвост на макушке. — Что ты вбила себе в голову на этот раз?       — Это не какая-то глупая прихоть, — старшая скривилась: ей невмоготу было даже думать о том, что ей предстояло сделать. — Я знаю, что причиняю Кибе боль. Знаю, что заставляю его беспокоиться обо мне и тем самым мучаю. Я должна все это прекратить. Но просто не представляю, как со всей жестокостью собственноручно разбить ему сердце.              Ханаби поджала губы, глядя на то, как Хината зажмуривается, точно вот-вот заплачет. Она ни разу не плакала с тех пор, как умер отец, и Ханаби это пугало. Считала, держать в себе боль потери было чревато.       — Вы нужны друг другу, — прошептала она, вновь переплетаясь с сестрой пальцами. — Особенно теперь, когда не стало папы, и ты…       — Я не могу позволить ему оставаться рядом со мной! — несдержанно гаркнула Хината, заставив Ханаби содрогнуться всем телом. — Ты хоть представляешь, что с ним могло случиться? Он столько времени был моим телохранителем, и пока я думала, что папино помешательство на моей безопасности — полнейшая глупость, Киба каждый божий день рисковал своей жизнью! И теперь, когда они убили папу, и уже не остановятся, я не могу допустить, чтобы Киба пострадал из-за меня!       Ханаби жалобно заплакала. Это стало таким привычным для нее.       — И что же теперь будет?..       — Я никогда себе не прощу, если с Кибой что-то случится, — процедила Хината, широко распахнутыми глазами взирая на ревущую сестру. — Он не заслужил такой участи. Его убьют, Ханаби. Как убили маму и дядю, как убили отца.       Она лихорадочно затрясла головой, с обеих сторон сдавливая ее руками.       — Не говори так… Я не могу это слышать…       — Я знаю, что говорю. И знаю, что Киба готов защищать меня несмотря ни на что. Сам он не уйдет, даже если небеса рухнут. И рано или поздно положит ради меня свою жизнь, как будто она ничего не стоит, — Хината злобно сцепила зубы, резко хватанув себя за ворот рубашки от домашнего костюма. — Но я скорее сама сдохну, чем позволю им снова покуситься на жизни моих родных.       — Мне страшно… — Ханаби взялась за плечи сестры, прижимаясь трясущимся телом к ее недвижимой груди. — Я так боюсь… Очень-очень боюсь…       Хината вовлекла ее в свои объятия, бережно придержав за затылок.       — Нет-нет, не бойся, моя девочка, — надрывно прошептала она и, ненадолго отстранившись, отерла слезы с ее лица. — Я не допущу, чтобы тебе причинили вред. Никто тебя не тронет, клянусь.       — Я не за себя… — на сей раз Ханаби сама отстранилась от сестры, блуждая мокрыми глазами по ее лицу, искаженному гневом с примесью отчаяния. — Я за тебя боюсь, за брата Неджи. Такао нас предал, и кто знает, на что он еще способен? Кому мы теперь можем доверять?       — Главное доверять друг другу, — Хината вымученно улыбнулась, обнимая ее залитые слезами щеки. — Мы с Неджи что-нибудь придумаем. Он нас в обиду не даст. Ему известно, как действовать дальше — я уверена, я знаю.       — Я так скучаю по папе… — с новой силой взвыла Ханаби, дергая плечами и вскидывая голову к потолку. — Я не знаю, как это пережить… Мне его не хватает… Так сильно его не хватает…       — Мне тоже, милая… — Хьюга-старшая насилу сгребла сестру поближе к себе, чтобы она слепо уткнулась лицом в ткань ее рубашки. — Мне тоже без него никак…       Ханаби закивала, оставляя соленую влагу на плече Хинаты. Она цепко обнимала ее обеими руками, протяжно скулила возле уха, выдыхала сдавленное «я так хочу к папе…» Слышать все это, чувствовать крупную дрожь, вибрацией отдающуюся в теле Хинаты, становилось все более нестерпимым. Но она терпела. Считала своим долгом стать опорой для младшей сестры, тогда как впору самой в ужасе хвататься за что придется. Прежде всего она думала о Ханаби и не позволяла просочиться в голову ни единой мысли о том, что ее жизнь, по-настоящему, никогда ей не принадлежала. До чего же это оказалось жестоко… Однако негоже было себя жалеть, покуда еще есть возможность отгородить близких от новой беды.       — Ты не должна бояться, — дождавшись, когда Ханаби немного подуспокоится, строго сказала Хината. — Все, что ты можешь — это оплакивать папу столько, сколько тебе потребуется. Остальное — не твоя забота. Держи эту мысль в своей голове и ни во что не влезай. Хорошо? Пообещай мне.       — И не твоя, — возразила Ханаби и резко метнула взор на вновь оживший телефон. — Сейчас твоя забота — это Киба. Сделай то, что должна. Только перестань измываться над ним этим кошмарным молчанием.       Хината быстро кивнула, укладывая несопротивляющуюся сестру на подушку. Телефон снова нещадно донимал, и она протянула руку, чтобы на ночь отключить звук. Следом укрыла Ханаби одеялом, осторожно легла рядом.       — А ты Хидану так и не ответила?       Она вскинула на Хинату глаза и, растерянно моргнув несколько раз, зарылась носом в подушку. Еще до похорон он принес ей свои соболезнования в коротком смс-сообщении, где значилось, что она может обратиться к нему за любой помощью, если потребуется.       — Я не знала, что ответить, — едва слышно отозвалась Ханаби.       — Понимаю.       Она качнула головой.       — Не понимаешь.       Хината перевернулась на спину, по привычке уставившись в потолок. Да, вероятно, она не понимала, что чувствует Ханаби — сестра больше не делилась с ней сокровенным. Но Хината знала: она все еще влюблена и все еще переживает это глубоко внутри себя в пустом ожидании, когда хотя бы эта боль насовсем утихнет, не оставив после себя даже воспоминаний.       Ханаби совсем скоро уснула, и Хината тихонько выбралась из постели, напоследок глянув на ее телефон. Она больше не могла откладывать неизбежное. Очевидно, Киба не сегодня, так завтра потеряет терпение и только звонками дело не ограничится.       Все, о чем Хината думала до смерти отца, вмиг обесценилось. Теперь подкинутая Сасори идея отпустить Кибу в свободное плавание ради осуществления его мечты казалась ей совершенно идиотской глупостью: она не могла поверить, что всерьез порывалась расстаться с ним, но так и не решилась, пока это и вовсе не стало бессмысленным. Сегодня ее реальность стала другой. И в этой реальности Кибе рядом с ней места не было. Но не потому, что он лишился своей мечты из-за нее, или потому что этого при жизни не хотел отец. А потому что это может стоить ему жизни.       Хината села за туалетный столик, вперившись в зеркало остекленевшими глазами. Она выглядела жутко: болезненная синева под глазами, бледная кожа, выпирающие ключицы и спутанные несвежие волосы. Хината никогда не позволяла себе неопрятности, но сейчас у нее не было сил ухаживать за собой — она даже толком не ела, бездельно слоняясь по дому мрачным приведением. Все, на что ее хватало, — это сидеть в горячем душе до головокружения и нездорового покраснения кожи, путаясь в мыслях, увязая в воспоминаниях, перебирая возможные варианты скорого будущего. Это изматывало. Всю душу из нее вынимало.       Хината несмело взялась за расческу, плавно проходясь большим пальцем по россыпи массажных зубцов. Вновь обратилась к зеркалу, приставила расческу к корням волос и с какой-то неведомой опаской провела по всей длине, даже не поморщившись оттого, что зубцы зацепились за спутанные пряди. Она была увлечена этими неспешными действиями и даже не услышала, как в ее комнату вошел Неджи.       Он бесшумно подвинул стул и сел позади Хинаты. Она нашла в зеркале его отражение и, не выдавая ни единой эмоции, встретилась с ним взглядом. Неджи не сразу отыскал в себе смелость перехватить у нее расческу, но все же сподобился на это, и когда Хината доверительно кивнула, взялся за чуждое ему дело.       — Прости, — тихо промолвил он, не оставляя тщетных попыток заплести сестре косу. — Я не умею, как отец.       Она набралась сил улыбнуться ему.       — Ничего. У тебя неплохо получается.       Неджи приподнял уголки губ, сразу распознав лесть в словах сестры. Ничего у него не получалось. Однако он так хотел позаботиться о ней! Хотел напомнить, что все еще рядом, что может быть достойным наследником семьи Хьюга, достойным сыном своего отца и племянником любимого дяди, который этой заботой по отношению к нему никогда не пренебрегал. Но Неджи мало что мог. Никто не заменит ей отца, как когда-то его собственного смог заменить Хиаши.       — Как ты себя чувствуешь? — осторожно поинтересовался он, редко поглядывая на Хинату в зеркало.       — Не волнуйся за меня, — вкрадчиво произнесла она. — Я скоро смогу оправиться.       — Я виноват перед тобой.       Хината развернулась на стуле, и от резкого движения головой все труды Неджи над ее косой враз оказались бессмысленными.       — О чем ты?       Он встал и вернул стул на место, к письменному столу. Остановившись у окна, за которым все еще беспрестанно лил дождь, Неджи свел руки у себя за спиной. Хината ненароком подумала, что так он очень походил на отца — сразу на обоих из отцов Хьюга.       — Дядя не хотел, чтобы я ехал с ним в загородный дом.       — И что?       Неджи мотнул головой, еще на шаг приблизившись к темному окну.       — Если бы меня там не было, дядю бы не убили.       Хината нервно сглотнула, поражаясь этой вопиющей дурости, что так некстати взбрела ему в голову.       — Что ты выдумал, Неджи…       — Все случилось так быстро… — он добела сцепил пальцы между собой, всматриваясь в собственный силуэт, видневшийся в окне, как если бы вместо этого там отражалось происходящее того чудовищного дня. — Я ничего не успел понять, прежде чем оказался на полу. Дядя оттолкнул меня в сторону, когда понял, что выстрел придется по мою душу.       — Ты… — Хината отшагнула от туалетного столика, на ощупь подбираясь к кровати. — Ты не говорил…       — Он заслонил меня собой, — загробным голосом проговорил Неджи и резко отвернулся: случившееся действительно оживало у него на глазах, смазанное из-за застывших на стекле капель дождя.       Хьюга опустилась на заправленную постель, и от заплетенной братом косы совсем ничего не осталось: прямые локоны разметались по ее чуть сгорбленной спине, сползли к плечам, заслонили собой часть лица.       — Папа должен был тебя защитить, — прошептала она, не поднимая головы, опущенной к подрагивающим пальцам у себя на коленях. — Я не представляю, чтобы он поступил по-другому.       Неджи не знал, что ответить. Оправдания, возражения — все пустое. Он беззвучно направился к двери, так и не испытав облегчения от своего признания, и только оказавшись у выхода из комнаты, обернулся к сестре.       — Прости.       — Неджи!       Хьюга вновь глянул через плечо, и Хината быстро подошла к дверям, где он застыл.       — Да?       — Я хочу тебя кое о чем попросить. Можно?       Он рассеянно кивнул, спрятав руки в карманах светло-коричневых брюк от костюма.       — Все, что угодно.       — Послушай, — Хината потянулась рукой к его плечу, подступив к нему почти вплотную. — Если Киба Инузука сюда придет — не впускай его. Не при каких обстоятельствах. Думаю, в таком случае он явится к тебе в офис, и я прошу… — она тряхнула волосами, коротко зажмуриваясь, — нет, умоляю: заставь его бросить попытки встретиться со мной.       Неджи взирал на сестру в полнейшем недоумении. Сощурился, переступил с ноги на ногу.       — Почему ты вдруг так решила? Благодаря его бдительности ты…       — Я знаю, — с нажимом отчеканила она. — Но мне нужно, чтобы он уехал из города. Скажи ему, что он больше никогда меня не увидит. Что бы он ни предпринял, этому не бывать. Скажи, я не хочу с ним встречаться, и ни ты, ни Ханаби не можете на это повлиять.       — Он не будет меня слушать, — быстро догадался Неджи. — Инузука даже отца не послушал, когда тот велел ему…       — Неджи!       — Как я могу заставить его уехать, Хината? Я даже ничего о нем не знаю. С чего бы мне говорить с ним об этом?       — С того, что я тебя попросила! — Хината зашипела сквозь зубы, когда виски сдавило нестерпимой болью. — Ты должен на него надавить. Предложи денег, пригрози, припугни. Можешь упомянуть его сестру, якобы она пострадает, если он не сделает, что сказано. Это должно помочь. Сделай все возможное, чтобы он больше не смог ко мне приблизиться. Пожалуйста, Неджи…       Он со вздохом отшагнул к двери, не глядя хватаясь за ручку. В отличие от Ханаби, Неджи сразу понял, почему Хината вдруг оказалась столь категорична.       — Я постараюсь.       Она с ногами забралась на кровать и, прикрыв веки, протяжно выдохнула. В груди прочно засело мнимое болезненное уплотнение, что никак не вытолкнуть, что постепенно только разрасталось внутри нее, и ощущение тошнотворной сдавленности мало-помалу ослабляло ее волю. Ей бы разрыдаться громогласно, или и вовсе биться головой о стену до полнейшего беспамятства, да только никак. Словно изнутри парализованная, Хината ничего не могла, кроме как чувствовать тот самый сгусток отчаяния в районе сердца, будучи бессильной в том, чтобы от него избавиться.       Она страшно тосковала по отцу, как никогда не тосковала по матери. Все же, терять близких в детстве и во взрослом осознанном возрасте — категорически разные вещи. Ребенком видишь мир иначе, нежели сейчас. Все воспринимается по-другому: звуки, запахи, вкусы, прикосновения. Сама жизнь видится другой. Иным оборачивается смерть. Хината осознавала, что таков порядок вещей: люди рождаются, вырастают, живут, сколько отмерено, а потом умирают. Младшее поколение провожает в последний путь старшее. Но сколько бы она это ни осознавала, в полной мере понять, а особенно принять закон жизни так и не сумела.       В хлопотах с похоронами последние дни пронеслись мимо Хинаты совершенно незамеченными. Весь этот недолгий период она не говорила с Кибой — попросила Ханаби позвонить ему и сказать, чтобы он на похороны не приходил. Инузука оказался понимающим: не отвлекал ее звонками, а уж тем более визитами, и позволил себе только одно-единственное сообщение в мессенджере: «Дай знать, если я буду нужен. Люблю тебя».       Хината ничего ему тогда не ответила. И когда Киба стал звонить ей после похорон — тоже. Но он не унимался: все продолжал звонить, с каждым разом усиливая напор, и только за сегодняшний день Киба набрал ей больше пятидесяти раз, отправив не меньше двадцати сообщений.       Она даже их не читала. Даже не притрагивалась к телефону, что стоял в беззвучном режиме. Но сейчас, взявшись за мобильник, Хината разблокировала экран и, не открывая приложение с чатом, стала просматривать сообщения Кибы в иконках уведомлений.       Чемпион, [06:23] Хина, я очень волнуюсь. Пожалуйста, позвони, как проснешься       Чемпион, [08:40] Ты не отвечаешь мне несколько дней. Я уже с ума схожу от твоего молчания       Чемпион, [13:15] Просто скажи, что ты в порядке. Я пойму, если ты не хочешь сейчас видеться. У тебя есть столько времени, сколько нужно. Но умоляю, не молчи, это меня убивает       Чемпион, [19:50] Ханаби была в сети. Ты просила ее мне не отвечать? В чем дело, Хина? Я не хочу давить на тебя в такое время, но это невыносимо! Ответь хоть что-нибудь!       Чемпион, [20:02] Пожалуйста       Чемпион, [20:03] Хина       Чемпион, [20:05] Мне больно при мысли о том, какой ужас ты сейчас переживаешь       Чемпион, [20:06] Я просто хочу услышать твой голос и все.       Чемпион, [20:06] Я так тебя люблю       Чемпион, [22:11] Это уже нихрена не смешно. Завтра утром я приеду       Чемпион, [22:15] Ты не можешь написать, что ты здорова, чтобы я перестал сходить с ума??!! Я черти что уже нафантазировал! Нельзя так поступать! У меня уже крыша едет!       Чемпион, [22:21] Блять… прости, Хина. Я веду себя как долбанный эгоист. Прости меня. Я все понимаю. Но мне нужно знать, что ты в порядке, насколько это сейчас возможно. Я прошу только об одном-единственном отклике.       Чемпион, [22:36] Родная       Чемпион, [22:38] Я сейчас приеду       Хината порывисто вздохнула, молниеносно соскочив с кровати. Сколько времени? Она сглотнула сухой ком в горле, судорожно глядя на часы в телефоне. Без пяти одиннадцать. Что, если он уже выехал?       «Сейчас твоя забота — это Киба. Сделай то, что должна. Только перестань измываться над ним этим кошмарным молчанием». Слова Ханаби нахрапом ворвались в сознание Хинаты, и она тряхнула головой, прогоняя темноту перед глазами да собираясь с мыслями. Это и вправду жестоко с ее стороны. Но Хинате придется проявить к нему еще большую жестокость: разом разбить все мечты, что были, есть и еще будут; убить всякую надежду, лишить убеждений, выдернуть из-под ног опору и, возможно, породить ненависть в его многострадальной душе. Раздавить, уничтожить в нем все живое — вот что ей сейчас предстояло.       Хината вернулась в кровать, тыкая по экрану мобильника одеревенелыми пальцами. Гудок, другой… Она зажмурилась: нет, только бы он не приехал, только бы это не случилось сейчас, когда вот-вот все должно закончиться… Хината была уверена, что если увидит Кибу, если позволит себе взглянуть ему в глаза, — все пропало. Он однозначно выведет ее на разговор, который обернется тем, что, несмотря на опасения Хинаты, он будет рядом как ее телохранитель, как мужчина, на все готовый ради своей женщины, как верный друг, что по своей сути не оставит близкого человека в беде. Она словно наяву слышала, как Киба говорит, что для нее он и жизни своей не пожалеет.       Страх обуял Хинату настолько, что она до крови вгрызлась в расковырянную ранее кутикулу на большом пальце. Она дрожала — аж зубы задребезжали. Все-все внутренности сжались, и ее сильно затошнило. Но едва Хината подумала, что ее сейчас вырвет, хоть и нечем, монотонные гудки прекратились.       — Хина! — Киба шумно выдохнул в динамик с явным облегчением. — Господи, это ты?!       — Да, — выдавила хрипло, следом шумно прочищая горло. — Где ты сейчас?       — Жду такси. Скоро буду у тебя.       — Нет! — взвизгнула Хината, тут же до боли закусывая губу от досады за подобную несдержанность. — Нет, — уже многим спокойнее повторилась она, — не нужно приезжать. Со мной все хорошо, тебе не о чем беспокоиться.       — Хочу сам в этом убедиться.       — Я же сказала: не приезжай.              Киба на том конце провода ощутимо растерялся от строгости ее командного тона. Хината даже на расстоянии могла почувствовать, как он пуще прежнего обеспокоился.       — Нам нужно увидеться, — тихо и как-то обессилено сказал Инузука. — Я хочу поддержать тебя, Хина. Ты ведь сама говорила: «что бы там ни было, мы разделим это на двоих».       Она позволила себе смолчать. Хината держала в голове все, что ему говорила, и напоминать ей об этом ему не было нужды.       — Я хотела с тобой поговорить, — наконец, подала голос она. — Это важно. И мне нужно, чтобы ты внимательно меня выслушал.       Киба ответил ей тем же тягостным безмолвием. Но вскоре все же отозвался:       — О чем?       Хината отвернулась, прерывисто выдыхая в сторону, подальше от динамика телефона. Тошнота взялась мучить ее более интенсивно, чем поначалу, и она несколько раз подряд сглотнула набежавшую слюну.       — После смерти папы я о многом думала, — придавая голосу лживую уверенность, как можно более непринужденно начала Хината. — Мне пришлось переосмыслить некоторые вещи, и одна из них касается нас с тобой.       — Хина, я не поним…       — Не перебивай меня, пожалуйста.       Киба ожидаемо запротестовал.       — Нет-нет, — зачастил он, и нервозность в его голосе заставила сердце Хинаты заколотиться в неуемной тревоге. — Погоди, так не пойдет. Я приеду, и мы поговорим, как нормальные люди.       — Я знаю, что ты хотел уехать.       Инузука вновь смолк, и уж теперь надолго. Хината терпеливо ждала, пока он подумает над ответом, зная, в какое замешательство его ввергла.       — Это уже в прошлом, — надтреснутым голосом произнес он.       — Я не стану винить тебя в том, что ты ничего мне не рассказал. Правда, дело не в этом. Как я уже сказала, смерть папы заставила меня иначе взглянуть на вещи. И я решила, что он был прав насчет наших отношений.       — Ты злишься, что я скрыл от тебя планы на свой переезд? — Киба тяжело задышал, и она догадалась, что он стал ходить по комнате от невозможности усидеть на месте. — Хина, я знаю, что был неправ. Но я не сказал только потому, что уже не хотел этого. В моей жизни появилась ты, и мне больше ничего не было нужно.       — Я ведь уже сказала, что ни в чем тебя не виню, — раздраженно выпалила она. — Просто я поняла, что мы слишком разные для того, чтобы делить одну судьбу на двоих.       — Что ты хочешь этим сказать?       Хината впилась пальцами в собственную шею, сжимая подергивающиеся губы. Она мысленно уговаривала себя продержаться еще немного, дойти до конца в этом отвратительном, не имеющем ничего общего с правдой разговоре. Совсем чуть-чуть… До финала их трагичной истории один шаг, который Хината должна была совершить…       — Я хочу сказать, что мы больше не можем быть вместе, — на одном дыхании ответила она, едва не поперхнувшись воздухом. — Я оказалась слишком наивной: физическое влечение и страсть, необходимое мне тогда ощущение свободы и вседозволенности спутала с любовью. Я не хотела причинять тебе боль — это всегда было искренним. Но мне пришлось. Я больше не хочу этих отношений.       Киба выплюнул что-то неразборчивое чуть слышно, и Хината крепче сдавила горло, ощущая, как ей начинает не хватать дыхания.       — Как? Как ты можешь говорить мне это по телефону?       — Знаю, это неправильно, — на очередном выдохе согласилась она, — но я не хочу лишней драмы. Прости, личной встречи не будет.       — Лишней драмы?! — закричал Инузука, и оттого, что он редко себе это позволял рядом с Хинатой, она в удивлении приоткрыла губы. — Что за чушь ты сейчас несешь?!       — Я думала, ты уважаешь мой выбор, — выдавила бесцветно, покуда пальцы терзали кожу шеи отнюдь не безобидным образом.       — Это бред. Я тебе не верю. Ты просто не в себе из-за случившегося. Я приеду, и мы нормально поговорим…       — Я этого не хочу, — почти с отвращением произнесла Хината, обрывая Кибу на полуслове. — Думаешь, сможешь меня разжалобить? У меня нет сил проговаривать это снова. Не заставляй меня. У тебя ничего не выйдет.       — В чем причина? Что заставило тебя сейчас так со мной поступать? Не заливай мне о путанице с чувствами. Я в эти бредни не поверю. Дело в моем прошлом? После того, как ты увидела отца в тот день, мой проступок показался тебе…       — Твое прошлое. Здесь. Ни при чем, — холодно отчеканила она. — Не ищи других причин. Есть только одна: я не хочу быть с тобой. Я больше в тебе не нуждаюсь.       — А как же я? — голос Кибы предательски задрожал. — Как же то, что я нуждаюсь в тебе? Как же то, что мы с тобой пережили? Неужели это вдруг перестало иметь для тебя хоть какое-то значение?       Хината незаметно хапнула ртом воздух перед тем, как произнести ужаснувшие ее саму слова.       — Ты всегда давишь на жалость, даже не осознавая этого. И я больше не могу это выносить. Просто прими мое решение, ты все равно ничего не изменишь. Что бы ты ни сказал, чего бы ни сделал — решение останется неизменным.       — Хина… — Киба с придыханием произнес ее имя, но не сразу смог продолжить свою реплику. — Почему… Я не понимаю, за что ты так…       Хинате казалось, она больше не сможет говорить. Боль, что сейчас испытывал Киба, явственно в ней откликалась и, перехватывая дыхание, безжалостно душила. Но она должна была довести дело до своего логического завершения. «Ну же, Хина. Давай!» — умоляла себя в разрозненных мыслях.       — Ты ни в чем не виноват. Уезжай, куда собирался, и живи своей жизнью. Здесь ты сделал все, что мог: и для себя, и в том числе для меня. Будь благоразумным. Начни новую главу, а о прожитых нами забудь. В нашей истории писать больше нечего. Я ставлю точку.       Киба наверняка еще что-то сказал, потому что даже сквозь гул в ушах Хината слышала сторонний шум. Однако воспринимать она больше ничего не могла. Достигла предела. Окончательно.       — Прости, что сделала больно. Будь счастлив. Прощай.       Тихий стон бесконтрольно сорвался с ее губ, когда терпеть усиливающуюся тошноту больше не представлялось возможным. Хината сползла с кровати, крепко зажимая рот заледеневшей рукой, на ватных ногах вслепую направилась в ванную и, на свой страх и риск прибавив ходу, упала на колени перед унитазом.       Хината тряслась и съеживалась от спазмов, пока ее рвало. Вцепившись пальцами в обод унитаза, она судорожно закашливалась, со свистом вдыхая в себя воздух. Ее вырвало снова. Живот пронзили нестерпимые рези, оттого что ее выворачивало на пустой желудок, и Хината обессилено сплюнула вязкий секрет, трясущейся рукой нажимая на кнопку смыва. Она с грохотом захлопнула крышку и, скрючившись на коврике, схватилась за живот. Воздуха не хватало. Комната кружилась перед глазами. Подбиралась мутная, пугающая темнота.       Хината вновь схватилась за горло, заставляя себя сесть. Она задыхалась. Казалось, еще мгновение — и ей не жить. Инстинктивно хотелось вдохнуть поглубже, но это только усугубляло ситуацию: вдохи становились более резкими, натужными и сопровождались хрипами, невесть откуда взявшимися. Хинатой неизбежно завладела паника, и это продолжалось до тех пор, пока ее не вытеснил новый позыв к рвоте.       Однако она больше ничего из себя исторгнуть не смогла. Очередная серия спазмов в животе немного отрезвила Хинату, и она смогла насилу подняться с пола, хватаясь за края широкой белоснежной раковины. Опершись на нее одной рукой, Хината открыла кран с холодной водой и, подставив свободную ладонь, пару раз прополоскала рот. Попила, снова закашливаясь. Наконец, смогла глубоко вздохнуть и следом рвано выдохнуть.       Она сумела проститься с Кибой, но все еще не верила, что это случилось взаправду. Хината прежде не думала, что способна быть столь жестокой с тем, кого любила каждой клеточкой тела, каждым закоулком души и всей глубиной своего сердца. И верь — не верь, а это уже произошло. Осталось лишь отпустить.       Но не только Кибу.       Резко рванув на себя выдвижной ящик в тумбе под раковиной, Хината зацепилась взглядом за небольшие хозяйственные ножницы. Недолго думая, спешно вытащила их оттуда, стукнула ими по краешку раковины. Смотреть на себя в зеркало Хинате было в тягость. Видеть себя такой и осознавать, что женщина в отражении — действительно она, казалось какой-то немыслимой дикостью.       Хината носила длинные волосы сколько себя помнила. У нее никогда не возникало желания состричь ухоженные густые локоны, обрамляющие бледное лицо и оттеняющие светлые глаза-льдинки. К тому же, папа всегда так бережно их расчесывал и заплетал, особенно в детстве, что лишать их обоих этого давнего ритуала, дарящего успокоение и каждый раз все больше сближающего отца и дочь, было бы слишком несправедливо.       Вот только теперь Хината оказалась этого лишена.       Подхватив внушительной толщины прядь волос левой рукой, она взялась за ножницы правой. Немедля ни мгновения перед тем, как привести инструмент в работу, Хината одним движением пальцев решительно сомкнула лезвия на волосах. Ей пришлось приложить усилия, чтобы срезать сразу весь пучок зажатых в кулаке прядей, поскольку имеющиеся у нее ножницы предназначались явно не для подобных целей. Однако Хинате это удалось: отстриженная часть длины осталась болтаться у нее в руке, пока не была за ненадобностью брошена в раковину.       Она орудовала ножницами без продыху, и только когда ей показалось, что этого достаточно, сподобилась отложить их обратно на край раковины. Все время стрижки Хината видела себя в зеркале, но лишь сейчас, едва со всем было покончено, она всерьез вгляделась в собственное отражение.       Пустой блеклый взгляд. Приоткрытые, стянутые сухостью губы. Щекочущие линию челюсти кончики волос.       Тихий выдох. «Ну вот и все» — неуловимо промелькнуло в сознании. Но вслух Хината прошептала:       — Прощай, папа.