Цена обещания

      Всего одна крохотная щелочка меж задернутых портьер, а слепило неимоверно. Ханаби сощурилась. С недовольным стоном перевернулась на бок и, укутавшись одеялом с головой, стиснула в руках подушку. Очередное отвратительное утро. Так откуда взяться солнцу? Не иначе, как после проливного дождя выглянуло. Только Ханаби предпочитала серость, что накрывала город последние несколько дней — это больше подходило состоянию ее души.       Долго находиться в своем импровизированном укрытии она не смогла и, раздраженно сбросив с себя одеяло, уткнулась взглядом в потолок. Вставать не хотелось. Да и сил не было. Но этот навязчивый солнечный луч, пробирающийся через предательскую щель, просто с ума сводил.       Ханаби вскочила с постели. Преодолев расстояние от кровати до окна в несколько широких шагов, с остервенением задернула портьеру и испустила облегченный выдох. Никакого солнца. Ярчать в такое тяжелое время — просто издевательство со стороны светила.       Она заметила, что этой ночью Хината к ней не ложилась: на простыне с той стороны, где в последние дни лежала сестра, не виднелось ни единой мятой полосы, подушка выглядела нетронутой, да и исходящий от постельного белья холод легко подтверждал догадки Ханаби. Тогда стало ясно, что Хината нашла-таки в себе смелость поговорить с Кибой. И оставалось лишь гадать, в каком состоянии Ханаби сейчас предстоит найти сестру.       Стянув с себя домашние шорты, она прихватила из ящика в шкафу чистые хлопковые брюки в паре с футболкой и босыми ногами прошлепала в ванную. Волосы спутались в небрежном растрепанном хвосте, к тому же, своим несвежим видом намекали на помывку, но Ханаби махнула на это рукой: наспех расчесалась да собрала свою каштановую копну в такой же небрежный пучок. Осталось только умыться. А там можно и завтрак сообразить, пусть и есть совсем не хотелось.       Заледеневшие ноги погрузились в пушистые тапочки, и Ханаби передернуло от ощущения расползающегося по коже тепла. Рывком отдернув на себе свободную футболку, она взяла курс на кухню: даже если сама не поест, то хотя бы Хинату заставит чего-нибудь поклевать.       — Уходи… Умоляю… Пожалуйста…       Хьюга-младшая замерла на полпути, боязливо оборачиваясь через плечо. Сквозь ее шаркающие шаги послышался отчаянный шепот сестры, и позволив себе недолго прислушаться к нему, Ханаби отшагнула назад, чтобы свернуть в гостиную.       Хината сидела на полу вблизи прихожей и из стороны в сторону мотала головой, зажатой в тиски собственных ладоней. Она крепко жмурила глаза и болезненно морщилась, а ее шепот перемежался со слабыми стонами и тихим шипением. Ханаби в страхе содрогнулась. Недолго думая, ринулась к сестре, на ходу лишившись одного тапка, и опустилась на пол подле нее.       — Что с тобой? — зачастила она, взявшись за Хинатины плечи в попытке увидеть ее лицо. — Что случилось?       — Сделай что-нибудь… — Хината снова застонала, вцепившись пальцами в корни волос, что удивительным для Ханаби образом лишились привычной длины. — Прошу, Ханаби… Пусть он уйдет… Пусть уйдет!       Она резко поднялась на ноги и бросилась в прихожую, припадая к стенке с видеодомофоном, на экране которого увидела знакомую фигуру.       Судя по всему, Киба стремился голыми руками выломать кованые ворота — то, с какой силой он дергал на себя неподдающиеся металлические прутья, заставило Ханаби немо ужаснуться. Он что-то выкрикивал — это она тоже поняла, хотя включить звук, чтобы узнать наверняка, не решилась. По-видимому, Неджи уже не было дома, раз он так ничего и не предпринял, чтобы это прекратить. И раз Хината категорически не желала впускать Кибу для разговора, за которым, очевидно, он и явился, Ханаби должна вмешаться сама. Но как? Она не знала, что делать. Прогнать Кибу, когда он в таком состоянии? Это так же недопустимо, как и невыполнимо. Просто ждать? Но как долго?       Ханаби в ужасе обернулась, отнимая взгляд от экрана, за которым там, снаружи Киба пытался добиться встречи с Хинатой. Она все так же сидела на коленях, но уже не хваталась за голову — теперь Хината обеими руками сдавливала шею, совершая короткие судорожные вдохи. Сердце Ханаби неистово заколотилось от тревоги, и, ощутив его крепкие болезненные толчки, она не сразу смогла прийти в движение.       — Мамочки… — не скрывая дрожи в голосе, пролепетала Ханаби, и первый всхлип в сопровождении соленых дорожек на щеках не заставил себя ждать.       — П-пусть… — рвано вдыхая, давила из себя Хината, — п-пусть уйдет… Прошу… Сделай что-нибудь…       Ханаби громко заплакала, едва в очередном паническом вдохе сестры послышался леденящий внутренности хриплый свист. Она схватила Хинату за плечи, от незнания принимаясь яростно ее встряхивать, и прибегнуть к мольбе было впору уже Ханаби.       — Да что с тобой?! Хината, успокойся!       Она вновь затрясла головой, отчего кончики криво стриженых волос норовили залезть в ее приоткрытый рот. Вопреки предостережениям Ханаби Хината только сильнее сдавила руками горло, совершая бесплодные попытки набраться воздуха, нехватку которого чувствовала так остро, словно здесь и вправду почти не осталось кислорода.       — Пожалуйста, хватит! — Ханаби насилу отняла руки сестры от ее покрасневшей шеи и, перехватывая их чуть выше запястья, припечаталась грудью к пораженному крупной дрожью телу Хинаты. — Да что же это… — она чуть отстранилась и отвела взмокшие волосы от ее лица.       — Сделай… — вдох. — Что-нибудь… — вдох. — Прошу… — два рваных вдоха. — Он должен уйти…       Ханаби закивала, мельком утирая у себя под носом, и снова подскочила к видеодомофону. Киба уже не ломился в ворота так яростно — видно, выбился из сил. Он все еще оплетал прутья пальцами обеих рук, упершись лбом в холодный металл, и при виде его сгорбленной в отчаянии фигуры Ханаби заревела с новой силой.       Однако едва она подумала, что ей все же стоит выйти, лишь бы этот кошмар прекратился, Киба отступил сам. Вскинул голову, отчего ветер тут же подхватил его встрепанные волосы, посмотрел в камеру домофона, вынуждая Ханаби схватиться за сердце от переполняющей ее жалости, и рывком оттолкнулся от ворот, чтобы развернуться и быстро зашагать в обратном направлении.       — Хината! — Ханаби вернулась к сестре, оседая на пол напротив нее. — Он ушел! Слышишь? Все кончилось! Киба ушел!       Она продолжала неконтролируемо хватать ртом воздух, с сильным давлением потирая шею, словно стянутую невидимой петлей. И лишь когда Ханаби снова прижала ее к себе, нашептывая на ухо что-то успокаивающее, приступ удушья стал понемногу утихать.       — Тебе плохо? — сквозь слезы причитала она. — Что-то болит? Может, вызвать скорую?       — Я не могу… — натужно прохрипела Хината, и ее ладонь безвольно скользнула к груди, сгребая пальцами ткань растянутого вязаного джемпера. — Не могу больше…       — Тебе трудно дышать? — Ханаби приподняла на себя лицо сестры, с видимым облегчением отмечая, что ее дыхание стало выравниваться. — Сестренка… — она бегло поцеловала ее в волосы, проглатывая вырывающийся всхлип. — Божечки, ты так меня напугала…       — Хочу лечь, — прошептала она, изможденно прикрывая глаза. — Помоги дойти…       Ханаби накрыла сестру одеялом по самые уши и еще долго не отходила от ее постели. Держала ее за руку, сидя на полу у кровати, прислушивалась к ее ровному, потяжелевшему дыханию, наблюдала за тем, как мышцы лица расслабляются, и, лишившись напряжения, приоткрываются губы. Они с Хинатой решили, что без снотворного ей не уснуть, и дабы миновать мучения из-за трудностей с засыпанием, Ханаби принесла ей одну таблетку, тут же спрятав блистер от греха подальше.       Отодвинув стакан с недопитой водой подальше от края прикроватной тумбочки, она поднялась на ноги. Хината крепко спала, и то, что вымотанная переживаниями сестра могла, наконец, отдохнуть, вызывало у Ханаби своего рода облегчение. Глянув на Хинату в последний раз перед тем, как уйти, она осторожно закрыла за собой дверь и на какое-то время в растерянности застыла посреди коридора.       Ханаби устала. Тоска по отцу сжирала ее изнутри со страшной силой, но бесконечные вопросы о том, что им с Хинатой и Неджи делать дальше, терзали едва ли не сильнее. Она ощущала сквозящую пустоту в душе; какое-то беспросветное одиночество и холод, гуляющий по коже; замкнутость в собственном теле, а оттого и скованность движений. Ее маленькая татуированная колибри под грудью не на жизнь, а на смерть билась в тесной клетке, и Ханаби не понимала, как ей помочь вновь обрести себя. Как выбраться из этого круговорота нескончаемых кошмаров, что разом обрушились на ее семью?       Неджи долго не возвращался, и ближе к вечеру стало ясно, что ей это только на руку: находиться в этом доме было невыносимо как морально, так и физически. Ханаби ушла после того, как стемнело, перед выходом побросав в рюкзачок немного всякой мелочевки. Напоследок проверив Хинату, что все еще спала, она вытащила из холодильника стеклянную бутылку газировки и, напялив ботинки, набросила на плечи кожаную курточку.       Ноги несли ее незнамо куда. Правда, позже она поняла, что так ей только казалось. Ханаби еще как знала, куда идет, прежде воспользовавшись такси, а вот зачем — понятия не имела. Эти края все еще оставались ей незнакомы: она была здесь лишь раз. Но почему-то именно это место давало ей надежду заполнить пустоту от потери чем-то значимым, пусть и собственноручно отвергнутым.       Она сомневалась, что застанет Хидана в мастерской в такое позднее время, однако все равно не стала ему ни писать, ни звонить, чтобы узнать наверняка. Встретиться с ним у него дома вероятности куда больше, но Ханаби тянуло именно в мастерскую. Тем более, ей нельзя было сталкиваться с Кибой в квартире «братьев» не при каких обстоятельствах.       Стеклянная бутылка от газировки брякнулась на самое дно металлической урны, и Ханаби вздрогнула от приглушенного звона битого стекла. Отшагнув назад, она остановилась возле мусорки и с высоты роста заглянула внутрь: бутылка раскололась на две части. Ханаби досадливо поморщилась, долго вглядываясь в полупустую урну, и ей вдруг пришло на ум, что ее сердце уже не раз разбивалось подобным образом — из-за чьей-то неосторожности, а может, и намеренного пренебрежения. Однако на фоне гибели отца, оставившей шрам на сердце Ханаби, невзаимная любовь к Хидану казалась сущим пустяком, а не незаживающей раной. Как бы там ни было, она сейчас здесь, у его мастерской, и уже не важно, приложил он когда-нибудь руку к тому, чтобы разбить ей сердце, или она сама себе это придумала. В конце концов, Хидан ничего Ханаби не обещал, и в том, что она настроила себе ожиданий насчет него, виноватым быть не мог.       Она долго мерзла у железных дверей в попытке уловить за ними хоть какие-нибудь звуки. Однако вокруг был слышен лишь шум проезжающих по дороге машин, и Ханаби так и не поняла, есть в мастерской кто-нибудь, или она ехала сюда зазря. Она не ощущала холода, но поняла, что замерзла, когда потянулась в карман куртки за сотовым, а пальцы с трудом согнулись, чтобы вытащить его оттуда. Шмыгнув носом, Ханаби приложила ладони к щекам тыльной стороной, и покуда кожу рук обдало теплом, лицо обожгли слезы.       Она уже не могла разобрать, отчего плачет. От тоски по отцу, от тревоги за сестру и сожаления о ее разбитой судьбе или из жалости к Кибе, который даже не понимал, что происходит, и почему Хината в одночасье от него отвернулась. А может, Ханаби лила слезы по своему собственному некогда упорхнувшему счастью, что теперь было ей недоступно?       Она встрепенулась, когда громыхнули двери в мастерскую. Судорожно проглотила слезы и во все глаза уставилась перед собой, наблюдая, как Хидан ищет в небольшой связке нужный ключ и, что-то бормоча себе одними губами, принимается запирать двери. Ханаби шумно выдохнула от осознания, что уже так давно его не видела, и слезы с новой силой хлынули из глаз, безостановочно скатываясь по щекам.       Ощутив спиной чужое присутствие, Хидан резко обернулся через плечо и, вмиг обо всем позабыв, оставил воткнутый в замочную скважину ключ болтаться вместе со всей связкой. Его глаза округлились от удивления, рот приоткрылся в немом вопросе, и он по инерции двинулся вперед, оставляя за спиной не до конца запертые двери мастерской.       Ханаби разрыдалась в голос, когда Хидан безмолвно притянул ее к себе за плечи и бережно прижал к груди. Она неистово дрожала, согреваемая его руками, его горячим дыханием и еще не остывшим после отапливаемого помещения телом под расстегнутой кожаной курткой. Хидан ощущал ее мелкую дрожь и обнял сильнее.       — Знаю, лапуля… — прикрывая глаза, прошептал он. — Тш-ш-ш… — протянул следом и ласково провел носом по ее холодным волосам.       Они долго так простояли. Хидан больше ничего не говорил, позволяя Ханаби выплакаться. И лишь когда она не смогла больше ни капли из себя выжать, он тихо произнес: «тебе нужно согреться».       Хидан суетился над закипающим электрочайником, что чаще всего пылился за ненадобностью, но сегодня вдруг оказался настоящим спасителем. Он бросил в свою кружку чайный пакетик, подхватил ее со столика, где не стал наводить порядок после работы над клиентским байком, и сел на скрипучий кожаный диванчик рядом с Ханаби.       Она благодарно кивнула, принимая протянутую им кружку. Однако Хидан отдал ей чай не сразу: еще ненадолго задержав кружку у себя в руке, он несколько раз подул на дымящийся кипяток и только потом позволил Ханаби согреть об нее руки. Для верности дунув на чай уже самостоятельно, она осторожно поднесла кружку к губам и сделала маленький глоток.       — Спасибо.       Хидан смотрел на нее из-под опущенных ресниц: Ханаби поморщилась, вновь пригубив чая, и ее веки плавно отпустились, как только скованные холодом плечи расслабленно опали.       — Как Хината? — спросил он немного погодя.       — Никак, — Ханаби отдала Хидану кружку и нагнулась снять ботинки, чтобы забраться на диван с ногами. — Я не смогу описать ее состояние словами.       Он встал, чтобы убрать кружку на столик: догадался, что Ханаби не хочется допивать чай.       — Ты сегодня видел Кибу?       — Только утром, — Хидан вновь устроился на диване. — Я не успел шары продрать, а он уже слонялся по квартире, как пришибленный. Оказалось, он даже не ложился. Я так и не понял, что произошло. Только то, что Хината его бросила.       Ханаби спрятала лицо в ладонях, крепко прижав колени к груди.       — Почему она это сделала?       — Я… я не знаю…       — Никогда таким Кибу не видел, — мрачно заметил Хидан, исподтишка поглядывая на Ханаби. — Думаю, это край. Дальше некуда. Это уже слишком для него.       Хьюга порывалась возразить, ведь было ясно, как ситуация выглядела в глазах Хидана и остальных «братьев». Но как она могла судить выбор сестры за ее спиной? Нельзя было признаться, что их с Кибой расставание — не ее желание, а единственный способ уберечь его от беды. Ханаби вообще мало о чем могла рассказать. Все, что происходило внутри ее семьи, было личным, и могло стать опасным для окружающих.       Но переживать это наедине с собой у Ханаби уже не хватало внутренних ресурсов. Взять и выложить всю подноготную на одном дыхании — вот, чего она сейчас хотела. Да и молчание, повисшее в мастерской по ее же воле, только подталкивало Ханаби к этому.       Она рассказала Хидану далеко не все, но многое. Он внимательно ее слушал: за все время ни разу не перебил и даже не брался ввернуть любого толка комментарий. Ханаби прерывалась, едва становилось особенно тяжело говорить, и когда Хидан позволял себе несмело обнять ее за плечи, дотронуться до пальцев или и вовсе сжать в ладони ее руку, она могла худо-бедно продолжить. Так, ему стало в общих чертах известно, чем на самом деле занимался Хиаши Хьюга, и что некто до сих пор охотится за важной вещью, доступ к которой имеет только Хината. Было видно, как Хидана подмывало разузнать об этом поподробнее, но он не смел требовать от Ханаби больше — она и так доверила ему немало личного и в данный момент крайне болезненного для нее.       Она заплакала, когда упомянула Хинату в последний раз, все еще не решаясь затронуть тему их с Кибой расставания. Правда, теперь Ханаби не так отчаянно предавалась рыданиям — лишь смаргивала слезы с отяжелевших ресниц, тихонько шмыгая носом. Но даже эта малость больно била по разрушенной броне Хидана, за которой отбойным молотком колотилось сердце. Ее тихий плач и рвущаяся наружу боль, худые пальцы, крепко стискивающие в ответ на прикосновение его ладонь, подергивающиеся раскрасневшиеся губы и само ее присутствие — все оживляло в душе Хидана истинное человеческое, трепетное чувство. Он упивался им, пока ее не было рядом, больше не отвергал, не думал, что оно ему не нужно, и не пытался найти оправдание своей влюбленности. Хидан был благодарен ему. Признал свою слабость, признал себя живым, земным существом, а не на все способным королем жизни. И ощущать себя влюбленным в Ханаби нравилось ему больше всего, что он когда-либо испытывал. Вместо того, чтобы забываться в мечтах ее отпустить и не терзаться тем, что она больше не рядом, Хидан принимал эту данность. Оказалось, это куда лучше, чем прожигать жизнь впустую. И также выяснилось, что есть зависимость, от которой не хочется избавляться, даже если больше нельзя получать от нее былого удовлетворения, которое справедливее будет назвать ни на что не похожей эйфорией.       Он бы не стал лгать о том, что присутствие Ханаби его не будоражит, и тяга лишний раз коснуться ее не выламывает суставы пальцев. Хидан мог слукавить, но и на то не пошел, ведь не видел ничего плохого в одурманивающем желании осушить слезы на ее щеках и накрыть ее соленые губы своими — страшно истосковавшимися по их горячим поцелуям. Быть ближе, обнять крепче, вспомнить, каково это — держать ее всю в руках без горечи и страха, что это вот-вот закончится. Но даже эти недолгие мгновения, когда Хидан все это мог, были важнее, чем поджидающее его где-то за углом опустошение. Она уйдет. И вряд ли вернется. Однако сейчас Хидан был готов отдать Ханаби все, что у него было, если ей это нужно.       Она взглянула на него снизу вверх, пригревшись щекой на его плече. Ее губы приоткрылись от почти болезненного желания вовлечь Хидана в поцелуй, и пальцы крепче сошлись на ткани его куртки в области груди. Вот то значимое, что могло заполнить ее пустоту. Пусть это будет лишь миг, что оставит после себя горький привкус разочарования и тоски, только бы не ощущать себя потерянной и одинокой — крошечной точкой на карте мира, где беспрерывно пересекаются чужие жизни.       Ханаби враз поняла, зачем сюда пришла. Она с неожиданной силой потянула его за куртку, заставив склониться над ней, и Хидан нервно сглотнул, не отводя глаз от ее губ. Он не мог понять, куда подевались его привычные смелость, напористость и бесцеремонность, и отчего же все, что он сейчас мог, — это тупо смотреть на Ханаби и заживо сгорать от пугающей силы потребности ее поцеловать.       Она не стала ждать, когда он опомнится. Разжала пальцы на ткани куртки, протянула руку к его шее и, скользнув к коротко стриженному затылку, подалась вперед, чтобы угодить прямиком ему в губы.       Хидан зажмурился, поддавшись чувствам, и совсем неуверенно, точно себе не принадлежал, стал отвечать на поцелуй Ханаби. Она же предпочла не медлить — не позволила себе понемногу наслаждаться каждым движением губ, его тяжелым рваным дыханием, приятным покалыванием на коже и постепенно сворачивающимся в тугой клубок возбуждением. Ханаби прильнула к нему еще ближе, отчего у Хидана развязались руки, и он крепко обвил ладонями ее узкую талию. Она поморщилась от такой необходимой силы его объятий и спешно встала на колени, не обращая внимания на уже знакомый скрип старого диванчика. Воспоминания о том, что давно миновало, невольно просачивались в голову, и Ханаби решила, будто былое совершенно не похоже на то, что происходит сейчас. А может, и они с Хиданом уже другие. Но было и то, что повторялось с поразительной точностью: она жаждала, чтобы поцелуи становились глубже, объятия — крепче, а дыхание — чаще.       Ханаби перекинула ногу через его бедра и опустилась сверху, вновь порывисто припечатываясь к его губам. Отстранившись только на секунду, она в нетерпении стащила с себя куртку и вцепилась в плечи Хидана с безмолвным призывом сделать то же. Он отлип от спинки дивана, с раздражающей медлительностью избавляясь от верхней одежды, и Ханаби нахмурилась, взявшись ему помогать. Хидан же не успевал поражаться ее напору и просто слепо следовал ее правилам. Однако ему все еще хотелось тонко прочувствовать все, что она сегодня могла ему предложить.       Недопитый чай на столике давно остыл, тогда как жар в теле Ханаби с каждым мигом разгорался все сильнее. Хидан по-прежнему не оборачивался собой, оставаясь нежным и осторожным незнакомцем, которому до сих пор даже одежду с нее снять не пришлось. Впрочем, Ханаби и не стремилась остаться полностью обнаженной. Уже какое-то время лежа на спине, она насилу пролезла руками под тело Хидана и заставила его чуть приподняться над ней, чтобы у нее появилась возможность расстегнуть собственные джинсы. Он зашипел, ненароком прикусывая ее нижнюю губу, и его руки задвигались сами по себе, в нетерпении стягивая с Ханаби нижнюю часть одежды. Стиснув ногами талию Хидана, она со вздохом приподняла бедра в стремлении вжаться в тугое уплотнение на его штанах, и тогда он не выдержал, дрожащей рукой схватившись за пуговицу и не с первого раза вынимая ее из петли.       Ханаби беззвучно распахнула рот, когда Хидан погрузился в нее с той же незнакомой осторожностью, которой следовал при всем, что до этого делал. Даже его губы, когда-то кажущиеся грубыми, с трепетом ласкали впопыхах оголенные участки ее тела, а по обыкновению беспощадные быстрые толчки внутри Ханаби отличались плавным, точно боязливым проникновением. Но для забвения, к коему стремилась, этого ей оказалось мало, и она стала его подгонять, намеренно двигаясь с ним вразнобой.       Хидан не нуждался в том, чтобы Ханаби вслух произносила то, что он и так угадал по отклику ее тела, которое знал буквально до миллиметра после невесть скольких проведенных ночей вместе. Вопреки своим собственным желаниям впился ртом в ее твердый сосок, рукой сминая грудь под задранным наверх лифчиком, вошел в нее глубже, резче, и с наслаждением впитал в себя ее едва различимый стон, что нарастал с каждым новым его движением, срывая ее шумное дыхание.       Ханаби зажмурилась и, заглушенная мокрым поцелуем Хидана, несколько раз всем телом содрогнулась под ним. Все еще вжимаясь в нее так глубоко, как только мог, он позволил себе кончить в готовности принять все, что последует после. И если бы Хидан не сконцентрировался на ощущениях, что хотел распробовать, как в первый раз и как в последний, да напитаться ими, латая раны в моменты тягостной печали, он бы испытал все то, что на этом же самом месте когда-то испытывала Ханаби: чувство тоски и ненужности, разочарования, пустоты.       Она же всего этого больше не ощущала. Напротив, мучительная боль, охватившая все ее существо с момента гибели отца, разом стихла, и одиночество уже не резало по сердцу с прежним остервенением. Ханаби почувствовала себя цельной впервые за последние дни, покуда Хидан распадался по частям без своей надежной брони, от которой теперь точно не осталось и следа.       Она даже не заметила, как уснула в его руках на этом неудобном узком диванчике. Незадолго до этого Хидан помог Ханаби выровнять на ее груди лифчик, одернул вниз кофту с длинным рукавом и, застегнув на ней джинсы, набросил сверху колючий клетчатый плед, пропитавшийся ароматами мастерской. Его тоже разморило: он работал с самого утра, так как стремился брать побольше смен, что хоть и поразило, но не могло не обрадовать его малодушного начальника. Однако Хидан всеми силами прогонял наваливающуюся сонливость, решив оттянуть то время, когда мог смотреть на Ханаби и ласково проходиться пальцами по ее щеке. И почему он раньше не понимал, насколько она беззащитна, как хрупка и уязвима, и насколько неоценимо ее присутствие в его совершено безликой, никчемной жизни?       Хидан однажды пришел к пониманию, что в его существовании почти не находилось места радости до встречи с Ханаби. И он также понял, что та радость, что ему все-таки довелось ощутить, была заключена только в ней одной и ни в чем другом. Она словно ходячий праздник привнесла в жизнь Хидана так много положительных эмоций, что с такого перепугу он не сразу сумел увидеть в этом нечто особенное и ничем уже не заменимое. Она ушла, и фейерверки отгремели. Он вернулся к своей прежней жизни — все той же безликой и никчемной. Такой же, как он сам.       Хидан надеялся, что клин клином вышибет, но когда пересилил себя и едва не переспал со случайной красоткой из компании Савады, до него дошло: это так не работает. Просто секс больше ничего для Хидана не значил. Еще и Киба в тот вечер сказал, что если однажды тебе довелось заниматься сексом с чувствами, то в интрижке на один раз ты ничего подобного не найдешь. А теперь Хидан и сам в этом убедился.       Проковырявшись в собственных мыслях до глубокой ночи, Хидан, наконец, тоже уснул. А когда проснулся поутру под колючим клетчатым пледом, он решил, что вчерашнее ему почудилось или просто приснилось: Ханаби рядом уже не было.       «Спасибо, что смог утешить меня, когда я так в этом нуждалась. И прости, если что не так. Ханаби»       Хидан без конца вчитывался в записку на рваном клочке бумаги. Он отдал Ханаби все, что мог. И при мысли об этом опустошенность не казалась столь нестерпимой, как прежде.

***

      Хината почти не вставала с постели несколько дней кряду, и когда впервые поднялась, чтобы помыться и переодеться в чистое, с трудом ощущала почву под ногами. Она также очень мало ела: любые попытки Ханаби накормить сестру оборачивались тем, что Хината категорически отказывалась от пищи, а если и запихивала в себя что-то силком, ее начинало мутить.       Под воздействием снотворных, которыми Хината слегка увлеклась, ночные кошмары становились еще более реалистичными, чем прежде, и она каждый раз просыпалась в удушливой панике, не сразу разобравшись, где заканчивался сон, а где начиналась явь. Ей снилось примерно одно и то же: загородный дом, образ убитого отца на руках Неджи, ее окровавленные ладони. Однако теперь помимо этого Хината видела во сне еще и Кибу.       Сегодня она проснулась только ближе к вечеру, отчего размеренная пульсация в чугунной, точно хмельной голове, переросла в сильную боль, срывающую с губ Хинаты непроизвольные стоны. Вскоре терпеть эту пытку стало невыносимо: она прибегла к помощи обезболивающих и вновь забралась в постель в надежде забыться сном, где можно сбежать от реальности, так и не разобравшись, что из этого хуже. Однако уснуть Хината больше не смогла. Да и в потолок смотреть ей осточертело.       Она уткнулась в телефон. Залезла в галерею, как если бы преследовала цель добить себя фотографиями Кибы и их совместными немногочисленными дурашливыми видео. Он ей больше не звонил: Хината добавила его контакт в черный список, чтобы отныне не мучиться при виде его душераздирающих сообщений и бессчетного количества неотвеченных вызовов. Правда, словить панику на этой почве ей все же пришлось, когда однажды позвонила Хана. И несмотря на то, что Хинате дико хотелось с ней поговорить, ответить она не осмелилась. Знала, о чем будет их разговор.       За окном уже стемнело, покуда попытки Хинаты уснуть сводились к нулю. Она неспешно умылась, дабы немного взбодриться, и уже не ужасалась при виде своего отражения: синева, пролегающая под глазами, и болезненная бледность стали обыденностью. Вернувшись в комнату, Хината уронила взгляд на чирикнувший телефон и не сразу взялась посмотреть уведомление. Она наспех расчесала волосы, стукнув массажной расческой по поверхности туалетного столика, и только тогда сподобилась подойти к сотовому.       Доставка, [20:48] Акция! Три пиццы «Ассорти» по цене двух + напиток в подарок!       Хината пренебрежительно хмыкнула и, быстро отправив недочитанный текст рекламной рассылки в корзину, отложила смартфон на кровать. Три пиццы по цене двух? Небывалая щедрость! Предложенная акция Хинату не впечатлила, зато при мысли о прежде любимой сырной пицце ее снова замутило. Но потом… было трудно в это поверить, но в животе громко заурчало, и на нее неожиданно обрушилось давно забытое чувство голода.       Пустой желудок сжался в остром спазме, и Хината машинально согнулась пополам, едва не оседая на пол. Во рту стояла неимоверная сухость, под ложечкой тягуче засосало. Неужели она сейчас всерьез думала о еде? Не об отце, не о Кибе, не о своей обманчивой жизни — о… пицце?       Насмешливая улыбка чуть заметно тронула обкусанные бескровные губы, когда Хината осознала, чего ей на самом деле сейчас захотелось, и это была вовсе не пицца, к заказу которой призывала рекламная смс-рассылка. Кусочки мяса, овощи с луком и приправленным остринкой соусом в хрустящей ароматной лепешке… Яркая картинка свежеприготовленной уличной еды из киоска стеной встала перед глазами, и Хината быстро сглотнула собравшуюся во рту слюну. Та самая «большая с курицей», покорившая Хинату много месяцев назад, — вот, о чем вновь глухо взвыл ее желудок. Правда, тогда ее покорила не только уличная еда, но и ее верный телохранитель, что потом стал любимым мужчиной, от которого ей с тяжелым сердцем пришлось отказаться.       Хината собралась за пять минут, натянув на себя первые выпавшие из шкафа вещи, и это не было преуменьшением: она действительно не потратила на сборы больше ни единой лишней секунды. Пальто, ботинки, сумка через плечо — Хината судорожно спешила выйти на воздух, подгоняемая головокружительным чувством голода. Она догадывалась, что куда бы ни отправилась, за ней непременно будут следить. Но сейчас, когда никто не ждал, что она выйдет из дома в такой час, вероятность быть пойманной кем-нибудь их охраны опускалась до минимума. А если уж начистоту, Хинате было попросту на это плевать.       В последний раз она ездила в метро вместе с Кибой. Они тогда ели мороженое прямо в полупустом вагоне примерно в это же время суток, и Хината так хохотала, что у нее потом мышцы пресса болели весь оставшийся вечер. Что поделать? Киба был в ударе! О чем-то шутил напропалую и весьма комично демонстрировал ей чьи-то неудачные боксерские приемы, умудрился вымазаться мороженым «Чемпион», что стало их любимым лакомством даже с учетом того, что он не любил сладкое, и до смешного глупо угодил в лужу своими драгоценными белоснежными кроссовками. В тот вечер он также нежно-нежно ее целовал втайне от прохожих, отчего коленки подгибались, спину прошибало потом, а внизу становилось влажно и нестерпимо горячо. Благо, они с Кибой возвращались к нему домой, и пока братья ошивались кто где, влюбленные беспрепятственно предавались страсти, неутихающей до ночи и вновь вспыхнувшей уже поутру.       Сидя в вагоне метро, Хината не могла не вспоминать ни тот вечер, ни любой другой день и час, проведенные вместе с любимым. У нее и остались-то лишь воспоминания о нем и об их беззаветной любви, которую Хината не надеялась встретить когда-нибудь вновь. Она реально смотрела на вещи. Понимала, что если ей однажды и придется вернуться к нормальной жизни, то обрести чувства, подобные пережитым с Кибой, — никогда. Оставалось уповать на то, что это однажды станет доступно хотя бы ему — Хината по-прежнему больше всего на свете мечтала о счастье Кибы, дав себе обещание молиться об этом каждый божий день.       Она все еще не представляла, что он чувствует после их разрыва. Как Хината и думала, Киба наведался в офис Неджи, и тот сделал все, что мог, лишь бы Инузука раз и навсегда уяснил: они с Хинатой больше не встретятся, и вместе им не бывать, так что лучше бы ему вдали от нее жить исключительно своей жизнью. Неджи рассказал сестре все, что произошло в их непродолжительную встречу: и то, как Киба яростно разорялся, уже не склоняя перед Хьюгой головы, и как требовал объяснений произошедшему в день смерти Хиаши, порываясь разнести его офис к чертям собачьим, и как обессиленно расхохотался, едва Неджи сказал, что ему следует забыть обо всем, что касается Хинаты. Неджи также отдал ей то, что Киба швырнул ему на стол, прежде чем уйти, — увесистый пухлый конверт, под завязку набитый денежными купюрами. Инузука ничего себе не оставил от той суммы, что накопилась из выплат семьей Хьюга за его работу телохранителем — вернул абсолютно все полученное с первого и до последнего дня службы.       Хината надеялась, это конец. Всерьез рассчитывала, что Киба все понял — может, не смирился так сразу, но скоро будет готов начать новую жизнь, как когда-то мечтал. Да, ей было грустно при мысли об этом. А когда Хината задумывалась, что Киба и вовсе может ее возненавидеть, ей становилось дурно. Она так горячо, так безудержно его любила… И знать, что он ее ненавидит, стало бы выше ее сил.       Хината плохо ориентировалась в том районе, где жил Киба. Если приходилось ехать в метро, то они выходили на той станции, откуда до квартиры братьев рукой подать, а как добраться оттуда до киоска с той самой шаурмой, Хината понятия не имела. В страхе пропустить нужную остановку она быстро залезла в онлайн-карты на телефоне и, отталкиваясь от своего местоположения, взялась изучать дорогу до киоска. Руководствуясь прежде увиденным, нашла железнодорожный мост, словно всеми забытый долгострой, что отчего-то особенно врезался в память, а уж там ей стало ясно, куда следовать дальше навстречу желанной лепешке с курицей и овощами.       Кутаясь в черное пальто свободного кроя, Хината держала путь от станции до киоска, периодически поглядывая на карту. Вокруг стояла непроглядная темень: эта часть улицы как обычно была очень плохо освещена, и порой приходилось включать фонарик на мобильнике, чтобы ненароком не угодить в какую-нибудь незалатанную дыру в асфальте. Вскоре Хината заметила впереди смутно знакомые непроглядные арки между домами, мрачные переулки и переполненные мусорные баки. Вжала голову в плечи, стараясь не оглядываться по сторонам, ощутимо прибавила шагу. Наконец, она смогла приблизиться к долгострою, не скрывая чуть диковатой ликующей улыбки, и заметила поодаль одинокий киоск.       Лишь сейчас задумавшись, есть ли у нее наличные, Хината полезла в сумку, что болталась на ее левом боку. К счастью, ей довелось обнаружить несколько купюр, которых, навскидку, должно было хватить на одну шаурму и какой-нибудь напиток. А может, в киоске и вовсе принимали карты?       Хината несколько боязливо оглянулась через плечо на подходе к киоску, с облегчением натыкаясь на пустоту. Она не переживала о собственной безопасности — настолько была вымотана переживаниями, мало-помалу притупляющими основные инстинкты. Однако какая-то внутренняя тревога сигнализировала о том, чтобы не терять бдительности. Отряхнувшись от фантазийных образов, она развернулась к киоску и в тот же самый момент кардинально переменилась в лице.       Хината поверить не могла, что это происходит взаправду, но киоска с шаурмой в действительности больше не существовало. Нет, само-то крошечное строение так и стояло, даже не покосившись ни на миллиметр, но вот «большую с курицей» и вообще что бы то ни было здесь уже не продавали. Впрочем, и вывески оказалось не видать. Тут Хината не нашла ничего, что могло бы вернуть ее в прошлое хотя бы на краткие мгновения.       Она испытала такое жгучее разочарование, что даже смешно. Хината продолжала недвижимо стоять напротив закрытого киоска с перекошенным от негодования лицом и поражалась такой чудовищной несправедливости. Неужели она не заслужила даже маленькой обыденной радости? Совсем-совсем крошечной? Это ведь просто еда! Почему? Почему жизнь всякий раз обходится с ней столь жестоко?!       Точно спьяну пошатываясь, Хината зашагала в обратную сторону и при этом даже не удосуживалась смотреть себе под ноги. Застыв вблизи долгостроя у бетонных блоков, где в прошлом они с Кибой вместе трапезничали и вели в какой-то степени философские беседы, Хината осторожно села на один из них. Не озаботившись возможной порчей ткани дорогущего пальто, спрятала руки в карманах и вскинула глаза к небу. Было обидно. Лишенная последней возможности ненадолго вернуться к простому человеческому и хотя бы элементарно вкусно поесть, Хината впала в отчаяние. Она чересчур увлеклась поиском ответа на главный вопрос, вроде «за что мне все это?», и не сразу заметила, как в носу защекотало, да глаза подозрительно увлажнились.       Хината по-прежнему не плакала: ни о папе, ни о Кибе, ни об упорхнувшей в никуда беззаботности, которую совсем не ценила, еще не ведая о возложенной на нее ответственности за чужие жизни. Она не сдерживала в себе это — вовсе нет. Просто слез не было. Совсем. Ей, может, и хотелось разрыдаться подобно Ханаби, чтобы выпустить всю боль, что сидела глубоко и прочно, но этого так и не произошло. Неужели впору расплакаться сейчас? Из-за какого-то продуктового киоска?       Хината едко усмехнулась, накрывая лицо руками, прежде согретыми в карманах пальто. Глаза оставались влажными, в носу щипало, и казалось, вот-вот выкатится долгожданная слезинка, способная сдвинуть с мертвой точки груз боли от потери сразу двух самых близких людей. Однако едва это случилось, в кармане Хинатиного пальто на всю улицу зазвонил телефон.       Внезапный звонок сбил весь настрой, и она раздраженно полезла в карман, лишь бы поскорее его заткнуть. Вот только Хината не решилась сходу сбросить вызов: на экране высвечивалось имя человека, чей звонок был более чем просто неожиданным.       Хиро Инузука.       Пальцы Хинаты в нерешительности замерли над экраном. Почему-то звонок Ханы она поставила в игнор сразу, а вот вызов Хиро заставил ее задуматься. Он ведь не мог знать об их расставании с Кибой? Или мог? Но как, если его отношения с сыном все еще оставляли желать лучшего? Может, Хана рассказала?       Казалось бы, Хината задавалась этими вопросами уже продолжительное время, и звонок Хиро должен был остаться неотвеченным. Но странным образом вызов все еще продолжался.       — Алло? — она была уверена, что успела ответить в самый последний момент перед автоматическим сбросом звонка.       — Хината?       — Да, слушаю вас.       — Добрый вечер. Это Хиро. Простите за… за такой поздний звонок.       Она удивленно заморгала, заслышав в динамике его низкий с хрипотцой голос. Ее недоуменный взгляд упал на сумку, лежащую на коленях, и пальцы принялись беспокойно теребить кожаный ремешок.       — Я знаю. Это ничего.       — Мне следовало позвонить раньше, но все как-то… — Хиро замолчал, очевидно, подбирая слова. — Я слышал о трагедии в вашей семье и хотел принести свои соболезнования.       Она была растеряна. Почему-то Хинате думалось, Хиро звонит ей из-за Кибы — это ведь куда очевиднее. И истинная причина его звонка привела ее в замешательство.       — Я… Мне… — она осеклась, досадливо зажмурилась. — Спасибо, Хиро.       Он снова помолчал какое-то время, прежде чем продолжить.       — Мне очень жаль, Хината, — тихо проронил Хиро. — Может, я могу вам чем-то помочь?       — О, нет-нет, — она слабо улыбнулась, ковыряя отросшим ногтем аккуратные швы на ремешке сумки. — Благодарю за беспокойство.       — Простите, — он как-то сконфуженно кашлянул. — Я не знаю, как вас поддержать, но мне… хочется чем-нибудь вам помочь.       — У меня все нормально, — нагло солгала Хината, и улыбка снова тронула ее губы. — А как… поживаете вы?       Хиро горько усмехнулся.       — Потихоньку. Что со мной станется.       Она кивнула, будто он мог ее видеть.       — Надеюсь, вы здоровы.       — Здоров, — Инузука отпустил очередную усмешку. — Правда, от этого никакого проку.       — Зря вы так.       — Хината, — тон Хиро посерьезнел, и улыбка тут же сошла с лица Хинаты. — Я помню, как вы упоминали, что я могу к вам обратиться, если мне что-нибудь понадобится. Теперь и мне хочется сказать вам то же. Если вдруг…       — Не стоит, — она покачала головой, следом заправляя за уши волосы — так и не привыкла к новой длине. — Я была искренна в своих намерениях и не ждала чего-то в ответ.       — И все же…       — А знаете… — Хината оборвала Хиро на полуслове, обернувшись к пустующему киоску. — Возможно, вы можете мне помочь.       Инузука не сразу нашелся с ответом, но таки подал голос:       — Буду рад. Что я могу для вас сделать?       — Скажите, Хиро, — она сощурилась, с клокочущей обидой взирая на предательский киоск, — где здесь у вас можно перекусить?       — Здесь — это где?       — Ну… — Хината не сумела сходу назвать адрес и, повертев головой туда-сюда, выдала, что первое на ум пришло. — У меня над головой железнодорожный мост, совсем рядом заброшенный долгострой и… Я хотела перекусить в киоске неподалеку, но… можете себе представить? — она сухо рассмеялась от абсурдности ситуации. — Он больше не работает! Я ехала сюда через весь город и только по факту узнала, что киоск закрылся. Ума не приложу, что теперь делать… Звучит странно, но мне было важно поесть именно здесь, просто я…       — Подождите, — голос Хиро неожиданно преисполнился чужеродной строгости, заставив Хинату озадаченно выпрямиться. — Вы что, сейчас там одна?       — Ну… да, — пролепетала она, инстинктивно озираясь вокруг. — А что может…              — Оставайтесь на месте! — лихо скомандовал Инузука, отчего Хината пришла в еще большее недоумение. — Только никуда не уходите! Я буду там через десять минут!       — Что? — она вскочила на ноги, переложив телефон в другую руку и напрочь игнорируя упавшую на землю сумочку. — Хиро! Алло? Хиро?       Хината в очередной раз огляделась, и мурашки покрыли ее озябшие плечи под тканью кашемирового пальто. Что это, черт возьми, сейчас было?       Несмотря на охватившее ее смятение, Хината так и не сдвинулась с места, опустившись обратно на бетонный блок. Она не могла сказать наверняка, что чувствовала после разговора с Хиро, так внезапно им же оборванного. Он что, всерьез решил сюда прийти? Стало быть, ему небезразлично, насколько незавидным оказалось ее положение: и в целом, и в этот холодный поздний вечер. С одной стороны, Хината не могла понять, с чего ему о ней волноваться, а с другой… Разве не очевидно?       Хиро был отцом. Пусть ему оказалось не суждено вырастить своих детей должным образом, пусть он знал Кибу лишь ребенком, пропустив немыслимое количество прожитых им лет, и не уберег Хану от чужой жестокости, но Хиро никогда о них не забывал. В его сердце перманентно жила любовь к дочери и сыну, и вероятно, только сила этой любви не давала ему скатиться в самую пропасть, где иной раз хотелось схоронить себя заживо. Хиро Инузука когда-то лишился всего. Но не незыблемой любви к детям.       Хината была ребенком. Да, не его ребенком, однако не напрасно говорят, что чужих детей не бывает. Хиро мало ее знал. Точнее сказать, и не знал вовсе. Но ему уже было известно о ее доброте, о сострадании, о стремлении помогать тем, кто этого, быть может, даже не заслужил. А когда Хиро думал, что приблизиться к сыну уже невозможно, что он даже мечтать об этом не смеет, Хината помогла ему обрести надежду на другой исход череды его роковых ошибок. Она не чуралась его, не испытывала страха или отвращения оттого, что он так долго сидел в тюрьме, не считала, что он не достоин общения с сыном, тогда как сам Хиро думал иначе. Хината виделась ему связующей нитью между ними — единственным проводником, которому он хотел и мог довериться. Не Хана, что надеялась на благосклонность брата, — его женщина, которая, на редкость, была неравнодушна к чужой судьбе.       Хиро появился в поле зрения Хинаты чуть больше, чем через десять минут. Она встала, едва завидела его, но он все никак ее не замечал. Оно и немудрено: облаченную в неприметное черное пальто и подстриженную под каре, Хинату теперь трудно было вот так сходу узнать.       — Хиро!       Заслышав звонкий окрик, он остановился неподалеку и, не сразу сориентировавшись в пространстве, наконец, увидел ее рядом с бетонными блоками вблизи упомянутого долгостроя. Быстро спохватившись, он устремился к Хинате, что с небольшой заминкой двинулась ему навстречу.       Они встали друг напротив друга, столкнувшись неловкими взглядами. Хиро тяжело дышал, оттого что сильно спешил застать Хинату, пока она не ушла, и его темные глаза ярко сверкали в полутьме понемногу надвигающейся ночи. Хината же не задумываясь смотрела в эти глаза, до боли похожие на те, в глубине которых пропала однажды и навсегда, и тогда что-то внутри нее с хрустом надломилось.       Она взвыла раненым зверем, и все, что в ней копилось, что переполняло ее, кромсало изнутри, мучило, убивало, — в одночасье вырвалось на волю, сотрясая слабое исхудавшее тело. Хината так и стояла напротив Хиро, сжимая тонкие пальцы в кулаки и нараспев растягивая гласные, что изредка прерывались судорожными всхлипами. Инузука опешил от неожиданности — только и мог, что немигающим взглядом смотреть на рыдающего несчастного ребенка, совершенно не представляя, как ему помочь.       Хиро был робок в своих прикосновениях, но все же смог превозмочь собственную неуверенность. Осторожно обхватив плечи Хинаты обеими руками, он сделал боязливый шаг вперед. Однако прежде чем Хиро успел предпринять что-то еще, она неожиданно приблизилась к нему сама и, завывая протяжнее, прижалась всем телом к его груди.       Он обнял ее бережно, по-отечески, и Хината теснее прильнула к нему, уткнувшись мокрым носом в ткань темно-серой байковой рубашки в мелкую клетку под расстегнутой коричневой курткой. Хиро не знал, что сказать, как утешить убитую горем девочку, льющую слезы у него на груди, но Хинате было достаточно лишь его тепла, в котором нуждался осиротевший ребенок внутри нее. Когда Хиро обнимал ее, Хината видела в нем что-то от своего отца, хотя они с Хиаши были разными от внешности до запаха, а что-то — от Кибы, который, напротив, имел с ним сходств куда больше, чем различий. Инузука обернулся для Хинаты неким собирательным образом, в котором были заключены лучшие качества Хиаши, перекликающиеся с лучшими качествами Кибы. Все, что Хината любила в этих людях, и чего ей теперь не хватало вдали от них, она могла сейчас отыскать в Хиро: в его взгляде, в прикосновениях рук, гулком биении сердца. Он был для нее чужим и родным одновременно, ведь и пах иначе, нежели папа и Киба, и руки его были другими: пусть не менее крепкими, чем у сына, но уже немолодыми и изрядно загрубевшими, а также совсем не аристократически изящными, точно у Хиаши. Хиро неожиданно оказался для Хинаты тем, кто даже ничего не предпринимая мог стать ей утешением в этот час.       — П-простите меня… — медленно отстранившись от него, проронила она. — Простите за это…       Хиро все еще придерживал Хинату за плечи, не слишком откровенно посматривая на нее из-под сведенных к переносице бровей.       — Вам не за что извиняться, Хината, — возразил он с излишней горячностью.       — Нет, я… не должна была вот так… — она затрясла головой, принимаясь вытирать лицо рукавом пальто. — Простите.       — Вы замерзли, — констатировал Хиро, взявшись растирать ее плечи ладонями. — К тому же, вам не удалось поесть. Давайте я посажу вас в такси до дома? Уже поздно, нечего вам здесь делать.       — Не нужно, — выпалила она категорично. — Я не поеду домой. Не могу больше там находиться.       Инузука взлохматил каштановый затылок, нахмурился гуще.       — Может, тогда мне следует проводить вас к моему сыну? — Хиро сузил глаза, уже не робея при взгляде на Хинату. — И почему вы сейчас не с ним? Думаю, будь ему известно, что вы здесь одна в такое время, то…       — Мы с Кибой больше не вместе.       Он озадаченно моргнул, резко роняя голову. Не мог ожидать, что будет огорошен такой чудовищной новостью.       — Извините, я не подумал.       — Ничего.       — Он что… — Хиро по какой-то причине сделался сердитым. — Киба вас чем-то обидел?       Хината без промедления запротестовала, мазнув пальцами по тускло поблескивающей влаге на щеках.       — Что вы… Конечно, нет. Киба не мог меня обидеть, все совсем не так. На самом деле… — она поджала губы, постыдившись смотреть на Хиро в упор. — Это я его обидела. Очень. Очень сильно обидела.       Он не смог скрыть досаду, отобразившуюся на усталом лице, густо заросшем жесткой темной щетиной. Хиро надеялся, в личной жизни сына все складывалось благополучно, и был спокоен хотя бы за это, особенно когда увиделся с Хинатой в госпитале почти с месяц назад. Но теперь… Как же жаль, что все так обернулось.       — Значит, у вас была на это веская причина, — предположил он, и не просто ради красного словца, а потому что был в этом уверен.       Хината подтвердила его предположение отрывистым кивком.       — Более чем.       Хиро не знал, что еще сказать. Однако видел, как болезненно Хината откликнулась на упоминание о Кибе, и без труда сумел распознать, о чем еще были ее слезы, давно впитавшиеся в ткань его рубашки.       — Простите меня. Я причинила вашему сыну ужасную боль. Но знайте: иначе я не могла.       — И все-таки вам нужно домой, — верно заметил Инузука, не желая развивать тему их с Кибой разрыва. Понимал, что это не его ума дело. К тому же, откуда ему знать, каким вырос его сын? Хотелось верить, что хорошим, честным человеком, в отличие от него самого, верным и любящим, ведь это по-прежнему было присуще даже такому пропащему человеку, как Хиро. Он помнил Кибу ребенком — добрым и веселым, энергичным, открытым, чересчур чувствительным и плаксивым, но самым-самым лучшим ребенком на свете. А теперь… Теперь он мужчина, которого Хиро не знал.       — Не беспокойтесь обо мне, — Хината через силу изобразила вымученную улыбку. — Я буду в порядке. Не хочу больше вас задерживать.       — Как я могу вас здесь оставить? — выказал свое недоумение Хиро, даже не заметив недопустимой резкости в словах. — Это исключено. Не знаю, чего вы хотите, но, может, я могу предложить вам чай? Я снимаю квартиру тут, неподалеку. Хотя бы согреетесь. А уж потом я вызову вам такси.       Хината уставилась на Хиро с неподдельным изумлением, и у нее даже рот ненароком приоткрылся, когда он озвучил столь неожиданное предложение. Тогда Инузука быстро догадался, что вообще умудрился сболтнуть. Да как ему только в голову пришло предлагать ей чай в своей убогой квартиренке! Уголовник, отсидевший за решеткой невообразимое количество лет, приглашает к себе бывшую девушку своего сына, который всеми фибрами души его ненавидит. Безумие! Как можно было допустить такое?!       — Боже… — выдохнул Хиро, стыдливо потирая ладонью расчерченный выраженными морщинами лоб. — Извините, я совершенно не подумал, прежде чем сказать. Забудьте. И пожалуйста, не поймите превратно…       — А это будет удобно?       Он резко вскинул на Хинату глаза, и когда обнаружил почти детский восторг на ее заплаканном лице, его взяла секундная оторопь.       — Если для вас это допустимо…       — Я буду очень признательна вам за это.       Прежде Хината бы не поверила в то, что ей придется стоять на пороге съемной квартиры Хиро Инузуки в ожидании, когда он распахнет перед ней дверь, услужливо пропуская ее вперед себя. Но даже это была не самая большая непредсказуемость, случившаяся в жизни Хинаты.       Ей все равно некуда было идти. Тревожить Ино? Ни за что. Не хватало еще и ее ненароком подставить под возможный удар со стороны Мацуды Керо. Разумеется, и Хиро она такого не желала, однако он оказался рядом не по ее воле, и было ясно, что просто так ей от него сегодня не отделаться. Впрочем, Хината этого и не хотела. В его обществе она могла забыться: может, не насовсем, но вынырнуть из бескрайнего океана страданий хотя бы на время и набраться воздуха для нового погружения, что неизбежно ей предстояло, стало бы настоящим спасением. Хинате была необходима небольшая передышка. Кто знает, сколько еще испытаний падет на ее хрупкие плечи?       Жилище, арендованное Хиро, было не настолько убогим, каким, к своему стыду, она успела его себе представить. Пусть места здесь было мало, и немногочисленная мебель казалась старше Хинаты в десять раз, однако одна-единственная комната содержалась в чистоте и даже оказалась довольно уютной. Хьюга неспешно разулась, не решаясь пройти вглубь квартиры, пока Хиро снимал куртку и, быстро пересекая комнату, закрывал окно. Ее таки одолела неловкость. Но когда Хината заприметила притаившегося под столом небольших размеров рыжего кота, от сковывающих ее ощущений ничего не осталось. Она улыбнулась.       — Ух ты, у вас кот! — опустившись на корточки, Хината поманила питомца Хиро незамысловатым «кис-кис-кис».       — Кошка, — поправил ее Инузука. — Я не так давно подобрал ее на улице. Но не волнуйтесь, у нее даже есть прививки. Дочка о ней позаботилась, когда я принес ее в ветеринарную клинику.       Хината осторожно погладила кошку по голове и коротко почесала за торчащим ухом. Животное не сразу сподобилось пойти с ней на контакт, но после осторожных ласк незнакомки стала несколько смелее.       — У меня никогда не было домашних животных, — призналась Хьюга, поднимаясь на ноги, чтобы снять пальто.       — Моя дочь с самого детства души не чаяла в животных. Особенно в собаках, — с улыбкой проговорил Хиро, принимая из рук Хинаты ее верхнюю одежду. — Я очень горжусь ее успехами. Честно сказать, я не думал, что она всерьез займется лечением животных, но Хана стала хорошим ветеринаром.       — Хана прекрасный человек.       Инузука улыбнулся шире, направляясь к скудно оборудованной кухонной зоне.       — Мои дети и вправду прекрасные люди. До сих пор не пойму, как они могли родиться у такого, как я.       — Вы к себе несправедливы, — осмелилась возразить Хината, остановившись у обеденного стола с двумя стульями и задвинутым под него кривоногим табуретом. — Киба в точности такой же.       Хиро обернулся через плечо, не глядя доставая из шкафчика со скрипучей дверцей пару чашек.       — Почему вы так сказали?       — Потому что он очень неуверенный в себе человек, — Хината нахмурилась: всякий раз, как ей приходилось об этом думать, ее пробирала необъяснимая злоба. — Киба хороший боксер, интересный собеседник, верный друг и просто неотразимый мужчина. Но он не признает свои достоинства. Может, какие-то человеческие качества и принимает, потому что это для него важно, но в целом не видит себя выдающимся — скорее, посредственным. Но я знаю, что это не так.       Хиро поразила прямота Хинаты. Да и то, как она отзывалась о человеке, с которым ее больше не связывали романтические отношения.       — Тогда почему вы разошлись?       — Это трудно объяснить, — сдавленно промолвила Хьюга. — Но точно не из-за того, что он в чем-то не дотягивает. В моих глазах Киба все еще лучший из лучших. И он таким и останется. Просто не рядом со мной.       Инузука не понаслышке знал, какими сложными бывают человеческие отношения. Столкновение двух личностей со своими взглядами на жизнь, установками и привычками часто приводит к краху как недавно зародившихся, так и годами устоявшихся отношений. Но ему отчего-то казалось, что здесь дело в другом. А уж в чем конкретно, ему пока понять не пришлось.       — Я разогрею ужин, — вновь съезжая с темы, Хиро залез в гудящий холодильник с облупленной пожелтевшей краской на дверце и видимой части боковины. — Я не ждал гостей, так что предложить что-то особенное, к сожаление, не могу.       — Не думайте об этом, — одернула его Хината, присаживаясь на край дивана, куда уже забралась в полной мере осмелевшая кошка. — Мне хватит и чая.       — Это вряд ли, — Инузука поставил на стол кружки и коротко глянул на Хинату, что вновь приласкала его питомца, пригретого из убийственного чувства одиночества. — Я намерен хорошенько вас накормить.       Что ж, как словом, так и делом. Хината мало поела, так как за последние дни ее желудок успел уменьшиться в размерах, да и тяжело было после затяжной голодовки впихнуть в себя все, что мог предложить Хиро. Однако она сполна насытилась и даже получила удовольствие от простой, без каких-либо изысков домашней пищи.       Он признался, что редко готовил для одного себя, но сегодня, как знал, наварил обедо-ужина про запас. Хината отчего-то вспомнила, как питались «братья» в своей холостяцкой квартире, и как нескрываемо они радовались, когда она иной раз готовила для всей «семьи», оставаясь у Кибы на ночь.       Они с Хиро больше о нем не говорили. Про себя Хината тоже предпочла не рассказывать: теперь собственное прошлое казалось ненастоящим, будто нарочно кем-то выдуманным, и делиться этим просто не было смысла. Она не знала, сколько времени прошло за бесконечными историями Инузуки — минуты, а то и часы пролетали так незаметно, что за весь этот период Хината ни разу не вспомнила о своем горе. Может, она и редко улыбалась, с интересом вникая в повествование Хиро, и уж тем более не сумела бы рассмеяться, но неутихающая боль в данный момент отошла на второй план. Наверное, даже ненадолго стала фоновой.       Однако едва Хиро взглянул на часы, и его брови красноречиво поползли на лоб, на Хинату враз обрушилось все то, от чего она успела спрятаться в этой крошечной комнате. Ей стало страшно. Страшно вновь оставаться один на один со своим невыносимым отчаянием, страшно возвращаться домой, где каждый уголок напоминал о папе, и где безутешная Ханаби без конца лила о нем слезы. Страшно снова впустить в голову мысли о Кибе, яркие воспоминания о нем, несбыточные мечты и пустые обещания.       — Вот это мы засиделись, — виновато заметил Хиро, поднимаясь из-за стола. — Крепко же я вас заговорил… Сейчас вызову вам такси. Скажете адрес?       Хината сгорбилась, как-то вся сжалась на стуле с твердой спинкой, и ее взгляд из-под темной челки заставил Хиро усесться обратно напротив нее.       — В чем дело?       — Это прозвучит слишком нагло с моей стороны, но… — она не сумела сходу закончить начатое, принимаясь взволнованно заламывать пальцы. — Я могу остаться здесь до утра?       Инузука думал, на сегодня достаточно плохих новостей, чужих переживаний, невольно перенятых на себя, и крайней степени неожиданностей. Но вот, он уже стелил для Хинаты постельное белье на старом диванчике, где обычно спал, и не на шутку переживал о том, насколько ей будет комфортно здесь заночевать.       — Это вовсе необязательно, — сказала Хината, с кошкой на руках наблюдая за тем, как Хиро тщательно заталкивает края простыни в складки дивана, взбивает для нее подушку, встряхивает одеялом. — Я могла и на полу прилечь. Не хрустальная.       — Что еще выдумаете? — хмыкнул Инузука, закончив с подготовкой спального места для случайной гостьи. — Можете устраиваться. Постельное белье старое, но чистое, а в ванной я оставил свежее полотенце, — он упер руки в бока, бегло оглядывая комнату. — Даже не знаю, что вам еще предложить…       — Этого мне более чем достаточно, — Хината отпустила кошку на пол и отвернулась, чтобы стащить с себя свитер. Оставшись в свободной белой футболке, она приблизилась к дивану и осторожно села. — Спасибо за заботу, Хиро.       — Не за что, — отмахнулся он, почесывая затылок. — Если будет холодно, у меня в шкафу есть теплый плед.       — А вам точно будет удобно на полу?       Хиро улыбнулся на ее непосредственность, а также на то, как она хихикнула, когда кошка забралась к ней на колени и утробно заурчала от ласковых прикосновений ее рук.       — Я привык спать на твердом. Так даже полезнее. А то спина нет-нет, да побаливает.       Хината забралась в постель прямо в джинсах и, натянув на себя одеяло, повернулась лицом к спинке дивана. Хиро предложил его разобрать, чтобы было побольше места, но она категорически отказалась. Ощутив тяжесть в ногах, дарующую приятное тепло, Хината улыбнулась в подушку: видимо, теперь кошка Хиро от нее не отвяжется — повелась на ласку, не иначе.       Инузука вскоре захрапел, а вот Хината уснуть даже не надеялась. И вовсе не из-за громкого тиканья настенных часов, не из-за гула холодильника, плача соседского младенца или упомянутого храпа Хиро. Что скрывать? Она боялась спать. До ужаса боялась вновь увидеть опостылевшие тошнотворные образы.       Но чему быть, того не миновать. Руки, едва не по локоть в крови, бледное лицо отца, дыра в его груди, отчего-то несопоставимая с картинкой из реальной жизни. Затем Киба, что со счастливой улыбкой задувает свечи на праздничном торте, Киба со спины, наносящий яростные удары по чьей-то физиономии, Киба в офисе Неджи, разбрасывающийся деньгами из того самого конверта, переданного Хинате в реальности. И в довершении всего этого Киба вместе с Хиаши. Или вернее будет сказать, Киба нависающий над Хиаши. Киба его умерщвляющий и Киба умерщвленный невидимым силуэтом, принадлежащим Мацуде Керо.       Хината металась головой по влажной подушке, постанывая пусть тихо, но в таком тесном пространстве довольно ощутимо. Правда, Хиро этого не сразу услышал, но когда сквозь сон распознал подозрительные звуки, его глаза широко распахнулись, вперившись в потолок.       Поначалу он не мог разобрать, откуда доносятся заглушенные стоны, жалобные мычания и едва различимый шорох постельного белья. И лишь проснувшись окончательно Хиро вспомнил, что сегодня был здесь не один.       — Хината? — прошептал он, склонившись над ее спальным местом.       Она не откликалась. Так и стенала во сне, не в силах самостоятельно вырваться из паутины ночного кошмара.       — Хината! — уже вслух произнес Хиро, позволив себе потрепать ее по плечу. — Проснитесь, Хината!       Она так стремительно села в постели, что едва не стукнулась с Хиро головами. Он отстранился, на ощупь щелкнув настольной лампой, и вновь взглянул на перепуганную Хинату, что по недавно приобретенной привычке держалась за шею и безостановочно хватала ртом воздух.       Инузука бросился к окну и, распахнув настежь одну из створок, вернулся к Хинате. Она мелко тряслась и отчаянно стискивала шею, тяжело дышала, стеклянными глазами глядя в пустоту, и это всерьез его перепугало. Хиро осторожно встряхнул Хинату в попытке привести ее в чувство, но это ничего не изменило, и он осмелился обнять ее как несколькими часами ранее, лишь бы предпринять хоть что-нибудь.       Хината заплакала, когда Хиро принялся размеренно постукивать своей крупной ладонью по ее подрагивающей спине в районе лопаток. Киба часто делал точно так же, и от этого простого действия она сперва только сильнее заревела, но чуть позже утешающие хлопки-поглаживания смогли оказать нужный эффект: Хината стала постепенно успокаиваться.       — Все будет хорошо, дочка, — нашептывал Хиро, убаюкивая всхлипывающую Хинату в своих объятиях. — Скоро все плохое забудется. Это был просто сон.       Пригревшись у него на груди, она еле заметно мотнула головой: нет, это не просто сон. Потому как все, что она видела, либо уже случилось, либо еще только будет. Ведь Мацуда Керо не остановится, пока не получит желаемое.       Пока не отнимет у Хинаты все.