***
Она без устали пересчитывала все его незажившие синяки, невесомо очерчивая по контуру подушечками пальцев. Водила ладонью по груди, спускаясь к животу, а потом обратно, и делала это почти беспрерывно: увлеченно, с беспредельной нежностью, упоением. Он жмурился от ее осторожной ласки, ощущая любовь в каждом касании, и телесная боль отпускала насовсем даже без уколов или таблеток. Киба нередко задумывался о том, что Хината однажды дала ему все: то, чего он был лишен в прошлом, чего ему недоставало в настоящем, и о чем он и не мечтал в будущем. Все, что ему было нужно, крылось в одном-единственном человеке. И едва он впускал в голову эту мысль, его пробирал неодолимый страх: Киба ничего не боялся, кроме как ее потерять. Лишиться Хинаты — значило лишиться всего. Однако у него больше не находилось причин думать об этом — ни единой. Их с Хинатой роман раскрылся, но даже с учетом этого уверенность Кибы в завтрашнем дне рядом с ней не пошатнулась ни на миг. Он любил ее и был готов доказать Хиаши Хьюге, что сделает его дочь счастливой, даже если придется для этого горы свернуть. Киба чувствовал, как напитывается неведомой мощью, переполняясь любовью Хинаты, и тогда казалось, какая бы сила ни встала у них на пути, он обязательно выстоит. — Малыш? Киба распахнул глаза. — М-м? — Мне нужно домой. Он приподнялся на локте и, шикнув сквозь зубы от краткой вспышки боли, лег на здоровый бок. — Не останешься сегодня? Хината покачала головой, виновато поджимая губы. — Не могу. Прости, миленький. Киба понимающе кивнул. Накрыл ладонью заалевшую щеку и, притянув ее к себе вплотную, крепко поцеловал в губы. — Я так тебя хочу. Хината улыбнулась, словив на коже теплоту его шепота. Легонько ткнулась носом ему в скулу, обняла за шею. — Тебе нельзя. Забыл, что врач сказал? — Пошел он, — поморщился Инузука и снова влажно ее поцеловал, плавно проводя ладонью вдоль ее бока от талии к бедрам. — Это ты под обезболом такой смелый, — хихикнула она и, поднимаясь с пригретого места, села в постели. — Ничего, скоро отпустит. Киба улегся на спину и тихонечко захныкал, глядя в потолок. Надо ж так… В одночасье всего лишили! Он не умел сидеть на месте, а уж лежать — тем более. Тренировки под запретом, пробежки — туда же, еще и половой покой в придачу. Издевательство. Полнейшее издевательство! — Ты так драматизируешь… Я с тебя не могу! — Хината плюхнулась на живот. — Чего ж ты такой нетерпеливый? Киба повернул голову, уронив на лоб тыльную сторону ладони. — Где это я драматизировал? — Ладно, — она неожиданно наклонилась и коснулась губами его рельефного живота, что мгновенно поджался от этого мимолетного поцелуя, а ее рука, тем временем, поползла ниже, к его спортивным тканевым шортам. — Так и быть. Я тебе подсоблю. Инузука рвано выдохнул, когда Хината залезла под резинку и, минуя белье, дотронулась до его гладкой горячей твердости. — Подожди, — он накрыл ее руку поверх шорт, вызывая на раскрасневшемся лице недоуменное выражение. Хината вновь села, одергивая низ ночнушки, когда Киба одним движением поднялся. Недоумение быстро сменилось оторопью, едва он опрокинул ее на спину, нависнув сверху недвижимой скалой. Хината сглотнула, ощущая в глотке гулкий сердечный стук, в волнении приоткрыла губы. — Я не согласен на игру в одни ворота, — ухмыльнувшись на одну сторону, мотнул головой Киба. — Только баш на баш. Хината кокетливо закусила губу. — Ты у нас борец за справедливость, что ли? — шутливо сощурилась она. — К тому же, первый мужчина, который отказался от ми… — Не передергивай. — Это фигура речи или ты имеешь в виду… Киба с налетом угрозы нахмурился. — Хи-и-на-а-а… — Я ведь не сказала, что тоже этого хочу, — вздернув бровь, лукавствовала Хината. — В самом деле? — Киба широко улыбнулся и, рывком дернув ее колено в сторону, забрался рукой к ней между ног. Хината невольно прикрыла глаза, когда его пальцы, мгновенно выпачканные ее влагой, надавили там, где ей больше всего нравилось их ощущать. — Все еще будешь утверждать, что не хочешь? — произнес он вблизи ее беззвучно распахнутого рта. — Маленькая врунишка. Она насилу размежила веки, проглатывая вырывающийся вздох. Поймали с поличным! — Знаешь что, мистер ходячая гематома? — Хината легонько толкнула Кибу в грудь и, от усилий сжимая губы, попыталась принять сидячее положение. — Как бы там ни было, я вынуждена блокировать твою тестостероновую атаку! Брысь! Лечь в кровать, не рыпаться и выздоравливать! Все ясно?! Кибе нравилось быть ею поверженным. И, грузно увалившись на спину, он послушно кивнул. — Вас понял. Хината рассмеялась, стремительно склоняясь над ним. Поцеловала в губы, отбросила волосы с лица, наспех перебрала волнистые пряди. — Я тебя люблю, — прошептала она. — И я тебя лю… Хината накрыла пальцем его губы, со всей серьезностью добавив: — Нет, не так. Я просто до смерти тебя люблю. Киба улыбнулся возле ее теплых губ, но вдруг почти строго возразил: — Я не приму таких жертв. Хината отрывисто кивнула: — Учти: я тоже. Они снова поцеловались, и Киба ненароком задумался, бывает ли так, чтобы совсем без жертв? Ему не пришлось долго над этим размышлять: нет, не бывает. Но он также решил: какую бы жертву во имя любви ему ни пришлось принести, он без колебаний сделает это. — Уже собрался? Киба отложил в сторону пару боксерских перчаток и резко застегнул молнию на большой спортивной сумке. — Типа того. Хидан покосился на сумку Инузуки, где уместилась вся его жизнь, и втиснул руки в карманы джинсов. — Я так понимаю, ты кроме трусов и носков больше ничего брать не собираешься? — Я взял только самое необходимое. Смысл тащить с собой кучу шмотья? Если что, там все куплю. — А перчатки? Киба потряс головой, и его лицо мучительно исказилось. Подарок Хинаты на день рождения он решил оставить здесь. Во-первых, он не знал, когда вернется к тренировкам: сначала предстояло найти съемное жилье и какую-нибудь работу, а уж потом подбирать подходящий спортзал. Ну, а во-вторых, было настоящим самоубийством тащить с собой лишнее напоминание о тех временах, когда он думал, что лучше всех знает Хинату, когда считал ее своей и не мог нарадоваться тому, как она поддерживала дело его жизни. Может, для кого-то это — всего лишь пара боксерских перчаток. Но для Кибы — кладезь болезненных воспоминаний, от которых он хотел избавиться точно так же, как мечтал навсегда оставить их при себе. — Слишком много места занимают. — Тоже верно, — согласился Хидан, хотя без труда понял, почему Киба на самом деле предпочел их с собой не брать. — У матушки был? Инузука поморщился, устало потирая переносицу. — Я не застал ее дома. Пришлось прийти на работу. А там сам знаешь, не до разговоров особо. — Деньги отдал? — Маме — нет. Хане спихнул. Она бы все равно не взяла. — Не спросила, почему уезжаешь? — Спросила, — Киба сухо усмехнулся. — «Что это ты вдруг?» Я сказал, что «не вдруг», а уже давно собирался. Хидан не знал, что на это сказать. Было ясно, что прощание с матерью не задалось, и Кибу это еще больше подкосило. Впрочем, он был прав, но только отчасти. Цуме даже не потрудилась обнять сына перед отъездом, а тот и не надеялся напоследок получить немного материнского тепла, в котором всегда так остро нуждался. Вот только ему стало как-то все равно. Киба был настолько раздавлен разрывом с Хинатой, что материнское равнодушие уже не причиняло той боли, что прежде. Недавно он припомнил слова тренера, который не раз твердил, что боец не чувствует боли. «У меня нет боли. И у вас ее тоже нет и быть не может». Да, все так: после бессчетного количества спаррингов и десятков жестоких боев в подполье Киба почти не чувствовал физической боли от чужих ударов и не очень серьезных травм. Но тренер не упоминал о боли душевной — той, что не идет ни в какое сравнение с ощутимой телом. Такого рода боль всегда превосходит физическую. И если раньше Киба о таком не задумывался, то теперь ему пришлось убедиться в этом наверняка. Он бы позволил Мельнице снова сломать ему ребра — да хоть все разом, лишь бы перекрыть душевную боль телесной: от нее еще можно найти спасение, а потом она бы и вовсе исчезла. Ему не стыдно было осознавать, что непредвиденное решение Хинаты сломало его. За последнее время у Кибы не выдалось ни одного спокойного дня: он то злился неимоверно, порываясь расквасить кулаки о стены, то метался в жуткой тревоге, лихорадочно пытаясь придумать, что еще можно предпринять, то в бессилии лежал посреди комнаты живым трупом, не в состоянии понять, за что Хината так жестоко с ним обошлась. Однако единственная истина, до которой Кибе удалось докопаться, заключалась в том, что самую нестерпимую боль способен причинить лишь тот, кого сильнее всего любишь. Решение об отъезде он принял не сразу, но это случилось довольно скоро. «Братья» в один голос его поддержали, хотя было трудно воспринять это всерьез, ведь они уже забыли о том, что им придется проститься незнамо на какой срок. Хана тоже благословила брата на отъезд — разве что, немало слез пролила оттого, что ей предстоит отпустить его в другой город, куда особо-то и не наездишься, чтобы его навестить. Ну а Киба… Что Киба? У него просто не оставалось другого выбора. Да и терять ему нечего. Продолжать искать встречи с Хинатой до бесконечности? Абсурд. Конечно, он по-прежнему яростно жаждал этой встречи: если не для того, чтобы вернуть ее, то хотя бы заставить объясниться, глядя ему прямо в глаза. Почему? Почему она лишила его этого? Разве после всего, что их связывало, он не заслужил хотя бы простого человеческого разговора лицом к лицу? Киба поджал дрогнувшие губы, и слова любви Хинаты из его воспоминания враз обесценились. Нельзя клясться в любви, а потом твердить, что ее и в помине не было. Страсть? Влечение? Кибу тошнило от этого. Покуда он вкладывал в их с Хинатой отношения всего себя без остатка, она путалась в своих чувствах к нему, ошибочно принимая поверхностные животные инстинкты за любовь. Неужели так бывает? Неужели возможно так ошибиться в человеке? Ведь он ей верил. Превозносил. Считал совершенной во всем и избранной для него самой судьбой. Единственной, к чьим ногам не зазорно было склониться. Но, как оказалось, Киба не настолько себя не уважал, чтобы и дальше продолжать унижаться перед семьей Хьюга, хотя с его самомнением уже давно все было ясно. Видно, что-то от его мужского достоинства все еще осталось. И это «что-то» Киба хотел оставить себе, пусть и перестал сам себе принадлежать в тот самый день, когда Хината варварски вырвала сердце из его груди. — Я не хочу тебя отвлекать, но решил кое-что перетереть. Киба вскинул затуманенные воспоминаниями глаза на Хидана. — Ты меня не отвлекаешь. В принципе, я уже готов. До отъезда хочу к тренеру заскочить, а так, больше делать нечего. — Понял, — Хидан подошел ближе, воровато обернувшись к закрытой двери в комнату Инузуки. — Слушай, я тут недавно виделся с Ханаби. И это… — Как она? — перебил его Киба. Он отмахнулся. — Не важно. Я другое сказать хотел. — Говори. Хидан вновь глянул на дверь, словно боялся, что их могут услышать. — Ханаби рассказала мне, что там у них произошло. Я подозревал, что ее батя — мутный чел, но что он работал на правительство… — он мотнул головой, следом подхватив ладонью неуложенную отросшую челку. — Она в подробности особо не вдавалась, но, как я понял, их с Хинатой отец обладал какими-то секретными данными. Киба сощурился на чересчур эмоционирующего друга, плохо улавливая основную мысль. — И? — бесцветно бросил Инузука. — Короче говоря, доступ к этим данным есть только у Хинаты, поэтому вас тогда и преследовали. Ну, ее, если быть точным. Но я больше всего не с этого ахуй словил. А с того, что Хината получила доступ к секретным данным, и в чем вообще соль, — Хидан коротко облизнул губы и, шагнув к Кибе чуть ли не вплотную, ткнул пальцем себе в глаз. — Глянь сюда, — он пару раз стукнул по прикрытому веку. — Слышал об аутентификации по биометрическим показателям? Так вот, чтобы получить доступ к этим блядским данным, из-за которых весь сыр-бор, надо подтвердить свою личность. — Что? — Киба густо нахмурился: понемногу начинал понимать, в чем кроется ответ на давно мучащий его вопрос о преследовании Хинаты и в целом о делах Хиаши Хьюги с Мацудой Керо. — Как это? — Жопой об косяк, — огрызнулся Хидан и на сей раз ткнул пальцем уже в глаз Кибы, пусть тот и был быстро перехвачен его рукой. — Чтобы попасть туда, где эти данные хранятся, нужно подтвердить личность через сканирование этой… — он поморщился, досадливо втянув воздух через сжатые зубы, — ну, как ее… Сетчатки глаза, во. Ну, по крайней мере, Ханаби как-то так это объясняла. Не знаю, каким боком это должна сделать Хината, но только она обладает этим доступом, прикинь? Киба метнул взгляд в сторону своей кровати, где остались лежать прежде забытые Хинатой вещи: футболка, пижамные штаны и легкая ночнушка, в которые она переодевалась у него дома. — И что дальше? — вновь повернувшись к Хидану, с не деланным равнодушием вопрошал он. — В душе не ебу, — отрезал Хидан, взявшись мучить свою шевелюру, без конца зачесывая челку назад. — Я просто решил, что ты должен об этом знать. Ну, мало ли. Инузука поджал губы и, потемневшим взглядом уставившись на собранную сумку, откровенно сказал: — Это больше не моя забота. — Да, наверное, — Хидан пару раз стукнул его по плечу в утешающем жесте. — Слушай… Может, мне позвонить Ханаби, чтобы ты попробовал с Хинатой переговорить? Не знаю, надо ли оно тебе, но вдруг… — Она не станет говорить со мной. Я уже пытался и через Ханаби с ней связаться, и даже к брату ее ходил. Все без толку. — Думаешь, даже попрощаться откажется? — А зачем мне это? Я сделал все, что мог, — Киба взвалил на плечо спортивную сумку, одергивая на себе серую толстовку с капюшоном. — Нельзя вечно долбиться в закрытые двери. Если я больше ей не нужен — пусть так. Она не зря сказала, что ее решение останется неизменным. Даже если я башкой буду об стенку биться, пока дыру в ней не пробью, Хината не позволит мне к ней приблизиться. Я ее знаю: если она решила — значит, так и будет. — Видимо, не так уж хорошо ты ее знал, — Хидан смерил друга красноречивым взглядом и крепко сжал рукой его плечо. — Ты только на себя лишка не нагоняй. Все пройдет. Всегда проходит. — Серьезно? — Киба на выдохе усмехнулся. — А сам-то давно смирился? Он опустил голову, и рука соскользнула с Кибиного плеча, вновь ныряя в карман. — Ты меня с собой не сравнивай, — возразил Хидан, покачнувшись на пятках. — Я — говна кусок. И ничего хорошего Ханаби дать не мог. А вот ты — другое дело, — он отпустил короткий смешок. — Таких подкаблучников еще поискать. Киба прыснул, а потом и разразился вымученным хохотом, что сотрясал его грудь, где под тканью толстовки, под кожей и мышцами — там, за ребрами нестерпимо болело. — Да, это точно про меня, — не стал отнекиваться он, поправив на плече широкий ремешок сумки. — Ты это, — Хидан мимолетом почесал нахмуренную бровь, — если че, зла на меня не держи. Я не подарок, конечно, но ты всегда был и будешь моим братишкой, — он пару раз ударил себя кулаком в грудь. — Будь уверен: наша дружба всегда у меня вот здесь. Киба скинул с плеча сумку и широко шагнул вперед, чтобы заключить Хидана в теплые дружеские объятия. — Спасибо, — нескоро отстранившись, пробормотал Инузука. — У меня нет и быть не может никаких обид. В жизни всякого дерьма навалом, но наша дружба к этому не относится. Хидан расплылся в улыбке во весь рот, хватанув с пола Кибину сумку. — Встречаемся там, где договаривались? — он вытащил из кармана мобильник, чтобы глянуть время. — Ты уверен, что один до аэропорта доберешься? — Само собой. До автика проводите — и хватит. Делать нечего там со мной до аэропорта трястись? — Ну смотри, — передернул плечами Хидан. — Я бы и в автике потрястись не обломался. Киба хмыкнул. — Не сомневаюсь. Только нытье твое слушать все полтора часа я точно не рискну. Он спорить не взялся. Ясное дело, покатушки на автобусе ему никуда не уперлись. — Уж кого-кого, но меня ты заебись знаешь, — Хидан долбанул Кибу по спине, подталкивая его к дверям. — Давай двигай к тренеру, а то у него очко порвется, если вы не попрощаетесь. Как ни странно, тяжелее всего Кибе оказалось прощаться с тренером. Он даже с мамой смог проститься, потому что душа его была спокойна за ее финансовое благополучие, ради которого он трудился много лет, отказывая себе во всякого рода благах, хотя уже мог купить машину и позволить себе отдельно снимать квартиру. Инузука также не переживал и за Хану: она призналась, что счастлива в отношениях с мужчиной, и брат вполне может ему доверять, ведь после долгих мучительных мытарств в прошлом ей куда проще было распознать в мужчине чудовище. Киба мог со спокойным сердцем оставить «братьев», зная, что они так и останутся неразлучными и будут стоять друг за друга горой. А вот за тренера, отчего-то, Кибе было тревожно. Может, потому что он чувствовал себя перед ним виноватым из-за неоправданных надежд? Черт его теперь знает. Инузука нашел Мадару в тренерской. Учиха сидел за столом, вперившись в экран смартфона, и не сразу вскинул глаза на вошедшего. Кибе пришлось громыхнуть сумкой по полу, чтобы тренер, наконец, на это сподобился. — А, Инузука, — Мадара встал, сходу глянув на его спортивную сумку. — Значит, уезжаешь? — он со слабой усмешкой упер в бока кулаки. — Я думал, Дейдара просто нервы мне решил потрепать пустой сплетней. — Уезжаю, — выдохнул Киба, и его губы дрогнули в печальной улыбке. — Хотел проститься перед отъездом. Через пару часов автобус в аэропорт. Учиха долго присматривался к своему воспитаннику, и тот не посмел лишить его такой возможности. Мадара знал Кибу ребенком — взбалмошным, совершенно дурным, неопытным как в спорте, так и по жизни, но добрым, старательным, стойким и без сомнений невероятно талантливым. Тренер сразу распознал в юном Кибе боксера — такие вещи профессионалы видят с первого взгляда. Он тогда понял, что может открыть перед этим юношей дорогу в светлое будущее с бессчетным количеством побед, всеобщим признанием и безбедным существованием. Однако Мадара ошибся. Он ничего из этого дать ему не сумел. Киба терялся и становился крайне зажатым, когда речь заходила о соревнованиях, где нужно было себя проявить. В юности он принимал участие в небольших турнирах и даже брал первые места, но дальше этого дело так и не зашло. Мадара не умел красиво говорить, и, возможно, поэтому не смог должным образом донести до своего воспитанника, что он не только способен превзойти в боксе других при должном усердии, но и выйти на профессионала, чтобы зарабатывать хорошие деньги, а не довольствоваться поощрительными призами. Впрочем, тренер постоянно пытался мотивировать его на это, твердил, что в свое время был в точности таким же, как он, приводил в пример кого-то еще, заставлял пахать как в зале, так и за его пределами, приучая к образу жизни спортсмена. Но ничто из этого не оказывало на молодого боксера влияния. Кибе недоставало уверенности. И это стало камнем преткновения. Мадара не мог простить себе этого. Смотреть на Кибу и видеть, как он угасает не от одного, так от другого, было тяжело и как тренеру и наставнику, и как человеку, что когда-то мог заменить ему отца и вырастил из мальчика мужчину. Но Инузука всегда был под его надзором, взрослел у него на глазах, и от этого Мадаре иной раз становилось чуточку спокойнее — казалось, еще есть шанс, что Киба вспыхнет желанием покорить профессиональный ринг. А теперь ему придется выпустить птенца из гнезда, и то, что он так и не окреп и все еще не обрел надежной почвы под ногами, заставляло Мадару бесконечно терзаться чувством вины. — Ко мне твой отец заходил. Кибу огорошили слова тренера. Он переступил с ноги на ногу, надеясь не подавать виду, что был более чем заинтересован вопросом и не менее этим взволнован. — Что он от вас хотел? — спросил как будто непринужденно. — Ты не сказал ему, что уезжаешь? — Мадара дождался, когда Киба отрицательно мотнет головой и, поджимая губы, обошел свой стол. — Я понимаю, что ты чувствуешь. Ты зол на отца. Глубоко на него обижен. Но знаешь, что я скажу? — он приблизился к Инузуке, стукнув пальцем по его груди. — Твоя обида вот здесь сидит и постоянно точит тебя изнутри, даже если ты этого не замечаешь. Нельзя всю жизнь держать обиды в себе — пора научиться их отпускать. Твой отец немало ошибок совершил, но он все еще остается твоим отцом. Киба опустил голову, поигрывая желваками. Хината говорила ему примерно то же самое. Стоило признать: он и сам это понимал. Но, по-видимому, обида была сильнее. И обида не столько на то, что отец исчез из его жизни, пусть и не по собственной воле, сколько из-за отношений Кибы с матерью. Оказалось, то, что она вдалбливала в его голову наряду с тем, какой он неудачник, и неспособен ничего добиться в этой жизни, плотно отложилось внутри него, разрасталось и отравляло те искренние чувства, которые Киба питал к папе из прошлого. Отчего-то ему проще было винить во всех своих неудачах отца — не мать. Отречься от нее он по-прежнему не мог и отрекаться не хотел. Тогда как отца видеть рядом с собой не желал как будто с каждым днем все больше. — А вы сами-то научились обиды отпускать? Мадара вздернул брови, поражаясь прямоте Инузуки. Ясно, что он имел в виду. И Учиха также понимал, что недалеко ушел от своего воспитанника: простить Хашираму Сенджу за предательство ради спортивных почестей или еще Бог весть чего он так и не сумел. — Ты прав, — не имея желания вступать в спор, согласился тренер. — Я тоже плохо это умею. Киба решил, что слегка погорячился, задевая незажившие раны Мадары, но все же не стал за это извиняться. Вместо этого Инузука спросил: — О чем вы говорили с моим отцом? Тренер рассказал все, как было. Хиро недавно свалился на него, как снег на голову, и стал распинаться в благодарностях за воспитание Кибы. «Спасибо, что вырастили из моего сына настоящего мужчину» — сказал тогда Хиро, и Мадара даже растерялся, прежде чем ответить, что не мог оставить сумасбродных мальчуганов на произвол судьбы. Они еще много о чем говорили, но забираться в дебри Учиха не стал. — Я тут собрал тебе на дорожку, — тренер протянул Кибе конверт с деньгами, что вытащил из старого железного сейфа, где из ценного толком-то ничего и не хранил. Киба округлил глаза, покосившись на конверт в руках Мадары, и выставил перед ним ладонь. — Это лишнее, — строго возразил он. — У меня есть, правда. Я не пропаду. — Оскорбить меня вздумал, Инузука? — Учиха припечатал конверт к груди Кибы, пристально вглядываясь ему в глаза. — Возьми. Деньги лишними никогда не бывают. Он перехватил конверт в самый последний момент, соприкоснувшись с тыльной стороной тренерской ладони. В смятении кивнул, произнес робкое «спасибо». — Мне очень жаль, — сказал Мадара, привалившись к своему столу. Он смотрел на Кибу в упор, и в глазах тренера отчетливо виднелось то самое знакомое ему разочарование. — Ты бы мог стать отличным боксером и покорить любой ринг. Инузука ощутил, как лицо обдает волной стыда, как мышцы во всем теле твердеют и натягиваются стальными канатами, как зубы издают слышный лишь ему мерзкий скрежет. Киба как никогда чувствовал, насколько он жалок. Немудрено, что Хината не захотела связывать с ним свою жизнь: неудачник с темным прошлым, нытик, цепляющийся за мамочкину юбку, от чего ее и саму воротит, посредственный боксер, что не видел ничего дальше прогнившего подполья и постыдно поверженный даже таким ублюдком, как Мельница… Просто смешно. Хидан сегодня сказал, что ничего не мог дать Ханаби, и именно поэтому ее отпустил. А Киба? Что Киба мог предложить Хинате? Он думал, что отдать ей всего себя будет достаточно. Но нет: такого проблемного, слабого, брошенного даже собственной матерью, никто не в силах стерпеть. — Прости, сынок, — продолжал тренер, болезненно заломив брови. — Это только мое упущение. Киба поморщился, вглядываясь в виноватое лицо тренера, и его взгляд вдруг потеплел, а на губах заиграла улыбка. — Мне достаточно того, что я знал отличного боксера, не раз покорившего мировой ринг. И не просто знал лично, но и имел честь быть его учеником. Мадара хватанул Кибу за плечо, и когда он прижался к груди тренера, был готов поклясться, что никогда раньше не ощущал от него такого тепла. На мгновение Инузука даже забылся — так приятно оказалось обнять единственного в его жизни неравнодушного «взрослого». — Только не пропадай, — шутливо пригрозил тренер, когда Киба попятился к выходу из тренерской. — И не «пропускай», — дополнил всерьез. — Даже если решишь драться в подполье, каких в любом городе навалом, не теряй лицо. Не позволяя себя бить. А если деваться некуда — бей первым, только с умом. — Я больше не вернусь в подполье: ни здесь, ни где-либо еще, — со всей ответственностью пообещал Инузука. — Но «пропускать» не намерен. — Позвони, как устроишься. И будь бдительным: всяким уродам за радость приезжих наколоть. — Я все понял, тренер. Киба уходил не оборачиваясь — так уж решил. Все равно было немного грустно покидать родные стены боксерского зала, этот пусть и осточертевший, но столь же родной район, этот опостылевший город. Однако оставаться здесь больше не было смысла. Пришло время исполнить данное себе обещание начать с нуля. Как и сказала Хината, в этой истории писать больше нечего. Точка. «Братья» уже столпились на автобусной остановке, откуда Киба должен был отправиться в аэропорт. Каждый умудрился прочитать свою занудную лекцию под видом напутствующего слова, и Киба чуть на месте не помер: слишком уж слащаво и претенциозно это звучало из уст таких охламонов, как его лучшие друзья. Они взяли с него слово обращаться к ним в случае чего, не утаивать, если возникнут трудности, и твердили, мол, всегда можно вернуться, ведь здесь его ждут. Киба кивал на все, что бы они ни говорили — пусть спят спокойно. — Помнишь мой адиковский спортивный костюм? — спросил он Хидана, на котором, что удивительно, просто лица не было. — Ну, — буркнул тот, дернув подбородком. — И че? — Я его в шкафу оставил. Возьмешь себе? Тебе ж, вроде, нравился. Я его от силы пару раз, может, надел. Так-то хороший, да и стоит прилично. Хидан не сдержал усмешки, ткнув локтем в бок рядом стоящего Дейдары. — Объебался или да? Он же на мне как на вешалке висеть будет, ебанько. Сасори с Дейдарой рассмеялись, а Киба лишь улыбнулся, потрепав Хидана по плечу. — Будет стимул подкачаться. Вон, — он указал на Дейдару, — Дею компанию составишь. Хидан покосился на упомянутого друга, и его всего передернуло. — Пацаны подумают, что мы два гомика, если я с ним на пару железки тягать начну. Всей толпой потом мозга ебать будут. — Че сказал? — мигом взъерепенился Дей. — Это я, типа, гомик? — Да шутит он, — устало выдохнул Сасори — теперь ему одному этих двоих терпеть придется. — Шутит? — не унимался Дейдара. — Да за такие шутки в зубах бывают промежутки! Хидан насупился, дернув его за ворот ветровки. — Ты че, чучело, еще угрожать мне будешь? Я те раз ебну — потеряешься! — Наконец-то хоть отдохну от вас, — съязвил Киба, коротко поглядывая на собравшуюся толпу в ожидании автобуса до аэропорта. — Я бы тоже от этого не отказался, — подхватил Сасори. — Какой же ты все-таки мудозвон-то а, Инузука… Киба снова улыбнулся, рывком вовлеченный в объятия Хидана. Как ни странно, он больше всех расстроился из-за его отъезда. Надо же… Кто бы мог подумать? — Только не плачь, — отшутился Инузука, взлохматив приглаженную челку Хидана. — Переживешь как-нибудь. Тот не всерьез вскинул на него кулак. — Чет перегибаешь, чувак, реально… — Ладно, братья. Идите уже, — подхватывая с земли сумку, сказал Киба. — Глядишь, свидимся еще. — Свидимся, конечно! — Дейдара тоже поспешил обняться с другом, легонько хлопнув его по щеке. — Не дрейфь там. Пиши-звони, не забывай. Киба рассмеялся. — Вас-то забудешь. Удобно устроившись у окна почти в самом конце автобуса, Инузука смог шумно выдохнуть. Прощания его здорово вымотали, но это в какой-то степени помогло ему отвлечься от кромешного ада, в котором он все это время пребывал. Не успел автобус отъехать от остановки, как Киба словил смс-ку от Ханы, где долго и муторно рыдала толпа смайликов, вопили восклицательные знаки и кололись многоточия. Все говорило о том, что сестра уже страшно по нему тосковала. Однако не только ей взбрело на ум разбередить его душу перед отлетом. Киба немало удивился, когда ему поступил звонок от отца. Ранее Хиро не раз добивался разговора с сыном, и чтобы ненароком не ответить на незнакомый номер, Инузука сохранил его контакт в телефонной книжке. Что ему нужно сейчас? Неужели Хана вопреки его просьбе не говорить отцу об его отъезде все ему растрепала? Киба раздраженно сбросил вызов. Еще. И еще. Хиро звонил несколько раз подряд, но его звонки так и остались неотвеченными. Киба нахлобучил капюшон и устало прислонился головой к стеклу. Город, где он прожил от рождения до этого дня, стремительно проносился перед глазами, а Инузука и не пытался его удержать. Он прикрыл веки, готовый ко всему, что ждет его впереди. Так он мчался навстречу мечте, которая, по иронии судьбы, давно стала ему ненужной.***
Крови здесь уже не было. Ни на полу, ни на стенах, как в самых жутких кошмарах, да и на подрагивающих холодных руках ее было не видать. Хината позволила себе задержаться там, где ей пришлось увидеть бездыханное тело отца. Позволила себе оживить в памяти картину из недалекого прошлого и мельком вспомнить себя другой — свободной от обязательств женщиной, на самом деле живущей не своей жизнью. Что теперь — ее жизнь? Просто существование в страхе и мучительной боли потерь? Кто она? Лишь пешка в чужой игре? Ни на что не способная марионетка? Хината решила, что так продолжаться больше не может. Мацуда Керо не успокоится — это было ясно, как белый день. А значит, Ханаби, Неджи и Киба так и останутся в опасности до тех пор, пока не случится что-нибудь еще. Пока кто-то из них не умрет в этой кровожадной борьбе за программу. Она не могла допустить, чтобы пострадал кто-то еще. И об этом можно было говорить сколько угодно, покуда время шло и приближало неизбежный конец. На самом деле, Хината не знала, что собирается предпринять Неджи, хотя Ханаби она клялась, что все под контролем, и больше ничего с ее близкими не случится. Зато Хинате было известно, что будь у него решение, он бы уже непременно что-нибудь предпринял. К сожалению или к счастью, доступ к программе имелся только у Хинаты, а значит, лишь она могла покончить с этим раз и навсегда. Никто не придет на помощь. А если и придет, — может быть слишком поздно. К чему уповать исключительно на замысел Божий? В руках Хинаты было слишком много, чтобы этим не воспользоваться. Она подозревала, что, вероятно, доживает свой последний день. Но лучше уж так, чем гадать, когда Мацуда Керо нанесет новый сокрушительный удар по ее семье. Этому не бывать. Теперь он будет играть по ее правилам. Хината спустилась в подвальное помещение, о котором им с Ханаби рассказывал Неджи. С ее губ сорвалась безликая усмешка: это было настолько нереалистично, что даже самые абсурдные блокбастеры могли стыдливо поджать хвост. Вот только это не кино. Все взаправду. Она долго смотрела на контакт с именем «Такао» в телефонной книжке, но, к своему стыду, не решалась нажать на иконку вызова. И если бы не оповещение о том, что осталось три процента заряда батареи, Хината не набралась смелости ему позвонить. Такао ответил не сразу, и когда Хината услышал в динамике его голос, в груди зазвенела паника. Однако она не позволила себе так быстро сдаться. Осторожно приблизилась к стальной двери, неуверенно вытянула руку, что замерла над встроенным биометрическим сканером для аутентификации личности, прищурила левый глаз. — Я здесь, — произнесла она, едва ощутимо коснувшись сканера подушечками пальцев. — В загородном доме. Такао промолчал, и это его затяжное молчание стало Хинату раздражать. — Нечего сказать? — она нагло усмехнулась, разглядывая сканирующее устройство. — Тогда скажу я: передай Мацуде Керо, что если ему все еще нужна программа, у него есть время до вечера. — Хината?.. — Никаких вопросов. Я буду говорить только с Мацудой Керо. Такао снова помолчал. А потом спросил: — Что ты хочешь сделать? Она подошла к двери еще на шаг. Шагнула снова. Но к сканеру так и не приблизилась. — Если все еще не ясно — я разъясню, — Хината крепче сжала в руке телефон, и ее перекосило от ненависти и отвращения. — Мацуда Керо получит то, что ему нужно. Если, конечно, успеет. — Но... почему? — тихо вопрошал Такао. — Потому что я так решила, — твердо произнесла она и тут же выставила свое условие: — Я буду здесь до вечера. Время пошло.