Поговорим о белой хлопковой рубашке

      2018 год. Суббота, 9:40 по парижскому времени.       Первое, что видит Саша, открыв глаза — лицо лежащего рядом Пьера, забавно приоткрывшего губы во сне. Чувствуя, как озноб пробегается волнами по плечам к позвоночнику, он лениво шевелит рукой, пытаясь нашарить одеяло, которое француз опять умудрился забрать себе. Температура в комнате прохладная, без одеяла даже холодно, так что, смирившись с фактом отсутствия тепла, Саша потягивается. В позвоночнике что-то громко хрустит. Пьер издаёт невнятный звук и лишь сильнее кутается в одеяло. Не удержавшись, Саша берёт в руки телефон, лежавший на прикроватной тумбочке, и быстро делает несколько снимков. Они пойдут в специальный альбом, посвящённый только Пьеру, сохранят чудное мгновенье в устройстве. Да и как компромат относительно того, как он неразумно пользуется чужой половиной одеяла, тоже сойдёт.       Холодно. Температура в комнате за ночь, должно быть, опустилась до пятнадцати градусов, ведь окно было открыто нараспашку всё время. Саша касается босыми ступнями пола и нехотя встаёт. Он полностью обнажён ещё со вчерашнего вечера, с того самого момента, когда Пьер впопыхах снимал с него одежду, водя руками по телу и шепча о том, как же он скучал. Да уж, вчерашнее воссоединение после нескольких месяцев разлуки прошло как никогда удачно, только мышцы чуть-чуть ноют, но это даже приятно.       Левая нога задевает что-то мягкое. Спросонья не поняв, что это, Саша поднимает предмет и рассматривает его, расправляя. Улыбка трогает его губы, стоит только понять, что это Пьерова рубашка, та самая, в которой он был вчера. Кинутая на пол в порыве страсти, она провалялась там всю ночь, изрядно помявшись. Самая обыкновенная белая рубашка, которую Саша, конечно же, надевает, чувствуя, как приятно ощущать прикосновение хлопка к коже. Пахнет Пьером, ароматом его духов. Рубашка оказывается на размер больше, так что Саше приходится чуть-чуть закатать рукава. Он кутается в предмет одежды, но из пуговиц ни одной не застёгивает, а затем продолжает свой путь к окну, которое всё-таки необходимо закрыть.       Вид из роскошных апартаментов Пьера, открывающийся на Эйфелеву башню, воистину великолепен. Здесь видны самые красивые закаты: они не раз встречали их на балконе или же вовсе забирались на крышу. Но сейчас утро. Типичное августовское утро, загоняющее лёгкий ветерок в комнату сквозь открытое нараспашку окно. Саша опирается руками на подоконник, выглядывая. Внизу разъезжают машины, ходят несколько людишек по своим делам обыденным, но видно, что город не окончательно проснулся. Как-никак, по субботам всегда тише обычного. На ум приходит редкое и такое непривычное для любого города-миллионника слово: умиротворение.       Тихие шаги Пьера сзади отчётливо слышны. Проснулся, значит. Саша намеренно не оборачивается, лишь ждёт, когда он подойдёт поближе, мол, ничего не слышу и думаю, что ты ещё спишь. Но в какой-то степени он ожидает того, что его нежно притянут к себе за талию, прямиком в тёплые объятия, как-то и случается на самом деле.       — Доброе утро, — Пьер нежно целует его в висок, не отпуская из своих цепких рук. — Ты сегодня рановато.       — Доброе, — он всё-таки не может сдержать улыбки. — Кое-кто отобрал у меня одеяло, и я замёрз, представляешь?       — Я думал, северным принцам не нужны одеяла, — лукавит, ведя губами дорожку поцелуев к щеке. — Мне согреть тебя?       Саша, не желая отвечать, полностью разворачивается спиной к окну и долго целует Пьера, проводящего руками по его шее и плечам. В такие моменты время рассредотачивается, а затем собирается в одну точку, ненадолго застывая. Им это лишь на руку. В конце-концов, суббота же. День, когда можно валяться в кровати до обеда, ничегошеньки не делая, когда можно так лениво и долго целоваться с любимым человеком.       — Сашенька, — зовёт его Пьер ласково, отстраняясь. — Ты бы знал, как тебе идёт эта рубашка.       — Правда? — переспрашивает он.       — Конечно, душа моя.       Пьер тянется за новым поцелуем, на сей раз властно проникая в податливый рот. Саша кладёт ему руки на шею, притягивая к себе как можно ближе. В тех местах, где тело Пьера соприкасается с его собственным, даже сквозь ткань рубашки, чувствуется тепло, контрастирующее с прохладой комнаты. Чувствуя, как дрожь от холода бежит по позвоночнику, а руки Пьера сжимают ткань рубашки, он тихо стонет, полностью отдаваясь ощущениям. Судя по всему, без продолжения им не обойтись. Торопиться некуда, так что можно растянуть момент на подольше.       — Может быть, окно закроем? — задаёт вопрос Пьер, целуя его в шею, прямо туда, где располагается оставленный вчера засос. — Ты весь от холода дрожишь.       — Я изначально хотел это сделать, но ты меня прервал, — Саша фыркает, чувствуя, как его выпускают из объятий.       — Неправда! Когда я подошёл, ты занимался созерцанием прекраснейшего вида.       — Ну-ну.       «Ведём себя, как дети малые», — проносится в Сашиной голове. Это не кажется чем-то постыдным, наоборот, приятное чувство разливается в груди; в такие моменты как никогда ясно ощущается вся правильность происходящего, всё в мире кажется там, где оно и должно быть.       Пьер закрывает-таки окно, в то время как его тело рассматривают без всякого стеснения. Очень быстро в голове Саши созревает коварный план, касающийся того, как именно можно продолжить сегодняшнее утро. Как только Пьеру стоит сделать шаг навстречу, он пылко, но коротко целует его в губы, а затем ведёт за руки к кровати.       — Я вижу, что ты что-то задумал, дорогой, — замечает Пьер, крепко хватая его запястья поверх ткани хлопковой. — Что именно?       — Хочу отсосать тебе, — он ухмыляется, а затем выкидывает свой главный козырь, — будучи при этом в твоей рубашке.       Судя по похотливому огоньку, появившемуся в глазах Пьера, он совсем не против подобного расклада событий. Садясь на кровать, он раздвигает свои длинные ноги, и Саша проворно опускается на колени между ними.       — Смотри на меня, ладно?       Саше нравится чувствовать себя в центре внимания в том случае, если на него смотрит Пьер. Помнится, раньше он его стеснялся до безумия, постоянно краснел от смятения и комплиментов, сказанных на французском, был зажатым, неопытным и неловким, но сейчас, спустя столько времени, всё ощущается совсем по-другому. Взгляд турмалиновых глаз не смущает, лишь заставляет чувствовать себя желанным до безумия; к рукам, убирающим тёмные кудри ему за уши, можно спокойно прикоснуться, не спрашивая тихо «Можно?». Времена меняются, но для них — лишь в лучшую сторону.       — Ты прекрасен, — замечает Пьер, ладонью проводя по его щеке.       Никак не отреагировав на подобное заявление, несмотря на то, как тепло стало в душе, Саша кладёт руки на его бёдра, поглаживая кожу. На пробу обхватывает головку его члена губами, встречаясь взглядом с любовником.       Они оба любят дразнить друг друга, всегда и везде, этот раз — совсем не исключение. Саша то целиком берёт, уткнувшись носом в пах, то отстраняется практически полностью, лишь облизывая головку. Совсем не скрывает, какой кайф ловит от того, как на него в этот момент смотрит Пьер: с вожделением, так, будто бы ничего красивее Саши нет. Один лишь этот взгляд, стон, вырвавшийся из уст, стоит только размашисто провести языком по выпирающим венкам, заставляют его чувствовать себя самым прекрасным. Чувствуя, что ткань рубашки умудрилась чуть сползти, частично оголяя бледное плечо, покрытое ещё со вчерашнего дня засосами и укусами, Саша смотрит на Пьера, продолжая двигать головой. Запускает головку за щёку, и совсем ему не кажется, что ведёт он себя, словно шлюха, потому что это Пьер. Прекрасный, самый лучший, любимый им Пьер, которому хочется сделать хорошо. Саше всё ещё холодно, особенно ногам, ведь стоять на коленях на неотапливаемом полу — дело не из приятных, но он терпит, задвигая эту мысль куда-то за кулисы собственного сознания, потому что сейчас важно лишь чужое удовольствие.       Стоит только Пьеру схватить его за волосы у самых корней, Саша не может сдержать стон, отдающийся вибрацией, а затем принимает член до основания, ускоряя темп, чтобы Пьер спустя несколько подобных движений с громким стоном излился ему прямо в рот. Проглотив сперму до последней капли, он ощущает, как пара прядей кудрявых падают на лоб, частично закрывая обзор на Пьера, только что достигшего оргазма.       — Ты великолепен, Саша, — он помогает подняться с колен, укладывает спиной на кровать с мятыми простынями, нависая над чужим телом. — Видел бы ты себя со стороны… Растрёпанные кудри, потрескавшиеся губы и эта чёртова рубашка. Просто невозможен.       С этими словами Пьер обхватывает рукой его член, медленно двигаясь. Второй же фиксирует Сашины руки над головой, чтобы не смел трогать себя. Саше приятно ощущать стальную хватку на своих запястьях. Пьер его контролирует в постели постоянно, почти всегда, и это им обоим нра-вит-ся до безумия. Не сдерживая стон, Саша прикрывает глаза, чувствуя движение руки на своём члене. Пьер целует его в шею, а затем переходит ниже, останавливаясь на ложбинке между ключиц.       — Просто представь себе, как я связываю тебе руки и глаза, — начинает он, прихватывая сосок губами (Саша в этот момент стонет особенно громко), но практически тут же останавливается. — И трахаю тебя, в то время как ты всё ещё одет в мою рубашку. Может быть, в эту. А хотя… Помнишь ту чёрную с серебристыми узорами на манжетах?       — Пье-ер, — тянет Саша, выгибаясь навстречу.       — Я подберу верёвки под цвет, буду долго тебя связывать, потому что порой ты бываешь слишком нетерпелив, а затем стану растягивать тебя, Саша, до тех пор, пока ты не станешь умолять меня взять тебя как можно скорее.       Пьер целует его глубоко и страстно, вылизывает его рот, пока Сашу не захлёстывает волна надвигающегося оргазма. Он кончает в чужую руку с громким стоном, выгнувшись чуть ли не до хруста в спине, а затем чувствует, как его отпускают.       Спустя две минуты Пьер заканчивает вытирать обоих влажными салфетками. По-хорошему, конечно же, в душ сходить надо, но это они ещё успеют сделать. Саша снимает с себя чужую рубашку, ненароком замечая несколько капель спермы на подоле.       — Я-таки запачкал её, — произносит он, перебирая в руках хлопковую ткань.       — Неважно, любовь моя, — с этими словами Пьер забирает рубашку из его рук и кидает, не глядя, на пол. — Как насчёт поваляться ещё полчасика?       — Я смотрю на это положительно.       Ныряя в распахнутые объятия, Саша чувствует, что ему тепло как никогда. Пьер накрывает их обоих одеялом, в котором они будут закутаны ещё по меньшей мере полчаса. В комнате по-прежнему прохладно, торопиться всё так же некуда, а рубашка, скомканная, вновь оказывается на полу.       Перед тем, как задремать, уткнувшись носом в плечо Пьера, Саша думает о той самой чёрной рубашке с серебристыми узорами на манжетах. Ему определённо она должна подойти.