Одна из нас

— Мама, мама, — встрепенулся мальчишка с копной темных кудряшек. — Мэрибелл вернулась. Просыпайся. Дремавшая женщина приоткрыла глаза и первым делом проверила сыновей. Средний, разбудивший ее, сидел рядом на корточках, сжимая пальчиками ее бурую накидку. Младшенький сжался комочком у костра, грея озябшие ладошки; старший следил за бурлением котелка. — Я же сказала не разводить огня, — строго отчеканила Селин, привязывая коня. — Быстро потуши. Джо глянул на мать своими отцовскими зелеными глазами в скупой надежде, но та лишь сухо кивнула, мол, исполняй, что велено. Насупившись, он снял котелок, предвкушая, как будет сводить желудок от деревянных корешков. — Ну как? — обратилась она к Селин, приобняв за плечо сына. — Стервятники раскружились, где-то рядом много мертвечины. Селин достала из-под ремня лоскут и стала его разворачивать, подойдя к младшему, трехлетнему Гейбу. — Открой рот. Тот крепко сжал губы, с опаской посматривая на кусок ткани. Селин давила ногтем собранные почки: — Открывай. Это уймет боль. Ее озабоченный вид лишь сильнее его напугал. Пяти дней было явно маловато, чтобы кто-то из сыновей хотя бы привык к внезапно взявшейся спутнице, не говоря уже о маломальском доверии, однако Эбби считала Мэрибелл посланницей небес. Много часов провела она за молитвой, заклиная милосердную Богиню Эстэ сохранить жизни ее детям, и вот впервые кровоточащее сердце укрылось вуалью надежды. Не дождавшись от Гейба повиновения, Селин всучила желтоватые почки Джо, а сама направилась к Эбби. Та поцеловала Диклана в висок и взглядом указала ему ступать к братьям. Приспустив голенище сапога Эбби и размотав повязку, Селин, сведя брови, крепко выругалась себе под нос. — Болит уже меньше, — прошептала слова лжи Эбби. Ее широкое обветренное лицо выглядело совсем худо. Губы Селин скривились. — Какая разница, как болит, когда ты идти не можешь. — Я потерплю. — Ты, по-видимому, совершенно не понимаешь, о чем я. Если чернота с перелома не сойдет, ногу придется отнять. Эбби слабо кивнула. — Без ноги проживу. Вон, наш кузнец до пяти десятков с одной протянул, и ничего. — Эбигейл… — Селин заскрипела зубами от ее беспроглядной тупости. — Это человечья кость. Мой нож ее не возьмет. И как бы ты ни храбрилась, невыносимо будет вытерпеть такую боль. Эбби перевела растерянный взгляд на сыновей. — Они многое повидали на своем коротком веку. — И достаточно еще повидают. Но я о другом. К северу у реки бродят трое кусачих. Один твой несдержанный вопль превратит всех нас в трупы. Эбби потеребила подол, покрасневшими глазами обуздывая слезы. — А если садануть мне чем-нибудь потяжелее? Чтоб я сомлела? — Я не стану так рисковать. — Ты сказала, доведешь нас до людей. Они смогут отрезать? — Я сказала, что разыскиваю людей. До Южных холмов не менее четырех дней верхом, а в нашем темпе… — Что предлагаешь? Упершись локтями в колени, Селин растирала шею. Эбби страшилась ее слов: неужто она их оставит? — Не надеяться на чудо, — наконец молвила она. — Поговори с сыновьями, скажи им правду. Попрощайся по-человечески, в конце концов. — Они ведь совсем дети… — Для тебя. А для остальных три голодных рта, которых едва ли кто возьмется кормить. — Остались еще на свете добрые люди, приютят сирот. — Доброта желудок не набьет и монеты в золото не окрасит. Подготовь их к тому, что их ждет. Кому, как не матери, делать это? Взгляд Эбби стал совсем стеклянным. — Пообещай мне… Пообещай, что не оставишь их на съедение зверью и этим гнилым тварям. Прошу тебя. Гейб ведь еще совсем малыш, недавно от груди отнятый. Как он о себе позаботится? Впервые за много месяцев Селин подумала о Доре, что окончательно испортило ее расположение духа. — Я помогаю вам из уважения к твоему мужеству и горю, но давать пустых обещаний, лишь бы ты себя утешила, не стану. Эбби уже приоткрыла рот, жаждав что-то сказать, но резко осеклась, словно утративши дар речи; слова отчего-то не шли из гортани. Как объяснить необъяснимое? Грудь пылала жаром, и, казалось, каждый стук сердца отдавал тупой надсадной болью. — Мэрибелл… Не режь ты по живому… — Ну… — издав едкий смешок, Селин поднялась и запахнула плащ, смотря на ее ногу. — Рано или поздно придется. Собирайтесь потихоньку, скоро выступим. Селин погладила морду Тирона и покинула их ненадежное укрытие, четыре близко растущих, кряжистых вяза. На одну из веток вскарабкался Диклан, средний сын Эбби; он частенько так делал, высматривая птиц или облака, а в последнее время еще и настороженно следил за ней. Он-то и заметил ее тогда, у оврага, чем до смерти перепугал братьев и мать появлением чужака. Селин корила себя за то, что решила проверить источник дымка, а не просто уехала восвояси. Возможно, она была бы уже с цикадами, а не играла в няньку с тремя маленькими обузами и одной большой. Если она будет выправлять все кривое, что встретит на пути, никогда не доберется до цели. Что такое три ребенка в сравнении с тысячами, которых ей предстоит спасти в Мерихаде? Еще и Эбби пристала со своими обещаниями, будто сама ничего не понимала. Ходила бы аккуратнее, не сломала бы ногу и заботилась тогда о своих отпрысках, сколь душа пожелает. Селин вспомнила, как она сама спросонья ушибла лодыжку в лощине Пасмурной вершины, что следопыту пришлось ее потом тащить, чем сильнее себя разозлила. Наполнив у слабого родника мех, она небрежно развалилась на сухом плоском камне, наблюдая за приползшими змеями. Периодически пропадая, ночами так в особенности надолго, они все равно к ней каждый раз возвращались и таращились, будто в ожидании чего-то. Селин смотрела в эти кроваво-красные глаза и не могла не видеть в них бельма Виры. Мысль, что та через них шпионила, пищала где-то на периферии сознания. Хотя вряд ли ведунье, способной узреть нечто в птичьих костях, требовался кто-то для слежки. Стало слишком много того, с чем в срочном порядке нужно было разобраться, а она не знала, за что хвататься. Голова гудела от роя помыслов, словно набитый озлобленными пчелами улей. «Всяко лучше, чем в ривенделлском дворце», подумала она. «Здесь я хоть могу на что-то повлиять». Закусив губу, Селин протянула раскрытую ладонь меньшей змее. Та за мгновения взобралась на камень и остановилась подле ее колена, а затем и вовсе заползла на него, грациозно приподняв голову. Ее плавные изгибы завораживали. Селин мешкала, совершенно не зная, как себя вести. Одно неловкое движение — и все, пиши пропало. Змейка высунула язык, едва слышно погремела кончиком и стала выше подниматься по ноге. Селин потянулась к ней пальцами, держа их в поле ее зрения, и с екнувшим сердцем дотронулась до темной чешуи. Сухая, шершавая и очень теплая. Сама того не замечая, она впервые за долгое время расплылась в широкой улыбке. Внезапно змейка круто выгнулась, Селин отдернула руку и проследила за направлением ее головы. Послышался легкий шорох. Из-за дерева вышел мрачный Джо. Змейка убралась восвояси, как и множество раз до этого, скользнув по камню. За второй она не уследила: та испарилась, будто ее здесь не было. — Что-то стряслось? — Селин вопросительно на него посмотрела. — Почему мама плачет? — У нее и спроси. Уголок его рта дрогнул. — Она плачет после разговора с тобой. — И ты решил поговорить со мной и тоже поплакать? Джо зыркнул зелеными глазами из-подо лба, настолько широкого, что когда он возмужает, сможет с легкостью забивать головой гвозди. — Ты злая. — Будь я злой, мы бы сейчас друг на друга не смотрели. Он потерянно пожевал губу. — Маме с каждым днем все хуже и хуже. Что нужно сделать, чтоб она поправилась? — Отнять ногу. — Отнять ногу? — взметнулись брови Джо, похожие на крылья птицы. — Это ж пере… — Тише. — Это ж перелом. Сколько ломают и… Селин вновь его перебила, предупредительно вскинув руку: — Да-да, знаю, и все срастается. Твоей маме не повезло. Сожалею. У него увлажнились глаза. — Совсем ничего не поделать? Он не отводил взгляда от ее лица, выражение которого отчего-то вмиг ужесточилось. — Я сделаю все, что умею. Но стоит готовиться к худшему. Наступило оглушительное молчание. Джо побледнел, плюхнулся на островок снега, удрученно накрыв кудрявую голову руками. Сердце сжималось от его сломленного вида. Едва ли за всю жизнь Селин встречала более несчастного мальчишку, чем того, что сидел сейчас напротив. — Сколько тебе лет? Он шмыгнул носом: — Десять. — Не буду сравнивать несравнимое, мера бездолья у каждого своя, но скажу, что была немногим старше тебя, когда потеряла мать. Болезнь слишком быстро ее съедала, я смотрела на это, не в силах что-либо изменить. После ее смерти… — Селин облизнула сухие губы. — Я не позволила себе отгоревать. Тогда мне казалось это чем-то постыдным… Но это лишь загнало боль глубже. Легче тебе не станет, ни через год, ни через десять лет, ибо то, что случилось с твоей семьей, ужасно несправедливо. Хорошие люди не заслуживают такой участи, однако часто ее получают. Ты будешь винить себя и думать, что мог бы сделать, что исправить… Но ты должен понять, лучше сейчас, что твоей вины здесь нет. Наш мир ужасен, и, как по мне, кошмарнее всего не просто пережить в нем личную трагедию, а даже не попытаться вынести из этого урок. Как-никак за тобой два младших брата. — Я хотел драться вместе с отцом… — Джо чуть приподнял голову, стирая со щеки слезу. — Хотел помочь. Но меня усадили в лодку к женщинам, сказали, я слишком мал. — Нет, — понурила плечи Селин, — это вас было слишком мало. Твой отец понимал, что шансов нет, и уберег тебя от бессмысленной расправы. Он просто потянул время. Орки — сильный народ. По их меркам, если до дюжины лет никого не убил, ты жалкое ничтожество, не важнее конского дерьма. — Почему они спустились с гор? Почему напали? — Разграбить и набрать рабов. — Почему сейчас? С тяжелым вздохом Селин полукивком указала на его шубку. — Ты носишь мех белого волка. Не отбейся он тогда от стаи, охотник, решивший его забить, сам стал бы добычей. Есть хищники, а есть овцы, Джонатан, и не может быть такого, чтобы одни были сыты, а другие целы. Пока Джо смаковал ее слова, Селин подняла взгляд и долго жмурилась, смотря на солнце: — Нужно идти. Диклан соскочил с вяза, когда они вернулись, и помог Гейбу залезть в седло к матери; тот схватился за луку, боязливо оглядываясь. Джо прицепил к обмотанной вокруг плеча веревке маленький котелок — все добро, что им удалось сберечь. Их рыбацкая деревушка подле широкого рукава реки Горячая, прозванной так за то, что ее воды никогда не сковывались льдом, давным-давно насчитывала целых тринадцать дворов. Эти времена застал их дед, отец его отца, который и нес на себе груз старейшинства целых полвека. Улова становилось все меньше, морозы кусали все пуще, и в год, когда Горячая впервые покрылась льдом, деда хватил удар. После заправлять всем стал его сын, сам уже будучи отцом Джо и Диклану, но к тому дню деревня съежилась до пяти дворов. Для чего вообще жить, если вокруг одна лишь смерть, думалось Джо. Отец, трое дядьев, кузены, малышка-сестра, а теперь еще и мать тяжело захворала. От мыслей о Лиззи ему сделалось совсем грустно, и он стал угрюмо смотреть то по сторонам, то в спину ковыляющей Селин. Шли они молча, не переговариваясь. Сгустившиеся ранние сумерки обратились ночью. Лес вдоль берега реки, гремящей снизу по правую руку, становился все более всхолмленным. Селин, заметив бестолковое выражение Эбби, остановила коня на пригорке и потрогала ее раскаленный лоб. Джо следил за всем этим, беззвучно молясь. — Джонатан, — Селин бросила на него взгляд через плечо, — возьми Гэбриела. Отведи их и возвращайся. У Диклана задрожали губы. Джо сжал его руку: — Куда? — Не знаю, — раздраженно буркнула она, подхватив Гейба под мышки и поставив его на землю. — Найди место. У Эбби вырвалось неразборчивое мычание. Заслонив ей рот ладонью, она с трудом стащила ее, повалила, словно тряпичную куклу, и задрала юбки. Мальчишки стояли, жавшись друг к дружке, как вкопанные. — Ты оглох? — прошипела Селин. — Пошли вон. Гейб захныкал, смотря на маму. Усилием воли Джо вернул себе контроль над телом и взял младшего брата на руки, прижимая его лицом к плечу. Диклана пришлось хорошенько толкнуть, чтобы он начал двигаться. — А я говорила тебе, идиотка, — Селин стянула с Эбби сапог. — Они думают, что это всего лишь перелом, а у тебя нога гниет. Эбби тяжело дышала. На ее лбу лежала россыпь пота. — Я хочу облегчить душу… Осматривая лодыжку, Селин промолчала. Небо, как назло, было напичкано тучами. Эбби накрыла ее предплечье ладонью. — Лиззи… Моя девочка… Селин приняла ее слова за лихорадочный бред: — Ее здесь нет, Эбигейл. Она с братьями. — Нет… нет… Она мертва. Я оставила ее у пня. — Ты не оставляла. Лиззи утонула, когда ты набирала воду. Перевязь ослабла, и ее унесло течением. — Нет… Там были гнилые… Они нашли бы мальчиков… мне пришлось… Пришлось… отдать Лиззи… Боги мне не простят… Селин смотрела ей в глаза несколько мгновений, а затем вновь взялась за ногу. — Боги мне не простят… — продолжала она лепетать сумасбродно. — Твои Боги должны вначале с себя спросить, или они не Боги вовсе. А теперь, будь так добра, закрой рот, чтобы твоя жертва не оказалась напрасной. — Отведи моих сыновей, прошу тебя. Не оставляй их… Вскоре появился Джо. Он присел рядом, трепетно взял матерь за руку и стал выжидающе взирать на Селин. Та медлила с решением. — Слушай внимательно, — наконец сказала она. — Разыщи ветку потолще, обмотай тряпкой и вставь ей в рот. Будешь держать за плечи. Держи крепко, она станет вырываться. Рану придется обжигать. Когда я велю, высеки искры, но не давай им сильно разгораться. Понял? Джо неуверенно кивнул. — Кость без подпилка я буду терзать долго, — мрачно продолжила Селин. — Вздумаешь обеспамятеть или обомлеть, ей конец. Держи себя в руках. Ты понял меня? — Я сделаю все, как скажешь. Только спаси ее. Когда кляп был вставлен, Селин села на Эбби, придавливая здоровую ногу, и затянула на больной ремень, чтобы онемение хоть немного, но уменьшило пытку. Пальцы сильно дрожали. Она сделала несколько глубоких вдохов, уповая прогнать гул в ушах. У кого при переломах костей наступает разъедающая язва и почернение, вспоминала Селин, у тех происходит быстрое отделение омертвевшей плоти, и то, что должно отпасть, спешно отпадает, но когда кости здоровы, а наступает почернение, те члены, которые находятся ниже границы почернения, когда они совершенно омертвели, следует отнять по суставу и постараться не ранить здоровых частей. После отсечения надобно наложить льняную или шерстяную повязку, пропитанную в уксусе или кипящем вине, или же высушить рану воском и маслянистым медом. Ничего из этого, конечно, у нее было. Взявшись за рукоять кинжала, Селин думала о законе судебного прокуратора Мерихады, который гласил: «Если лекарь сделал человеку тяжелое резательное действо бронзовым ножом и убил этого человека, или же он вскрыл бельмо у этого человека бронзовым ножом и выколол глаз этому человеку, то этому лекарю должны отрубить кисть руки, ибо он посягнул на излечение без должного таланта и умений, а значит, обманул недужного и его семью». У нее свело скулы. Не в силах взглянуть назад, туда, где перепуганный сын вдавливал ладони в плечи измученной матери, Селин вонзила острое лезвие в здоровую плоть, отступив от черноты на два пальца. Первые секунд десять, воздать должное Эбби, та держалась с мужеством, но затем случилось, что и предрекала Селин — начав терять рассудок от боли, она стала брыкаться и кричать. Из омытых кровью пальцев выскальзывал кинжал; второй рукой Селин старалась оттягивать кожу для ровного и быстрого разреза, но ни ее сил, ни сил Джо не хватало, чтобы сдержать закаленную тяжким трудом женщину. Она попросту скидывала их с себя. Едва Селин успела обдумать мысль, что ей надо вдарить по затылку или вовсе сломать челюсть, Тирон заржал, мотая головой. Внутри все оборвалось от всколыхнувшего темноту, щелкающего треска. Невозможно было определить его местоположение; казалось, подгоняемый эхом он исходил отовсюду. Мутный взгляд Эбби немного прояснился от забористой затрещины. Над ней злобным коршуном нависало перепачканное кровью лицо. — Кусачие, — еле шевелящимися губами выговорила Селин и посмотрела на Джо. — Иди за братьями, завяжи Гэбриелу рот. Увидите кусачего, замрите. Не вздумайте бежать. Джо не отрывал взгляда от Эбби, что шумно хватала воздух, будто задыхаясь. — А мама? — голос дрожал; он вот-вот был готов разрыдаться. — Я посажу ее в седло. Иди. Быстро. Он судорожно закивал и поцеловал лоб матери, прежде чем встать. Вытащив кляп, Селин одной рукой мгновенно накрыла губы Эбби, а второй сжала ее плечо до белых костяшек, побуждая смотреть ей в глаза. — Ты уже нежилец, но можешь выиграть нам время. Я сброшу тебя со склона, закричишь в полную масть. Эбби осознанно моргнула. По ее лицу струились слезы. Селин не отнимала ладони от ее рта: — Кровотечение сильное, тебя надолго не хватит. Постарайся протянуть подольше. Борись со сном. Схватив Эбби за предплечье, Селин потащила ее по грязи под аккомпанемент разрастающегося треска. Тирон с оскаленной мордой бил копытом о землю, призывая обратить на него внимание. — Спасибо… — прошептала Эбби, крепко зажмурив глаза, и почувствовала резкий толчок в бок. Ее тело покатилось, словно набитый картофелем мешок, вначале медленно, а затем, на наледи, все быстрее и быстрее, пока не врезалось в дерево. Со слабым стоном она вытащила острый, вонзившийся в живот сук и поползла на локтях к реке. Все, что ниже поясницы, уже не ощущалось, будто бы там ничего и не было; колючая холодная слабость бегло растекалась по телу. Перед глазами плыло. Треск кусачих пронесся совсем близко, скорее всего, они уже были наверху. «Где и мальчики», подумала Эбби всхлипывая. Собрав остатки сил в кулак, она перевернулась на спину, упираясь взглядом в мрачное небо. Руки начали неметь; веки стали тяжелыми, как железные ставни. Дольше бороться она не могла. Эбигейл сделала глубокий вдох и что есть мочи закричала.