Mamajiu / Мама Цзю

Синь Чжилей надула губки и, всхлипывая, захлопала ресницами, уставившись на Лю Цингэ. Новое, доселе не изведанное чувство, пробудившееся в груди Шэнь Цинцю, медленно, но верно овладевало им, вызывая желание угрожающе зарычать на барышню. Он не понимал, что с ним, но ему это не нравилось. Лю Цингэ только пожимал плечами, явно чувствуя себя неловко в присутствии Синь Чжилей. В глубине души Шэнь Цинцю был весьма этим доволен. — О, как ты жесток! Спутался с кем-то сразу по расторжении нашей помолвки! — Синь Чжилей показательно всплакнула, трогательно вытирая слёзки и распространяя кисловатый запах. Шэнь Цинцю незаметно потянул носом. Пачули! Он едва не расчихался, но, к счастью, как у всех чжонъён, аромат ее был довольно слаб. Однако (вот это новости!) Лю Цингэ был помолвлен. Тот никогда не упоминал ничего подобного и сейчас явно желал оказаться где угодно, только не здесь. — Синь Чжилей, помолвка была расторгнута много лет назад, — терпеливо напомнил Лю Цингэ. Шэнь Цинцю очень постарался не показать, насколько сие сообщение его порадовало. Синь Чжилей стрельнула в него ядовитым взглядом, прежде чем снова натянуть приторную улыбку: — Ах, да. Но мое сердце все еще разбито! А ты так быстро забыл меня. Мое бедное сердце этого не выдержит. Лю Цингэ лишь поморщился в ответ, а вот Шэнь Цинцю издал короткий рык. Синь Чжилей снова посмотрела в его сторону, в этот раз уставившись на А-Юаня: — И ты уже заделал ему ребёнка! Шэнь Цинцю ощетинился: лучше пусть не приближается к его сыну. — Синь Чжилей, это не… — начал было объяснять Лю Цингэ, но она уже прошмыгнула мимо, внимательно изучая А-Юаня. Шэнь Цинцю чудовищно напрягся от близости странной барышни к его драгоценному ребенку и постарался незаметно отодвинуться. Разумеется, у него ничего не получилось, только оказался еще ближе к ее любопытному носу. — Хм, да он совсем на тебя не похож. Я даже не знаю, Лю-гэгэ, а ты точно уверен, что он твой? — заботливо поинтересовалась она, невинно поглядывая на Лю Цингэ сквозь длинные ресницы. Шэнь Цинцю подавил смешок. Он прекрасно понимал, чего добивается барышня. Она пыталась вбить клин между ним и Лю Цингэ, выставляя Шэнь Цинцю подзаборной шлюхой. Естественно, она никак не могла знать, что Лю Цингэ прекрасно осведомлен, что ни он, ни кто-либо другой из стаи не был отцом А-Юаня, и это не имело ровно никакого значения. — Я знаю, что я не отец. Синь Чжилей удивленно заморгала. Она картинно поднесла ладонь к лицу, пытаясь скрыть самодовольную улыбку: — Какой ужас! Просто возмутительно, когда кунцзе ни перед кем не запирает дверей спальни… — Синь Чжилей, мы — стая. Десять цианьюан. Никто не знает, кто отец. Ох, ничего себе! А Лю-шиди, в конце концов, не так уж глуп. Признался, что он не отец, и, вместе с тем, скрыл, что настоящий отец не член стаи. Естественно, Синь Чжилей предположила, что отец не известен, потому что слишком много претендентов, а вовсе не потому что никто не знал, с кем переспал Шэнь Цинцю. Этот Шэнь почти впечатлен. Хотя Лю Цингэ все равно дубина стоеросовая. Лицо Синь Чжилей покраснело от досады, и она открыла рот, явно намереваясь сказать еще какую-нибудь гадость. В этот момент А-Юань захныкал и Шэнь Цинцю покачал его, чтобы успокоить. Это оказалось не самой лучшей идеей. Извернувшись как гусеничка, А-Юань исторг все съеденное за сегодня прямо на Синь Чжилей и ее великолепное платье. Перепачканная сверху донизу красотка завизжала, привлекая всеобщее внимание. Послышались смешки. Обозленная барышня зарычала на малыша, Шэнь Цинцю ответил не менее грозным рычанием. Девица злобно оскалилась, но тут Лю Цингэ выступил вперед, заслонив своего кунцзе, и наградил Синь Чжилей таким взглядом, что та в ужасе отшатнулась. Шэнь Цинцю был несказанно доволен. Так тебе! — Милая барышня, — ласково проворковал Шэнь Цинцю, — надеюсь, ваше нежное сердце простит А-Юаня. Бедняжке всего девять месяцев. Этот Шэнь уверен, что такая отзывчивая барышня все понимает и не сердится. Если бы взгляды убивали, от Шэнь Цинцю мокрого места не осталось бы. Обозленная Синь Чжилей окатила его почти ощутимой ненавистью и ретировалась. Шэнь Цинцю одарил шиди теплым взглядом и слегка коснулся его руки, благодаря за помощь, какой бы ничтожной она ни была. Грозный лорд пика Байчжань зарделся, словно маков цвет. Шэнь Цинцю хотел рассмеяться, но внезапно у него закружилась голова. Давно забытые ощущения: казалось, проснулись его инстинкты кунцзе, но этого никак не могло случиться. Пусть он прекратил принимать подавители, все равно течки не должно быть еще как минимум несколько лет. — Надеюсь, я не пропустила ничего важного, — раздался голос госпожи Лю. Шэнь Цинцю и не заметил, когда она успела уложить Лю Минъянь и вернуться. Она подошла в сопровождении старейшины Лю. Шэнь Цинцю почтительно поклонился. И как он раньше не замечал, что старейшина Лю не менее прекрасна, чем ее дочь и внук. Госпожа Лю посмотрела на А-Юаня и сочувственно произнесла: — Вы, наверное, хотите уложить А-Юаня. Сейчас уже поздно, кажется, он засыпает на руках. И действительно, ребенок зевал во весь ротик и сонно моргал. Долгий, наполненный впечатлениями день и небольшое расстройство желудка сделали свое дело — А-Юань устал. Приступ тяжелейшего стыда накрыл Шэнь Цинцю. Как он мог этого не заметить? Он просто отвратительная мать, теперь это совершенно ясно. Уже не в первый раз он задумался, почему Юэ Цинъюань не распорядился отобрать малыша, так как этот Шэнь абсолютно бездарен и непригоден к роли родителя. Госпожа Лю ласково взяла взяла его лицо в ладони, слегка удивившись тому, как горяча его кожа. — Милый, тебе нечего стыдиться, — Шэнь Цинцю вздрогнул, а она понимающе улыбнулась. — У тебя на лице написано, как ты переживаешь, что недостаточно хороший родитель — но это полная чепуха. Конечно ты не идеален, но идеальных не бывает. Главное, что ты стараешься все делать хорошо. А-Юань — первый ребенок, никто ожидает многоопытности. У меня двое детей, и я в большинстве случаев понятия не имею, как следует поступать. Шэнь Цинцю слегка успокоился. Он постоянно изводил себя мыслями, что недостаточно хорош для А-Юаня, и слова госпожи Лю пролились бальзамом на его сердце. Может, он и не самая плохая мама. (А если самая?) — Я родила десятерых, и все равно всего не знаю, — усмехнулась старейшина Лю. Шэнь Цинцю поразился. Десятерых? Как она это выдержала? Даже одни роды — это чудовищно больно, но десять! Он подумал, что сам бы наверное умер. Неожиданно у него снова закружилась голова и все поплыло перед глазами. Шэнь Цинцю несколько раз зажмурился, пытаясь разогнать дурноту. Да что это с ним? Госпожа Лю с тревогой посмотрела на него: — Может, тебе тоже пора отдохнуть? Вам с малышом подготовлена комната. Шэнь Цинцю кивнул и, вежливо поклонившись, направился в сторону внутренних покоев, отчаянно стараясь не спотыкаться. Ноги его путались, голова кружилась, и он едва не врезался в стол со сладостями. В обычном состоянии он бы обязательно прихватил тангулу (или пять), но только не сейчас. Если он съест хоть что-нибудь, его позорно стошнит, хотя сегодня он ничего не ел, кроме завтрака. Шэнь Цинцю не понимал, что с ним происходит, и был порядком напуган. Ощущения были смутно знакомы, и он не мог избавиться от давящего чувства тревоги. Все было очень, очень плохо. Дойдя до выделенной им комнаты, он открыл дверь и вошел. Это была старая детская спальня Лю Цингэ. Сейчас там стояла большая кровать и роскошная колыбель для А-Юаня. Несколько раз крепко зажмурившись, чтобы разогнать темные пятна перед глазами, Шэнь Цинцю удобно устроил сына среди мягких подушечек. Внезпно чудовищный спазм скрутил низ его живота. Задыхаясь, он вцепился в колыбель, чтобы не упасть, и затряс головой, пытаясь прийти в себя. Наконец вроде стало получше и он вышел, намереваясь вернуться к празднующим. Он начал задыхаться. Почему же тут так жарко? Шэнь Цинцю хотел снять верхнюю накидку, чтобы охладиться, но нельзя, он долженбыть при всем параде, когда присоеденится к Лю Цингэ. Где-то на половине пути ноги его подкосились и он рухнул. Он даже не сумел выставить руки, казалось, кости превратились в желе. Рядом послышались шаги, потом до него донесся крик. Кто-то прогромыхал по коридору. Раздались громкие вздохи и вскрики, Шэнь Цинцю застонал. Это было громко, так громко. Голова его раскалывалась. — Шэнь Цинцю, что с тобой? — он оказался в чьих-то благословенно прохладных объятиях, — Шэнь Цинцю! Лю Цингэ? Как он тут оказался. Он же должен быть со всеми на празднестве. Кажется, коридор заполнялся людьми, Шэнь Цинцю слышал какие-то всхлипы и бормотание. Он задыхался, крупные капли пота текли по его лицу, глаза закатились. По всему телу распространялась чудовищная, скручивающая боль. Он отчаянно вцепился в Лю Цингэ в безумной надежде, что тот заставит боль исчезнуть. — Лекарь! Позовите лекаря! — закричал кто-то. Шэнь Цинцю не знал — кто, в глазах темнело, сознание уплывало. Он застонал и тут же ощутил благословенную прохладу пальцев Лю Цингэ на своем лице: — Шэнь Цинцю! Цинцю! А-Цзю, оставайся со мной, слышишь! Держись… только не засыпай! Пожалуйста, оставайся со мной! Ради А-Юаня! Последняя мысль Шэнь Цинцю была о его маленьком сыне, мирно спящем в своей колыбели. Все почернело и исчезло. ----------------------------------------------- Где-то довольно засмеялась женщина. Ее план отлично сработал! (Ну или так она думала).