Mamajiu / Мама Цзю

Стимуляторы гона. Кто-то опоил Шэнь Цинцю стимуляторами гона. Лю Цингэ впервые ощутил горечь поражения. Стимуляторы гона предназначались цианьюан, кунцзе они были противопоказаны. Прием стимуляторов гона в лучшем случае означал для них тошноту, лихорадку и помутнение сознания. Самым страшным и болезненным исходом для любого кунцзе была искусственно вызванная течка. Особенно когда кунцзе был разделен со стаей, как сейчас Шэнь Цинцю. Положение было вдвойне опасным, так как уже много лет он принимал подавители и не был готов к шестилетней течке — той самой, которая наступает спустя шесть лет после родов. Неизвестно, как тело Шэнь Цинцю на это отреагирует. Кунцзе может этого не пережить. Лю Цингэ терзало всепоглощающее чувство вины. Он точно знал, что никак не мог предотвратить случившегося, но все-таки! Как же он ничего не заметил? Должен был, когда Шэнь Цинцю повел себя странно и когда (обычно такой рациональный шисюн) вдруг пошел на поводу инстинктов. Почему не заподозрил неладное, ощутив странный привкус в вине? В вине, которое он спокойно позволил выпить Шэнь Цинцю. Тот сосуд с вином был приготовлен для него. Шэнь Цинцю оказался единственным пострадавшим, больше ни у кого из гостей признаков отравления не было. Значит, стимуляторы были подсыпаны только в один сосуд, предназначенный лично Лю Цингэ. Он точно знал, кому был нужен его гон. И гон скоро начнется, он чувствовал. Тёмная часть его натуры опасалась того, что предстоит. Отец немедленно объявил расследование. Узнав, что произошло, никто из гостей не отказался продемонстрировать имеющиеся снадобья. Конечно ничего не нашли. Синь Чжилей достаточно хорошо соображала, чтобы уничтожить следы. Синь Чжилей, женщина, предпочитающая уксус и не желающая смириться с тем, что она чжонъён. Они выросли вместе и были неразлучны, лучшие друзья, проводящие дни в играх. Так часто бывает, когда родители дружат. Лю Цингэ помнил, она обожала играть в свадьбу и постоянно болтала, что когда они вырастут, то обязательно поженятся. Когда он отвечал, что никогда не женится, Синь Чжилей злилась и плакала. А в результате — бестолковая, никому не нужная помолвка. И вот тогда Синь Чжилей окончательно слетела с катушек. Всё, о чем она могла говорить — это свадьба. Она желала выйти замуж как можно скорее и решила, что нет ничего надежней, чем забеременеть. И не важно, что оба они еще были подростками, она хотела замуж. В те редкие разы, когда Лю Цингэ приезжал навестить семью, юная дева из кожи вон лезла, пытаясь его совратить. Проигнорировав, что Лю Цингэ, со свойственной ему прямолинейностью, заявил о нежелании возлечь с ней, она с упорством, достойным лучшего применения, пыталась добиться своего. При каждом удобном и неудобном случае бесстыдно демонстрировала то лодыжки, то плечи, а однажды забралась в его спальню и попыталась влезть в постель. Лю Цингэ расторг помолвку сразу же, как добился титула лорда пика Байчжань. Безутешная Синь Чжилей каждый день писала ему залитые слезами послания, умоляя одуматься. Она пыталась убедить, что обязательно станет для него другим человеком и идеальной супругой. Затем тон писем изменился. Она сыпала обвинениями, что Лю Цингэ разбил ее сердце, а помолвку разорвал лишь из-за того, что она чжонъён, а не кунцзе. Это было настолько глупо, что Лю Цингэ вообще не удостаивал письма вниманием. В конце концов письма перестали приходить: последние несколько лет прошли в относительном затишье. Как оказалось, успокоился он слишком рано. Зачем матушка вообще пригласила Синь Чжилей? Конечно Синь Чжилей дочь старых друзей, но всё-таки когда-то они были помолвлены, а теперь помолвка расторгнута. Странное решение, приглашать на семейное торжество бывшую невесту. Лю Цингэ потряс головой, возвращаясь к реальности. Сейчас не время для самобичевания. Он кратко, спрашивая совета, обрисовал ситуацию в записке Му Цинфану. Воспользовался своим духовным соколом, мгновенно доставившим послание. Ответ не заставил себя ждать: создать комфортные условия, соблюдать спокойствие, не допускать волнений и ни в коем случае не позволять перегреться. Так же Му Цинфан уведомлял, что немедленно вылетает в резиденцию Лю вместе с Чжанмэнь-шисюном. К счастью, родители Лю Цингэ практиковали совершенствование и умели изготавливать талисманы. Лю Минъфэнь немедленно начертал охлаждающие амулеты и расположил в комнате Шэнь Цинцю. Бесшумные слуги принесли туда же огромные охапки мягких одеял на случай, если Шэнь Цинцю решит устраивать гнездо. Будет ужасно, если в период течки у него не окажется всего необходимого для гнездования. Распорядившись обо всем, Госпожа Лю вошла в комнату: — Цингэ, — сказала она, — сходи за А-Юанем. Цинцю станет легче, если детеныш будет рядом. Я пока что побуду с ним. Кивнув, Лю Цингэ вышел. Он очень надеялся, что если у Шэнь Цинцю и начнется течка, это будет более мягкий вариант, вроде шестилетней. Тогда присутствие А-Юаня будет весьма полезным, так как в шестилетнюю течку кунцзе предпочитали обниматься и ласкаться. Хорошо бы, это не оказалась обычная, сладострастная течка. Не то чтобы он не хотел возлечь с Шэнь Цинцю, напротив, очень даже хотел, ведь кунцзе был божественно хорош. Просто… зачем торопиться? Лучше повременить и построить более близкие, доверительные отношения. Не говоря уже о том, что Лю Цингэ понятия не имел с чего начинать. Погруженный в свои мысли он дошел до двери спальни, и тут громкий вопль А-Юаня вернул его к действительности. Воздух был наполнен кислым запахом возбуждения и опасности. Происходило что-то очень, очень плохое. Ворвавшись в комнату, он сразу узрел напряженную фигуру Синь Чжилей, склонившуюся над кроваткой с окровавленным ножом. А-Юань кричал во всю мощь крошечных легких, на ручке обильно кровоточил длинный порез. Свирепо зарычав, Лю Цингэ бросился на защиту детеныша. Стимуляторы гона наполняли кровь бурлящей волной ярости. Ему досталось куда как меньше, чем Шэнь Цинцю, но, тем не менее, он ясно ощутил, что гон начался. Цианьюан во время гона были смертельно опасны в своей всепоглощающей ярости. В особенности те, у кого не было постоянной пары. Они либо пытались принудить к близости любого кунцзе, имевшего несчастье попасться под руку, либо атаковали все на своем пути. И надо же так случиться, что сейчас Лю Цингэ ну совсем не хотелось постельных утех. Синь Чжилей так и не поняла что происходит. Почуяв запах феромонов она распознала гон и просияла от радости, тут же решив что Лю Цингэ исполнен похоти. Довольно захихикав, Синь Чжилей повисла у него на шее, потянувшись к губам жадным ртом… и едва успела увернуться от свирепо клацнувших клыков. Барышня панически заверещала и попыталась оттолкнуть, приходя в еще больший ужас от грозного рыка. — Да что такое? Ты должен меня повязать, а не убивать! Лю Цингэ взревел в праведном гневе и отшвырнул ее к стене. Это-таки она подсыпала стимуляторы в его вино! Синь Чжилей в ужасе завопила: — Караул! На помощь! Спасите! — не получив ответа, попыталась воззвать к нему: — Цингэ, пожалуйста, перестань, это же я! Не говоря ни слова, он схватил ее за горло. Захлебнувшись криком, Синь Чжилей забилась, пытаясь кусаться и царапаться. Лю Цингэ продолжал молча сжимать пальцы. Покусившийся на его детеныша умрет. Сильные руки легли на его плечи, вынуждая выпустить Синь Чжилей. Безмерно удивленный, Лю Цингэ резко развернулся, готовый броситься на отчаянного глупца, осмелившегося его остановить, и столкнулся взглядом с отцом. Тот явился в сопровождении стражи дома Лю,созданной когда-то по настоянию матушки. Бешеная ярость бога войны улеглась, и он молча передал Синь Чжилей в руки стражников, сноровисто скрутивших ее. Возмущенная барышня задергалась, пытаясь вырваться. — С ума сошли? Я невинная жертва! Это Лю-гэгэ напал на меня, — завопила она. — Попытка насильственно стимулировать гон и нападение на ребенка караются смертью, Синь Чжилей, — улыбка Лю Минъфэня не предвещала ничего хорошего. — Я никогда бы не подсыпала стимуляторы ему в вино! — Синь Чжилей даже не пыталась отрицать второе обвинение. — Разве я упоминал вино? Синь Чжилей обмякла, а потом опять начала истерично вопить. — Нет, нет, нет, нет! — рыдала она, дрыгая ногами, пока стражники волокли ее наружу. — Это все не правильно! Ты должен был повязать, полюбить меня, Лю-гэгэ, Лю-гэгэ, спаси меня! Но Лю Цингэ уже не слышал ее, полностью переключив внимание на детеныша Шэнь Цинцю. Оторвав край рукава, он быстро перевязал малыша и подхватил на руки, ласково поглаживая по спинке и покрывая своим запахом. Скоро отчаянный плач прекратился и А-Юань прижался к нему, тоненько всхлипывая и икая. В его молочном запахе все еще густо ощущались нотки страха. Детеныш доверчиво смотрел на отца, держащего его бережно, как величайшее в мире сокровище. — Что ее ожидает? — Допрос с лепестками Цветка Столетней Истины. Затем она предстанет перед судом и больше никогда не причинит вреда твоей семье, — вздохнул Лю Минъфэнь. Лю Цингэ кивнул. Хорошо. Синь Чжилей была хорошим другом, пока зацикленность на замужестве не превратила ее в вероломного врага. Теперь она навсегда исчезнет из его жизни. Где-то в глубине души он оплакивал то хорошее, что когда-то их объединяло. — Я должен вернуться к Шэнь Цинцю и отнести ему детеныша. Лю Минъфэнь кивнул, похлопав его по плечу. Лю Цингэ вихрем пронесся по коридору, бережно прижимая А-Юаня к груди и торопясь к своему кунцзе. Он спешил, четко понимая, что гон вот-вот начнется, ощущая, как яростный жар начинает растекаться по всему телу. В спальне матушка прикладывала смоченный в холодной воде кусок ткани к разгоряченному лбу Шэнь Цинцю. Тот, казалось, спал, свернувшись калачиком в пушистом гнезде. В комнате пахло феромонами матушки и Шэнь Цинцю. Интересно, когда это они успели настолько сблизиться, что замкнутый лорд пика Цинцзин счел безопасным гнездиться в ее присутствии. Шэнь Цинцю приоткрыл затуманенные глаза и приветственно мурлыкнул. Матушка обернулась и ахнула от ужаса: — Что случилось с А-Юанем? — Синь Чжилей случилась, — мрачно ответил Лю Цингэ. — Она подсыпала стимуляторы в вино и попыталась убить А-Юаня. — Но… почему? Он ведь совсем ребенок! — Матушка, — Лю Цингэ осторожно подбирал слова, сражаясь с застлавшей разум пеленой, — Синь Чжилей хотела быть моей женой. Шэнь Цинцю и А-Юань мешали ее планам. А-Юань может быть признан моим наследником, и это бы сильно пошатнуло ее позицию. Особенно, если бы Шэнь Цинцю остался жив. Матушка сдвинулась в сторону, позволяя Лю Цингэ присесть на кровать и бережно передать детеныша. Приподнявшись, Шэнь Цинцю обнял малыша, ласково поглаживая и мурча. Затем он начал вылизывать детеныша, покрывая того поцелуями. — Прости меня. Ей не надо было уточнять, за что. Лю Цингэ знал, сейчас она казнит себя за то, что подвергла их опасности, пригласив Синь Чжилей. За то, что недосмотрела. Поднявшись, Лю Цингэ подошел к матушке и обнял ее. Они не обнимались много лет, и он почувствовал, как ему этого не хватало. Было здорово вновь ощутить ее объятия. — Ты не виновата, — прошептал он. — Ты не знала. Матушка зарыдала, уткнувшись в его плечо.