О чём ты мечтаешь?

/четыре года назад, лето 2041 г. — воспоминания Фуго [44501]/ — Эй, привет! Что-то навязчивое и черноволосое пыталось залезть к нему по лестнице. Фуго спрятался от всего мира на самом дальнем книжном шкафу, прислонённом к стене, потому что, собственно, не хотел никого сейчас видеть. Друзей у него не водилось, так что Фуго надеялся, что его ещё долго не хватятся — но этот идиот разрушил все его планы. А вдобавок ко всему чуть не грохнулся вниз, так что Фуго пришлось хватать его за руку и помогать влезть на «крышу» шкафа, чтобы тот не переломал себе все кости. — Чего надо? — довольно недружелюбно выдал он. Впрочем, черноволосый мальчуган почти не обиделся. Может, сложил в своей отсталой башке два и два, и понял, что у Фуго просто выдался плохой день? Мама вчера вечером прямо сказала ему, что он бесполезен и бездарен, как шпион, и теперь мальчик со дня на день ожидал увидеть своё имя в календаре. И, как будто этого мало, утром Тициано и Сквало попытались над ним пошутить, вылив ведро воды, вот только они явно не ожидали от шестилетки такой силы и ярости, с которой на них обрушился Фуго после неудавшегося прикола. Фуго всегда был… особенным ребёнком в этом плане. Пугающие воспоминания преследовали его неокрепший разум, он никогда не чувствовал себя в безопасности, не чувствовал себя дома, и, в отличие от других детей, он боялся объятий той, что назвала себя их Матерью. Фуго боялся — и превращал свой страх в ярость, потому что не мог иначе. Сегодня он трижды ударил Сквало по голове и лицу железным ведром, прежде чем другие дети сумели его остановить. Кровища из разбитого носа и лба залила всю поляну, а Фуго убежал, не оглядываясь, сам в ужасе от того, что натворил. — Я знаю, что ты — Фуго, а меня зовут Бруно, если вдруг ты не знал, — с доброй, открытой улыбкой на лице произнёс темноволосый мальчик, теперь тоже сидящий на книжном шкафу, прямо напротив Фуго. — Я пришёл сказать, что со Сквало всё в порядке. Он даже на тебя не злится. Они с Тици просили передать тебе извинения за то, что вылили воду и испортили книгу. — Мне всё равно, — ответил Фуго и уткнулся в учебник. Впрочем, строчки расплывались и он, едва ли не впервые за всю свою пока ещё недолгую жизнь, попал в ситуацию, когда не мог сосредоточиться на чтении. На самом деле, хотелось заплакать из-за всего сразу: и страха отправки, и навалившегося чувства вины (крови было действительно много, и Фуго сам очень испугался, когда ярость сошла на нет), и этого невыносимого щемящего чувства в груди, названия которому всё не получалось придумать. Как они могли его простить? Почему? Неужели он заслужил это прощение? Но — чем? И почему этот мальчик, темноволосый Бруно, пришёл к нему, забрался на шкаф по шаткой лестнице, и сидит сейчас рядом, сочувственно глядя — будто ему не плевать? — Фуго, ты в порядке? — словно прочитав его мысли, спросил Бруно. И Фуго захотелось закричать: «Нет! Нет! Я не в порядке! Ничего не в порядке, и я схожу с ума, и этот мир сходит с ума, и скоро меня сожрут демоны, а никто даже не будет по мне скучать, потому что никому я в этом чёртовом доме нафиг не сдался!», но он только вымученно кивнул, снова уставившись в книгу. — Ты, наверное, очень переживаешь из-за случившегося? — Бруно был вынужден говорить за них двоих. — Я бы тоже переживал. Ты ведь не хотел бить Сквало ведром, это случилось само? — Бруно замолчал, ожидая ответа. Напрасно: Фуго молчал. Тогда назойливый мальчик продолжил строить теории и задавать вопросы: — Я видел, что ты испугался крови так же, как все остальные. Эти приступы ярости тебя пугают? Ты не можешь остановиться, когда это происходит? — Не пугают, — Фуго прервал своё упрямое молчание и бросил на Бруно косой взгляд поверх книжных страниц. Он всё ещё не был уверен, что стоит разговаривать с этим мальчишкой. — Злят. Я знаю, это очень глупо. Я злюсь, что не могу собой управлять, когда меня что-то злит. Я не знаю, что делать. Последняя фраза прозвучала чуть более обречённо, чем хотел произнести её Фуго. Но, в самом деле, сколько можно себя обманывать — это тупик, вся его жизнь — тупик, и он не знает, как выбраться отсюда. Что делать, чтобы не умереть? Что делать, чтобы приступы ярости прекратились? Что делать, чтобы не чувствовать себя таким одиноким, потерянным и никчёмным?.. — Хмм, дай-ка подумать, — если бы не чересчур серьёзное лицо Бруно, Фуго бы непременно решил, что это — очередной дурацкий розыгрыш. — Может, спросить у Мамы? Она всегда знает, что делать. Фуго скривился и упрямо замотал головой. Ни-за-что. Ещё не хватало, чтобы Мама узнала, что у него проблемы с головой — тогда точно отправит его демонам. — Тогда можно попробовать сами разобраться, — предложил Бруно. — В библиотеке есть несколько книг по психологии, правда, они очень сложные, и не думаю, что ты или я сможем в них хоть что-то понять. По крайней мере, сейчас. Хотя через пару лет — вполне. А до тех пор… нужно придумать, как остановить тебя в момент, когда ты не можешь себя контролировать? Снова — выжидающее молчание. Фуго не выдержал этого пытливого взгляда и кивнул. — Тогда, тут всё просто. Надо просто попросить. — Что? — фыркнул Фуго. — Ну, друзей. Фуго снова ничего не понял, но промолчал. — Нужно попросить друзей за тобой присмотреть, — пояснил Бруно. — Если рядом всегда будут друзья, они тебя остановят, когда ты сам не сможешь остановиться. Фуго поднял на него удивлённый взгляд. Легко сказать — «найди друзей», но ведь это дельная мысль! Это то, что устроит Маму — и он больше не будет бесполезным шпионом, он будет рассказывать и доказывать ей, что никто по-прежнему не раскрыл тайну Дома. Докладывать о мелких шалостях, о чьих-нибудь глупых идеях, как тогда, когда трое из детей решили сходить к воротам… — Ты прав, — вот и всё, что смог сказать Фуго. Хотя навязчивое «Только где мне найти друзей?» так и вертелось у него на языке — произнести это вслух он не решился. За последнее время Фуго виртуозно научился умалчивать правду, затыкать себе рот, обрывать мысль на середине слова, только чтобы никто ничего не узнал, а Мама не отправила его демонам. — Тогда, — синеглазый мальчик лучезарно улыбнулся, — давай дружить, Фуго?

***

/настоящее время: 2045 год, ночь с 13 на 14 февраля — Фуго [44501]/ Дверь в коридор закрылась, отрезая доступ к медовому сиянию лампы. В музыкальной комнате стало темно и тихо — только настенные часы тикали в привычном безупречном ритме. Время летело, и Фуго каждое мгновение помнил о том, что ему остаётся всё меньше секунд, минут, дней и лет в этом мире. До двенадцати — всего год и шесть месяцев. — Ты не скажешь остальным, — наконец произнёс Фуго, цитируя слова самого Бруно, — но что ты хочешь за своё молчание? Если жизнь в приюте чему и научила Фуго — так это тому, что у всего есть своя цена. Цена молчания — жизнь, цена дружбы — время и нервы, цена предательства… — Ничего, — ответ Бруно заставил Фуго удивлённо распахнуть глаза. Как это — ничего? — Я с трудом, но всё же понимаю, почему ты стал шпионить для Мамы… — Что? — перебил его Фуго, в своём возмущении переходя с шёпота на повышенный тон. — Как ты можешь просто так говорить?! Я ведь предатель, доносчик, крыса, трус… Нервы сдали, собственные слова крапивой обожгли горло и вырвались наружу. Гораздо сильнее, чем мог бы осуждать его Бруно, он осуждал себя сам. И лишь сейчас, годы спустя, у него, наконец, появилась возможность покаяться — рассказать, каким чудовищем он был всё это время, как эгоистично предавал друзей, как позволял умирать всем остальным детям, заглушая в себе сострадание и совесть. Но Бруно, странное дело, не спешил его ругать, не кричал, даже не пытался ударить — хотя Фуго знал, что заслужил — а просто смотрел снизу вверх, сидя на полу, с этим своим сверхъестественным пониманием в глазах. Фуго задыхался от злости, стыда и бессилия. «Предатель. Крыса. Трус, — эхом звучало в мыслях. — Убийца. Убийца. Я…» Глаза застилал туман — то ли ярость не давала ясно мыслить, то ли слёзы. Он умудрился не заметить движение прямо перед собой, и так ничего бы и не понял, если бы не уткнулся внезапно носом в чужое плечо. Эти — объятья? — всё сказали без слов. Фуго резко вдохнул (не всхлипнул) и схватился за белую рубашку своего друга, не желая ничего больше видеть, слышать и чувствовать.

***

/с точки зрения Бруно [60421]/ Бруно не подавал виду, но в нём самом кипела злость. Чем больше он узнавал о ситуации, тем лучше понимал выбор Фуго и сильнее ненавидел Маму. — Она пообещала тебе жизнь до двенадцати лет? — тихо спросил он. Фуго издал звук, вероятно, означающий «да». Бруно медленно вдохнул (нос защекотали пшеничные пряди) и выдохнул. Мальчик, всего лишь маленький мальчик, один из его лучших друзей — вцепился в него, словно утопающий, и бесшумно плакал, потому что ситуация, в которую он попал, была сильнее него, она была страшной, и из года в год перемалывала психику Фуго в пыль. — Ты был напуган? — спросил Бруно. Он надеялся, что эти слова подскажут Фуго единственный возможный выход из ситуации: он должен простить себя сам, понять и принять свои мотивы, иначе чувство вины будет терзать его до конца жизни. — Ты был маленьким напуганным ребёнком… — Нет, — упрямо перебил Фуго, — я был зол. — Ты всегда так говоришь, — заметил Бруно, — но тебе было страшно. Он промолчал. — Когда ты узнал тайну Дома? — Какая тебе разница? — огрызнулся Фуго. Бруно прекрасно понимал, что эта показная нервозность и злость — просто самозащита. Фуго всегда так делал, он использовал что угодно (и ехидные замечания, и свою злость, и пассивную агрессию вперемешку с сарказмом) — любые средства, лишь бы отгородиться от мира, спрятаться и скрыть свои настоящие чувства. Всё как всегда. Фуго словно не понимал и не верил, что друзья на его стороне, а сражаться с ними, защищаться от них — не нужно. — Я просто хочу тебя понять. А для Бруно семья всегда была и будет — на первом месте, и Фуго (несмотря на предательство) — всё ещё один из них. Фуго ничего не ответил, тихо всхлипнул и отстранился, украдкой вытирая лицо. Бруно пришлось его отпустить, отступить на полшага назад и снова сесть на пол, ожидая ответа на свой последний вопрос. — Нет, — упрямо выдал он. — Ты просто боишься, что я нарушу ваши с Джорно планы. На меня тебе плевать… — Ты ошибаешься, Фуго, — перебил его Бруно. Эта фраза действительно задела за живое. — Я боялся за тебя. Я взял на себя всю вину. Я сказал, что это я был шпионом и доносчиком — потому что не хотел, чтобы у Джорно и остальных появился повод вычеркнуть тебя из плана побега. Бруно на секунду замолчал, и в эту самую секунду ещё не поздно было остановиться. Но эмоции взяли верх над здравым смыслом, и он продолжил: — Я боялся, что если Джорно тебя вычислит, то просто использует вслепую, а потом бросит! Это логично, ты ведь и сам бы так решил. Кто вообще будет переживать за жизнь предателя? Возможностей для манёвра, напротив, куда больше. Можно было бы манипулировать и тобой, и Мамой, а затем обвести вокруг пальца и бросить на съедение демонам. Отомстить. Бруно не хотелось это говорить, но слова вырвались сами, против его воли. Фуго изумлённо распахнул глаза: — Ты… это сейчас серьёзно? Это правда? — Я… — Бруно открыл рот и замер, — ты… Нет, это правда, но… я… — он наконец-то совладал с хаосом в голове, и заговорил более осмысленно: — Может, и нет. Это то, чего я боялся больше всего. Что остальные не согласятся с моим планом и захотят… сбросить балласт. Ты ведь об этом и говорил три дня назад, в библиотеке, верно? Ты, Джорно, Леоне, Риз и его друзья… больше всего я боялся, что вы отвергните мой план и захотите оставить на съедение демонам лишних: «врагов», предателей и всех тех, кто слишком мал или слишком глуп. Но это — не выход. Я не смогу жить спокойно во внешнем мире, зная, что в приюте продолжают умирать невинные дети. Фуго смотрел на него и молчал, кажется, осознавая что-то важное. Бруно чувствовал себя странно, ведь открывать кому-то свои мысли и чувства — всё равно, что потрошить душу. Но, по крайней мере, Фуго больше не пытался перечить, и после пары минут напряжённого молчания Бруно снова спросил: — Так… когда ты узнал тайну Дома? — Я всегда знал, — наконец ответил Фуго. — У меня феноменальная память, я просто… помнил мир за стенами приюта, и рассказы Мамы не сходились с моими воспоминаниями. — Невероятно… Выходит, ты всю жизнь знал про демонов? Ты так сильно боялся Мамы, и всё же сумел раскрыть для нас правду. Фуго, я поражён твоей смелостью. Это ведь ты подбросил игрушку Мии, Мистера Лягушонка?.. Бруно мгновенно понял, что нащупал больную тему — Фуго поморщился, спрятал виноватый взгляд и попросил сквозь стиснутые зубы: — Давай не будем об этом. Ты так и не сказал… Очевидно, смерть Джелато и Сорбета была для него самым болезненным воспоминанием. Вряд ли Фуго сможет когда-нибудь простить себе эту ошибку — отныне на его руках кровь детей, их названных братьев, и он это прекрасно знает. «И это идеальный способ надавить на него», — подумал Бруно, почти ненавидя себя за это. — Не будем о чём? — хладнокровно переспросил он. Фуго бросил на него яростный взгляд, постепенно начиная закипать: — Ты прекрасно всё понял! Заткнись, проехали, давай поговорим о… — Фуго, — он резко встал, и от его «безопасной» позиции не осталось и следа — теперь он нависал над Фуго и сверлил его своим фирменным стальным взглядом, — ты знаешь, бежать от ответственности бесполезно. Мы должны всё исправить. — Ты в своём уме? Что тут исправишь?! Они мертвы, Бруно! — Их смерть не будет напрасной, — возразил он. — Фуго, ты ведь можешь это сделать. — Сделать что? — в отчаянье вскрикнул Фуго, но к концу фразы его голос дрогнул и оборвался. Бруно на секунду прикрыл глаза. Шахматная партия разыграна идеально, жаль только, что пешкой в этот раз пришлось стать одному из его друзей. Но когда на кону стояли жизни любимых людей — его семьи — Бруно мог пойти на что угодно, любую сделку с совестью, лишь бы добиться своей цели. — Предай Маму.

***

/два дня спустя, поздний вечер 15 февраля 2045 г. — Фуго [44501]/ Фуго босиком ступал по холодному деревянному полу. Ни одна доска под ним не скрипнула, он прекрасно знал, как бесшумно пробираться по дому. Ему не нужен был свет, чтобы не навернуться с лестницы, ведущей на первый этаж, да и рука хваталась за гладкие перила скорее по привычке, чем из необходимости. Фуго близоруко прищурился, глядя на стену дальше по коридору. Лампа там уже не горела, но в темноте всё равно отчётливо виднелся белый бумажный прямоугольник. Календарь. Фуго стремительно, не оглядываясь, прошёл по коридору мимо выставки детских рисунков и оказался рядом с проклятым разлинованным листом. Лишь хорошенько вглядевшись в стройные ряды цифр и знаков, мальчик заметил, что сегодняшнее число уже перечёркнуто аккуратной красной линией. Рядом с датой «1 февраля» алела подпись «Мия», выведенная маминой рукой, и больше никаких особых знаков на календаре он не заметил. Если бы Фуго прислушался, он мог бы услышать, как тихо щёлкает механизм часов в его кармане. Сколько там осталось? Год и шесть месяцев, вычесть сорок семь дней — получается, четырнадцать месяцев и тринадцать дней, а если ещё проще — четыреста тридцать три дня, вычесть четыре дня (из-за двух февралей), и выходит: четыреста двадцать девять дней. Что ж, это не так уж и мало. Но Фуго готов поставить на кон всю свою оставшуюся жизнь, вплоть до последней секунды, и поверить обещанию Бруно. Поверить этой дурацкой мечте Джорно. И, хотя умом он понимал, что шансы на успех плана побега с каждым днём стремительно падают до нуля, сердце — упрямая мышца, которую просто так нельзя отключить — подсказывало ему, что выбор уже сделан, и что рациональностью там даже не пахнет. — Здравствуй, дорогой, — Мама улыбнулась ему ядовитой улыбкой. Прачечную ярко освещала керосиновая лампа. — Мама, — он кивнул ей в знак приветствия, — у меня сегодня интересные новости. — Не сомневаюсь. Должен же ты как-то искупить свой прокол на первое февраля. Я-то думала, тебя можно оставить в доме как старшего и ответственного… но выходит, я ошибалась? Ты оказался бесполезен. Она прекрасно знала, как сделать Фуго больно, используя лишь несколько слов и пренебрежительно поджатые губы. Он инстинктивно подавил чувство стыда и ненависть к себе. Эмоции свернулись в болезненный колючий ком где-то внутри, а Фуго резко ответил: — Я не бесполезный! Я знаю о плане побега всё, до мельчайших деталей. Я знаю, как они собираются обезвредить передатчики, когда и каким составом сбегут. Я могу… я могу рассказать тебе всё о проделках моих братьев. — Да? — она слегка улыбнулась. — Ну, удиви меня. Фуго сглотнул. — Побег назначен на двадцать четвёртое марта, через тридцать семь дней. — За день до двадцать пятого, — кивнула Мама, — что ж, это было просто. — Это ещё не всё, — поспешил возразить Фуго. Едва он услышал в голосе Мамы пренебрежение, как в то же мгновение в его выдрессированном мозгу проснулся панический страх. Она манипулировала его эмоциями с самого детства, и лишь недавно Фуго смог это осознать. «Не ведись, — одёрнул он себя, — Мама ничего тебе не сделает. Она ничего не может. Бруно обещал, что мы сбежим все вместе, что бы ни случилось». — Тебе нужно кое-что знать, — успокоившись, Фуго продолжил доклад. — На завтра назначена «миссия». Банды Бруно и Ризотто объединятся, чтобы вынести из Дома все припрятанные вещи и сложить их где-нибудь в лесу. Одни будут тебя отвлекать и путаться под ногами, а другие всё сделают. Чтобы не вызывать подозрений, сами лидеры банд останутся в Доме и будут сидеть смирно. Мать Донателла всё выслушала с предельным вниманием, а затем улыбнулась Фуго зловещей улыбкой, словно бы говорящей «я всё про тебя знаю». Но ведь она не могла знать, верно? Мальчик тряхнул головой, отгоняя дурацкие мысли, а в следующую секунду он оказался прижат к жесткой чёрной ткани маминого платья. Её руки успокаивающе (или угрожающе?) поглаживали его по спине, в опасной близости от тонкой детской шеи. — Ты молодец, Фуго. Ты всё сделал правильно.

***

/в то же самое время, 15 февраля, в ясельной спальне — Проша [10401]/ Проша любила возиться с младшими детьми. Это было не так уж сложно, иногда — забавно, а главное, это занимало все мысли, и помогало успокоиться после нервных разговоров. А в последнее время у неё только такие и случались, особенно с Ризотто. Он и сейчас выглядел… странно. Ризотто сидел у стены, вытянув длинные ноги, и в кои-то веке другим детям не приходилось задирать голову, чтобы поймать взгляд красных глаз. Впрочем, сейчас он ни на кого не смотрел, ни с кем ни говорил. Проша тоже сидела на полу, неподалёку, и следила за тем, как Пеши учится ходить. Младшие дети пробегали мимо, перешагивали через разложенные повсюду ноги, и неслись дальше по своим делам, не обращая внимания на мрачный вид одного из самых старших детей Приюта. А вот Проша, наоборот, сверлила мальчика недовольным взглядом. Она сама не вполне понимала, почему злится: Риз ведь всегда был её самым близким другом, на него можно было опереться (и в буквальном, и в переносном смысле), он молчаливо поддерживал все её (даже глупые) идеи, и первым извинялся после ссоры. Но Ризотто изменился. А Проша терялась рядом с этим «новым» мальчиком, не понимая, что она делает не так. Разве могли эти глупые слухи, эта абсурдная ложь, испортить их дружбу? «Ничего ведь нет, правда? Это чёртов Бруно и его друзья всё выдумали! — отчаянно думала девочка. — За воротами — большой мир, о котором мы читали в книжках, и там живут все-все наши братья и сёстры! А Бруно, Леоне и Джорно просто всех разыгрывают, и Риз ведётся, как шестилетка. Как они вообще могли об этом соврать, тем более, про Мию?.. Идиоты несчастные». Она продолжила прокручивать в голове эти мысли, не замечая ничего вокруг. Даже радостное восклицание малыша Пеши не привлекло её внимания. Тем временем предприимчивый ребёнок схватился за ножки кровати и неуверенно поднялся. Он шатался из стороны в сторону, но крепко держался за опору маленькими ручонками. Пытался шагать, но ноги плохо его слушались — и в итоге малыш не удержал равновесие, а Проша слишком поздно спохватилась, чтобы успеть поймать. Миг — и на всю ясельную спальню раздался оглушительный детский плач. — О нет, — девочка зажмурилась от досады. Ну что ж такое! Она подхватила Пеши и прижала к себе: — У собачки боли, у кошки боли… чёрт, да не ори ты так громко, Мама будет ругаться! Успокоить его удалось лишь спустя минут пять. Но когда ор прекратился, а всё ещё расстроенный ребёнок отправился в свою кроватку, назойливые мрачные мысли вернулись к Проше. Риз, её лучший друг, всё ещё сидел рядом и не подавал признаков жизни — даже не попытался помочь успокоить Пеши, ничего не говорил, никуда не смотрел. Словно выпал из этого мира, задумался о… о чём? Она села напротив и принялась сверлить его взглядом, будто пытаясь прочитать мысли. — Что? — спокойно спросил мальчик, но Проша, услышав вопрос, вздрогнула от неожиданности. Действительно: что? Что она хочет спросить? Что хочет услышать? — О чём думаешь? — сказала первое, что пришло в голову. Взгляд красных глаз медленно скользнул по комнате, проверяя, нет ли поблизости Матери Донателлы или Сестры Чокколаты. Серьёзность, с которой все её друзья начали играть в шпионов, изрядно напрягала Прошу. — Бруно предложил завтра провернуть одно дело, — наконец ответил Ризотто, — и мы тоже участвуем. — «Мы»? — Я, Формаджо, Иллюзо, Гьяччо и Мелла. Ты можешь не ходить, если не хочешь. Последние слова прозвучали болезненным уколом. Ну уж нет, Проша не собиралась бросать своих друзей, даже если все они повально увлеклись откровенно странной и бредовой идеей. Пусть ловят там своих монстров, но если не зовут её — это уже попахивает предательством. — Скажи честно, — вдруг встрепенулась она, — неужели ты доверяешь этому Бруно больше, чем нам? Он что, другом тебе стал? — Нет, — ответил Риз, — не доверяю. Проша возликовала, ведь именно такого ответа она и добивалась. Но тишина, наступившая после, настораживала. — Почему? — наконец спросила она. — Ты не слушала, что я тебе говорил, — укоризненно заметил Риз, покосившись на неё своим алым взглядом. — Бруно рассказал мне, что случилось ночью на первое февраля у ворот… Конечно, Проша не слушала! И уже собиралась перебить Ризотто: она и в этот раз не собиралась выслушивать весь тот бред про демонов, который он нёс, когда рассказывал «правду» остальным их друзьям. Мертвую Мию закатали в банку, как какой-нибудь солёный огурец! Джелато и Сорбета схватили демоны! Ещё что придумаете? «Нет, нет, нет, это ведь просто идиотизм какой-то, — Проша резко дёрнула головой, отгоняя страшные, липкие мысли, парализующие сознание, — никто не умер. Они просто уехали, а это — глупый розыгрыш. Они живы. Все мои братья и сёстры правда живы. Они… просто не могли умереть». Она уже готова была разразиться тирадой, но встретилась взглядом с Ризотто, и замерла, приоткрыв рот. Он сильно побледнел, пока говорил о той ночи, и его голос был каким-то ломанным, а не спокойным, как всегда. Мальчик не плакал, но в глазах стояли слёзы — Проша видела их нездоровый блеск, видела, как ему больно, неприятно и страшно говорить. И она промолчала. — … он видел, как убили Сорбета и Джелато. Бруно и Джорно видели, как демоны схватили и задушили наших друзей, но ничего не сделали. Как я могу им доверять? И остальным… тоже не стоит. — Что ты имеешь в виду? — тихо спросила Проша. Она неловко подсела поближе, прислонилась к его плечу, не решаясь прижаться или обнять. Жуткие мысли подбирались всё ближе, и ей хотелось зажмуриться, закрыть глаза и уши и больше никогда ничего не видеть. Не слышать, не думать и не вспоминать. — Я думаю, Бруно и его друзья нам врут. Они обещают, что мы сможем сбежать все вместе. Но как они себе это представляют? — Он вскинул руки, указывая на всю детскую спальню разом. Малышня возилась вокруг, ничего не замечая. Проша нахмурилась, впервые всерьёз задумавшись об опасности, нависшей над этими глупыми, совсем ещё несмышлёными, детьми. — Они нас предадут и бросят, как и прочий балласт, — убитым голосом закончил свою тираду Ризотто. — А я не могу этого допустить. Я не могу потерять то, что ещё осталось от нашей «банды»… нашей семьи. Это была правда. Ризотто, Мелла, Гьяччо, Формаджо, Иллюзо — они ведь и для неё не просто друзья, а настоящая семья. Они выросли вместе, стояли друг за друга горой. Они вместе переживали потери и несчастья, и даже когда забрали Мию, Сорбета и Джелато… даже тогда… Проша отчаянно обняла себя руками, вцепилась в острые локти и всё же зажмурилась. Потому что к ней снова подползли страшные, нехорошие мысли. Ужасные образы, от которых она упрямо открещивалась, чёрными щупальцами искали лазейки и проникали прямо в мозг. Что, если демоны существуют? И рано или поздно всех детей в приюте убьют? И её маленькая, нелепая семья… они погибнут? И ни она, ни Риз, не смогут это предотвратить? «Нет, — в отчаянии подумала девочка, — я должна узнать правду».