***
/несколько часов спустя, после обеда, 16 февраля — Наранча [20521]/ — Бли-и-и-ин, беру свои слова назад, это ни капельки не круто, — ныл Наранча, ковыряя подоконник. К сожалению, его причитания никто не слышал. Библиотека в этот час пустовала, одна только черепаха Коко возилась в своём террариуме. Мальчик бросил ещё один взгляд в окно. С этой позиции он прекрасно видел Маму Донателлу, которая играла с малышами на поляне. Сестра Чокколата и садовник тоже вертелись вокруг неё, и пока не спешили присоединяться к догонялкам. В общем, ничего интересного. Насколько он знал, Триш сейчас следила за входом в Дом, а Иллюзо патрулировал в коридоре возле Маминой спальни — все эти предосторожности соблюдались ради того, чтобы Мама не узнала, что четверо старших детей решили проникнуть в её кабинет. Наранча ещё раз выглянул в окно, а затем с чистой совестью пошёл смотреть на черепаху — самое крутое, что было в библиотеке, по его мнению. Но и черепаха не спешила радовать: она грелась в солнечных лучах, вытянув в стороны коричневые лапки и прикрыв глаза. «Конечно, — подумал Наранча, — будь у меня такой террариум, я бы тоже дрых в нём дни напролёт». Честно говоря, он немного завидовал Джорно. У каждого из детей была возможность на своё десятилетие попросить у Мамы что-нибудь особенное (точно так же, как на шестой день рождения они просили себе игрушки с любимыми животными), но именно Джорно впервые в истории Дома получил в подарок настоящую живую черепаху. Многие дети просили котят или щенят, но дарили им в итоге всякую ерунду (так, например, Миста получил свою дурацкую сине-красную шапку), однако Джорно каким-то образом удалось обойти негласный запрет на «живые» подарки. Может, всё дело в том, что он был отличником и любимчиком Мамы?.. Хотя ладно, Наранча не жаловался. Когда в мае прошлого года ему исполнилось десять, Мама подарила Наранче самый лучший на свете воздушный змей. Жаль только, что «на зиму» игрушку приходилось запирать на чердаке, но в начале марта (уже совсем скоро!) его точно достанут, и тогда Наранча с друзьями хорошенько повеселится! С этими мыслями Наранча бросил последний тоскливый взгляд на развалившуюся в песочке черепаху и, резко развернувшись, поспешил обратно к своему наблюдательному посту у окна.***
/тем временем в коридоре на втором этаже — Бруно [60421]/ Коридор был совершенно пуст, а кабинет, конечно, не заперт. Все четверо старались делать вид, что ничего особенного не происходит, но Бруно отчётливо видел, что каждый из детей едва не дрожал от волнения. Движения Леоне были скованными, и каждый раз, делая шаг, он словно пересиливал себя. Взгляд — испуганный, словно у загнанного в ловушку зверя. Бруно знал, что так не должно быть: и будь его воля, он бы ни за что не заставил Леоне идти сюда, в это место, связанное с самыми болезненными для него воспоминаниями. Но из всех живущих в приюте детей только Леоне знал, где находится тайная комната Мамы, и как попасть внутрь. Бруно краем глаза проследил за остальными. Ризотто, наоборот, выглядел слишком спокойно для человека, собирающегося рискнуть жизнью и нарушить правила Дома, и это вызывало беспокойство. Особенно бросалась в глаза нервная улыбка: Бруно был готов поклясться, что видел её впервые с того момента, как забрали Мию, и это пугало почти так же сильно, как затравленный взгляд Леоне. Одна только Проша вела себя естественно: волновалась, теребила тонкими пальцами край белоснежной юбки и обзывала их всех тупоголовыми улитками. Бруно даже почувствовал короткий прилив симпатии к этой девчонке: в конце концов, хорошо, что она пошла с ними, хоть и пришлось немного подкорректировать план. На самом деле Проша была куда умнее и добрее, чем казалась на первый взгляд, и Бруно бы очень хотел обрести союзника в её лице. Их неловкая процессия, воровато оглядываясь, приблизилась к двери. Бруно быстро, не оставляя себе возможности поддаться сомнению или страху, повернул ручку, толкнул вперёд дверь… и услышал детский голос. — А что вы делаете? Они вздрогнули от неожиданности и обернулись. Доппио смотрел на странную компанию с неподдельным интересом. — Ничего, — довольно резко ответил Леоне, — иди, куда шёл. — Всё в порядке, — поспешил вмешаться Бруно, — Мама попросила нас помочь заполнить кое-какие бумаги. Она сегодня очень занята, ты же заметил, да? Лучше нам не путаться у неё под ногами, верно, Доппио? — Ага, — мальчуган серьёзно кивнул. И никуда не ушёл, разумеется. Бруно спиной чувствовал, как растёт напряжение остальных участников операции. Ведь сделать всё нужно как можно быстрее, пока Мама не раскрыла их обман. Зайти, найти книгу (в кабинете или тайной комнате) и уйти. Но нет, надо же было Доппио появиться сейчас в коридоре и смешать все карты! — Слышь, мелкий… — угрожающе начал Ризотто, но Бруно его перебил: — Доппио, не отвлекай нас, ладно? Может, пойдёшь на улицу? — Ладно… — слегка обиженно протянул мальчуган. Он наморщил свой веснушчатый нос, и это было бы даже забавно, если бы не общая тревожная обстановка, — пойду к Маме. — Вот и молодец, — кивнул ему Бруно. И лишь тогда малыш Доппио поспешил прочь из коридора, пряча расстроенный взгляд под длинной сиреневой чёлкой. Все четверо старших детей облегчённо вздохнули, а Бруно наконец-то толкнул деревянную дверь, которая легко поддалась и приоткрылась, не издав ни единого скрипа.***
/примерно два года назад, 17 мая 2043 — воспоминания Леоне [50401]/ Они ввалились в кабинет, едва сдерживая весёлый (и капельку нервный) смех, и поспешили закрыть за собой дверь. — Ну, где оно? — с азартом спросил Леоне, пристально вглядываясь в знакомый интерьер, и не находя там ничего нового. Книжные полки, массивный стол, ещё один, но поменьше, несколько стульев (для гостей), тумбочка, календарь на стене — и ни намёка на Тайную Комнату. — Тс-с-с, — шикнул на него Селестино, — я думаю. Он подошёл к стене, за которой, по расчетам, и находилось секретное помещение. А вот что скрывалось внутри, дети могли только гадать. Леоне в нетерпении подскочил к шкафу и принялся дёргать за все подряд книги — кажется, что-то похожее было в одном из детективов, которые он читал. Селестино обшаривал стену, ища «нажимные пластины» (честно говоря, никто из них понятия не имел, что это такое и как работает), но тщетно. — Бли-ин, надо было Бруно с нами позвать, — Леоне уже отчаялся найти «тайный рычаг» среди книжек и отступил на полшага от шкафа, разочарованно хмурясь, — он бы сообразил… — Бруно — трепло, — резко возразил старший мальчик. В отличие от Леоне, он сдаваться не спешил, и продолжил осматривать шкаф, дёргая книжки и даже целые полки. — А нам лишнее внимание не нужно! Какая это секретная разведка, если все всё знают?! Вон даже тот мелкий книжный червь — Фуго — видел, куда мы идём. Леоне был… не то чтобы согласен. Особенно покоробила фраза, касающаяся его лучшего друга. Бруно ведь не такой! Но Леоне совсем не хотел возражать Селестино (ведь «старший брат» был для него непререкаемым авторитетом), и просто промолчал. Тем более что в этот самый момент началось что-то интересное: шкаф с книгами сдался под натиском любопытного мальчишки и с лёгким щелчком отъехал в сторону.***
/настоящее время: 16 февраля, кабинет Матери Донателлы — Леоне [50401]/ Краем уха Леоне слышал голоса остальных детей, но, признаться честно, почти не вслушивался в их диалог. Они с Бруно ведь изначально и предполагали, что книга спрятана не в самом кабинете, у всех на виду, а в закрытой его части. — Я не вижу здесь ничего похожего. — На столе нет, — кратко доложил Ризотто, — в ящиках бумаги, а не книги. Ничего такого. Проша ничего не сказала, но, очевидно, тоже не обнаружила заветную книгу. Впрочем, если бы Леоне посмотрел в её сторону, то непременно заметил бы неприкрытое сомнение во взгляде: девочка явно не верила их «россказням про магические штуки, демонов и прочую ерунду». Но Леоне не смотрел. Пустой, ничего не выражающий взгляд упёрся в пол. Пока остальные переговаривались, он молча подошёл к меньшему из стеллажей, и протянул к нему руки. Он даже не вертел головой по сторонам: итак всё прекрасно помнил, ведь именно это место он видел в своих кошмарах в последние два года. Сам кабинет с тех пор совсем не изменился: всё те же бледно-серые стены, большой письменный стол, белый календарь, четыре книжных шкафа… и ковёр с ярким, кроваво-красным узором. Он осторожно, затаив дыхание, схватился за край полки и боковую стенку шкафа, потянул слегка на себя и в сторону — с тихим щелчком механизм поддался, и Леоне без особых усилий отодвинул стеллаж, убрав его в потайную нишу. Теперь перед ними оказалась совершенно обычная, на первый взгляд, дверь. Леоне понятия не имел, как Бруно собирался её открыть: в прошлый раз им с Селестино пришлось просить Шейлу украсть у Мамы ключ. Он просто сделал шаг в сторону, предоставив лучшему другу разбираться с этой проблемой. Бруно очень быстро оказался у двери. Первым делом он дёрнул за ручку — разумеется, заперто. Но Бруно не растерялся и тихо произнёс «Sticky Fingers», вызвав свой невидимый станд. Проша и Ризотто удивлённо переглянулись, а Леоне, уже успевший привыкнуть к этой его новой странности, внимательно смотрел на дверь, пытаясь предугадать, что же будет дальше. Сначала невероятным образом разошёлся в стороны кусок двери возле ручки, открывая взору удивлённых детей её деревянно-металлическое нутро. А затем Бруно провёл пальцами по металлическому бруску, разделяя задвижку на две, совершенно не связанные друг с другом половинки. Дверь тут же поддалась и открылась, а аккуратные разрезы в пространстве (Бруно утверждал, что для него края выглядят как обычные застёжки-молнии) сошлись сами собой. — Идём? — Бруно толкнул дверь и бесстрашно шагнул в темноту. В тайной комнате не было ни одного окна, и Леоне, разумеется, это тоже помнил. Они взяли с собой керосиновую лампу.***
/почти два года назад, 17 мая 2043 г. — воспоминания Леоне [50401]/ Шаги. Селестино прижал палец к губам, а Леоне наблюдал, как расширяются от страха его светло-серые, искрящиеся в свете лампы, глаза. Он и сам уже всё понял, но старший мальчик прошептал: — Это М… — он запнулся. После всего, что они только что узнали, называть её Матерью язык не поворачивался. Но Селестино всё же закончил фразу: — Мама. Она зашла в кабинет. Каблуки всего раз стукнули по паркету, а затем было слышно лишь мягкое шуршание ковра. Сердце Леоне бешено билось, мозг буквально кипел, и он, честно говоря, не мог сейчас нормально соображать. Скорбь по умершим, страх за живых — всё смешалось в сознании, и от слишком сильных эмоций мальчик впал в ступор: просто таращился на потолок, не реагируя вообще ни на что. — Всё будет в порядке, — прошептал Селестино. — Она не знает, что мы здесь. Нужно просто подождать… Именно в этот момент они снова услышали шаги — теперь совсем близко, видимо, возле шкафа. Резкий стук каблуков заставил детей вздрогнуть от страха, Леоне дёрнулся в сторону, и вдруг они услышали страшный грохот прямо у себя под ногами. «Чёрт, чёрт, чёрт!» Это он задел край стола, уронив деревянную пирамидку и другие игрушки. — Леоне! — шикнул на него Селестино, а затем схватил за руку и потащил куда-то: вверх по лестнице, но зачем? Они замерли и снова прислушались. Тихие шаги, и звук, который ни с чем не спутаешь: так колёсико едет по железной рейке. Значит, Мама услышала этот грохот, уже отодвинула потайной шкаф в сторону, и сейчас войдёт внутрь. Обострённое восприятие Леоне фиксировало каждую деталь: ручка двери повернулась, их ослепил косой прямоугольник света, а тёмный силуэт в платье показался едва ли не образом самого Дьявола. Когда глаза привыкли к свету, он смог увидеть, как разъярённая гримаса на лице Матери Донателлы в один миг сменяется ядовитой полуулыбкой. Она уже растянула губы, чтобы сказать нечто вроде «Что вы здесь делаете?» и бросить свой фирменный строгий взгляд, но Селестино её опередил: — Ты! — выкрикнул он дрожащим от страха голосом. — Куда ты их дела?! Та же мысль билась в сознании Леоне. Что эта женщина сделала с отправленными детьми? Хоть кто-нибудь из них ещё жив, или они все…? — О, мои дорогие, — она вздохнула, — что вы успели тут себе напридумывать?.. Эта фраза звучала так просто и естественно, что Леоне на миг действительно поверил, что подвал с игрушками и детскими вещами — просто недоразумение, ошибка, галлюцинация и бред, но Селестино на это не повёлся и громко перебил мамины сладкие речи: — Ты врёшь! Где они?! Наши братья и сёстры — куда ты их дела? — Ну-ну, Селестино, зачем так кричать? Леоне не успел и глазом моргнуть, а Мама каким-то образом оказалась прямо рядом с ними. Одна рука впилась в предплечье Леоне, другая легла на плечо Селестино, у основания шеи. Всё произошло так быстро, что они не успели ни испугаться, ни отшатнуться, а в следующий миг уже было поздно: дети оказались в ловушке её рук, и этот навязанный близкий контакт рвал к чертям все личные границы, и лишь усиливал чувство беспомощности и ужаса. В тот самый миг Леоне понял: она убьёт их. Она их точно убьёт, а всё из-за того, что он уронил ту чёртову пирамидку! И сейчас Леоне отчаянно захотел лишь одного: успеть бы предупредить всех остальных, прежде чем… — Успокойтесь, — произнесла… нет, приказала их Мать. — Не пытайтесь сопротивляться. Сегодня вечером вы всё узнаете… — Нет! — снова вскрикнул Селестино, тщетно пытаясь вырваться. — Ты не можешь! — Не могу? — переспросила Мама с ноткой издёвки в голосе. — Твоя отправка через три дня, Селестино. Ничто не помешает мне перенести её на сегодня. И твой друг составит тебе компанию, разве не славно? Славно. Какое, к черту «славно»?! У Леоне всё происходящее просто в голове не укладывалось. Он только и мог, что растерянно хватать ртом воздух. Как же так, Селестино отправят сегодня? Его убьют? И самого Леоне — тоже? Он вдруг почувствовал, как «старший брат» взял его за руку — ладонь Селестино была тёплой, а хватка — крепкой. Леоне непонимающе на него покосился. — Отправь меня хоть сейчас, но не трогай Леоне, — угрожающим тоном произнёс старший мальчик, глядя прямо в смеющиеся глаза Матери Донателлы, — а не то… — Что… — вдруг вырвалось у Леоне. — Что ты такое говоришь? Селестино, не надо… Ему в тот момент казалось, что лучше слушать Маму и выполнять её требования — а то она, действительно, прямо сейчас, прямо здесь их и прикончит. Но его упрямый друг продолжил настаивать на своём, даже когда Мать Донателла с неприкрытой издёвкой в голосе спросила: — И что ты мне сделаешь? — Расскажу! — яростно выкрикнул мальчик. — Всем! Ты не сможешь меня заткнуть, а друзья мне поверят. — Да? Тогда, может, мне проще свернуть ваши любопытные шеи прямо сейчас, и не искушать судьбу? Дети на секунду опешили от ненависти, сквозящей в этих словах. Неужели эта женщина — всё ещё их Мать? Та, что улыбалась и обнимала своих любимых деток каждое утро и читала им книжки на ночь?***
/настоящее время: 16 февраля, кабинет Матери Донателлы — Леоне [50401]/ Воспоминания всё вертелись вокруг, не желая отступать. Леоне словно воочию видел себя и Селестино, напуганных и сбитых с толку, не знающих всей правды. В итоге они отделались малой кровью: угрозы старшего мальчика сработали, и Мама пообещала, что не отправит Леоне раньше времени, а малолетние шпионы — что будут молчать обо всём увиденном. Спускаясь по узкой лестнице в темноту вслед за Бруно, он всё прокручивал и прокручивал в своей голове тот миг, когда оказался в этом подвале впервые. Словно заевшая пластинка, ощущения повторялись: страх, непонимание, недоверие, ужас и осознание. И снова по кругу. Он не заметил, как преодолел последнюю ступень, и только приглушённый вскрик, раздавшийся прямо за спиной, заставил Леоне вернуться в реальность. Он резко обернулся: — Проша! Тише! Бесполезно. Она упала прямо на ступеньки и горько зарыдала, а мальчишки растерянно замерли. Даже Риз не сразу сообразил, что делать — что уж говорить о Бруно и Леоне. Хотя они, конечно, могли догадаться. Должны были. Каждый из них однажды уже прошёл через это — и чувства, обрушившиеся сейчас на Прошу, им были прекрасно, до боли, знакомы. Когда узнаёшь правду про всех «отправленных» детей, невозможно не ощутить это фатальное бессилие, отчаяние и обречённость. К рыдающей девочке по ступенькам кое-как спустился Ризотто, и молча прижал Прошу к себе. В ответ она сразу же вцепилась в его руки, и этот момент показалось такой беспомощной, такой слабой, что Леоне невольно вспомнил себя два года назад — такого же напуганного, всего лишь ребёнка. Проша не заслужила всего этого. Никто из них не заслужил. — Мне жаль, — тишину нарушил голос Бруно. Он нерешительно шагнул к их не то друзьям, не то врагам, очевидно, желая помочь Проше, но не зная — как. Леоне едва не произнёс ехидное «Мы же говорили!», но вовремя прикусил язык. Да, говорили. Но разве хоть кто-нибудь поверит в этот бред, не увидев доказательств? Рыдания Проши стали тише. Она прятала мокрое от слёз лицо, уткнувшись носом в плечо Ризотто, и в полутьме подвала всё равно никто не смог бы увидеть, как покраснел нос и опухли веки. Только глаза нездорово блестели, в свете лампы из синих превращаясь в бледно-серые. — Я просто их помню, — хрипло произнесла она, — я помню игрушки. Я помню наших братьев и сестёр, и здесь их вещи, и… — Мы тоже, — заверил её Ризотто, поглаживая по спине, — мы тоже их помним. Это сработало. Она слегка успокоилась, шмыгнула носом, и наконец оторвала взгляд от пола: но, остерегаясь смотреть на заставленные игрушками столы и полки, взглянула на Бруно и Леоне. — Пообещай мне, — сказала она, глядя прямо в ярко-синие глаза своего «врага», — что это всё закончится. Что никто из детей больше не умрёт. — Мы именно за этим сейчас здесь, — довольно грубо вмешался Леоне, напоминая о миссии. Он ничего не мог с собой поделать: атмосфера подвала его очень напрягала, а плакать и давать обещания, по его мнению, можно и в другой, более подходящей обстановке. Бруно на него недовольно покосился, но обратился к Проше: — Мы сбежим вместе со всеми детьми, — он протянул ей руку. — Это наш План. Наша мечта. И я клянусь своей жизнью, что сделаю всё возможное, чтобы никто из детей больше не пострадал. Но для победы над Мамой мы должны действовать сообща, понимаешь? Она яростно кивнула и ухватилась за протянутую руку, и Бруно потянул на себя, помогая девочке подняться. А Леоне поднял лампу повыше, освещая стройные ряды игрушек и прочих вещей. — А сейчас мы должны найти прокля́тую книгу. Все наконец-то замолчали и приступили к поискам.***
/в то же время, на большой поляне возле Дома — Чокколата[96754]/ — Они что-то задумали, — недовольно прошипела Сестра Чокколата. Рядом, в тени раскидистого дуба, стояла Мать Донателла, совершенно безмятежно глядя на своих деток. — Ничего серьёзного, — возразила она. Сестра раздражённо поджала губы. Что это за Мать, которая узнала о готовящемся плане побега, на ничего не предпринимает?! У неё, конечно, есть шпион среди детей, но это ведь вовсе не повод так наплевательски ко всему относиться! «Спокойно, — напомнила себе Чокколата, — это нам только на руку. Пусть Мамочка Донателла думает, что у неё всё под контролем. А мы с Секко тем временем соберём доказательства…» — Впрочем, — вдруг добавила Мама, — если хочешь быть полезной… Ладно. Поиграй немного в догонялки, отбери у них эти нелепые короткие верёвки, вилки, кухонные ножи или что они ещё успели стащить из Дома. Присмотрись повнимательнее к Джорно. Мне кажется, у него мог пробудиться станд. — Почему? — вырвалось у Чокколаты. — Ты знаешь, чей он сын, — отмахнулась от неё Мать Донателла, — догадайся сама. Прежде чем Сестра успела задать ещё хоть один вопрос, Маму отвлёк кто-то из детей, и она, промурлыкав «Да, дорогой?» ушла с малышом в Дом, оставив Чокколату одну разбираться со всем этим бардаком.***
/несколько минут спустя, тайная комната Мамы — Леоне [50401]/ — Лучше ничего не трогать и не двигать, — напомнил Бруно, — если мы не оставим следов, Мама не узнает о нашем визите. Оставалось только смотреть. Леоне окинул взглядом стол, нервно усмехнувшись при виде знакомой деревянной пирамидки. Какие-то игрушки он узнавал, а другие, более старые — нет. Среди всяких плюшевых зверей попадались и вещи, когда-то подаренные старшим детям, дожившим до своего десятого дня рождения. Металлический конструктор в виде акулы и учебник по биологии с картинками стояли рядом, словно в память о дружбе Тициано и Сквало. Мистер Лягушонок лежал на самом видном месте, в обнимку с деревянным мечом и плюшевым медвежонком. Леоне представил, как здесь же оказывается розовый котёнок — любимая игрушка Триш — и увиденное ему не понравилось. — Смотри, — Бруно слегка коснулся его руки, привлекая внимание, и кивнул на дальнюю полку. Там, подмигивая чёрной линзой, стоял запылившийся фотоаппарат мгновенной печати. Сердце Леоне пропустило удар, и он закусил губу, потому что слёзы мгновенно подступили к горлу, а он не собирался рыдать тут, как девчонка. — Это… Селестино… — только и смог прошептать он. Бруно серьёзно кивнул. Это точно был тот самый фотик, который Мама подарила их общему другу и «старшему брату» на десятый день рождения. А затем она же и отобрала, за три дня до двенадцатилетия. Руки сами тянулись к этому артефакту, настоящему ожившему воспоминанию, но Леоне запретил себе даже думать о том, чтобы забрать его: нельзя ставить под удар миссию. Их отвлёк звук скользящего дерева. Оба испуганно вздрогнули, решив, что это вернулась Мама — но нет, оказалось, Ризотто нашёл ещё одну потайную дверцу. За деревянной панелью скрывался настоящий радиоприёмник, с микрофоном и динамиком. И прямо на нём покоилась заветная книга. — Наконец-то, — ликующе прошептал Леоне. Ему не терпелось убраться отсюда. Не задумываясь о последствиях, он схватил книгу — и в тот же миг почувствовал, как что-то острое полоснуло по пальцам. — Чёрт, — прошипел он. Книга выпала из окровавленных пальцев, но на пол не упала — Ризотто, стоявший рядом, подхватил её, не касаясь корешка. — Осторожнее, — шикнул Бруно, — тут какой-то острый кусочек металла. Я думаю, он может… словно бы… обладать своей волей. Об него очень легко пораниться. — Звучит как бред, — перебила его Проша и, видимо, чтобы доказать свою позицию, провела рукой по книжке — и тут же отдёрнула ладонь, громко ойкнув. На коже, разумеется, остался широкий порез, чем-то напоминающий глазное веко (Леоне успел мельком его увидеть, прежде чем девочка зажала порез и зажмурилась, тщетно пытаясь сдержать вновь подступившие слёзы). «Ну и дура», — мысленно решил Леоне. И не озвучил свою мысль лишь потому, что и сам попался в ту же ловушку. — Нужно достать эту железку, — предложил Ризотто, задумчиво нахмурившись, — и забрать с собой, а книгу оставить. Все молча согласились с его ним. Золотистая железка ровно наполовину торчала из зазора в ветхой обложке, и уже сейчас было ясно, что это — наконечник стрелы. Какой-то древний, но тонкий, с витиеватым резным узором… Все четверо склонились над книгой, разглядывая стрелу, и в этот самый момент, сквозь потрескивание керосина, чьё-то сбившееся дыхание и собственное учащенное сердцебиение — Леоне неожиданно услышал шаги. Те самые. Шаги наверху, их ни с чем ни спутаешь. Остальные не слышали: Ризотто увлечённо пытался выковырять осколок и не пораниться, Проша вцепилась в свою руку и морщилась от боли, и один лишь Бруно резко вскинул голову и посмотрел на потолок, заподозрив неладное. Леоне в первые секунды впал в ступор, как и тогда, два года назад. Но в этот раз он сумел опомниться довольно быстро: буквально дал себе мысленного пинка. Нельзя повторять те же ошибки! Действуй, пока не стало слишком поздно. — Замрите, — прошептал он, — тише. Не двигайтесь. Мама там, наверху. И в первые пару секунд все действительно затаили дыхание. Но затем в наступившей тишине отчётливо раздался короткий и (слава Богу) негромкий стук — книга упала на пол. На пальцах Ризотто заблестела тёмная кровь, а сам он стиснул зубы и едва слышно (но очень яростно) прошептал: — Стрела выпала. Я не вижу, где она. Чёрт, чёрт, чёрт. Всё шло не по плану. Мама не должна была вообще возвращаться в Дом в ближайшие полчаса. Она не могла вычислить их с помощью передатчиков: благодаря Сестре Чокколате дети знали, как выглядит экран следящего устройства, и что показывает он, условно говоря, вид сверху. С его помощью не понять, на каком они этаже: первом, втором или на третьем, в библиотеке. Так откуда же она узнала?! Шаги по ковру. Тихие голоса: отсюда не разобрать ни слов, ни интонации. С кем она говорит? Неужели… их предали? Снова? Леоне в панике принялся оглядывать стены, но в проклятой Тайной Комнате не были ни единой лазейки. Всё повторялось, один в один, как в тот раз — только теперь их было четверо. И все они умрут, если попадутся на глаза Маме. Почему, чёрт возьми, тут только один выход?! Паника подкатывала к горлу, как бы Леоне ни пытался её подавить. Он отчаянно вслушивался в происходящее наверху, но пропустил тот момент, когда Мама подошла к шкафу. Сразу раздался звук скольжения, повернулась ручка потайной двери. Между ними и Мамой теперь только люк в полу и лестница. Это конец.