***
/Леоне [50401]/ Повисла долгая пауза. Леоне зажмурился и затаил дыхание, про себя решив, что даже если будет больно — он не произнесёт ни звука, но, к счастью, всё обошлось. Примерно минуты две Бруно колдовал над его ухом, а остальные молча наблюдали. Леоне всё это время не открывал глаза, и не позволял себе даже думать о возможном провале. Вместо этого он представлял свой будущий станд (который обязательно сможет вытворять такие же удивительные вещи, что и Sticky Fingers) и продумывал до мельчайших деталей их вылазку на стену, которая должна состояться через два дня. — Всё, — Бруно вдруг отшатнулся, отпустил его голову и выдохнул. Его станд исчез, растворившись в воздухе, а сам мальчик победно улыбнулся и заявил слегка дрожащим голосом: — Получилось. Я достал его. Леоне развернулся как раз вовремя, чтобы увидеть эту улыбку и капельку пота, стекающую по виску Бруно. Кажется, он серьёзно разволновался — но всё обошлось. Чёрно-зелёное устройство размером не больше ногтя теперь лежало в его ладони, а остальные дети толпились вокруг, желая рассмотреть поближе передатчик. — Ура! Ура! Ура! — Наранча подпрыгнул в воздух, за что тут же получил неодобрительные взгляды друзей и подзатыльник от Фуго. Ни Бруно, ни Леоне сейчас были не в состоянии остановить рукоприкладство — но, к счастью, Наранча лишь обиженно покосился на приятеля и не стал затевать драку. — Это значит — всё? — тише, чем Наранча, но не менее радостно произнёс Миста. — Никаких больше передатчиков! Мы и правда сможем сбежать через неделю! — Вот Мать и Сестра удивятся, — усмехнулся Формаджо, — мы их уделали! Бруно ничего не отвечал на восторженные крики ребят, а лишь продолжал напряжённо улыбаться, неотрывно глядя на передатчик, словно тот мог взорваться в любой момент. Хотя Сестра Чокколата говорила, что в их телах нет ни грамма взрывчатки… — Он ещё работает? — задал верный вопрос Фуго. Он наклонился как можно ближе к устройству и, сощурившись, пытался рассмотреть мельчайшие детали. — Я не знаю, — честно признался Бруно, и голос его в этот раз звучал куда менее радостно, чем полминуты назад, — но надеюсь, что работает. Он оглянулся на Прошу и Ризотто, которые сидели на своих кроватях и, вытянув шеи, тоже пытались разглядеть хоть что-нибудь (естественно, неудачно). — Хотите взглянуть? Не дожидаясь ответа, Бруно подошёл ближе, всё ещё держа передатчик в раскрытой ладони (как какого-нибудь дохлого жука), и дети, словно притянутые магнитом, следовали за ним. — Он из металла? — непонятно к чему спросил Ризотто, хмурясь и разглядывая чёрную пластинку с зелёными вкраплениями. — Похоже на то, — Бруно пожал плечами, и вернулся обратно к кровати Леоне. Затем выудил из кармана пачку лейкопластырей и вручил их лучшему другу вместе с только что извлечённым из его тела имплантом, — если он всё ещё работает, лучше приклей куда-нибудь в надёжное место, чтобы Мама ничего не заметила. — Окей… — протянул Леоне. Передатчик, теперь перекочевавший в его ладонь, выглядел таким маленьким и безобидным — совершенно не верилось, что эта штуковина способна выдать их местоположение и принести множество проблем. Неожиданно Наранча захихикал. — Бруно, а «надёжное место» — это куда? В трусы что ли? Тишина длилась ровно полсекунды, а потом мальчишки громко заржали. Миста схватился за живот, довольный Наранча хохотал громче всех, Формаджо и Мелла вместе рухнули с кровати на пол. Даже Джорно скованно усмехнулся, а Фуго попытался сделать вид, что кашляет. Ладонь Бруно встретилась с его же лбом: — Вообще-то, я имел в виду сгиб локтя или запястье… — Придурки, — поддержал его Леоне, совершенно беззаботно ухмыляясь. Хаос вокруг набирал обороты: Триш набросилась на Наранчу и принялась его щекотать за «самые идиотские шутки», а мальчишка отбивался, как мог. Гьяччо, Мелла и Иллюзо объединились против Фуго, не оставив книжному червю ни шанса на спасение. В итоге Бруно, как всегда, пришлось утихомиривать младших: — Так, ну всё! — возмутился лидер этой бессовестной «банды», но дети пропустили его слова мимо ушей. Кажется, за сегодняшний день все они пережили слишком много стресса и потрясений, так что только хохот и баловство посреди ночи могли помочь им выпустить пар. Бруно с некоторым отчаянием наблюдал, как догонялки-щекоталки обретают масштаб стихийного бедствия. Уже даже Джорно (!) присоединился к веселью, что уж говорить об остальных! Леоне догадался спрятать лейкопластыри и передатчик в тумбочку — и как раз вовремя, потому что через минуту в больничное крыло ворвалась Мама и (ожидаемо) отправила их всех по спальням. Впрочем, пока она разбиралась с малышнёй, Леоне успел незаметно (как он надеялся) схватить Бруно за руку, привлекая его внимание. — Спасибо. — За что? Это был лишь краткий миг: его пальцы сжались на тёплом чужом запястье, задержались там ненадолго — и всё. Леоне убрал руку и лёг поровнее, почти целиком спрятавшись в одеяло, чтобы Мать Донателла ничего не заподозрила. Он улыбался, и эта улыбка, словно заколдованная, зеркально отразилась на лице его лучшего друга, и осталась там, даже когда Бруно вместе с остальными ребятами выдворили из больничного крыла. За что? Леоне чувствовал себя так, будто с него только что сняли удавку, не позволяющую спокойно дышать последние два года. С тех пор, как Мать Донателла отдала его старшего брата демонам, а самого Леоне заставила молчать под страхом смерти, он больше не чувствовал себя в безопасности и не верил в хороший исход. Мама убедила его в том, что он никчемный, бессильный и бесполезный ребёнок, поставила перед фактом: ты умрёшь в день, когда тебе исполнится двенадцать, и ничего с этим не сделать. А потом случился Бруно и этот его безумный план побега в соавторстве с Джорно и его бредовыми мечтами. Леоне не мог поверить, что их затея закончится чем-то хорошим. Но вот, прошло шестнадцать дней, а они всё ещё живы, и более того: в теле Леоне больше нет передатчика, и это означает, что за пределами Дома его никто и никогда не сможет найти. Это просто… слишком хорошо, чтобы быть реальностью. Это обещание свободы, которое обязательно сбудется. Завтра утром он проснётся, обретя собственный станд. А ещё через два дня они с Бруно увидят, что находится за стеной — впервые по-настоящему увидят мир, в который им предстоит сбежать всего лишь через неделю.***
/на следующий день, 17 февраля — Леоне [50401]/ Утро началось с громкого девчачьего вопля. Леоне резко сел на кровати и удивлённо протёр глаза: спросонья ему чудилась какая-то ерунда. Нечто, похожее на робота, но без ног и со множеством зелёных глаз по всему «телу» сидело на кровати рядом с Прошей. Но девочку испугало не это абстрактное существо, а, очевидно, Ризотто. Она тыкала пальцем в сторону ничего не понимающего мальчика и вопила какую-то чушь про демонов. — Проша, — Леоне застонал и повалился обратно в кровать, — ты вообще уже кукухой поехала? Время… — Ты не понимаешь! — тут же взвизгнула девчонка и, как была, в одной пижамной майке и шортах, вскочила со своей кровати и бросилась в другую часть комнаты, подальше от Ризотто. Существо с зелёными глазами тенью следовало за ней. А сам Ризотто, который, очевидно, тоже только что проснулся, обеспокоенно хлопал глазами, сидя в ворохе одеял. — Он! Его глаза! Это демон! Леоне, сделай что-нибудь! Леоне от таких заявлений малость офигел. Но Проша была настойчива: она схватила его за локоть, окончательно разбудила и заставила вылезти из-под тёплого одеяла. Мальчик недовольно отдёрнул руку, с некоторой опаской покосился на станд Проши (а существо с глазами, очевидно, им и было), а затем всё же поднялся на ноги и поплёлся выяснять, что случилось с демоном. Тьфу ты, с Ризотто. — Что-то не так, — предположил сам Ризотто, обеспокоенно поглядывая то на Леоне, то на Прошу, прячущуюся за его плечом. — У меня тоже пробудился станд? — У тебя глаза чёрные, — констатировал факт Леоне. Он, в отличие от Проши, не спешил впадать в панику, — точнее, белки чёрные. А радужка красная. Как будто даже светится, — он обернулся к девочке, — и на демона совсем не похоже, не мели чепухи. Мне Бруно рассказывал, демоны выглядят совсем не так… Пока Леоне сонно перечислял факты, отличающие людей от демонов, Ризотто, слегка шатаясь, поспешил в уборную в поисках зеркала. Постепенно лекция Леоне скатилась в какой-то абсурд, а сам он начал засыпать прямо так, стоя посреди комнаты: — Демоны носят белые маски. У них кожа чёрная, у людей — не чёрная. Тело бесформенное, и пропорции неправильные, а у людей… у людей… форменное… — он зевнул и осуждающе посмотрел на разбудившую его девчонку. Проша перестала трястись, как осиновый лист, а её глазастый монстр пропал, словно его и не было в помине. Сейчас она выглядела скорее растерянно и смущённо, чем испуганно. Скрипнула дверь: это Ризотто вернулся из ванной, ещё более озадаченный, чем до похода туда. — Я не понимаю, — честно признался он. — Я не могу это убрать. — Бруно предупреждал, что когда мы проснёмся, сверхъестественные силы, они же станды, уже будут при нас, — заметил Леоне, — возможно, это — побочный эффект. Ризотто не стал спорить — он вообще не был любителем поговорить, особенно с утра пораньше. Вместо этого парень бросил красноречивый взгляд на часы, показывающие без пятнадцати пять утра, а затем молча ушёл досыпать. Проша извинилась перед ними за не самое приятное пробуждение и тоже вернулась в свою кровать. Леоне, последовав их примеру, упал на ворох одеял, но обратно заснуть уже не смог. Честно говоря, он сгорал от любопытства и, лёжа на спине, пытался призвать свой станд. Вон, у Проши же получилось, хотя она даже не старалась особо! Но способности Леоне никак не желали проявляться, и вскоре он оставил бессмысленные попытки. Он снова сел, собрал светлые волосы в неаккуратный хвостик, и заглянул в тумбочку. Первым делом Леоне достал оттуда передатчик и с помощью лейкопластыря приклеил его к коже чуть выше локтя, а затем накинул поверх майки рубашку, чтобы скрыть это от зорких глаз Мамы. В тумбочке обнаружилось ещё кое-что интересное. Во всей этой вчерашней суматохе он совсем забыл о фотоаппарате, добытом из секретной комнаты Мамы. Леоне взял его в руки и трепетно провёл пальцами по крышке, стёр пыль с затвора, заглянул в маленькое стеклянное окошко (которое, как он помнил, называлось видоискателем) и проверил количество кадров. Индикатор показывал семь — столько, сколько и должно было остаться. Леоне помнил, как Селестино хвастался, что сделает ещё ровно три фотографии внутри Дома, а все остальные — уже за его пределами, в большом мире. Разумеется, тогда они ещё не знали, что Мама отправляет детей на смерть… — …прости, что так получилось. Выздоравливай скорее, Леоне. Фотоаппарат выпал из резко похолодевших пальцев и бесшумно приземлился в ворох одеял. Леоне поднял взгляд и с ужасом осознал, что возле кровати стоит его друг. Его старший брат и «напарник». Совершенно живой Селестино. Совершенно настоящий, каким его помнил Леоне: с непослушными кудрявыми волосами, в белой рубашке, застёгнутой до самого горла, так что даже номер было не видно, и с добрым взглядом. Лишь одно отличие. Прямо на лбу мерцал длинный ряд из зеленоватых цифр, означающих, как несложно догадаться, время. — Ну, кто же знал, что тот стул упадёт? — между тем произнёс Селестино, виновато потупив взгляд. — Прости, не стоило тащить тебя с собой. Теперь ещё и Мама ругается. Он замолчал, а Леоне неожиданно вспомнил, что уже слышал это однажды, четыре года назад. И прямо сейчас, словно находясь в магическом сне или трансе, он произнёс свою реплику. Те же слова, что и тогда: — Ты не виноват, Селестино, не извиняйся. Я ведь сам полез вместе с тобой на крышу. И Селестино в ответ улыбнулся. Тогда эта улыбка успокоила восьмилетнего Леоне, заставила поверить, что всё будет хорошо — но сейчас она возымела обратный эффект, напугав его до чёртиков своей реалистичностью. Так ведь не должно быть. Селестино не может быть жив, он не может улыбаться, и задавать глупые вопросы тоже не может… — Как рука, кстати? Уже не болит? Леоне зачем-то посмотрел на свою руку, с которой вот уже несколько лет как сняли гипс. А затем снова на Селестино. Смысл происходящего окончательно стал ему понятен, головоломка в мозгу сложилась, и Леоне смог, наконец, отменить действие станда. Силуэт Селестино в тот же миг распался на мелкие чёрные и белые точки, а затем с тихим щелчком превратился в нечто фиолетовое, отдалённо напоминающее человека. Гуманоид своим ростом и комплекцией копировал самого Леоне, а таймер на лбу теперь показывал череду нулей. Неожиданно имя и назначение этого существа всплыли в памяти мальчика, словно он знал их всегда. — Ну, привет, Moody Blues.***
/тот же день, 17 февраля, после завтрака — Леоне [50401]/ — Вижу, вам всем уже значительно лучше, — Мама тепло улыбнулась троице «больных», проверяя последний термометр. У Леоне, как и у остальных, температура была в норме, и это радовало не только Маму, но и его самого, — так уж и быть, ваши друзья, толпящиеся за дверью, смогут к вам зайти, но ненадолго, только до конца перемены. Сегодня вы, все трое, ещё ночуете в больничном крыле, но завтра, если никому не станет хуже, пойдёте на занятия. — А что на счёт свободного времени? — спросил Леоне. — Можно нам выйти погулять с остальными? Мать Донателла окинула своих подопечных оценивающим взглядом, прежде чем вынести вердикт: — Думаю, это пойдёт вам на пользу, — троица радостно переглянулась, и Мама поспешила добавить «ложку дёгтя» в эту идиллию: — Но я до сих пор не понимаю, что произошло с глазами Ризотто, а потому ему лучше остаться в больничном крыле. — Ну Ма-ам! — протянула осмелевшая Проша. — Как же так? Мне будет скучно без Риза. А если что-нибудь случится?.. — Но он же сейчас смотрит и на нас, и в окно, и ничего страшного с его глазами не происходит, — Леоне решил поддержать товарищей по несчастью. Сам Ризотто почему-то промолчал: то ли растерялся, то ли просто не особо стремился покидать больничное крыло. — Но при попадании на сетчатку глаза прямых солнечных лучей нагрузка совершенно иная, чем в затенённом помещении, — возразила Мама, видимо, рассчитывая запутать их сложными словами. — Ага, ну так снизить нагрузку можно обычными солнцезащитными очками, — заметил Леоне, входя в азарт спора. — И что, Ризотто теперь как вампиру всю жизнь взаперти сидеть? — протянула Проша, явно разыгрывая дурочку. Неизвестно, чей аргумент подействовал на Маму, но она в итоге согласилась выпустить Ризотто на улицу при условии, что он будет носить тёмные очки. Когда все вопросы были улажены, лекарства — выпиты, а очки — надеты, Мать Донателла наконец покинула больничное крыло и позволила ввалиться туда толпе детей. Совершенно не удивительно, что все друзья Ризотто и Проши пришли навестить своих старших товарищей, но Леоне тронул тот факт, что и к нему завалилась «банда» в полном составе. Они, естественно, расспрашивали про станд, бурно обсуждали вчерашнее, жаловались на то, что без Леоне на уроках не у кого списывать, и в конце концов едва не устроили догонялки прямо посреди больничного крыла. К счастью, никаких разрушительных игр малышня в итоге не затеяла, потому что Леоне очень вовремя предложил сделать совместное фото. Все пришли в восторг от этой идеи. — Ты уверен? — негромко спросил у него Бруно, оценивающе поглядывая на старенький фотоаппарат. — Они ведь теперь от тебя не отстанут, будут просить ещё и ещё. А там осталось всего семь кадров, и запасных больше нет. Бруно вполне обоснованно переживал, что полароид, ценный как память об умершем друге, станет бесполезен после того, как их шумная компания израсходует последние карточки. Но Леоне, немного подумав, ответил: — Всё в порядке. Я думаю, Селестино был бы не против. Бруно кивнул, соглашаясь. — Эй, а кто будет фоткать? — неожиданно спросил Миста. — Чур не я, я хочу быть в кадре! Разумеется, быть в кадре хотел не только Миста, но и все остальные дети. К счастью, Бруно довольно быстро решил эту проблему: он протянул руку и жестом фокусника отдал камеру собственному станду. Малышня ахнула — для них это выглядело как парящий в воздухе фотоаппарат. — Ну что, все готовы? — едва сдерживая смех, спросил Бруно. — Будет только одна попытка, так что не смейте закрывать глаза, когда вылетит птичка. — Птичка? — Триш вместе с Иллюзо, Меллой и Гьяччо удивлённо хлопали глазами. — Бесполезно, — хмыкнул Леоне. — Сколько ни предупреждай, они всё равно зажмурятся. На счёт «три» их всех ослепила вспышка, затем кто-то громко рассмеялся, а из фотоаппарата с тихим жужжанием выползла тёмная карточка, на которой словно по волшебству начали проявляться счастливые лица детей.***
/тот же день, 17 февраля, свободное время после обеда — Джорно [00016]/ Джорно устало опустился на камень на краю большой поляны. Сегодняшние догонялки его совершенно вымотали: Сестра Чокколата и Секко почти загнали их в ловушку, и лишь половине детей удалось ускользнуть. Но прогресс был на лицо: они учились думать своей головой, не полагаясь на старших, и за оставшиеся шесть дней их результаты ещё улучшатся. Впрочем, сейчас Джорно волновало не это. Он не зря выбрал довольно тихое и затенённое место, с которого отлично просматривалась большая поляна перед домом и одинокий дуб, но его самого обнаружить здесь смог бы разве что кто-нибудь очень зоркий и внимательный. Джорно спрятался ото всех, потому что хотел проверить свою теорию. Здоровой рукой он поднял с земли совершенно непримечательный камешек и повертел его, разглядывая с разных сторон. Справляться лишь с одной рукой было непривычно, но Джорно делал успехи. В конце концов, камень оказался ровно в центре его раскрытой ладони, а мальчик закрыл глаза, сосредоточившись на одном вполне конкретном желании, и принялся ждать. Спустя пару секунд он почувствовал, что камень стал более лёгким, склизким и холодным, а затем распахнул глаза и увидел лягушку. Коричневую пятнистую лягушку, прямо у него на ладони! Она смотрела прямо на него, и Джорно затаил дыхание, пребывая в полнейшем восторге. Лягушка! Прямо у него в руках! Живая! И, кажется, он сам её создал… — Ого, нихрена ж себе! — этот громкий вопль заставил вздрогнуть не только мальчика, но и лягушку. Последняя, очухавшись, поспешила прыгнуть на плечо своему «создателю», а оттуда — прямиком в кусты. Джорно даже глазом моргнуть не успел, а она уже скрылась в палой листве. — И давно ты так умеешь?! — со смесью удивления и восторга спросил Миста. И как это он незаметно подобрался так близко? Джорно вздохнул и подавил желание настучать по башке своему слишком громкому и бестактному другу. — Ты её спугнул, Миста, — сквозь сжатые зубы процедил он. — Да вот не по… АЙ! — Джорно всё же ткнул его под рёбра в отместку за лягушку. — Да ты ещё сделаешь! Или позови её обратно, твоя ж лягушка. — Миста, ты… Ты как давно вообще следишь за мной? И зачем? Он растерянно поправил свою любимую шапку и пожал плечами. Видя, что Джорно такой ответ не устроит, мальчик вздохнул, плюхнулся на траву и принялся объяснять: — Ну, ты сам слышал, что Леоне разрешил каждому из наших сделать по одному снимку, там как раз семь кадров в полароиде осталось. Когда я сфоткал, как ребята удирают от Чокколаты и лезут на дерево, то заметил, что на индикаторе «три» сменилось на «два», ну и подумал, что один из этих последних кадров — твой. И пошёл тебя искать. Ты ведь всё-таки часть банды, хотя частенько забываешь об этом! Джорно только вздохнул, услышав запутанное объяснение. Что правда, то правда — он не собирался приставать к Леоне с просьбой запечатлеть что-нибудь на память, ведь справедливо полагал, что его пошлют далеко и надолго. Уж проще не лезть не в своё дело. Да и что он может сфотографировать? Старшие и без него позаботятся о том, чтобы каждый из детей мелькнул хоть на одном кадре, а большего и не нужно. — А потом я смотрю — ты с камнем в руке медитируешь, — между тем Миста продолжал свой шумный рассказ. — А камень бац — в лягушку. Я просто… дар голоса от шока потерял! — Ничего ты не потерял, — проворчал Джорно. Впрочем, гнев из-за потерянной лягушки уже сошёл на нет. В конце концов, Миста был прав: стоило попытаться «создать» ещё одну. Джорно пока плохо понимал, как работает его только-только пробудившаяся способность, но одно он знал наверняка: без практики точно ничего не получится.***
/немного позже, поляна возле Дома — Бруно [60421] и Леоне [50401]/ Пользуясь тем, что Мама и Сестра ненадолго отошли, Бруно проворно достал спрятанный полароид и, быстро выбрав ракурс, сделал фото. Получившуюся карточку он сложил в книгу, чтобы случайно не «засветить» изображение. — Спасибо, — он отдал камеру стоящему рядом Леоне, — теперь все дети есть на фотографиях, даже самые маленькие. Бруно не сказал это вслух, но они оба прекрасно понимали, зачем нужна была эта фотография. Если что-то случится, если побег пройдёт не по плану, и им не удастся забрать с собой малышей, они смогут, по крайней мере, сохранить память о них. — Последний кадр остался, верно, Леоне? — спросил Бруно, хотя прекрасно знал ответ. Леоне сразу понял, на что намекает его лучший друг, но ему самому эта идея совершенно не нравилась. — Нет, закончились, — съязвил он. За время прогулки почти все из их «банды» успели сделать по снимку. Даже малышку Триш научили обращаться с полароидом, чтобы она смогла сфотографировать всё, что захочет. И только один из их друзей сегодня и пальцем не притронулся к фотоаппарату. — Смотри, Джорно как раз сюда идёт, — Бруно нагло улыбнулся и прежде, чем Леоне успел его остановить, помахал Джорно рукой. Тот, недолго думая, направился в их сторону. — Ты меня однажды с ума сведёшь, — раздражённо прошипел Леоне. — Нашёл, кому доверить последний кадр! Впрочем, мысленно он уже смирился. Джорно так Джорно, чёрт с ним. Если это заставит Бруно порадоваться и прекратить эти глупые шутки про его вражду с «золотым мальчиком», то так тому и быть. Леоне просто впихнул ему в руки фотик, ничего толком не объяснив — сам догадается, не маленький. — Твоя очередь, — заметил Бруно. Леоне в этот момент демонстративно отвернулся, но слышал по голосу, что друг улыбается, довольный тем, что конфликт разрешился. Раздалось тихое «спасибо», и Джорно, скорее всего, отошёл на пару шагов назад и принялся оглядывать окрестности, размышляя, что бы запечатлеть в кадре. Затем Леоне услышал, как зашуршали страницы: очевидно, теперь Бруно был занят разглядыванием только что проявившейся фотографии — той, которая с малышнёй. На этом старший мальчик не выдержал и прервал своё демонстративное отворачивание. — А Лори и Эри хорошо получились, — хмыкнул он, разглядывая фотку через плечо друга. — Думаешь? — покосился на него Бруно. — Они выглядят так, словно убить друг друга готовы. — Так ведь сёстры. У них это в порядке вещей… Щелчок. Тихое жужжание. Они удивлённо посмотрели на Джорно. Тот, в свою очередь, смотрел на них и несколько неловко улыбался, держа камеру здоровой рукой — тем не менее, объектив заметно покосился. — Не поможете кадр достать? — Да, сейчас, — Бруно поспешил ему на помощь: отработанным движением вынул чёрную карточку и поспешил спрятать её в книгу. — Что ты сфоткал? — Леоне озадаченно посмотрел в направлении кадра, но не заметил там ничего особенного, кроме тёмного силуэта Дома. — Эту громадину, что ли? — Да так, просто… сами увидите, — Джорно отмахнулся от расспросов, всё ещё подозрительно улыбаясь. Леоне смекнул, что это его хорошее настроение явно не к добру, и что стоит проверить карточку сразу, как только будет возможность. — В любом случае, спасибо, что доверили мне это. «А ещё пафоснее нельзя?» — Леоне закатил глаза, но вслух только рассеянно пробормотал: — Бруно благодари. Он бережно забрал чёрный фотоаппарат из кривых (в буквальном смысле) рук Джорно. Нет, Чокколата, конечно, та ещё сволочь, но если бы камера сейчас рухнула на камень и разбилась, Леоне винил бы в этом только и исключительно «золотого мальчика». К счастью, всё обошлось. Звон колокола возвестил о том, что свободное время на улице подошло к концу, и дети поспешили к Дому.***
/тем же вечером, 17 февраля, спальня малышей — Триш [87701] и другие/ Бруно сидел, прислонившись к стене, а возле него на кроватях и на полу развалились сонные дети. Вот уже полчаса он самоотверженно читал сказки, почти ни на что не отвлекаясь, и со временем его голос начал хрипеть, а интонации из выразительных и ярких превратились в сонные, успокаивающие. Доппио дремал прямо на полу, прижав к груди мячик и уткнувшись носом в подушку. Лори и Эри, две непоседливые сестры, временно забыли о своей вражде и сидели рядом, укутавшись одеялом с головы до пят. Влад и Амели — пятилетние двойняшки — не очень активно дёргали за хвостики Иллюзо, но тот, кажется, заснул, удобно устроив голову на коленях у Меллы. Пеши и Анита тоже давно посапывали в обнимку. Остальные дети, если не спали, то уже начинали клевать носом. Триш сидела на своей кровати и разглядывала семь фотографий, сделанных за сегодняшний день. Она разложила их по порядку: от самой первой общей фотографии до последней, которую она только сейчас смогла хорошенько рассмотреть. Ракурс был, честно говоря, странным: словно кто-то специально держал фотоаппарат под наклоном. Небо на фотографии ещё не окрасилось красными лучами заката, но уже слегка порозовело. Но фоне угадывались очертания Дома, а на переднем плане Бруно и Леоне стояли рядом и что-то разглядывали в книге. Причём рот старшего мальчика был слегка приоткрыт, словно он что-то рассказывал, а Бруно краем глаза смотрел на Леоне и, вероятно, внимательно его слушал, чуть улыбаясь. Триш нашла эту фотографию вполне милой и забавной, и сложила в книгу ко всем остальным — и как раз вовремя, потому что сказка, похоже, подошла к концу. Бруно дочитал строчки про «долго и счастливо» и закрыл книгу. Дети сонно возмутились, требуя ещё, но в проёме уже маячил высокий силуэт Матери Донателлы. — По кроватям, мои дорогие. Хорошая была сказка, спасибо тебе, Бруно. А теперь дружно пожелали друг другу спокойной ночи… Малышня сонно завозилась, а Бруно, забрав с собой книжку, направился к выходу. — И тебе спокойной ночи, Мам, — улыбнулся он.