***
/18 февраля, несколько часов спустя, незадолго до ужина/ Они сидели на полу в небольшом тупиковом коридоре на третьем этаже. Только их маленькая группа из шести человек (обычно было семь): Бруно, Джорно, Миста, Фуго, Наранча и Триш. Они сидели там с тех пор, как вернулись из леса, и всем (в первую очередь им самим) было ясно, что они, чёрт возьми, не в порядке. Шесть человек в относительно замкнутом пространстве медленно сходили с ума. — Она сломала ему руку и ногу, блин, — в отчаянии пробормотал Миста. Любимая шапка валялась рядом с ним на полу, а он сидел возле стены, уперев локти в колени, и довольно болезненно впивался ногтями в кожу головы, хватаясь за волосы. Фуго пытался его остановить, но, получив ощутимый толчок в плечо, быстро прекратил свои попытки. — У Леоне теперь сломано… всё! И с этим он точно не сможет никуда бежать, и это полная жопа. Мама сказала, что завтра вечером Бруно заберут, и это ещё более полный отстой. Блин. И она забрала наши верёвки, и теперь не спустит с нас глаз, чтобы мы снова не приблизились к стене… — Миста, прекрати ныть, и без тебя тошно! — довольно грубо прервал его Наранча. — Верёвки и осмотр окрестностей это сейчас вообще не та проблема, о которой стоит беспокоиться, — сквозь стиснутые зубы прорычал Фуго. Он сжимал в руках толстую и тяжёлую книгу, которую, очевидно, не собирался читать, — это вообще не проблема, так что, блин, заткнись нахрен. В коридоре медленно темнело: солнце садилось. Каждый из детей сидел на расстоянии от других, и почти никто не поднимал взгляд на друзей, даже когда произносил ругательства. Фуго вцепился в свою энциклопедию, будто она была его единственной опорой. Наранча очень нервно теребил свою одежду, заламывал пальцы, и всё время вскакивал, как только из-за дверей медицинского кабинета раздавались малейшие звуки. Джорно сидел у стены, держа идеально ровную осанку, и смотрел в одну точку, явно напряжённо размышляя о ситуации. Триш вся сжалась, обхватила руками колени и украдкой вытирала слёзы, которые всё не переставали течь. Бруно выглядел так, словно его здесь вообще не было, он не реагировал на чужие слова, и казался полностью погружённым в свои мысли. — <…>? Только лёгкое прикосновение к его руке заставило Бруно вернуться в реальность. В тупиковом коридоре было тихо, из больничного крыла не доносилось ни звука. — А? Триш пересела поближе к нему и взяла за руку, глядя на Бруно своими большими и заплаканными зелёными глазами. Девочка выглядела обеспокоенной, и он почувствовал небольшой укол совести: в конце концов, он был их лидером, их старшим братом, и это он должен был всех утешать, а не наоборот. — Ты в порядке, Бруно? — повторила свой вопрос Триш. Он покачал головой и сглотнул. Почему-то такое простое действие показалось ему невероятно тяжёлым, и Бруно с трудом заставил себя открыть рот, чтобы ответить: — Нет, я… Что он собирался сказать? Бруно чувствовал себя подавленно. Ему было страшно. Он своими глазами видел, как Мама сломала Леоне ногу, а потом она сломала ему руку только за то, что Бруно осмелился сделать шаг. Он больше не чувствовал себя в безопасности в этом доме, с этой женщиной, и он боялся за жизни каждого из своих друзей, и особенно — за Леоне. Ещё и проклятое двадцать пятое марта уже близко. — …я думаю, я буду в порядке, — наконец ответил Бруно. Его голос прозвучал жалко, и взгляды остальных детей (ну, кроме Джорно) скрестились на нём, — мне просто надо… надо его увидеть. Убедиться, что Леоне живой, и попрощаться. Триш всхлипнула и обняла его руку, и Бруно с благодарностью прижался к ней. Он закрыл глаза и свободной рукой погладил малышку по вьющимся розовым прядям, а затем почувствовал, как кто-то нерешительно прикоснулся к его плечу. Бруно поднял взгляд на Фуго, но не нашёл сил на свою обычную дружескую улыбку. Но сейчас это было не важно. Они все не в порядке. — Э-э-э, если ты не против? — неуверенно протянул мальчик. Бруно кивнул, хотя не до конца понял, что тот имел ввиду — и через секунду уже все втянулись в групповые объятья, даже потерянный для мира Джорно. Тонкие детские руки сплелись друг с другом, кто-то навалился сзади, едва не уронив всю компанию на пол. Господи, Бруно оказался прямо в эпицентре этого копошащегося хаоса, и они все были такими материальными, такими живыми, и он чувствовал себя так, словно ему снова пять лет, он беззаботен, счастлив и в безопасности. Это было секундное ощущение, а затем реальность вернула всё на свои места. Хлопок двери и стук каблуков по паркету застали их врасплох. Дети вскочили на ноги, и Бруно в панике спрятал Триш у себя за спиной, будто женщина, вышедшая из больничного крыла, могла ей навредить. На самом деле… она могла. Хотя вряд ли прямо сейчас. — О, полагаю, вы все пришли навестить больного, верно? — беззаботно проворковала Мать Донателла. — Что ж, думаю, я не та, кто сможет вас остановить. Только не задерживайтесь слишком надолго, ужин через полчаса. Никто не проронил ни слова, и она развернулась и ушла, цокая каблуками, оставив у себя за спиной незапертую дверь. Через мгновение дети буквально ворвались в больничное крыло, сбивая друг друга с ног, и, кажется, даже немного напугали Леоне. — Стадо носорогов, — раздражённо прокомментировал он, когда Наранча и Миста, громко топая, добежали до его кровати и в нерешительности замерли, не зная, можно ли им вообще прикасаться к раненому товарищу, чтобы не причинить ему ещё больше боли. Триш вбежала в комнату прямо следом за ними, таща за собой Бруно (она всё ещё крепко держала его за руку). Бруно ещё с порога заметил, что оба перелома Леоне теперь были забинтованы, а старая испачканная в крови рубашка куда-то делась, так что теперь всё выглядело не так пугающе. Хотя цвет его кожи ужасно сильно напоминал цвет простыней, на которых он лежал. — Хэй, — Леоне приподнял здоровую руку, вроде как помахал ей и криво улыбнулся. У Бруно сжалось сердце от этих милых попыток их всех приободрить. — Привет? К слову о попытках: они практически сработали, и большая часть ребят заулыбалась в ответ. На Леоне тут же посыпались вопросы о его самочувствии: что и как болит, сильно ли, может ли он двигаться и так далее. Но старший мальчик от них решительно отмахнулся, заявив, что он скоро поправится, и вместо этого нетерпеливо спросил: — Ну, вы придумали план? Что делать со всем этим дерьмом? В ответ он получил несколько непонимающих взглядов. — План, как спасти Бруно, — уточнил Леоне. Остальные тут же о чём-то заговорили, но Бруно позволил себе просто оставить их болтовню без внимания. Он слышал только голос Леоне, слегка сиплый и дрожащий, и видел только его яркие фиолетово-золотистые глаза на бледном, посеревшем лице. Тонкие, изящно изогнутые белые брови и веснушки, которые, как знал Бруно, его всегда немного бесили. Серебристо-белые волосы, которые отросли уже ниже плеч, и которые Мама всё время грозилась подстричь. Длинная прядка спереди раньше была частью косой чёлки, и Леоне до сих пор иногда прятал за ней выражение лица. Сейчас у него в волосах виднелись застрявшие кусочки земли и какие-то травинки, а также бурые пятнышки крови. Но свежий перелом руки больше не кровоточил, потому что Мама наложила повязку (а перед этим, вероятно, очистила и промыла рану). И, что ещё более важно, Леоне смотрел на Бруно в ответ и ободряюще улыбался (чёрт возьми, это ему нужна сейчас поддержка, а не Бруно!). — Мы не позволим тебе умереть, Бруно. Эти слова заставили его вздрогнуть. Они отозвались в сознании болью, и Бруно почувствовал, что вот-вот расплачется — он отшатнулся от кровати Леоне и попятился назад, едва не роняя табуретку. — Я… мне надо… Он не рискнул поднять взгляд на друзей, и просто выбежал вон. Нет, он не может. Он просто не может принять правильное решение, когда на него так смотрят. Обнадёживающе. С любовью. С доверием. С мольбой. И не только Леоне, но и остальные. Его лучшие друзья, его настоящая маленькая семья, самые близкие, самые любимые люди, ради которых он может… он должен отказаться от своего будущего. Бруно выбежал в коридор и с облегчением понял, что никто не рискнул за ним последовать, чтобы остановить. Он поспешно спустился вниз, наткнувшись на лестнице на пару малышей, и быстрым шагом добрался до ванной комнаты. Ему просто нужно несколько минут в одиночестве, и он будет в порядке. Бруно опёрся руками на раковину и плеснул себе холодной водой в лицо. В зеркале он видел, как дрожат его плечи и рушатся остатки самообладания. В последнее время он привык улыбаться натянутой, лживой улыбкой, но сейчас даже она отказалась появляться. Бруно отрешённо наблюдал, как в глазах скапливалась влага, и как слезы скатывались по щекам. Дыхание очень быстро сбилось и стало каким-то судорожным, рваным. Он просто фиксировал детали своего нервного срыва, словно на самом деле был лишь сторонним наблюдателем. Бруно не хотел умирать. Такое просто желание. Остаться со своей семьёй, и чтобы демоны не съели ни его, ни их. Простой инстинкт самосохранения, как сказал бы Фуго. Бруно чертовски хотел жить, мысли о смерти пугали его. Пришлось напомнить самому себе, что смерть — это только миг. Незачем её бояться, верно? Может, это будет даже не очень больно. Гораздо страшнее от мысли, что он никогда больше не сможет увидеть своих друзей. Бруно действительно любил их. Он нуждался в них, как в воздухе, и он знал, что так же сильно они нуждались в нём. — Нет, нет, нет, я не хочу умирать. Я не хочу уходить. Не хочу, чтобы меня отправляли. Звук голоса успокаивал, но слёзы всё ещё катились из глаз. Бруно снова умыл лицо и продолжил смотреть на своё отражение до тех пор, пока из разрозненных кусочков вновь не слепил достойную маску. Он должен сохранять спокойствие, ради них всех. Во рту всё ещё чувствовался вкус крови из прокушенной губы. Ради всего святого, Бруно не хотел умирать. Но — он почувствовал лёгкость и головокружительное спокойствие от этой мысли — больше было не важно, чего он хотел или не хотел. Отныне у него есть только чуть больше, чем 24 часа, и Бруно потратит это время на то, чтобы принести максимальную пользу своим друзьям, подтолкнув их план побега к завершающей стадии. Единственный смысл жизни для него теперь — это не дать Донателле причинить ещё больше вреда его семье. И если для этого ему придётся умереть, то он сделает это.***
/Больничное крыло, сразу после того, как Бруно сбежал в туалет — Леоне [50401]/ Леоне проводил Бруно озадаченным взглядом. К сожалению, его худшие подозрения подтвердились. — Кажется, он думает, что мы позволим ему умереть, — проницательно заметил Фуго. — Серьёзно?! — тут же вскинулся Миста. — Но это не так, верно? О нет, бли-ин, мы даже не начали придумывать план, а Бруно уже себя похоронил. Как я мог этого не заметить? — Да что ты вообще заметил, а? — недовольно процедил Фуго. Наранча пихнул его в бок: — Фуго, не будь придурком. Леоне игнорировал их перепалку, вместо этого он обратил внимание на Джорно, которого в обычное время предпочитал не замечать: — Ты, златовласка, — Джорно «отмер» и посмотрел на Леоне в ответ, — какие есть мысли? Не слушай этих идиотов, выкладывай, что у тебя на уме. Джорно покосился на него со смесью удивления и пренебрежения, этот взгляд можно было перевести как «да ладно, теперь тебе интересно моё мнение?», и Леоне закатил глаза. Но сейчас действительно было не самое подходящее время для ссор, и оба это понимали. — Думаю, есть несколько вариантов решения этой проблемы, — неуверенно протянул он, и остальные дети мгновенно заткнулись, словно по волшебству. Джорно прокашлялся и продолжил: — Думаю, Бруно думает так же. Первый вариант: сбежать всем вместе в течение суток. Но есть некоторые… сложности, — он выразительно покосился на сломанную ногу Леоне, и старший мальчик снова демонстративно закатил глаза, но не стал перебивать «злотовласку», — мы не сможем взять тебя с собой из-за травмы. Кроме того, сегодня Миста и Наранча поранились о зачарованный осколок, и это значит, что к вечеру у них поднимется температура, а в таком состоянии далеко не убежать. Что мы имеем в итоге? Трое из старших ранены, пять человек до сих пор не знают о демонах, а двенадцать малышей не могут бегать достаточно быстро, и некоторые из них даже не умеют ходить. Получается, только одиннадцать детей действительно готовы к побегу. Однако мы не знаем, что находится за стеной, и Мама отобрала самую длинную из верёвок, а украденных припасов хватит максимум на день. Вывод очевиден: мы не готовы. Не то чтобы они этого сами не знали, но всё же произнесённая вслух правда оставила неприятный осадок. Леоне скрипнул зубами от досады, но в этой ситуации он был бессилен что-либо изменить. — А какие-нибудь другие варианты? — подал голос неунывающий Наранча. — Ты сказал, это первый, значит, есть ещё? — Да. Например, оставить всё как есть, — раздался голос с порога. Все вздрогнули и повернулись, чтобы взглянуть на вернувшегося Бруно. На первый взгляд, в нём ничего не изменилось, только пара мокрых прядей прилипла ко лбу и щекам, а глаза слегка покраснели. Но появились и другие новые черты: его походка стала твёрже и увереннее, лицо посерьёзнело, а взгляд горел решимостью. В любой другой день Леоне был бы рад этим переменам, но только не сегодня. Бруно выглядел так, словно он только что сломался, рассыпался на кусочки, а затем собрал себя заново. Но Бруно всё ещё обычный ребёнок, а не чёртов камень. Он не бессмертен, не вечен, и даже с его психическим здоровьем явно что-то не так. — Нет, это НЕ вариант! — Леоне не удержался и закричал. Он не хотел давить на Бруно, не хотел пугать Триш, но, чёрт возьми! В конце концов, Леоне просто стиснул здоровой рукой край простыни, и пробежавшая по телу боль мгновенно его отрезвила. Сейчас не время для ругани. — Побег состоится двадцать четвёртого марта, как мы планировали с самого начала, — спокойно продолжил Бруно, игнорируя направленные на него яростные взгляды лучшего друга, — к тому времени Миста и Наранча получат станды, а нога Леоне заживёт, так что вы сможете сбежать все вместе. А до тех пор лучше затаиться и притвориться, что мамины угрозы подействовали. С каждым его спокойным, тщательно продуманным словом Леоне всё больше злился. И, похоже, не он один: сиреневый взгляд Фуго яростно метался по комнате, пока не остановился на лице Бруно. — Ты упускаешь одну чёртову деталь, — прошипел он. Пальцы мальчика буквально побелели — так сильно он стиснул их на своей энциклопедии. — Да, Бруно, — неожиданно поддержал друга Наранча, — мы не можем убежать без тебя! — Вы можете, — возразил их лидер. — Нет, не можем! — резко перебил его Миста, тоже вступая в спор. — Мы не бросаем своих, и мы не бросим тебя, чёрт возьми! — Миста, — возмутился Бруно, будто Миста был единственным несогласным с его решением. — Бруно, — Леоне собрался с силами и резко сел на кровати, привлекая всеобщее внимание. Боль пронзила всю его руку, но это того стоило, потому что яркий синий взгляд наконец-то был прикован к его лицу. Леоне задавался вопросом, когда уже подействует проклятое обезболивающее. — Бруно, просто послушай меня сейчас. Иди сюда и сядь на эту табуретку, чёрт тебя побери. Бруно недовольно нахмурился, но выполнил нелепую просьбу Леоне: взял табуретку и сел возле кровати. Теперь их глаза оказались на одном уровне, а все остальные толпились вокруг. Триш протиснулась ближе к любимому старшему брату и нерешительно прижалась к его спине, но Бруно этого, кажется, не заметил. Леоне воспользовался возможностью и схватил его за руку (словно тот собирался сбежать), но получил в ответ только равнодушный спокойный взгляд. Господи, Бруно иногда действительно раздражал. — Ты не умрёшь. И это не обсуждается. — Мы это прямо сейчас обсуждаем, — упрямо возразил он. — У меня есть план, который устроит всех, — неожиданно вмешался Джорно. — Бруно может сбежать один, — видя множество неубеждённых взглядов, он поспешил уточнить: — или, вернее, он сделает вид, что сбежал один. Его передатчик уже сломан, не так ли? Маме его не отследить, а с помощью своего станда, Sticky Fingers, он точно сможет спрятаться в лесу и дождаться двадцать четвёртого марта, пока мы подготовим всё остальное к побегу… — Нет, — спокойно ответил Бруно, прикрыв глаза. — Что?! Какое ещё «нет», ты даже до конца не дослушал! — яростно выпалил Леоне. — Да почему?! — закричал Фуго на всё больничное крыло. Он даже неосознанно бросился вперёд, так что Мисте пришлось удержать его на месте. Хотя не то чтобы Миста не разделял его чувств. — Всего две причины, — спокойно отозвался Бруно. — Первая: если я сбегу, то демоны наверняка усилят охрану. И вторая: меня, моё тело, могут заменить одним из вас. Всё просто. Я всего лишь хочу, чтобы вы все сбежали и, в конце концов, оказались в безопасности. Мне больше ничего не нужно. Он ласково им улыбнулся, но Леоне видел насквозь эту маску. Бруно — чёртов обманщик. Он лжёт, он наверняка хочет выжить со всеми вместе, он просто вбил себе в голову… — Бруно, но ты тоже должен сбежать, — неожиданно раздался тоненький и охрипший от слёз голос Триш, — ты тоже заслуживаешь быть в безопасности… Она с силой прижалась к нему и лживая улыбка Бруно дрогнула. — Чёрт, если они пришлют ещё больше смотрителей или ещё одну Сестру, мы всё равно с этим справимся, — с неожиданной жёсткостью в голосе заявил Миста. Казалось, в этот момент он был готов на что угодно, даже убить человека — и Леоне прекрасно понимал это чувство. Что ещё им остаётся, если не бороться до конца? — Мама не в первый раз пытается нас запугать, — произнёс Фуго (всё ещё красный от злости, но уже не бросающийся на людей с книгой наперевес), — на самом деле, если действовать осторожно, её угрозы можно обойти. Мы обязательно справимся. — Да, и к тому же, — Леоне наконец смог вступить в разговор, — Мама не сможет отправить меня вместо тебя из-за всех этими травм. Миста «заболеет». И все остальные… ты знаешь, на что способен станд Проши? Ты видел, что он делает? — Он превращает людей в сморщенные кабачки, — хихикнул Наранча, хотя его не спрашивали. Бруно кивнул. — Мама не сможет отправить вместо тебя никого, потому что мы все внезапно «заболеем». Леоне правда старался говорить убеждающим голосом. У него всегда крайне хреново получалось успокаивать людей, и сейчас он жалел, что не обладает теми же навыками убеждения, что и Бруно, или такой же харизмой, как у Джорно. Чёрт возьми, что нужно сказать человеку, чтобы он понял, наконец, что его любят? Что они готовы пойти на крайние меры, чтобы только спасти его? Может быть, в этом и заключалась проблема. Бруно знал. — Всё будет хорошо, Бруно, — прошептала Триш, снова заключая его в объятия. Малышка не могла этого видеть, но Леоне видел: маска спокойствия на лице Бруно трещала по швам, а его улыбка дрожала. — Всё будет хорошо, — эхом повторил Леоне, действительно стараясь, чтобы его голос звучал обнадёживающе. — Мы не оставим тебя одного, Бруно. Бруно не выдержал и закрыл лицо руками, едва слышно всхлипнув. Кажется, это стало сигналом для остальных, и он снова оказался в эпицентре групповых объятий. Правда, на этот раз — с оттенком надежды, а не обречённости. Дети так увлеклись, что в какой-то момент Наранча едва не свалился на Леоне, но старший мальчик, к своему собственному удивлению, не почувствовал боли. Кажется, таблетки, которые дала ему Мама, наконец-то подействовали.***
/ещё некоторое время спустя — Леоне [50401]/ Конечно же, они пропустили ужин. Время (которого итак осталось очень, очень мало) буквально утекало сквозь пальцы. Звать компанию спуститься вниз по очереди приходили Макс, Мария и Салли, но все ушли ни с чем. А затем, к всеобщему удивлению, пришла заплаканная Мелла и сказала, что Ризотто тоже отправят. Завтра. Вместе с Бруно. Теперь, по крайней мере, ясно, почему вторая «банда» этим вечером тоже куда тише и мрачнее, чем обычно. Ни у кого из детей уже не осталось сил пугаться или переживать, они просто… приняли к сведению этот ужасающий факт. Судя по всему, Мама решила одним ударом, в один день забрать обоих лидеров среди детей, чтобы окончательно сломить их волю к сопротивлению. Все сошлись на мнении, что завтра надо поговорить с ребятами из «банды Риза», рассказать о новом плане и убедить участвовать в этой авантюре с ненастоящим побегом. К сожалению, ночь подкралась слишком быстро, и часы пробили восемь — наступило время отбоя. По правилам Дома все здоровые дети в этот момент должны были покинуть больничное крыло, хотели они того или нет, и друзьям Леоне пришлось уйти, ведь они не собирались ещё больше злить Маму. Бруно почему-то одним из первых выскочил за дверь, ведя за руку сонную Триш. Остальные мальчишки неловко попрощались и пожелали спокойной ночи — все знали, как Леоне ненавидит оставаться один в больничном крыле, но ничего не могли сделать в этой ситуации. Джорно шёл последним, и Леоне окликнул его, прося задержаться на минуту. — Эй, златовласка. Джорно состроил свою привычную гримасу. — Почему ты один промолчал, когда мы все убеждали Бруно сбежать завтра днём? — спросил Леоне, проигнорировав недовольство золотого мальчика. С каким бы пренебрежением он сам ни относился к Джорно, всем было очевидно, что Бруно доверяет этому смышлёному новичку. И Джорно действительно придумывал неплохие планы (которые, к сожалению, иногда проваливались — как сегодня, например), да и вся эта затея, эта мечта о побеге была наполовину его детищем. Так почему же он промолчал? — Если Бруно решил умереть, он это всё равно сделает, — просто (и весьма жестоко) ответил блондин. — Я не смогу ему помешать. Бесполезно даже пытаться. — Только не говори, что ты сдался. Эта фраза, по задумке Леоне, должна была быть угрожающей (или хотя бы с оттенком обвинения), но она просто прозвучала жалко. Он устал. Он действительно устал. После того, как ушла боль, и он перестал чувствовать практически половину тела, слабость начала одолевать его всё сильнее с каждой минутой. Леоне ни в коем случае не отчаялся, но и спорить с прежней яростью он больше не мог. — Я не сдался, — тихо пробормотал Джорно. Видимо, он и сам понимал, насколько это неубедительно звучит. — Тогда не смей сдаваться и завтра, — упрямо повторил Леоне, — и заставь его сбежать, во что бы то ни стало. И пусть Ризотто с собой заберёт. Они должны сбежать. Ты меня понял, мелочь? — Я сделаю то, что смогу. И не потому что ты меня попросил. Его лицо было бесстрастным, с лёгким оттенком надменного спокойствия (которое всегда появлялось там, когда они с Леоне ругались), но сейчас старший мальчик слишком устал, чтобы что-нибудь сказать по этому поводу. Он просто закрыл глаза и молча понадеялся, что Джорно действительно упрямый ребёнок, верящий в свою мечту, а не какой-то слабак, позволяющий его друзьям умирать. В конце концов, роль слабака всегда принадлежала Леоне. Он услышал, как дверь с тихим скрипом закрылась, отрезав его от всего остального Дома. Эта ночь обещала быть долгой.