Когда всё закончилось.

Кабинет ничем не напоминал рабочее помещение любого из Старейшин. В нём был низкий потолок, старомодные деревянные шкафы и какая-то укромность, больше приличествующая подсобке. — Не сиди на моей тумбе, пожалуйста, — сквозь зубы попросил владелец кабинета. Третий покорно слез с ящика, который принял за лавку. Украдкой, чтобы не злить Франкенштейна ещё больше, он осматривался кругом, благо чёлка скрывала его любопытство. Нет, Третий решительно не понимал, что связывает величайшего исследователя человечества с этим местом. Напротив него стоял с безучастным лицом лукедонский подросток, не прошедший ещё церемонии совершеннолетия. Руки по швам. Он чего-то ждал. Франкенштейн достал из сумки ноутбук. Третий поморщился при виде грубой техники. Тончайший планшет стандартной Союзной модели приличествовал бы доктору куда больше. — Начинаем, — махнул рукой Франкенштейн. Беловолосый лукедонец подошёл к двери и отпер её. Вошла девушка, по-видимому, старшеклассница. Она помялась у порога, кинув взгляд на Третьего. Балахон явно изумил её. — Твой телефон, пожалуйста, — попросил Франкенштейн. Удивительно, откуда только взялась вежливость. — Т-только не ругайтесь, — жалобно сказала девушка, но устройство протянула. Телефон был оклеен какой-то мишурой в виде мордочек и сердечек. Третий проводил взглядом электронную игрушку, ибо иначе, как игрушкой, он не мог назвать эту дешёвую вещь. Вот, значит, как сейчас выглядит людской быт. Немного электроники, немного блестяшек, относительно здоровые тела. Вот так они и живут — те, кого Третий вроде как оберегал своей работой. Они изменились за те многие и многие десятилетия, которые Третий провёл в Союзе. Он как-то даже и не знал. — Меня интересуют только следы действий террористов, — заверил Франкенштейн школьницу. Он подключил телефон к ноутбуку. Аппарат пискнул, передавая данные. — Господин директор… В интернете пишут, что это были не люди! А ещё самый красивый ученик пропал, а друзья его, которые с ним везде ходили, не понимают, о чём речь! — вдруг заговорила девушка дрожащим голосом. Она всё косилась на Третьего, и тот занервничал. Он понимал, что пугает кореянку своей неуместной одеждой, оттенком кожи и неестественным цветом глаз. Это было неприятно. Он предпочёл бы находиться совсем не здесь, но доктор держал его при себе всюду, как пленника. — Всё будет хорошо, — рассеянно сказал Франкенштейн. Он отсоединил телефон и протянул владелице. — Регис, позаботься… — Не было никакого пропавшего ученика, — прошептал лукедонец. Третий отметил очень быстрое движение рукой. Девушка моргнула, покачнулась и вдруг озадаченно уставилась на Третьего, будто видела его в первый раз. — Иностранная делегация, — подсказал Регис. Девушка повернулась к нему. — И я тоже… Просто иностранец. Приехал на один день. Не укрылось от Третьего и то, что благородный украдкой вздохнул. Школьница же просто кивнула, будто произошла самая естественная вещь, и покинула кабинет. — Что-нибудь есть? — спросил Регис. — Да. Третий приблизился к столу, чтобы заглянуть в неприлично маленький экран ноутбука. Там была фотография. В окружении каких-то ребят, одетых в форменные пиджачки, стоял Ноблесс. Тайная опора благородной расы, сильнейший из сильных, он смотрел в сторону и немного поверх голов, словно наблюдал что-то одному ему известное. Видимо, его засняли исподтишка. Третий впервые видел Ноблесса настолько отчётливо и удивился, насколько тот походил на окружающих его людских детей. Такой молодой с виду. Если не знать, в чём дело, можно было принять его за ещё одного школьника, лишь более благовоспитанного. — Зачем…? — вырвалось у Третьего. — Я тебя не звал смотреть, — прорычал Франкенштейн. Похоже, вежливость распространялась исключительно на его питомцев. Что ж, не Третьему винить его. Доктор перенёс фотографию в отдельную папку, тут же продублировал в сеть и на флешку. — Следующего ученика, Регис. Они закончили, когда солнце окрасило шкафы кабинета в красный и оранжевый. Третий поймал себя на том, что понятия не имеет, когда в последний раз видел такие краски. Всё оказалось незнакомым — всё, что Третий старался улучшать и совершенствовать, то питая, то подстригая холодными ножницами с бесстрастностью садовника. Пока он занимался мировыми проблемами, мир снаружи мчался вперёд сам собой, неуправляемый в мелочах и отдельных жизнях. Кажется, Первый интересовался подобным, развлекая себя тем, чтобы походить на современных людей. Он даже одевался так, что мог бы сойти за своего в тусовке молодых миллионеров и изобретателей, хотя никогда их не посещал. Первому нравилось для самого себя выглядеть образцовым представителем человечества, чьим королём он желал стать, но Третий до сих пор не понял, почему. Точно так же он не понимал доктора, который сейчас склонялся над ноутбуком, открывая фотографии одну за одной. На каждом снимке — Ноблесс. То сбоку, то со спины, то из-за дерева. Чаще с несколькими людскими детьми вокруг, иногда один. Нередко маячили лукедонец Регис и его соратница, словно телохранители. Если кто-то из них и проявлял свою власть над школьниками, на фотографиях это не отразилось. В чём тут секрет, думал Третий, какая им выгода? Почему именно дети понадобились Ноблессу? Вероятно, в них какая-то особая энергия, древняя тайна, которую Союз проглядел, а Ноблесс знал. Так? — Простите, Франкенштейн, но зачем вам это? — Собираю всё, что осталось. — Я не о снимках. Понимаете, школа — ну что это… Вы ведь самолично здесь всё организовали? Вы прямо здесь каждый день сидели? Начинали учебный год речью, потом к вам водили нерадивых школяров, или как там их сейчас называют… Доктор кивнул, не отрываясь от своего занятия. — Вы всё это время могли бы занимать пост Первого Старейшины, — сказал Третий. — Управлять хоть всеми школами планеты, всеми лабораториями, всеми городами, а вы… Я не понимаю. Что вас держит в этом кабинете? А его что привлекло? Похоже, Ноблесс провёл тут уйму времени. В чём секрет? — И не поймёшь, — буркнул Регис из своего угла. — Так, — сказал Франкенштейн и поднялся из-за стола. — Уясни, пожалуйста, одну вещь. Твои обтекаемые фразы про человечество или весь мир меня трогают меньше всего, и если не хочешь меня в дальнейшем выводить, то научись мыслить конкретнее. Да, это моя школа. Да, это мои ученики. Разве они были бы моими, будь я где-нибудь на вершинах мирового правительства? Здесь у меня была вполне понятная, измеримая цель. Ребята вырастут, выйдут в тот самый большой мир и будут изменять его, как сумеют. Моя забота — чтоб они сумели, да, вон те самые обыкновенные мальчишки и девчонки. Чтобы они строили хороший мир. Надеюсь, в нём будет поменьше таких, как ты… Смотри! Франкенштейн бесцеремонно развернул Третьего к экрану ноутбука и пригнул поближе. Третий взглянул. Отчётливый снимок. На нём Ноблесс стоял посреди группки товарищей. Лицо нелюдя, которое Третьему запомнилось как бесстрастное, здесь казалось каким-то не таким. Он был очень спокоен, Ноблесс. Кажется, он… улыбался уголками рта? Третий вдруг поймал себя на том, что понятия не имел до сего дня, умеют ли лукедонцы улыбаться. Известно было, что они регенерируют, что вызывают духовное оружие. Но улыбаются ли? «Здесь зафиксировано некое происшествие, вероятно. Ноблесс добился какого-то особого контроля над детьми или научился впитывать их энергию», — подумал Третий. — Смотри! — повторил Франкенштейн. — Если мой Мастер что-то любил — значит, оно того стоило, и не тебе принижать мою школу или мой кабинет. — Что, простите, делал? — Любил, — подсказал из угла лукедонец. — Не поймёшь, говорю же. Франкенштейн отпихнул Третьего от стола. Он сел и стал смотреть на фотографию. Третий же смотрел на доктора и понемногу догадывался, что собранные фотографии не имели исследовательской цели, да и к террористам не имели отношения. — Простите, — сказал Третий на всякий случай. Он давно не считал, сколько раз повторил это слово. Все эти дети, которые входили сегодня, они смотрели на него испуганно и недоуменно. Третий не хотел этого, он прятал за спину руки в свежих шрамах и ёжился в балахоне, но изменить ничего было нельзя. Он заслужил эти взгляды, хоть школьники про то не знали. — Хватит, — ответил Франкенштейн, не отрывая взгляда от фотографии. — Просто заруби себе на носу, пожалуйста, одну вещь. Ты говоришь, я великий, я мог бы управлять всем Союзом… Посмотри на него. Это — Ноблесс. Он единственный во всём мире, кто даже не равен мне, а превосходит меня. Превосходил. Третий кивнул. Уж это он понимал. — И Ноблесс, — сказал Франкенштейн, — не гнушался тем, чтобы выбрать из сотен тысяч школ одну. Он сел за парту, как обычный подросток, и простые дети бегали к нему в гости, играли в игры и крошили на пол. Если Мастер мой не посчитал это низким для себя, то как бы я посмел? Да, у меня были бы сотни лаборантов на подхвате, но не завелось бы… Этих вот всех, — он вдруг повёл рукой в сторону лукедонца, а тот затоптался на месте. — Семьи, в общем, — закончил Франкенштейн. В кабинет вошла глава клана Лоярд с подносом в руках. На подносе покоилось блюдо с печеньем и заварник. Третий непроизвольно облизнул пересохшие губы. Он не стал вслух уточнять, почему благородная Лоярд, владелица Косы Смерти, разносит закуски. В конце концов, он умел понимать с первого раза даже очень новые для себя вещи, проводить параллели и так далее — в противном случае не стал бы Старейшиной. Третий не удивился бы, если бы оказалось, что лукедонка самолично пекла это печенье. "После таких невероятных сведений и событий вообще долго не смогу испытывать удивления", - подумал он. А потом он сразу же понял, что ошибся в таком прогнозе. Потому что Лоярд достала из шкафа не две, не три, а четыре фарфоровых чашки.