***
- Пожалуйста, давай поговорим. - снова приставал он к ней. Вёл Альбедо себя каждый раз по-разному: просил жалобно, просил радостно, просил непринуждённо и спокойно. Как будто игрался с ней, вынуждая дать своё согласие, искал разные тактики к победе. Хотя ни разу даже не намекнул, в чём же может крыться дело. Всё так же приходил побитый, напуганный, настороженный, но к обеду успокаивался, мог улыбнуться и вести себя непринуждённо, как прежде. Пожелтевшие синяки на лбу и голове ему не к лицу. - Не хочу. - отказывала она ему из раза в раз. Но разве отказ мог остановить его? Он всё равно продолжал. Навязчивое внимание Альбедо начинало злить и сильно надоедать, даже хуже того - Мона начинала к этому привыкать. Когда она входила в здание, то он её уже поджидал внутри; когда она шла на обед, Альбедо сидел рядом; когда она направлялась с Лайлой домой, он заводил с её подругой разговоры и провожал девушек к станции. Альбедо снова ворвался в её жизнь, как когда-то давно. Но, вот беда, теперь она не нуждалась в его присутствии. Ей было хорошо без него, а потому его компания не радовала бывшую волшебницу. Всё, о чём она думала - лишь бы тот не разболтал чего Лайле. Или кому-то ещё. Не важно. И так продолжалось целую неделю, до самых-самых выходных, когда все эти игры в кошки-мышки были отложены до понедельника. Но в понедельник он не явился. В тот день будто нарочно погода была такой тоскливой, серой, скучной, как пары в начале недели. Дождь лил без конца, небо всё чернело и чернело, ветер беспокойно завывал, проносясь мимо зданий корпуса, и шторы встревоженно колыхались под сквозняком. Деревья клонили ветви вслед за ветром куда-то на юго-восток, огненно-жёлтая листва тускнела на серости небесного полотна. Пахло грозой, морем, сыростью, надвигающейся бурей и долгой дорогой домой без зонта. Мона подпирала голову рукой и смотрела на то, как быстро плывут тучи по небу, но конца и края им не видно. Аудитория потускнела, накрылась такими же тучами, навевая сон и тоску. Учитель что-то тихо бормотал, чертил, но мысли о небесных светилах уносились вдаль за клокочущими чайками. Кто в аудитории не спал, тот ничего не слушал. А она всё оборачивалась на пустующее место в конце тусклой аудитории и думала: куда он подевался? Почему не пришёл сегодня? Не пришёл он и в обед. Мона скучающе читала свои конспекты, чужие, сбылась маленькая мечта и она могла подготовиться в столовой одна, за тёплым чаем с молоком. Но не сиделось ей спокойно. Хотя и шумно не было, только лампы гудели, и тепло, и нет никого. Но Мона всё равно отрывала голову от арифметических формул на соседнее сидение, куда никто не подсаживался, тем самым отвлекала теперь саму себя. И это немного злило её. Избавиться от привычки оказалось сложней, чем думалось сперва. Очень не хватало чьей-то навязанной компании. Само ощущение этого беспокоило Мону, и она снова злостно смотрела в конспект. - Жалко, что Альбедо с нами не будет. - вздохнула Лайла по дороге домой, когда первые капли дождя окропили гравиевую тропинку. И Мона с ужасом осознала, насколько прочно въелся Альбедо в её повседневную жизнь. До такой степени, что теперь и Лайлу охватило то же тоскливое чувство, когда рядом не хватало чьего-то присутствия, а она по привычке теснилась поближе к Моне, чтобы Альбедо хватило места на узкой тропке. И Мона смотрела на подругу, что, идя широкими шагами, вздыхала очень тяжело и протяжно, вкладывая во вздохи эти всю печаль. Потому что Альбедо чудесным образом располагал к себе собеседниц интересными разговорами, хорошими манерами и уважительным отношением. Хотя Мона не говорила с ним, но продолжала слушать его и Лайлу, тем самым невольно погружаясь в старые-добрые деньки, когда всё было хорошо и ничего ещё не утеряно безвозвратно. Обида никуда не уходила, но девушке было от этих разговоров спокойно. Теперь не хватало мягкого голоса Альбедо, смешков Лайлы, и только серое небо продолжало давить на них своей угрюмостью. Однако же, вслушиваясь в их разговоры, Мона подметила странную вещь, которую никогда прежде не замечала в Альбедо, будучи ослеплена сладостной дымкой любви. Альбедо никогда не интересовался другими. Он не спрашивал ничего, что могло бы коснуться жизни другого человека: ни о семье, ни о друзьях, ни о второй половинке, ни даже о том, где мог жить человек. Вроде банальная вежливость, а то, как он игнорировал рассказы Лайлы о себе, казалось странным. Но Альбедо так же никогда не рассказывал о себе. И это ещё странней. Но на следующий день он всё-таки пришёл. Как сияло солнце после затяжной ночной бури, так и сияла его улыбка в тот день. Он пришёл чуточку раньше обыкновенного, вёл себя приветливо и мило с другими студентами, более не сжимал плеч, не озирался по сторонам и ходил совсем легко, плавно, будто парил по воздуху. И даже внешний вид был светлей привычного: кремовый вязаный кардиган, светлая рубашка, штаны. Похож на ванильное парфе, тающее во рту, с мягким сладким послевкусием. Он был так похож на того Альбедо, в которого она когда-то влюбилась, что бы могло ёкнуть сердце. Если бы вокруг его лица не виднелись уродливые красные царапины. - Что у тебя с лицом? - спросила Мона, едва тот подсел на обеденном перерыве к ней. Он даже рта не успел открыть, чтобы снова заговорить с ней о помощи. Мона не спускала с него глаз, рассматривала на его лице красные, свежие царапины, неровные, с оборванной кожицей по краям. Странные были эти царапины, словно кто-то хотел ногтями вырезать кожу с лица в форме маски. На каких-то ещё остались сияющие под мягкими солнечными лучами капли проступившей крови. Если синяки можно было списать на драку или неудачные падения, то такое жуткое зрелище - нет. Ничего подобного Мона ранее не видела, а потому вопрос естественно вырвался из её уст. Альбедо тихонько ощупал прохладными пальцами ещё пекущую кожу. Так, будто в этом не было ничего удивительного. Но потом вполне естественным и спокойным образом ответил: - То, о чём я с тобой пытался поговорить всё это время. И вот, Мона попала в собственную же ловушку. Первая же спросила, первую же одолел интерес. Она изумлённо уставилась на него, пока он улыбался ей в ответ с изуродованным лицом. Но теперь ей уже как-то и не хотелось злиться на него, даже мысли не промелькнуло в голове, былая обида так быстро и естественно исчезла, что разыскать её Мона не могла, лишь тупо уставилась на его лицо, не находя слов. Да и надо ли было что-то говорить? Все слова путались в её голове, собираясь в комок из обрывок фраз. Теперь она чувствовала свою вину за все эти отказы. "Наверное, он действительно был в опасности, пока я так долго носилась со своей местью", - думалось ей, и Мона неуверенно закрыла конспект. - Хорошо, я выслушаю тебя на этот раз. - она тяжко вздохнула. - Но я не буду обещать, что смогу помочь. - тут же протараторила следом и снова посмотрела на юношу. Альбедо спокойно кивнул, с толикой благодарности во взгляде, облечь которую в слова не удавалось. И Мона покраснела, что-то вспыхнуло в тот миг, когда она дала своё нетвёрдое согласие, будто зажглись на ярком лазурном небе огни фейерверков, и всё это слилось в ослепительном зареве. Наверняка она успеет ещё пожалеть об этом, и не раз, и не два, но то будет потом, а сейчас ей хотелось знать, в чём же дело. И тогда Альбедо предложил небольшую прогулку. Приятное с полезным, вдали от чужих ушей, глаз и нежеланного внимания. Опавшие листья разносились чуть прохладным ветром, плыли кораблями по маленьким озёрцам луж, где отражались блики ласкового светлого солнца. Такого светлого, почти белого, но слишком яркого на фоне таких же белоснежных облаков. Мона вдыхала влажный холодный воздух, держала свой алый зонт наготове, хотя ничего не предвещало дождя, и аккуратно обходила лужи. Асфальт за утро так и не просох, где-нигде пробивались сухие пятна. После шторма всё казалось слишком мирным, тихим, ослепительным. И птицы пели громче обыкновенного, и влажная земля у клумб пахла сочней. Капли дождя падали с ветвей прямо ей на макушку, и всё казалось, что снова начался ливень. Почему-то природа всегда хороша только когда идут пары, уроки, работа, и прогулять в такую пору не кажется преступлением. Они неторопливо шли по знакомому скверу, шаг за шагом, но не решались затронуть тему. Мона не настаивала, Альбедо долго колебался и облекал свой рассказ в форму слов, потому что этот разговор давался ему тяжело. Надо было переступить через себя, свои принципы, и рассказать нечто личное, очень сокровенное. - Ты же увлекалась оккультизмом в старшей школе, - вернулся он к своему разговору с девушкой, подняв на неё взгляд, - насколько ты... Знающа в таких делах? - спросил он. Мона слушала его, но отвечала редко, чаще задирала голову наверх, на мрачные дубы и белок, ловко скачущих по веточкам. - Да, было дело. - согласилась она. При одном только упоминании об увлечении оккультизмом у Моны опускались руки, снова набрасывалась злоба. Он хочет над ней посмеяться? Зачем он говорит с ней об этом? Девушка сложила руки на груди, возводила оборону. Ей не нравилось, к чему всё шло. - Достаточно знаю, а что? - она выражала ему своё подозрение, почти не отводя взгляда. Странные переглядки, все эти игры в кошки-мышки продолжались даже тогда, когда оба по-своему сдались. Потому что ни он, ни она, никто не хотел быть откровенным до конца. Стоило ли говорить ему, что она лично сталкивалась с чем-то, именуемым потусторонним? Что именно он хочет выведать у неё? Имеет ли это отношение к помощи? В ту секунду, глядя, как ветер дёргает его за локоны непослушных волос, она поклялась, что если его помощь связана с ерундой, то Мона тотчас развернётся и уйдёт домой. С пар она уже сбежала, в аудиторию ей путь заказан на сегодня. Всё по его вине. - И ты вправду сталкивалась с чем-то таким? - говорил он робко, начинал издалека. Мона хмурилась, терпение иссякало, пока раздражение лавиной бурлило глубоко в груди. Альбедо не говорил прямым текстом. Он говорил языком намёков. То. Эти. Там. Они. Девушка понимала: веры в нём не прибавилось с тех пор, как они в последний раз говорили с глазу на глаз. - А ты мне поверишь, если я скажу "да"? - спросила она в ответ. Вопросом на вопрос, это должно вынудить его ответить хоть на что-то. Альбедо немного нахмурился, рассматривая её глаза, раздражённо поджатые губы, чуть обсохшие на прохладном ветру. - Поверю. Теперь охотно поверю, потому что я сам столкнулся с этим. - выдал он и отвернулся, руки держал за спиной, взглядом следя за идущей в их сторону парой. Они прождали, пока люди уйдут с тропинки, чтобы сквер вновь принадлежал только им двоим. Пара прошла мимо, косо глянула на юношу с уродливыми царапинами на лице, будто глядели на прокажённого, и немного ускорили шаг. Вот как! Такой ответ удовлетворил Мону сполна, более того, раздражение в ней спало на нет, будто в жерло вулкана вылили ледяную воду. На мгновенье она даже ощутила подъём духа, ведь в этих-то делах съела собаку! Не буквально. И теперь, когда такой человек, как Альбедо, слепо верящий в силу чисел и точностей, обращался к ней за помощью, её авторитет вырастал в собственных же глазах. А он! Он! Он говорил с ней так уважительно, аккуратно, ибо понимал - неверное слово, и это конец всему. Как же это льстило ей, как же хорошо стало на душе, резко зажили все шрамы на сердце, скроенные неровными швами. Сам этот факт был ей слаще любой мести, потому что это и была та самая месть. Он вложил ей в руки власть над собой, а большего ей было не нужно. - И с чем же ты столкнулся? - Мона спросила следом, скрыв своё удовольствие. Голос всё же нечаянно дрогнул, но Альбедо не заметил ничего, ибо был слишком занят созерцанием собственных носков обуви, заляпанных иссохшими каплями из-под луж. Альбедо думал, думал, пока Мона снова рассматривала эти раны, чуть подсохшую корочку крови и рваную кожицу. - Меня преследует призрак моего погибшего брата. - и подушечкой пальца провёл по круговым царапинам. Процесс разложения человеческого тела начинается спустя несколько минут после смерти. Кислород покидает тело, клетки испытывают голодание, ткань умирает кусочек за кусочком. Что-то разлагается быстрей, что-то требует значительного времени, прежде чем слиться с почвой и стать природным удобрением для микроорганизмов, бактерий и растений. Потом растения разрастаются, плодоносят, а там уже... Реинкарнация. Шаг за шагом, но хотя бы одна твоя клеточка попадёт в новое тело. "Ничего в этом мире не исчезает в никуда", - помнила она слова своей первой преподавательницы по биологии. Кровь, мозг, кожа, кости - все они становятся частью длинной цепи системы, отлаженной работы скрипучих, но надёжных механизмов природы. Участь человека предопределена после смерти, он всё ещё остаётся жить, но по-своему, уже по законам природы, а не писаных человеческих правил. Но одна мысль Мону занимала особенно, не давала ей всякого покоя, ибо ответа она не отыскала до сих пор. А куда девается душа? Душа есть не что иное, как накопленный жизненный опыт. Душа - это плетёная простынь из самосознания человека, всех его возможных мыслей, чувств, эмоций, действий, воспоминаний. Душа - это длинная-длинная история человека с момента, когда он открыл впервые глаза, до момента, когда его глаза закрылись в последний раз. Куда девается всё это? Неужели все воспоминания исчезают в никуда? Все эти памятные моменты времени, разноцветные калейдоскопы чувств и эмоций. Неужели в этом материальном мире не нашлось место чему-то, что можно было бы назвать "душой"? На самом деле нашлось. И призраки есть не что иное, как этот сгусток всего пережитого, накопленного и бережно сохранённого. Что-то теряется, что-то забывается, что-то рассеивается ветрами, а у чего-то есть срок годности. Последний импульс умирающей жизни - вот что есть призрак на самом деле. И этот импульс тоже умеет "умирать" со временем. Как они дошли до кафе, Мона уже не помнила. Зато хорошо поняла, что ничегошеньки об Альбедо не знала. Ей всегда чудилось, будто она знает его слишком хорошо. Даже сейчас, наблюдая за тем, как он помешивает чай строго по часовой стрелке полукругом, очень медленно, чтобы не создавать водоворота, а затем добавляет понемногу сахара, надрывая стикер ровно посередине. Альбедо кажется ей понятным, простым, и Мона всё ещё помнила события прошлых лет. Но неужели это всё просто иллюзия? Не возомнила ли она себе, будто знает всё лучше всех? Играла неторопливая спокойная музыка, тёплый свет настенных фонарей согревал мёрзлую от холодной осени душу, а из чашки медленно кружил пар и тотчас таял. Окна немного запотели, уже не рассмотреть за ними улицы. Звон посуды смешался с голосами за соседними столиками и слишком крепким запахом кофе. Мона погрузила ложку в парфе, но не подняла, а только глядела, как та всё тонула в мягком креме. А затем подняла глаза на Альбедо. Да, тот сегодня как это парфе с клубничным сиропом на стенках, но только слишком горький на вкус. Хотя за чужой счёт сладости должны быть вкуснее. - Как давно тебя преследует твой брат? - спросила Мона. Впервые открыла рот за долгое время для того, чтобы снова вернуться к этой теме. Всё как-то вышло нескладно: Альбедо сначала резко прервал разговор, хотя только-только разогнал темп, предложил посидеть в кафе, ибо он продрог в лёгком кардигане, а теперь, когда им принесли заказ, даже не думал воротиться к теме. Будто и не нужна была ему помощь. - На самом деле всю жизнь. - сообщил он. Теперь Мона заметила, что, когда Альбедо говорил о себе, то никогда не выдерживал зрительного контакта. Как сейчас, когда рассматривал дно кружки. - Но я всегда думал, как и все вокруг меня, что у меня просто нелады с рассудком. - и покрутил пальцем у виска. - К тому же он не всё время рядом со мной, как я иногда читал... То появится, то исчезнет. Но в последнее время он стал нападать на меня, и тогда я понял, что это не может быть моей галлюцинацией. - его ладонь слова потянулась к лицу, обведя контур царапин. - А... - Мона растерялась. - Он сейчас с нами? - поинтересовалась она. Это, пожалуй, единственный вопрос, который она смела задать. Потому что их было слишком много. Чем дольше Альбедо водил её по потёмкам своего прошлого, тем туманней становилась картина. Моне довелось уже однажды столкнуться с потусторонним созданием, но тот призрак вёл себя так же, как при жизни, а прожил всего пару месяцев, ровно одно лето. А тут... Альбедо обернулся, осмотрелся по сторонам. - Нет. Он почти не выходит на люди. Крайне редко. - тут же уточнил он. Мона задумалась, хмыкнула, рисуя себе образ этого призрака в голове. Как выглядел бы этот брат? Господи, как же мало она знала Альбедо... - И как давно он здесь? Сколько лет ты видишь его? Что могло послужить причиной его появления? - спросила она и размешала парфе с сиропом, ложечкой набирая внушительную горку. - С момента своей смерти, почти двенадцать лет. - назвал он примерное число. Мона не отрывала от него глаз. Двенадцать лет! Немыслимо. Двенадцать лет он жил бок о бок с потусторонним, а поверил в него лишь сейчас, когда ситуация обострилась до края, пора было включать сирены и бить в колокола. Но Мона слушала. Не ставила ему это неверие в упрёк, чтобы не разрушить тонкий, ещё неокрепший мостик между ними, хотя очень хотелось. Затаив дыхание, девушка слушала рассказ Альбедо о себе, самое-самое ценное, что было у него, самое сокровенное, которое он отрывал от сердца и дарил ей. И в ту секунду смолкло для неё всё, ибо никогда ближе к нему, чем в тот миг, она не была. Никто не был, а она была. Совсем уже не хотелось злиться на него за прошлое, неприязнь резко сменилась на сочувствие и милость к тому, к кому ещё вчера она питала неприязнь. Ну и чёрт с тем разбитым сердцем, она снова сошьёт его, залатает, и будет как новенькое, не отличить. Потому что ей стало так хорошо, Мона поняла, что никогда по-настоящему не страдала, по-настоящему не плакала и по-настоящему не терзалась от душевных мук. Ибо сказ его начинался со слов: - Двенадцать лет назад я убил своего брата.Добро пожаловать, призрак прошлого
7 февраля 2023 г. в 12:55
Когда встречи сошли на нет, а в воздухе застыла неопределённость, Мона решилась на самый главный шаг.
Это было в конце лета. В один из самых обыкновенных вечеров, которые начинались одинаково и кончались так же. Таких вечеров, которые не отпечатываются в памяти, ибо не счесть их числа за всю жизнь. Закатное солнце раскрашивало небо в огненно-рыжий оттенок, бурые облака лениво плыли вслед за тёплым душным ветром. Кожа покрылась испариной, под лбом скопились капли, которые девушка тут же смахивала. Последние трели цикад доносились до одиноких коридоров опустевшей школы, после занятий не осталось почти никого, вокруг только тишина. Но Мону не волновало ни рубиновое море из окна, жадно вобравшее в себя отблеск неба, ни бордовые облака, ни тихие голоса последних учеников под окнами. Её не впечатляли последние дни лета, проведённого в старшей школе. Куда больше её думы занимало письмо. Думалось и о том, как она утром подкинула записку Альбедо в шкафчик с просьбой встретиться за школой. И только дурак не смог бы понять, что это значило. А Альбедо не дурак. Он-то уже всё понял.
Она волновалась. Так волновалась, как никогда прежде в своей жизни. Ей хотелось бежать отсюда, отступить назад, и она уже жалела, что решилась на этот шаг. Но..."Хочешь узнать? Спроси!", - когда-то сказал ей Дайнслейф. И она поверила в себя на тот краткий миг. Нервная дрожь пробегалась по телу от макушки до пят, Мона прижимала к груди стопку учебников, будто спряталась за ними как за щитом. Сначала она была уверена, что всё получится, Альбедо ведь не зря показывал такие красивые жесты. Но теперь, когда время, указанное в письме, неумолимо приближалось, Мона побаивалась. Ей стало страшно.
"Это надо сделать! Ты должна это сделать! Всё получится!", - бесконечно вторил ей голос в голове, и девушка слушалась. Бежать уже было поздно, она обещала явиться, подгадала удачный момент для признания. Две чаши весов неистово колебались из стороны в сторону, пока помятый учебник всё крепче прижимался к груди. Он откажет? Ведь Альбедо давно не проявлял инициативы во встречах, почти не общался с Моной и, казалось, совсем о ней позабыл. Или согласится ответить на её чувства? Ведь им вместе было так хорошо, каждый час обращался секундой, цифры на часах рассеивались и переставали иметь всякое значение. Неопределённость делалась для Моны пыткой, ибо исход нельзя было предугадать. Потому, чем ближе она приближалась к школьному двору, тем сложнее делался каждый шаг, как ходить босыми ногами по раскалённому от жаркого солнца асфальту.
А он и вправду ждал её. Осознав это, девушка робко уткнула нос в учебники, мгновенно покраснев. Жар обуял тело, теперь не только щёки, но и в ступни стало слишком жарко, из ладоней соскальзывала лакированная обложка учебника по английскому. Альбедо стоял один, терпеливо ждал человека, который должен был непременно явиться по его сердце, и выглядел задумчиво, что обеспокоило Мону. Не так задумчиво, когда ты робеешь перед встречей и рисуешь сценарии в голове, а так, когда решаешь сложные уравнения и пишешь ежемесячные контрольные. Контур его фигуры немного расплывался в надвигающихся сумерках, виделся ей нечётким силуэтом на фоне прыгающих теней. И тишина. Более ничего. Услышав шаги девушки, тихие и робкие, Альбедо обернулся, но не переменился в лице. Задумчивый, строгий. Мона вжала плечи крепче и двигалась постепенно, не вынуждая себя торопиться. Жарко. Слишком жарко. Тело бьётся в мелкой дрожи. Самое страшное, что должно произойти с ней за всю жизнь.
- Я мог бы и догадаться. - сообщил он, как только девушка подошла достаточно близко. Снова повисла тишина. Мона встала напротив него, на расстоянии вытянутой руки, и замерла, потому что дышать было тяжело, а воздух слишком горячий, лёгкие сужались в трубочку. Шелест листвы над головой мягко убаюкивал девушку, трели цикад не смолкали ни на секунду. Но в перерывах между ними царила абсолютная неуютная тишина. Вздохи, слёзы, неразборчивое мычание. Вкус первой любви слишком солёный.
- Альбедо, я бы хотела... - только она собралась, робко поклонилась, упорядочила все свои мысли в голове, пытаясь не запинаться на каждом слове от волнения, как юноша перебил её. Не словами. Он смотрел на неё, не отрывая своих аквамариновых глаз, как всегда красивых, а сегодня ещё прекрасней. Наверное, когда он разобьёт ей сердце, они станут ещё краше, но зато вокруг всё обесцветится.
Мона затихла. Одного его взгляда хватило, чтобы дать понять - продолжать дальше не имело смысла. Можно было даже не открывать рта. Альбедо сложил руки на груди, а для неё этот жест был приговором. Всё вокруг замерло на мгновенье. Даже цикады смолкли в сочувствии. Мона выпрямилась и посмотрела на него. Их взгляды столкнулись, когда девушка окончательно поняла - это конец. Она уже видела в его глазах ответ на своё предложение, которое даже не успела озвучить. И сердце сжалось в болезненном коротком спазме. Мона только и сделала, что выронила из дрожащих губ робкое и тихое:
- Ай. - и тут же стихла.
Альбедо вздохнул. Тяжело, но многоречиво, добавить нечего. Прикрыл укоризненно глаза, отрицательно закивал головой. И пусть он не произнёс и слова, Мона прекрасно понимала, как сильно он не доволен. Настолько, что ставит ей это признание в вину. "Зачем ты сюда пришла? Разве нельзя было оставить всё, как есть? Чего ты хотела этим добиться? Всё испортила, молодец", - слышала она. Не буквально. Тонкая линия губ юноши не шелохнулась, он не выронил ни слова. Зато Мона это хорошо понимала. Очень хорошо. А оттого глаза заблестели.
- Мона, послушай меня, - заговорил он ровным, спокойным тоном, но как-то слишком резко, официально, - я не хочу тебя огорчать, но у меня нет выбора. - оправдывался юноша.
- Почему? - спросила она, шмыгнув носом. - Я что-то сделала не так?
- Нет, Мона. Твои чувства просто не взаимны. - объяснял спокойно он. Но девушка повторяла, будто бы настаивала:
- Но ведь всё было хорошо. - спорила она. Снова тяжкий вздох. По её щекам текли слёзы, которые утирать не хотелось, да и нечем. Они просто текли, одна за другой, прямо на губы и одежду. Почему из всех девчонок, которые окружали его на переменках и на занятиях, он не выбрал её? Ведь всё так хорошо сходилось: у них общие темы для разговоров, им было интересно друг с другом, она была готова для него на всё, только попроси он. Так чем она хуже?
- Мона, ничего не было. - ответил он. И чем чаще он отказывал, тем чаще повторял её имя, хотя вообще редко произносил его или вспоминал прежде. Ну не злая ли это шутка? Всё, что было для неё, на самом деле для него не существовало. Он просто прогулялся с ней пару раз от скуки, а Мона уже успела возомнить себе невесть что. Но, как любое развлечение имеет свойство надоедать, так и Мона ему надоела. Что делают с надоевшими вещами? Выбрасывают.
- Совсем? - робко спросила она. Надежда была растоптана, но хотелось верить, что это не так.
- Совсем. Я не заинтересован в тебе, Мона. Я не могу воспринимать всерьёз человека, который носится с детскими сказками про привидения, подбрасывает мне свои волосы в конверте и вызывает духов в школе. Поэтому извини, но я не могу ответить на твои чувства. - произнёс он и снова взял паузу. Только и слышно было, как хныкала Мона, не в силах сдержать слёз своих, медленно переходящих в рыдание. Но он всё равно не двигался с места, не пытался утешить её, все джентльменские повадки кончились ещё в тот момент, когда она подбросила последнее письмо в его шкафчик. А Мона только глотала слёзы, скопившиеся у неё на губах, потому что на самом деле никогда не была для него особенной или хотя бы нормальной. Да и Альбедо не оказался особенным. Такой же, как и те, кто нарёк её безумной, сторонился и игнорировал. Он не отыскал в ней ту, какую мог бы наречь своей девушкой. Для него она так и оставалась чудачкой с ненормальными увлечениями.
Снова тяжёлый вздох. Что бы он ни сказал ещё, для Моны это всё равно конец.
- Прости, если выразился грубо. - произнёс он как-то нетерпеливо, быстро, будто торопился уйти от неё и её надоедливых рыданий. - Мне надо уходить, я тороплюсь. - и, бросив эти слова так небрежно, как выбрасывают мусор в корзинку, развернулся и быстро зашагал прочь.
Мона уже на него не смотрела. Только слышала, как он уходил быстро-быстро, будто сбегал от опасности и собственной совести. Наверное, даже не обернулся, чтобы ненароком не увидеть Мону, которая так и не сдвинулась с места. Да, она всё такая же ненормальная в его глазах, как и была. Зря Мона надеялась на что-то. Теперь Альбедо ненавидит её. Она всё снова испортила.