Спасибо за разбитое сердце

      Жизнь Моны начинает делиться на "до" и "после". К концу неумолимо приближается октябрь, который отчаянно пытается сохранить последние тёплые дни осени. Скоро настанет самый ненавистный Моной месяц - мрачный и неприятный ноябрь. Ещё не зима, уже не осень. Дни всё короче, солнце больше не светит ей по дороге домой, она возвращается в сопровождении уличных фонарей и тёмных улочек, больше устаёт и сильней кутается в тёплые вещи. Зарево яркой листвы сходит на нет, падают с ветвей последние листья, оставляя за собой только голые ветви. Хотя всё ещё много тех, кто не сбросил своего золота, все они теряются на фоне мрачных тонких ветвей и бесцветного неба.       - Не против? - она неловко сглатывает и кладёт сумку рядом с ним. В аудитории уже с утра горит свет, в помещении становится слишком темно, когда тучи мрачно застилают небо. Он просыпается от лёгкой полудрёмы, раскрывает глаза и удивлённо смотрит на девушку. Это первый раз, когда она делает ему шаг навстречу. Ставит сумку на стол, стягивает длинное пальто с плеч и робко садится рядом, избавляя его от одиночества. Мона больше не может смотреть на то, как он сидит один и скучает, оставаясь чужаком в коллективе. Царапины сходят с лица, остаётся только неровный, едва заметный след, но и тот обещает зажить. Новые синяки то появляются, то исчезают, но активность призрака слабеет. Альбедо улыбается ей в ответ и чуть придвигается ближе к стене.       - Конечно. - двигает сумку к себе. Девушка неловко садится рядом. Скоро придёт Лайла и присоединится третьей, деваться ей было некуда. Мона застолбила себе новое место рядом с Альбедо, а тот и не возражал. Давал списывать, если Мона не успевала писать под диктовку, делился леденцами с лимонным кислым вкусом и играл в крестики-нолики. Всегда ничья. И, хотя ноябрь пожирал все краски осени, мир для Моны снова преобразился в яркие цвета.       Они с Альбедо жадно общались друг с другом на обыкновенные темы: музыка, астрономия, игры, литература, прибавился оккультизм ко всему. И они перебивали друг друга, говорили быстро, невпопад, постоянно спотыкались о собственные слова, которых было слишком много для двоих. Начинали одну тему, чтобы тут же соскочить на другую, потому что так много хотелось сказать, о многом поведать, а времени у них так мало, не хватает этих жалких двадцати четырёх часов в сутках. Он говорил ей одно, и она отвечала ему другим, но они прекрасно понимали друг друга и без слов, даже молчали многоречиво. Но зачем молчать? Времени так мало, оно гонится вперёд, набирает скорости, а вечность свела их только сейчас, будто назло, когда утеряно так много бесценных минут и часов. Даже придя домой, после целого дня вместе, они продолжали переписываться. Она кидала ему треки, он - статьи, и обмен фразами растягивался в полотна текста длинною в ночь.       - А ты смотрела... - едва Альбедо открывал рот, Мона тут же бодро заканчивала за него:       - Там, где он в конце разбился на авто? Я читала!       - Ооо! - протягивала загадочно Лайла. - Я не понимаю вас. Вы телепаты?       В такие моменты оба стыдливо затыкались, а щёки Моны покрывались румянцем. Ей было неловко, ибо Лайла оказывалась всё время третьей лишней. Всё никак не могла поспеть за разговорами этих двоих, и все попытки вклиниться в их беседу, текущую своим чередом, проваливались. И эти беспечные дни делали Мону счастливой, хотя где-то в глубине души она всё ещё боялась этого чувства. Жизнь учила девушку хорошо - за счастьем всегда следуют слёзы. Потому по ночам терзалась противоречиями: вкусив сладость счастья, отпускать его не хотелось, однако же Мона совсем не понимала, куда всё идёт. Иногда так хотелось вернуться в первые деньки, когда она ненавидела Альбедо, но всё было так просто и понятно, шло по предсказуемому сценарию.       Но ни на минуту она не забывала, почему так случилось. И что их двоих снова свёл призрак. Призрак, который стал для Моны настоящей загадкой, над которой она тщетно билась.       - Каким ты видишь его? - спрашивала она у Альбедо.       - Он такой же, как я. - он снова приносил девушке чай, пока та тщетно пыталась сложить паззл, делая заметки в блокноте. Ручка скользила по бумаге, вырисовывая одну и ту же картину, пока в комнате царил лёгкий полумрак. Какой бы ни был тут свет, а всё равно лёгкий мрак прятался по углам. Она нередко навещала Альбедо, почти как по расписанию дважды в неделю. Остальное время он после пар отправлялся на подработку. Мона даже не догадывалась об этом долгое время, пока тот не сказал напрямик. "Да, я работаю продавцом в круглосуточном магазине. Я разве не говорил?", - удивлялся он, а Мона удивлялась ему в ответ. Всё-таки многого она о нём не знала. И многое ей ещё предстояло узнать.       - Странно... - удивлялась она, вынимая из сумочки термометр, чуткий к малейшему перепаду температуры в помещении. - Этого быть не должно. Совсем не должно. - повторяла себе девушка под нос, сосредоточено настраивая термометр. Альбедо заинтересованно следил за ней. А ей остаётся только гадать, с чем довелось иметь дело юноше. Правда ли это призрак? Или что-то, что им старательно притворяется? Она не понимала таких резких перемен в настроении умершего. То он играется с Альбедо в игрушки, то тенью ходит за ним, не промолвив ни слова, то пытается убить. И никогда, ни разу не проявлял себя при чужаках. Длинная юбка громко шуршит при каждом шаге, свитер колет горло. Девушка включает электронный термометр и начинает тщательно измерять всюду температуру.       - Ты пробовал с ним говорить? - спрашивала она, пока юноша ходил за ней следом и любопытствующее заглядывал на показатели. Девушка бегала и делала заметки, пытаясь выследить какую-то закономерность.       - Да. Он не отвечает мне ничего. Просто игнорирует. - сознался юноша.       - Вот как... А говорил когда-то?       - Очень давно.       Мона хмыкнула. Она обследовала молча комнату, обогнула огромный книжный шкаф, целую семейную библиотеку, и тихо выскользнула за пределы. Они брели по коридорам-лабиринтам, тихо, крадучись, ходили вокруг комнаты дедушки и шумели на кухне в потёмках. Но нигде не было температуры, которая чудилась Моне. В комнате было так же тепло, как и в любом другом уголке дома. Ни облачка со рта. Ни одного инеевого узора по краям окон. Все зеркала тёплые, чистые, немного скользкие на ощупь.       - Шорохи? Шум по ночам? Голоса? - спросила Мона.       - Тишина. - помотал головой Альбедо. На щеке справа - новый пластырь, под ним - кровоподтёк.       - И даже дедушка ни на что не жаловался? - спросила удивлённо Мона. Они снова вернулись тихо в комнату, Альбедо осторожно закрыл за собой двери. Щёлкнул замок. Девушка тяжело выдохнула и, выключив термометр, швырнула его на диван. Вот ведь... За что ей было цепляться теперь? Она ведь не профессиональный ловец призраков, что ей делать? Сама загнала себя в ловушку, сама дала ему надежду на то, что всё кончится. И к чему это привело? Волна отчаянья то накатывала на Мону с новой силой, то отступала назад, чтобы захлестнуть потом снова.       - Нет. Тут тихо и спокойно. - Альбедо присел на диван и жестом пригласил её сесть рядом. Девушка без раздумий присела, руки сами сомкнулись на груди. Чем больше попыток она делала, тем больше поражений приходилось терпеть. А Мона ненавидела проигрывать. Что бы ни случилось. И, хотя градус опасности заметно понижался, и мурашек по коже больше не пробегалось, ей всё равно страшно. Оставлять ситуацию на самотёк слишком опасно, но и обращаться не к кому. Мона стала его последней надеждой, а теперь корила себя за это. Слишком большая ноша для её плеч.       - Но призрак нападает на тебя. Неужели совсем ничего? - спрашивала она. Как так? Почему призрак мог только нападать? Почему только сейчас? Но сколько бы вопросов ни было задано, на всё Альбедо отвечал отказом, сложив смиренно руки на коленях. И в такие секунды Мона замечала, что сам он уже давно и неизбежно сдался. Устал. Тогда, словно прозрев, она осознала, что ничего никуда не исчезло. Он всё ещё боится за свою жизнь, всё ещё плохо спит по ночам, захлёбываясь ночными кошмарами, и всё ещё просыпается со следами удушья на шее. Мона забывала об этом. Помнила о призраке, но иногда совсем забывала про самого Альбедо. И в своей забывчивости винила Альбедо. "Это он продолжает вести себя так, словно ничего не происходит!", - тешила Мона себя, но понимала, что и сама слишком отвлекается от работы.       Между ними двумя всё ещё оставалась стена, выстроенная из недосказанности и обид. Казалось, Мона не до конца понимала Альбедо. Казалось, Альбедо не хотел открываться ей полностью и что-то старательно скрывал...

***

      И впервые о об этом "нечто" она узнала именно к концу октября. Оставалось всего пару дней, прежде чем ноябрь ступит в земные владения и станет царствовать здесь следующие тридцать дней. Листья кружили по воздуху, ветер разгонял их туда-сюда, расчищая дорогу новому месяцу, новой зиме. Всё чаще на небо наползали липкие мрачные тучи, дожди падали на землю, ветер становился более морозным и колючим, даже дышать было трудно. Мона задержалась на пересдаче вместе с Лайлой, пока Альбедо должен был дожидаться её у ворот. Солнце клонилось к закату, темнела улица, исчезали чужие силуэты, последние солнечные лучи мягко опускались за горизонт. Вскоре зажгутся первые фонари, вскоре снова наступит очередная долгая ночь.       Мона вышла к воротам, когда увидела, к своему глубокому удивлению, Люмин. Золотистые волосы казались ещё ярче в свете последних лучей солнца, немного холодных, тусклых, локоны ложились аккуратно на узкие плечи. Глаза ясные, светлые, сияли искорками жизни. Вся она словно сошла с обложек сёдзё-манги, милая, нежная, на губах - безустанная невинная улыбка, мечта любого романтика. Приковывает к себе чужие взгляды, очаровывает своим видом, невольно склоняет на свою сторону любого, кто близко знал её, будто владеет магией. Всего на год младше, ещё заканчивает старшую школу. Красавица, одна из лучших учениц школы, она - звёздочка, к которой все жадно тянутся, ибо хотят получить хотя бы маленький лучик. Мона помнила её. Очень хорошо помнила. Но очень-очень хотела забыть.       Люмин была её соперницей. Хотя едва ли можно было назвать соперницей ту, с кем не можешь тягаться вовсе. Мегистус уступала ей во всём: в красоте, в уме, в дружелюбии и открытости. Можно сказать, что не существовало ничего, в чём Мона могла бы преуспеть лучше неё. С любой другой девчонкой, что окружала Альбедо, ей открыто соперничество. Но с Люмин? Никак. Люмин - само совершенство. Люмин - главная причина отказа и разбитого сердца Моны. "Если бы не она, он бы не отказал мне тогда", - думала тщетно Мона, остановившись неподалёку от ворот. Не хотелось даже близко подходить к ним, а особенно - к ней. Зависть, ревность, всё смешалось в липкий ком, подступающий к горлу. Конечно, это неправда. Ложь для самоутешения, для их истории любви не хватало злодейки-разлучницы, на плечи которой можно переложить всю вину за неудачу. На деле причин было слишком много, но одну Мона изменить не могла - это Люмин.       Альбедо не выглядел счастливым. Рукой он нервно потирал шею, всё время стремился поправить ворот толстовки: не то нервничал, не то хотел спрятать от её сияющих глаз следы удушья. Глаза его бегали из стороны в сторону и почти не смотрели на девушку перед ним. А та всё, казалось, лезла и лезла, игриво наклонилась поближе к нему, счастливо улыбалась и изредка смеялась. Юноша то улыбался ей в ответ, то что-то невнятно говорил, только и видно дрожащую полоску его губ. А Мона стискивает зубы, да так, что в висках гудит. Будто она вовсе не покидала школы, будто стоит сейчас посреди длинного-длинного коридора и снова наблюдает за ними двумя. Она бежала от видений в университет, в новую для себя среду, вовсе не для того, чтобы снова видеть их счастливые щебетания между собой. А потому, когда на смену оцепенению пришла ярость, Мона решительно двинулась вперёд. "Это не она помогает ему, а я. Она не имеет право даже находиться здесь!", - думала про себя Мона, стремительней сокращая дистанцию между влюблёнными.       - Добрый вечер! - первой поздоровались Люмин. Метнула взгляд в сторону, заметив волшебницу, любезно улыбнулась ей и чуть кивнула. Альбедо испуганно обернулся к Моне. Так, словно вместо неё снова увидел призрака. Они оба прекрасно понимали, что к чему. И оба понимали, насколько присутствие Люмин оставалось нежеланным для Моны даже спустя выпускной и одно разбитое сердце.       - Не такой уж и добрый. - тихо прорычала Мона. Но Люмин отвечала на колкости любезностью, а оттого Мона бесилась ещё больше.       - Надеюсь, всё уладится. - Люмин улыбнулась ей в ответ так приветливо и мило, что Мона покраснела. Укол совести вызвал в ней лёгкий ступор, но тут же девушка вспомнила, с кем имела дело. Нет уж. Люмин не заслужила жалости. "Её и так все любят. Пусть я буду первой, кто не считает её хорошей", - думала про себя Мона, её уязвлённое самолюбие сплотилось с ревностью, чтобы дать отпор внешней угрозе.       - Давай перенесём наш разговор на потом, Люмин. - попробовал отбиться от Люмин юноша. Спешно, нервно, пальцы дрожали. Не дурак, ведь понимает, к чему всё идёт. Люмин перекинула взгляд сначала на Альбедо, затем на Мону, и снова на юношу. Мона встряла по середине между ними, стеной заслоняя влюбленных друг от друга.       - Почему? Ты так долго избегал меня, и продолжаешь даже теперь? - жалобно пропищала девушка. Альбедо как-то странно засуетился, вот-вот выпроводит её отсюда силой, лишь бы рта не раскрывала. И Мона была целиком на его стороне. Пусть проваливает. Ей здесь не рад никто, даже её любимчик.       - Сейчас не время и не место для разговоров. - уверял он. - Напиши мне потом.       - Но ты не отвечаешь. Думаешь, я просто так сюда пришла? - жалобно возмущалась она и просматривала на Мону, надеясь, что та посочувствует ей и попросит Альбедо завершить разговор, а заодно сама уйдёт куда подальше. Им же надо поговорить! Мона должна понять Люмин, как девушка понимает другую девушку. Но в Моне ни на секунду не проснулась женская солидарность. Она упрямо стояла на месте и взглядом выпроваживала незваную гостью.       - Вы встречаетесь? - спросила Люмин, будучи искренне удивлена. Но удивлена не радостно, не печально, а как удивляются чему-то невозможному. И Мону пробрала гневная дрожь до самых костей. Значит, для Люмин такой сценарий просто невозможен! Так же, как невозможно человеку летать среди птиц или иметь вторую пару рук. В её глазах Мона так и осталась чудачкой, которая не достойна никого и ничего. Тем более Альбедо.       - Так ты бы сразу сказал... - с лица Люмин исчезла улыбка, когда юноша положил на её тонкие плечи свои руки. - Я бы всё поняла, не стала бы названивать.       - Не в этом дело. - неопределенно ответил Альбедо.       - Так, значит, не встречаетесь? - удивилась снова Люмин. Она искренне не понимала происходящего. Если честно, Мона тоже. Но для себя решила, что останется на стороне Альбедо, хотя бы потому, что он хочет прогнать её отсюда и не рушить без того хрупкую, только-только назревающую идиллию. Альбедо развернул девушку к себе спиной и осторожно пихнул вперёд, чтобы та уходила поскорей. Такой жест не мог не оскорбить Люмин. Слово за слово, цепляются друг за друга, хотят укусить колючими фразами. Мона отступает назад, чтобы смотреть на перепалку со стороны. Она всегда стояла в стороне. Она уже привыкла.       - Эй, Мегистус, - внезапно, Люмин окликнула девушку, - не встречайся с этим мерзавцем.       - Люмин, прекрати. - просил тщетно Альбедо.       - Помнишь, вы ходили тогда играть неделю подряд? - напомнила она. Мона прислушалась. - Ты знала, что он ходил с тобой только для того, чтобы заставить меня ревновать? Ты знала об этом? Знала? - Люмин теряла самообладание. - Ты ему никогда не нравилась, он мне кучу раз об этом говорил. Что ты чокнутая.       - Люмин, хватит. Это было давно. - перебивал её Альбедо, но поздно. Мона замерла, оцепенела, что-то внутри неё похолодело, и вместе с тем она уже ничего не чувствовала. Отголоски былой боли донеслись до сознания, горькая слюна скопилась во рту. Мона подозревала об этом, как подозревает всякая отвергнутая, которая видит любимого с другой. Но, когда тебе говорят об этом напрямик... Мона задрожала.       - Мона, имей самоуважение! - повторяла Люмин, бойкотируя Альбедо. - Он не заслужил даже тебя!       Даже её? Мона вздрогнула от этих слов. Всё её тело напряглось, она ощутила, словно холодный порыв ветра прошёл насквозь. Она сама затруднялась сказать, кого ненавидела в ту минуту сильней: Альбедо, из-за которого вновь болело сердце, или Люмин, что невзначай напоминала Моне о её месте. Даже её. Будто существовала шкала сравнения, и Мона была в ней низшим показателем, самой последней чёрточкой внизу. Люмин так считала, так считал и Альбедо. Это только Мона наивно считала, будто всё прошлое осталось в прошлом. А для них она навеки останется мерзкой чудачкой, которую нельзя полюбить.       Но в ту секунду Мона ничего по-настоящему не чувствовала. Будто с порывом воображаемого ветра из неё иссякло всё. Ей не хотелось злиться ни на Люмин, ни на Альбедо, потому что она чертовски устала от всего этого. Она целый год смотрела на их отношения со стороны, изо дня в день наблюдала взгляд счастливых, очарованных глаз Альбедо, взгляд которых никогда не обращён на неё. Наблюдала и за Люмин, которая то отталкивала его, то притягивалась к нему обратно, будто магнит, что ловко меняет полюса, и улыбка с её очаровательной мордашки не сходила. Мона устала. Её плечи сами опустились, расслабились, вот-вот и она рухнет, чтобы уснуть посреди дороги. Мона хочет домой. Туда, где её больше не обидят. Они всё ссорились меж собой, гул их голосов переплетался в её голове в единое неразборчивое целое, хотя девушка даже не пыталась этого разобрать. "Пусть ругаются дальше. Всё равно помирятся, снова сойдутся", - скучающе подумала Мона и, тяжко вздохнув, развернулась в другую сторону и молча ушла. И пусть она шла не в сторону своей станции, откуда сразу попадёт домой, и пусть придётся сделать большой крюк, плутая малознакомыми переулками, это будет лучше, чем снова пройти мимо них.       Да, она уже просто устала от них двоих. Но больше всего - от собственных чувств и неопределённости.       Плутая малознакомыми улицами, девушка вскоре вышла на станцию. Увы, задержалась. Взгляд серебристых глаз пробежался по расписанию, вниз, вверх, снова вниз, и неясно было, о чём она печалилась больше: не то потому, что упустила электричку, не то потому, что упустила свой шанс всё начать сначала. Закат кончился, осталось только чуть поблекшее ночное небо с блёстками тусклых звёзд, прохладный мягкий ветер, целующий её щёки, и фонари, что тщетно борются с наступающей ночью, искусственно растягивая ускользающий день. На станции так мало людей, что кажется, будто она в этом маленьком мире осталась совсем одна. Фонари зажигали скудно, неохотно, тьма плавно поглощала лавочки, на которых и так никто не сидел. Снова до одури знакомый голос диктора, как всегда неразборчивый и монотонный до тошноты. Делает ли очередное объявление, повторяет ли станции, Моне чудится, что он вторит её полупустым мыслям, будто ловит их, прежде чем те унесутся вдаль, за ветром.       Она не могла злиться. Кажется, злость в ней иссякла, остался только пустой сосуд, который нечем было заполнить снова. Не хотелось плакать, не хотелось кричать, проклинать. Потому что в глубине души Мона осознавала, что ничего по-настоящему не изменилось. Ей хотелось, придя в университет, начать всё сначала, как должно было быть всегда: знакомые, друзья, учёба, а, может быть, первые отношения с хорошим, но не идеальным парнем. Идеальные, как оказалось, таят в себе слишком много ужасов. А прошлое догнало её и обухом ударило по голове. Снова всё повторяется, только на этот раз не идеально, как сломанная музыкальная шкатулка барахлит и зажёвывает плёнку, не мочь воспроизвести ту мелодию, которую от неё ждут. И слышно только тихие гудки подъезжающего на станцию состава. Не её состава.       Шаги не отрывают Мону от мыслей. Хотя... Что тут мыслить? Всё так просто и очевидно, что думать просто не о чём. Мона узнаёт эти шаги, потому не поднимает головы. Не то что бы она не хотела, чтобы он снова пришёл за ней. Хотела. Но в ту минуту всё происходящее казалось сном на полузабытой станции. Потому, когда Альбедо поравнялся с ней у жёлтой линии, за которую стремительно цеплялся её взгляд, Мона ощутила напряжение в теле. Ей не нужно было даже смотреть на него, она чувствовала, где он находится, как выглядит и о чём думает в ту минуту. Слышала, как он тяжело дышал, потому что, чтобы успеть к ней, ему пришлось ускориться и пробежать несколько кварталов.       - Мона, я... - он хотел что-то сказать, но запнулся. Мона. Да, он так редко произносил её имя, почти никогда. Лишь в те моменты, когда речь заходит о чём-то неприятном, как сейчас. Альбедо чувствовал необходимость извиниться перед Моной, попросить настоящего, искреннего прощения и попытаться вернуть то хрупкое мирное равновесие между ними, какое было все эти дни. Но понимал, что всё то немногое светлое, бывшее между ними, строилось на и без того непрочном фундаменте. Всегда между ними царила недосказанность, будто кто-то что-то забыл произнести, а оба ждали, ждали, ждали. Вот и сейчас Мона ждала, Альбедо ждал, а чего?       - Нам надо поговорить. - закончил он свою мысль не сразу. Мона же ощутила его взгляд на себе. Пристальный, внимательный взгляд. Ах да, извинения. Он должен извиниться перед. Или не должен. Мона запуталась.       - Да? О чём? - спокойно спросила она. Даже голос не дрогнул. Только руки непроизвольно сомкнулись на груди в попытках обнять безутешную саму себя.       - То, что говорила Люмин - правда. - тяжело выдохнул он. - Но правда, которая относится к старым временам. И я не стану просить у тебя прощения, потому что понимаю, что не заслужил его.       - А если я тебя прощу? - нерешительно спросила Мона. Вот и голос дрогнул.       - Значит, ты будешь самой большой дурой из тех, кого я знал. Уж извини за это. - усмехнулся он. Но Мона не торопилась отвечать. Для неё как будто открылась изнанка происходящего. Она всё же оторвала свой взгляд от злосчастной жёлтой линии, чтобы посмотреть на него. Растерянного, подавленного и какого-то мечтательного. Даже слишком мечтательного. Мечтал о чём-то, чего уже не получить.       - Наверное, я действительно была дурой. - созналась Мона. - Ты имеешь право выбирать, кого любить, и это не обязана была быть я. - она говорила всё тише, горло сводило от спазмов. - Потому что я всё время думала о себе. - девушка неуверенно отвернулась, сдерживая слёзы. Отчего-то на неё нахлынули все чувства, какие только можно было. И вместе с тем Мона ощутила странное облегчение. Впервые больше не мочь злиться на кого-то, ей хотелось теперь без конца раздавать свои прощения кому угодно. Даже тому, кто разбил ей сердце. Раны снова открылись, кровоточили, но своей болью дарили какое-то удовольствие.       - Кого любить не выбирают. - тоскливо сознался Альбедо. И был прав. Будь это так, Мона бы ни за что его не выбрала. Или всё это ложь? Может, всё-таки выбирают, а лишь потом сожалеют?       Он осторожно приобнял девушку за плечи одной рукой. Совсем неуверенным робким движением, хотел удостовериться, что она снова не откусит ему руку. И Мона не откусила. Им действительно больше не было о чём говорить, все слова иссякли. Девушка доверчиво повернула к нему голову и положила на плечо, прикусив губы. Слёзы сами текли по щекам, в который раз по его вине. Альбедо утешительно приобнял её второй рукой, приглаживая по растрепавшимся от ветра волосам, по холодной замёрзлой коже висков. Покрасневшими от холода пальцами утирал слишком горячие, обжигающие слёзы, пока девушка громко хныкала. Её окутывало тепло чужого тела, и плечи начинали дрожать сильней. Но и его руки тоже дрожали. Каждое касание Альбедо приносило странную, ноющую боль, словно давят на поблекшие синяки с новой силой, вновь проступают на бледной коже кровоподтёки. И чувства по-настоящему никуда не уходили, а лишь подавлялись бесконечно долго. Мона чувствует себя обманутой, но счастливой дурой, которая снова ступает на те же грабли. А ведь ему тоже разбили сердце. Может, даже не единожды. Мона ничего о нём не знала, а теперь и не хотела. Пусть останется для неё принцем, в котором она нуждалась.       Хотелось вырваться, хотелось остаться, хотелось просто плакать и оставаться стоять дальше, даже когда состав тихо и незаметно подкрался к ним, а перед девушкой снова распахнулись знакомые двери. И девушка резко прекратила лить слёзы, будто глаза иссохли.       Да, Мона всё поняла. Призрак вернулся, когда Люмин разбила Альбедо сердце.