Wasted

Что-то изменилось. Это смутное, неясное чувство тревоги, переполняющее тело, словно сосуд в который налили воды больше, чем следует. Возможно, виной этому тяжёлое серое небо, на фоне стерильных стен больницы. Возможно, слишком счастливое, слишком жизнерадостное и веселое настроение, ранее ужасно подавленной и слабой Комаэды, на фоне окна в ее палате. Тонкая больничная одежда не делает ничего, чтобы скрыть ее худые белые руки и выступающие позвонки на спине. На фоне уходящей зимы, она почему-то выглядит хрупче иссушенных веток деревьев за окном. Если начнется метель, сломается она так же легко как те ветки? Выстоит ли она невидимый шторм, что озоном витает в воздухе? Нагито оборачивается, и ее улыбка ярче, чем за все те вместе взятые дни проведенные в больнице. Ее глаза сияют неподдельным восторгом, стоит Изуру закрыть дверь палаты, обозначая свое присутствие. Изуру не помнит ни одного другого человека, что навестил бы Комаэду за все ее время пребывания в больнице. Изуру каждый день здесь единственный посетитель. Это… Однажды Камукура застала Нагито, заснувшей на подоконнике. Ранее на той неделе, она возбужденно говорила, что кто-то из дальних родственников обещал приехать. И она, вероятно, все высматривала их в окне, до тех пор пока чисто физически не смогла дальше ждать. Но к ней так никто и не пришел. Даже с измученной и уставшей, спящей и одинокой Изуру осталась до самого конца времени посещений. Даже если Нагито в тот день не проснулась и не улыбнулась ей. На следующий день Нагито улыбалась ей без тени печали на лице. Только отчего-то горечь во рту осталась надолго. Нагито приветствует ее с рвением нетерпеливого щенка, увидевшего своего хозяина спустя невыносимо долгое время разлуки. Это напрягает. Этот из ниоткуда взявшийся энтузиазм. Не ясно почему, но сердце Изуру словно тисками зажато. — Камукура-сан, как погода на улице? Любопытство Комаэды заполняет комнату густым, цветочным туманом. Изуру практически видит кружащиеся за ее спиной бутоны. — Начинает теплеть. Нагито смеётся над чужим немногословием. Мнется неловко, пальцы перебирая и отводя взгляд смущённо. Ее голос тихий и неуверенный, словно ее будущая просьба является чем-то постыдным и осуждаемым. Даже если это так, маловероятно, что Изуру смогла бы ей отказать. — Тогда, если Камукура-сан не против, мы можем погулять на улице? — полный чистой мольбы взгляд в широко распахнутых глазах, это слишком. Даже без бесконечно умоляющих ланиных глаз, Изуру не может ей отказать. Эта задача практически непосильна для нее. — Если медперсонал отпустит, то да, — коротко отвечает она. Лицо Нагито сияет ярче фейерверков в тихую зимнюю ночь, и Изуру закрывает глаза, чтобы не ослепнуть, и чтобы выжечь это нежное лицо на сетчатке. Медсестра не говорит нет, и это для нее лучшее ответ. От жалостливого взгляда врача, оказавшегося на сестринском посту тошнит. Раздражает. По крайней мере, врач имел совесть ничего не говорить. Даже если то молчание повисло гильотиной. Нагито, к моменту возвращения Камукуры, уже натянула свою тонкую куртку. Она поступила осенью, и возможности привезти ее зимнюю теплую одежду в больницу не было. — Нет, ты не пойдешь так, — Нагито хлопает глазками удивлённо, в ответ на строгий голос Изуру. И выглядит ещё более удивленной, когда Камукура отдает ей свою верхнюю одежду и бережно заматывает на чужой шее свой шарф. Одежда Изуру Нагито, мягко говоря, великовата. Протесты, которые срываются с чужих губ на удивление ошеломлённые. — Н-но Камукура-сан тогда может заболеть, если пойдет на улицу без верхней одежды! Это будет очень плохо, так ужасно безнадежно! Я-я. Изуру фыркает и натягивает себе на плечи тонкую куртку Комаэды. Чужой лепет затихает, стоит Камукуре взять эту хрупкую, белую ладошку в свою. — Если у тебя есть столько сил спорить, то лучше сохрани их для нашей прогулки. Нагито не отвечает. Ее щеки и уши красные, хотя на улицу они пока даже не вышли. Изуру хмыкает довольно, и Комаэда краснеет чуть ярче.

***

Колючий зимний воздух Нагито вдыхает с восторгом человека, что слишком долго сидел взаперти, но сумевшего наконец выбраться на волю. Что в корне, не так уж и далеко ушло от правды. Она завороженно наблюдает за падающими хлопьями снега, вероятно последнего в этом году и ловит снежинки раскрытой ладонью. Они не тают на ее коже, и Изуру безумно сожалеет, что не носит с собой перчатки. Ее кончики пальцев уже посинели слабо. Нагито тянет руки к небу и тянется по-кошачьи до хруста позвонков. — Так свежо! — срывается с ее губ восторженный лепет. — В моей палате, конечно, хорошая вентиляция, но она не сравнится с воздухом на улице. По сторонам она смотрит очень внимательно, жадная до того интересного, что может происходить вокруг. На деревьях сверху мягко трещат скворцы и синицы. Нагито, как загипнотизированная, смотрит на маленькие, неуверенно выступающие из земли ростки и с нежными, белоснежными бутонами. Касается только кончиками пальцев светлых лепестков подснежников, словно в страхе навредить хрупким растениям. Оглядывается по сторонам в поисках свидетелей, и, не увидев никого, кроме Камукуры поблизости, срывает один цветок. И с застенчивой улыбкой протягивает его Изуру. — Я надеюсь, что цветение вишни этой весной будет ранним, — потому что так шансов, что я увижу его с тобой будет немного больше — остаётся не сказанным, — а как ты думаешь, Камукура-сан? Изуру не отвечает, слишком сосредоточенная в безуспешной попытке согреть чужие окоченевшие руки. Поцелуй Нагито, холодный в своей основе и нежный в своей сути, похожий на первые секунды этой беспощадной зимы, отчего-то был до боли горьким. Ее улыбка, полная непролитых слез за водянистыми серыми радужками, на фоне последнего снега и теплых розовых щек, иглами впивалась в сердце. Только почему-то то, как она цеплялась за теплую ладонь Изуру больше походило на прощание. Снег, что застывал льдинками на руках, так легко таял на щеках.