loreen — tattoo
Я хочу написать ему трижды. За час. За один только час, что Юнги вышел за двери квартиры, что видела многое: и любовь, и боль, и побег от себя самого. Мне сложно сказать, что я ощущаю, когда раз за разом прокручиваю в своей голове его низкий голос с возродившим меня «Ничего не проёбано, Чон»: слишком много всего, слишком отчаянно бьётся моё глупое сердце, стоит только подумать о том, что Тэхён от меня не отказывался. Тэхён никогда от меня не отказывался. Даже когда я от него отказался, он продолжил держать эту дверь в ожидании, когда я созрею и вырасту, чтобы дойти до него самостоятельно. Прав был Юнги: в момент ряда сложностей люди действительно делятся на две категории. Кто-то согласен на то, чтобы ему помогали, открыт к обсуждениям и разрешает себе принять помощь других — правду ведь говорят в той избитой фразе «если весь мир будет против тебя, то я буду стоять рядом и подавать молча патроны». Этот путь не проще, не дольше, но он гарантирует то, что ты не один — близкие люди на то таковыми и называются, чтобы поддержать тебя в сложный момент. А есть другой тип людей: замыкающийся. Они проживают проблемы в себе, стерегут себя, и говорить им о чём-либо сложно. По разным причинам: кто-то уверен, что его проблемы не стоят и толики жалости или же обсуждения, кто-то считает, что все вокруг собрались для того, чтобы рано или поздно предать. Такой путь решения разного рода проблем тоже по-своему верный, ведь ни в ком в этом мире ты не можешь быть настолько уверен, как можешь доверять сам себе. Но для меня есть нюанс: не в каждом заложено то количество истинной силы, что может позволить преодолеть сложный путь в одиночестве. Например, во мне её нет: отчаянно жаждя разрешить все проблемы души, я всё больше запутывался, всё больше терялся. Таким, как я, нужен свой проводник. Маяк, если угодно, который будет светить в темноте. Моим маяком в темноте океана суровой реальности всегда был Тэхён, но во мне, как я понимаю теперь, тогда не было смелости, чтобы снять с глаз повязку и позволить себе посмотреть на него так, как он на самом-то деле заслуживал. И, нет, это совсем не попытка скатиться обратно в холодные воды отчаяния: мол, да уж, Чонгук, наворотил ты делов и прощения тебе попросту нет. Теперь у меня немного иной образ мысли. Да, я сам могу себя никогда не прощать (и никогда не прощу, разумеется) — вот мне и стимул меняться, стараться, быть лучше. Жить теперь мне с грузом невероятнейшей глупости, что привела в мою жизнь разрушение — этих пятен с души не стереть, как ни старайся. Да, я сам могу себя никогда не прощать. И я не прощу никогда, всегда буду помнить, отныне буду прилагать все усилия, чтобы не повторить ошибок из прошлого. Но мнение одной стороны имеет значение только наполовину, когда в танго замешаны двое. Тэхён-то простил меня. И самое главное помнить, что такой жест — не подарок, а самый что ни на есть кредит доверия, какой может у человека быть к человеку. Заслужил ли я нечто подобное? Не уверен, отнюдь. Но Тэхён считает иначе, и его мнение я уважаю. Жаль только, что во мне всё это время было чересчур много глупости, чтобы всё-таки осознать факт того, как сильно я на самом деле нуждался в поддержке других. В поддержке Юнги, в поддержке того же Тэхёна — смоги я хоть как-то в себе разобраться тогда, очень давно, мы бы не стали терять почти целых полгода, чтобы во всём разобраться, и... Стой, Чонгук. Выдохни. Поубавь пыл, Чон. Вы ещё не говорили, и последняя встреча как никогда показала: вам нужно. Нужно обстоятельно ко всему подготовиться, расставить новые границы-акценты, что-то решить, к чему-то прийти. Нужно друг к другу. Так, чтоб до старости. Так, чтобы Тэхён знал стопроцентно: Чон Чонгук до своего последнего вздоха будет смотреть на него с восхищением и безграничной любовью. Точно так же, как смотрел каждую сториз, где Ким Тэхён покорял города своим пением. Или просто выставлял фотку спросонья. Любую. Нет, не любую. Беру телефон, совершаю звонок, а в ответ — голос уставший: — Что тебе опять надо? — Хён, чей ретривер? — говорю в полумрак помещения, а сердце гулко стучит в груди, глупое. Я доверяю Юнги, доверяю всему, что он мне рассказал, и уверен в том, что больше никого подводить точно не буду. Однако этот вопрос меня парадоксально волнует. — Хосока, — с раздражением тянет мой лучший друг в трубку. — Он назвал его Агуст Ди. Идиот. Застываю. А в голове — вновь болезненный калейдоскоп из событий, не очень приятных, однако бескрайне волнительных. И низкий голос в ушах: словно он тут, здесь, рядом со мной.«— У меня не было секса с тех пор, как Юнги застал меня.
— А у меня был. Неплохой.
— Рад за тебя. С тем парнем, который остался в кафе?
— Ты о Хосоке? Нет, не с ним».
— Да кто такой этот Хосок?.. — бормочу рассеянно, но Юнги меня явно не слышит: по звуку едет в такси, изрядно в подпитии, и спорит с водителем — его, как и всегда в этом городе, пытаются нагреть на лишние деньги накруткой чёртовых счётчиков, но Юнги водит сам и знает прекрасно, как от меня ехать к нему по короткой дороге. — Чон, давай потом, ладно? Мне тут нужно решить пару проблем. — Да, — Хосок подождёт. — Хорошо. Вешаю трубку. В задумчивости открываю свой Инстаграм и вижу кружочек истории на аватарке Тэхёна: жму незамедлительно. Видео, опубликованное три минуты назад. Крупным планом — родное лицо, немного помятое, очевидно, после тяжёлого дня, но дело даже не в этом, а в том, что я теперь подмечаю детали. Вижу на шее цепочку, которую дарил ему я, а в момент, когда он откидывает назад свои волосы, то вижу на пальце полоску кольца. Его тоже я дарил, кстати. Как и браслет. А ещё на нём футболка моя. Я знаю. Я вижу знакомый застиранный принт Спайдер Мэна. Но суть даже не в этом, а в песне, что играет у него где-то на фоне. И которой он подпевает беззвучно. Мне очень знакомая, мне очень по-своему важная, мне порой очень созвучная ровно настолько, что я выбрал её для своего выступления на будущем конкурсе. Я теперь подмечаю детали. — Oh, I don't care about them all, 'cause all I want is to be loved, — беззвучно шепчут любимые губы. — And all I care about is you. You stuck on me like a tattoo. Смотрю историю несколько раз. Перевод и посыл этой песни знаю ну просто отлично. — Да что снова?! — раздаётся у меня в трубке уже через пару секунд, а мой голос звучит отвратительно, знаю, но не могу с собой справиться: меня трясёт всего, правда: — Хён, пожалуйста, можно я сейчас буду грязно играть? — Что с тобой? — Юнги на том конце провода становится невероятно серьёзным. — Что уже успело случиться? И что ты имеешь в виду? — Я хочу... — истерично смеюсь, — немного поманипулировать прямо сейчас. — Какого хрена, Чонгук, ты в курсе, что манипуляции работают совершенно не так?! Ты не должен предупреждать людей о таком! — Я знаю, да... — закрываю глаза. Пол под ногами качается: не знаю, от выпитого или я просто вот-вот потеряю сознание. — Но всё же. — Что ты хочешь, можешь сказать?! — Можно ли попросить тебя сейчас побыть солидарным в качестве друга, но не совсем — в качестве брата? — Вы вдвоём на приколе сегодня?! — возмущается было, но затухает. Воцаряется пауза, а затем слышу вздох где-то там, за пределами моей холостяцкой берлоги: — Ну, предположим, что да. — Тэхён сказал тебе, чтобы ты ехал ко мне. Верно ведь? — Да, ты же знаешь. — Он знал о том, что ты поедешь сегодня? — Не понимаю, к чему ты сейчас. — Просто ответь мне. Как мой лучший друг. — А вот это уже манипуляция, Чон! — негромко смеётся хён мне в ухо. — Но, если тебе это так нужно знать, да. Он знал, что я сегодня поеду к тебе, а ещё знает, что я уже от тебя благополучно свалил. Я позвонил ему, выходя из подъезда. — А он знает, о чём мы с тобой говорили? — интересуюсь. Юнги мне в трубку стонет достаточно пошло — не хочу знать мысли таксиста в эту минуту, — но отвечает в итоге: — Помнишь, я сказал тебе, что вы вдвоём на приколе? Как только я позвонил ему и сказал, что только что вышел, он заявил мне: «На ближайшие полчаса ты должен забыть то, что я говорил о твоей солидарности к Чонгуку как к другу, потому что ты мой брат в первую очередь и обязан сейчас доложить всё в мельчайших подробностях». Громко смеюсь в микрофон. Это всё настолько в стиле Тэхёна, что аж до рези в груди. — Ты был солидарен с ним как с братом? — Ты бесишь меня до нервного тика. Поэтому да, я был солидарен настолько, что если бы ты это слышал, то обязательно бы сдох от стыда. Он знал. Я верно подметил детали. Но факт с попаданием песни в нашу с ним ситуацию и в картинку моего самосознания меня всё же сильно травмирует. В лучшем из смыслов: мы продолжаем быть на одной частоте. Одинаково чувствуем. Одинаково ждём. — Спасибо, хён. — За что? — За то, что ты, задница, сдал меня с потрохами. — Нет, вы меня реально пугаете. Вы расстались почти полгода назад, а всё ещё говорите одно и то же. Пиздец. — Я всё ещё ловлю его радиоволны, как и он ловит мои, — в последнем я отныне уверен. Не может быть по-другому. — Я обосрался во многом, хён, но теперь-то я точно исправлюсь. — Помнишь, тогда, много лет назад, я сказал тебе, что ты накосячишь? Вздыхаю. Я тоже вспоминал тот наш разговор — много раз, на самом-то деле. Если быть точным, то первые несколько лет — в позитивно-горделивом контексте, потому что я не косячил, а потом уже, разумеется, воспоминания были вперемешку с истериками. Юнги слишком хорошо меня знает. Возможно, даже лучше, чем я сам себя знаю, и именно это — ещё одна из причин, по которой у меня теперь есть вера в себя. Он со мной разговаривает. Он дал мне второй шанс. Хён слишком мудр для этого мира, чтобы разбрасываться чем-то подобным. — Да, помню. — Надо было спорить на деньги, — слышу, как хлопает дверца машины: Юнги приехал домой. Пора бы нам с ним попрощаться. — А вообще, Чон, хочешь совет? — Всегда открыт для сотрудничества. — Не пиши ему ничего. Пока что. Помни: всё нужно сделать красиво. Он тебя простил, разумеется, хотя, по правде сказать, и не обижался ни дня, но это вовсе не значит, что ты можешь упасть, как снег на голову, и сделать вид, что ничего не было. — Это ты мне сейчас говоришь как друг или как брат? — понимаю причину того, что он сейчас предостерегает меня. Тэхён дал понять, что очень соскучился, но это действительно вовсе не повод, чтобы сейчас появиться неподготовленным. То, что он продемонстрировал это, совершенно не значит, что ему не было больно и до сих пор не болит. Я хочу исцелить его. Я готов к этому. Теперь я не накосячу, как выражается хён. Но для того, чтобы эта рана срослась, нам обоим предстоит много работы. И не только нам — времени. — Как и тот, и другой. Я верю в то, что ты и без меня всё это знал, но всё-таки считаю нужным это озвучить. — Я понимаю, не парься, — киваю ему в пустоту собственной кухни. — Рад слышать, Чонгук. Когда у тебя этот конкурс? Хочу купить билеты пораньше, чтобы они были дешевле. Молчу. Если быть точным, даже глаза отвожу. Не знаю, как ответить на этот вопрос. — Ну, — неправильно трактует моё молчание хён. — За месяц ещё куда ни шло, но если ты сейчас скажешь мне, что за два, то я вознесусь... Выдыхаю и жмурюсь. — Через неделю, — ввинчиваю тихонько и тоненько в его высокопарную речь. — ...прямо в рай, чтобы пиздануть тебя лопатой в дыхло, Чонгук, блять, когда?! — Я понимаю, что это, возможно, будет достаточно дорого... — блею неловко и даже нервно мусолю полы футболки при этих словах. — Достаточно дорого?! — я прямо слышу, как он давится этим: царапает связка о связку от возмущения, и Юнги нужно сильно прокашляться, чтобы сипло продолжить: — Достаточно?! Дорого?! Я не ослышался?! Ты назвал мои органы дорогими достаточно?! — Хён, я всё понимаю, мне жаль, я всё верну тебе после. За Тэхёна тоже верну, я обещаю, — вздыхаю, но не улыбаться не в силах. — Ты не сможешь вернуть мне мои почки! — рявкает мой лучший друг, но потом вдруг успокаивается: — Хотя нет, вариант всё-таки есть. Я продам почки Хосока. Двух зайцев выстрелом. Он мне не нравится. Ещё с тех времён, как назвал собаку моим псевдонимом. — Да кто такой этот Хосок?! — восклицаю, хватаясь за нужную нить: мне в моменте необходимо узнать, чей золотистый ретривер раз за разом вскрывает мне душу уже почти полгода целых. — В смысле? — удивляется хён. — У тебя всё в порядке с башкой? Хосок — мой агент! Та самая задница, что потащила меня в парк развлечений! — О. О. — Почему ты говоришь об этом как о чём-то, что я должен был знать?! — Чонгук, я срусь с ним уже сколько?! Года четыре?! Ты реально не знал, как зовут этого парня?! — Ты никогда меня с ним не знакомил и никогда не называл его имени! — А как он связан с Тэхёном? — оторопев, всё же задаю хёну новый вопрос. — Они дружат. Сошлись на фоне того, что у них у обоих есть общий знакомый, которого всегда есть, за что обосрать, — не могу осознать, звучит хён обиженно или странно ревниво. Или и так, и так одновременно? Сложно сказать. — Из-за него Тэхён тоже захотел завести кого-нибудь. — Я подарю ему щенка, — говорю, сильно насупившись. Всё, что угодно, только никакого Агуста Ди на экране моего телефона. — Ты с ним даже нормально ещё не разговаривал, — лениво напоминает Юнги. — Это неважно. Любой породы, какую только захочет. — Хочет чёрного померанского шпица, — информируют меня незамедлительно. — Будет. — А ты быстро учишься. — Полгода — это не быстро, — усмехаюсь с горчинкой. А затем мы с ним всё же прощаемся, и я снова смотрю конкретную сториз. Хорошо пораскинув мозгами, нажимаю на сердце в правом нижнем углу: делаю это впервые с момента, как мы с ним расстались. Не знаю, насколько это уместно, но мне отчаянно хочется, чтобы Тэхён узнал: я теперь всё всегда понимаю. Любой намёк. Всё, что угодно. А чтобы сомнений не оставалось, сажусь на пол, фиксируя сотовый на тумбе в зоне гостиной. Как был — в полумраке, со включённым проектором звёздного неба, взъерошенный, пьяный самую малость, но чертовски счастливый — не могу улыбку стереть. Включаю колонки музыкального центра. А затем осторожно касаюсь кнопки записи видео, чтоб донести до другого: — No, I don't care about the pain, I'll walk through fire and through rain, — пою негромко — время всё-таки позднее, — но, к счастью, чисто. — Just to get closer to you. You stuck on me like a tattoo. И уверенно жму «опубликовать».