Калейдоскоп историй

      Идею рассказывать в этот вечер страшные истории все восприняли с воодушевлением. Есть особая радость в том, чтобы пощекотать нервы перед сном. Ну, или поупражняться в том, чья история окажется лучше. Страшнее.       Первые, как под копирку, были про людей. Жестоких, вероломных, жадных до чужого добра, крадущих младенцев и истребляющих волшебные народы. Следом, про неведомых чудовищ, живущих в глухих лесах и пещерах, и охотящихся на всякого, кто ступит на их территорию. И пускай истории про них и правда были страшными, но каждый фейри понимал, что это всего лишь вымысел, как бы рассказчики не пытались выдать их за правду.       — Борра, твоя очередь, — широко улыбаясь, сообщила Шрайк, закончившая рассказ про Джунку, зелёного монстра, живущего в тропических лесах и опутывающего всех лианами.       — А мне и рассказать-то не о чем, — притворно вздохнул Борра, пожимая плечами. Но едва поднялся возмущённый гул, тут же выставил вперёд руки, сдаваясь. — Ладно-ладно, расскажу. Есть такая бабочка, Пустынная смертокрылка. Днём она спит, так как солнце может опалить её крылышки, а ночью отправляется на поиски воды. И очень часто бывает так, что перед рассветом она ищет укрытие. Любое сойдёт: и под камушком, и под жухлым одиноким деревцем, и даже во рту спящего. Последнее страшнее всего, ведь заползает она до самого горла, перекрывая кислород… Наутро спящий не проснётся, а бабочка с наступлением ночи выползет, как ни в чём не бывало, и полетит дальше.       По группе фейри проходит волна шёпотков, не знают как реагировать, слишком на правду похоже, да ещё и пустынные поддакивают, мол, действительно существует такая бабочка, смертокрылка. Явно кто-то ночью спать не будет, боясь, что к нему спящему бабочка в рот заползёт и удушит…       Уже гораздо позже, когда все разбредаются по гнёздам, Удо, устраиваясь под боком у Борры, спрашивает:       — А это правда? Та, твоя история, настоящая?       — Угу, — глухо отзывается тот. — И случаи были. К слову, мой самый большой страх, — добавляет он спустя мгновение. Признаётся в самом сокровенном страхе, судя по голосу. — А чего боишься ты? — неловко пытается отвести от себя внимание Борра.       — Утонуть, — откровенностью на откровенность отвечает Удо. — Когда совсем маленьким был, под лёд провалился. Течение сильное, лёд толстый, не проломить, воздуха не хватает, лёгкие жжёт. Паника. Страх, что вот и всё, не выберусь, — Удо судорожно вдыхает, жмётся теснее к горячему боку Борры. — Не помню, кто и как меня вытащил. Наверное, кто-то из взрослых. В себя пришёл только в гнездовье. Родителей перепугал. Они меня после того случая одного никуда не отпускали. Да я и сам далеко от гнезда не отходил. Боялся.       Борра обнимает крепко, целует в лоб, шепчет слова поддержки, и что всегда будет рядом. А Удо вымученно улыбается — рад, что его детский страх не посчитали чем-то незначительным. И думает о том, что рядом с Боррой даже готов попробовать этот страх перебороть.