The Blooming/Расцвет

С того дня в Вашингтоне, который изменил жизнь Стива и Баки, прошло два с половиной года. Два года, наполненных болью, разбитыми сердцами, ужасными неудачами и отчаянием. Однако находилось время и смеху, и дружбе, и любви, пока Баки и Стив работали не только над восстановлением старого дома, где когда-то жили, но и над связью, узы которой оказались прочнее кровных уз. Стив любит Баки так сильно, что это причиняет боль. Он всегда любил его, и давно научился держать эту тайну при себе, но и у Баки есть свои секреты; некоторые он хранит из страха, а некоторые — потому, что дорогие для него вещи стремится держать в безопасности. Оба они всегда оказывались на высоте, когда стояли бок о бок. Когда же они столкнутся с еще большими переменами и трудностями, им придется поверить друг в друга и в себя, а еще — поверить в то, что фундамент, заложенный ими, устойчив и крепок. Если они смогут сделать это и, наконец, признать верные только для них истины, Если они смогут преодолеть самый важный и первый секрет, который хранил Баки (потому что он, наконец-то, вспомнил все, чем Стив когда-то был для него), Если Стив сможет пережить это, хотя его жизнь уже никогда не будет прежней, Их маленький «сад» получит шанс расцвести.

Вы ответственны за тех, кого приручили

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Расцвет

«Люди забыли эту истину. Мы всегда будем в ответе за тех, кого приручили».

Антуан де Сент-Экзюпери, «Маленький принц».

— Кем мы были друг для друга, Стив? — голос Баки был тихим, но разнесся по всей еще незаконченной художественной студии Роджерса, где тот стоял на коленях, зачищая песком повреждения на полу на месте бывшей стены. Баки говорил мягко, но сосредоточенно, с намеком на что-то, что Стив не мог определить. Во фразе явно звучало любопытство, — да, — и сила, как и почти во всех его словах, но было что-то еще. Что-то новое, заставившее Стива оторваться от работы и взглянуть на него. Баки смотрел в ответ, но не было никаких обычных признаков, которые могли бы дать Стиву понять, что тот чувствует. Его голова не была отвернута в сторону, он не опустил лицо, чтобы спрятаться за волосами. Баки просто стоял на коленях в противоположном конце комнаты и спокойно смотрел на Стива, держа в руках блокнот. — Господи, Баки, — рассмеялся тот, возвращаясь к шлифовке пола. — Мы живем вместе уже несколько месяцев, а работаем над домом еще дольше. Ты только сейчас решил сказать мне, что не знаешь, кто я такой? — Нет, я знаю, кто ты, Стиви, — произнес Баки тем же тоном, не отводя взгляда. Роджерс отлично чувствовал его, как и всегда, когда друг смотрел прямо на него, и он снова решил предоставить ему те же защиту и утешение, что и обычно. — Мы были ближе, чем братья. Мы были лучшими друзьями, всю нашу жизнь… Но были ли мы когда-нибудь чем-то большим? Стив замер. Потому что ответ на этот вопрос, состоящий из семи простых слов, был водоворотом боли, желания, нужды и жгучей отчаянной любви. Секретом, который он носил и глубоко скрывал в своем сердце более восьмидесяти лет. — Что? — спросил Стив, жалея, что у него нет щита, за которым можно спрятаться. С его помощью он мог отразить любые атаки, а Капитану ничего не хотелось делать меньше, чем отвечать на вопрос, только что заданный Баки. — О чем ты говоришь, Бак? Однако тот всегда мог видеть сквозь любой щит, который Стив пытался выставить перед собой, — будь то вибраниум или слова, — потому что отлично знал друга и сделал целью своей жизни, независимо от того, в каком веке они жили, обеспечение его безопасности. Кроме, кажется, именно этого раза. — Были ли мы когда-нибудь чем-то большим друг для друга, Стив? — спросил он снова все тем же тоном. В горле Роджерса вдруг стало сухо, как в пустыне, и он почувствовал жар, медленно поднимающийся от живота к шее и дальше вверх по щекам. Разумеется, Баки заметил: ему не требовались ни суперсыворотка, ни прицел снайперской винтовки, ни годы в ГИДРЕ, чтобы уловить даже самые мельчайшие изменения в теле Стива. Он слегка наклонил голову в сторону, едва заметно сузив глаза, и не сводил внимательного взгляда. — Э-э… — все, что тот смог произнести. Баки продолжал смотреть на него, — ища, ища, ища что-то, но, должно быть, так и не нашел нужный ему ответ. — Ладно, — сказал он с легким кивком, затем опустил голову и вернулся к работе. Стиву пришлось трижды сглотнуть, прежде чем он смог заговорить. — А? — спросил он, не отрывая взгляда от Баки, продолжавшего шлифовать неровности на своем участке пола. — Ладно, — повторил Баки с еще одним кивком, после чего поднял голову и снова повернулся к Стиву. — Если только нет чего-то, что, по-твоему, я должен знать, Стиви? Тот уставился на лицо Баки. Красивое, любимое лицо, знакомое ему лучше, чем собственное. И в глаза Баки. Светло-голубые, такие же яркие, как летнее небо, и такие же огромные, как океан. И понял, что у него вновь нет слов. Что он мог сказать единственному человеку, которого всегда любил больше всего на свете? Тому, кто сошел бы в могилу, не зная, как бьется сердце Стива, как оно билось всегда, просто благодаря его присутствию, жестоко оборванному поворотом судьбы из-за желания какого-то злодея создать собственного суперсолдата. Человеку со своими демонами, принесшими им обоим столько боли за последние два года, но который сейчас был здесь и обещал никогда, никогда больше не покидать Стива. Человеку, который, как он знал, будет держать данное им слово до самого последнего вздоха и, возможно, после него. Человеку, смотревшему на него из другого конца комнаты и задавшему вопрос, на который он не хотел отвечать.