Лемминги

Неделя подходила к концу, но ничего не прояснилось. Илья уже вызубрил всю паутину улочек и тропинок вокруг больницы, знал каждый проход меж гаражами, все цены на пирожки и булочки в окрестных ларьках. Девушка не появлялась. Другие лемминги не появлялись. Даже старухи не было видно. И всё равно он приходил на территорию, бродил, сидел, выходил на обход по окрестностям и вновь возвращался. Медсёстры косились. Местная собачонка умильно виляла хвостом, облизывалась на его ежедневный бублик. Что-то не давало Илье закрыть это дело. Не тревога, другое. Загадочное бело-серебристое чувство, звоночек: ему самое место именно здесь, хотя ещё не сейчас. Илья боялся пропустить, когда же настанет «сейчас», поэтому делился бубликом, отворачивался от персонала и по нескольку раз на дню приходил к той самой скамейке. Сидел на ней и безмолвно умолял все небесные силы: «Пусть она поправится». Вечерами Илья тратил остатки школьных тетрадей на записи. Он пытался объяснить свои наблюдения серьёзно, как в профессорском учебнике. А получалась обрывчатая ерунда: «Основное занятие леммингов — бессознательное самоуничтожение посредством бега к пропасти. Чем ближе они к краю, тем больше вреда будет причинено человеку, которым был лемминг.» «Скорость бега, она же скорость превращения человека в лемминга, определяется его тяготением к пропасти. Тяга состоит из ... ?» «Некоторые лемминги пассивны по отношению к себе, некоторые агрессивны. Есть даже такие, что агрессивны к другим — нарываются на конфликт, чтобы получить травму, обиду. Это всё лишь способы приблизиться к смертельному обрыву. Во всех случаях исход один, хотя они выглядят по-разному. Причин превращения также множество (например?). Предполагается, что причины коренятся в отчаянии и невозможности изменить что-то важное (что именно?). Но встречались другие случаи...» Больше вопросов, чем ответов! Илья злился на себя за пустую трату сил, но остановиться не мог. Он чувствовал, что впервые за полгода теряет контроль над феноменом леммингов. На пятый день Илья пришёл спозаранку. В последнее время не спалось, а сегодня он и вовсе проснулся затемно. Несмотря на ранний час, ворота были открыты. По листве топтался дворник. Мерный шорох его грабель, терпкий запах прелости от потревоженной земли в остром от прохлады воздухе... Илья прислонился к воротному столбу и стал глазеть на работягу. В какой-то миг периферийным зрением он увидел знакомую ссутуленную фигурку. Она шла, опустив голову. Губы ниточкой. Большая спортивная сумка тянула её вниз. Илья отлип от ворот и шагнул ей навстречу. — О, — подняла она глаза. — Опять ты. А меня выписали вот. — Тебе лучше? — спросил Илья с недоумением. Узкие губы растянулись в усмешке. — Да всё со мной нормально. Проводили контрольное обследование и ничего не увидели. Говорят, так не может быть. Видимо, сначала аппарат подвёл. — Ого!.. — Ой, только не говори ничего, ладно? Сама знаю. Заистерила, перепугала всех на ровном месте. Тебя вот... Ладненько, удачки, а я побежала. Надеюсь больше сюда не возвращаться. Она перехватила сумку поудобнее и зашагала прочь. Илья смотрел ей вслед и глупо улыбался. Человек будет жить. Как же прекрасно! Но, может, ей не стоит самой тащить такую поклажу? Он всмотрелся в удаляющуюся фигурку, едва не спотыкающуюся на неровном асфальте... и заметил. Тряпичную лямку сумки сжимала тёмная лапа лемминга. Ничего не изменилось. Илья сорвался с места, крича: — Постой! Давай хоть донесу! Тяжёлая же... Некоторое время они молча шли по безлюдному утреннему переулку мимо гаражей и садиков с раскрашенными покрышками. Наконец она проговорила: — Помнишь ту бабку, она возле нас сидела? Я ещё сказала, что хотела бы посмотреть на неё, когда прижмёт. Ну так вот, она скончалась буквально на следующий день. Очень быстро, во сне. Я специально спросила медсестру. Вроде как тромб или что. Вообще, всё сложилось как-то совершенно иначе, чем я думала. — Наверное, и не заметила ничего, — вставил Илья, пытаясь утешить. — Понеслась душа в рай. — Ну да, — ответила девушка довольно равнодушно. — Она же так боялась морфия. — Не его она боялась, по-моему... Тебе сейчас куда идти? — Мне не идти, мне ехать. Сейчас до остановки дойдём, сяду там на тралик и прямо к автовокзалу. Я просто в пригороде живу. Завезу вот вещи — и сразу обратно. Может, успею к третьей, а то нельзя же пропускать любимый институт. Чтоб его. — Может, не надо? — осторожно заметил Илья. — Отдохнула бы... — Да щас! — хохотнула она. — Скоро хвосты появятся такими темпами. Наотдыхалась. Просто страдала ерундой всю неделю. Нет, это первый и последний раз, больше я по больницам не ходок. Поболит и перестанет, зачем морочить голову всем вокруг. Пусть лечат тех, кому действительно нужно. Илью слегка передёрнуло. Он хорошо знал, откуда исходит эта логика. — Ты неправа, — выпалил он. — Если что-то болит, значит, тебе уже действительно нужно. Ты достойна помощи, как и любой другой человек. Пожалуйста, не пренебрегай собой! Девушка остановилась и взглянула на него с изумлением. — Ты чего? — А чего я? — Незнакомым людям такое обычно не говорят. Да что уж там, и от знакомых не услышишь. — она изучающе разглядывала его, хмурясь. — Я всем такое говорю, — простодушно ответил Илья. — А что? Она щурилась всё более подозрительно. — Тебе никуда сейчас не надо, нет? Обратно в больницу, может. Или в шарагу какую-нибудь. Или на работу... — На работу, да... Я... Сейчас же ещё совсем рано, — выкрутился Илья. — А в больницу я, если честно, к тебе пришёл. Только не знал, как найти. Хотел извиниться, ну... Наговорил там, ты разозлилась, это всё было так неправильно... — Ты всегда разыскиваешь незнакомых людей, если ляпнул что-то бестактное? Прохладный воздух заволновался, растрепал её тёмные волосы и умчался дальше гонять пыль по детской площадке. — Обычно я и не говорю бестактное... — Да уж я думаю! — рассмеялась она. — Если вот так всех просишь не пренебрегать собой... Тебя как звать? — Илья. — Полина. — Она протянула ему когтистую лапку. Илья несмело пожал её. Ему очень редко доводилось дотрагиваться до леммингов, потому он опасливо впитывал новое чувство. Холодная и твёрдая, как земля. Колючая. Рудиментарный большой палец — лапы леммингов плохо годятся для самостоятельного выстраивания судьбы, они нужны лишь для бега по проторенной дорожке. Как же ей неудобно так жить. Как же жаль. Сейчас она выглядела весёлой, но Илью не проведёшь. С человеком, таящим боль от самого себя, бывает даже тяжелее сладить, чем с тем, кто бросается в отчаяние с размаху. — Я провожу до автостанции, — твёрдо сказал он. — Мне по пути. Когда они вышли из троллейбуса и втиснулись в беспорядочную станционную толпу, Илья знал о Полине только то, что она учится в местном институте на математическом факультете, из-за чего просыпается в шесть и завтракает в автобусе. Учиться утомительно, но для неё — интересно, как бы она ни прятала это в безразличном тоне. Родители одобряют её выбор: в их глазах любое высшее образование сродни билету в будущее, хотя это совершенно не так. Ещё она получает стипендию. Тратит её на дорогу и увлечения. Что это за увлечения, узнать не удалось — поездка кончилась. То есть зацепок не было. Илья болтал о ерунде всю дорогу, словно боялся дотронуться до понимания: жива, здорова и не ошерстилась ещё больше. Больницу они не обсуждали ни минуты. Наконец, он помог новой знакомой поднять сумку на высокие ступени «Икаруса» и быстро выбрался из пыхтящей своры автобусов за забор. Тишина ударила по ушам, её можно было глотать, как волну свежего воздуха. Автовокзал находился недалеко от черты города, и за бетонными плитами ограждения был лишь пустырь, а дальше — другие заборы, частный сектор. Тут ещё сохранились остатки снега, прямо через которые пробивалась свежая зелень. Илья минут пять постоял, отдыхая от шума и представляя себе, как летом тут будут пахнуть полынь и полевые цветы. Может быть, стоит заглянуть сюда через месяц, присесть с чебуреком в руке на вот этот осколок ограды и глядеть в небесную даль над полем. Или наблюдать издалека за гомонящими приезжающими... Он оглянулся в сторону вокзала и зацепился взглядом за надпись на бетонной ограде. Там значилось твёрдым, почти каллиграфическим почерком: «Дакамутынада». В принципе, на стене были ещё какие-то подписи, непонятные круги, точки — но эта слипшаяся фраза занимала большую часть места. Надпись сбила его с мечтательного настроя. Илья быстро отвернулся и пошёл прочь. Узкая тропинка, рыхлая от сырости, вывела его на незнакомую улицу, улица же — к очередной троллейбусной остановке. Минут через двадцать он оказался в центре города, у корпуса местного технического института. Вообще-то раньше Илья избегал этого места. Причин хватало. Надолго закрепляться на одной небольшой, но людной территории означало быть замеченным и привлечь лишнее внимание. К тому же, ему казалось, что нет существа беззаботнее учащегося вуза — «от сессии до сессии живут студенты весело». Кого там ловить? Наконец, в институте был профессор. Если кто и мог повлиять на местных леммингов, так это он, а не парень с улицы, не имеющий понятия о студенческих проблемах. До сих пор Илья даже не сомневался, что зоркий Титарев подметит любого нуждающегося в помощи, почувствует неладное. Вот ради его ободрительных слов и размеренных бесед Илья бы забегал сюда! Но профессор работает, профессор читает лекции... Незачем отнимать его у тех, кому он нужнее. Так было до сих пор. А теперь была Полина. *** Илья сидел в вестибюле, на лавке под лестницей. Машинально постукивая кроссовкой по цветному бетону, он разглядывал барельеф со звёздами и бегущими фигурками. «Математика, экономика, кибернетика». Перед тем он целый час коротал время до звонка, изучая расписания и осторожно заглядывая в аудитории. Повсюду здесь стоял насыщенный запах старой бумаги, полировки, мела. Тяжёлый, под стать самому зданию, будто вытесанному из цельной глыбы. Вестибюль был пуст. Но, судя по расписанию, через минут пятнадцать прозвенит звонок, и в узкие коридоры набьются шумные толпы молодых людей, спешащих по своим делам. Илья среди них легко сойдёт за своего. Но своим никогда не будет... А, какая разница! Он здесь затем, чтобы смотреть в оба, а не предаваться фантазиям. Дверь вестибюля открылась и впустила торопливого круглолицего человека в сером драповом пальто с портфелем. Титарев! Он выглядел помятым и усталым, но всё же улыбнулся Илье, когда тот подбежал. — Нет, нет! — он предупреждающе поднял палец, когда Илья начал было отчитываться ему. — Сначала о главном. Илья недоуменно смолк. Профессор рассмеялся: — У тебя самого всё в порядке? — Да, держусь. — Вот славно! Теперь можно и к делам. Они разговаривали, взбираясь по узкой лестнице на «башню» — так тут, оказывается, прозвали четвёртый этаж правого крыла. Профессор не знал Полину. У математиков он не преподавал. Но переспросил: — Говоришь, кожанка? А этот твой... Хищник, он не подобным образом был одет? — Да, меня тоже насторожило, — Илья наморщил нос. — Но сейчас много кто так ходит. — И то правда. Странная штука корреляция... Тебе может показаться, что закономерность уже на кончиках твоих пальцев, но стоит узнать немного больше о реальном положении дел — и вот исследовательский результат остаётся лишь пыльцой от крыльев вспорхнувшей бабочки. Кстати, эффект бабочки... Впрочем, не сейчас. Пришли некоторые новости, — сообщил Титарев, ставя портфель на затёртый паркет у двери и с силой налегая на ручку. — Добро пожаловать. Кафедра оказалась небольшим кабинетом, тесным от столов и стеллажей. Шкафы давно покосились от тяжести книг, журналов, папок, рулонов. Всё же кабинет выглядел обжитым. В дальнем углу одиноко висел чей-то зонт, на подоконнике обитал куст алоэ в горшке. На грубой табуретке — электрический чайник и несколько немытых кружек. Титарев подошёл к чайнику и щёлкнул кнопкой. — Так вот, милиция-то ответила. Скупо, правда, но есть нечто важное именно для тебя. Илья тут же бросил разглядывать пыльные стеллажи. — Мне не дали ни имён, ни рода занятий погибших. Но сообщили, что у этих людей совершенно разный возраст и социальное положение. Сильно разнится и место проживания. Собственно, никакой корреляции там не видно. Это доказывает... — Что корреляция была в невидимом, — хмуро ответил Илья. — Уверен, у них у всех была одна общая черта. Лемминговость. — Да, очень заманчивое объяснение. Если не знать о феномене леммингов, ситуация выглядит невероятно странной. Было бы очень просто говорить о, скажем, местечковой секте — если бы привлекался определённый слой людей. Например, те же подростки или студенты. Допустим, один из учащихся агитирует остальных. Это дико, но объяснимо! Но в данном случае мы наблюдаем нечто иное. — То есть, едва ли я развяжу этот узел, если сосредоточусь, к примеру, на вашем институте. — Да, пожалуй. Тем более, никого, кто соответствовал бы твоему описанию господина хищника, я тут не видел. Есть разная неформальная молодёжь. Многие, кстати, пьют. Но, насколько могу судить, ради развлечения, а не утопления печалей. Илья фыркнул. — У некоторых это на самом деле одно и то же. — Что до гражданки Полины, — продолжал профессор, наливая в кружку кипяток, — могу лишь сообщить, что классикам и приматам отведено левое крыло. — Кому? — Прима... Ах да. Прикладная математика. Ну, и о насущном. Отдай должное нашей столовой и её недорогим и сытным яствам. — Обязательно, спасибо, — улыбнулся Илья. — А то я, знаете, как воробей. Где найду, там и поклюю... — Знаю. Вы трудяга, мой юный друг. Улыбка Ильи растянулась до ушей. Из коридора раздалась дребезжащая трель звонка на перерыв. Классическая математика. Левое крыло. *** Добраться туда из «башни» оказалось непросто. Очень уж стремились прорваться по узкой лестнице освобождённые студенты. То весёлые, то взбешённые, то сонные, они с гомоном торопились наружу — к весне и тёплому ветерку. Может, и мелькнул кто мохнатый, но как его разглядеть в толпе? Вот она, в конце концов, схлынула, а Полины всё не было. Испугавшись, что пропустил её, Илья сбегал наружу, повертелся на первом этаже, проверил столовую и снова вернулся наверх. Второй этаж, третий — он заглядывал в каждую аудиторию с колотящимся от бега сердцем. Его встречала только зависшая в спёртом воздухе меловая пыльца. Наконец за приоткрытой дверью он увидел знакомый тёмный силуэт, худенький и сгорбленный. Полина сидела над тетрадями и стремительно что-то переписывала. Волосы, ничем не завязанные, спадали ей на самые глаза, но она будто не замечала. Заслышав шорох двери, она вскинула голову, и на лице её мелькнуло тревожное удивление: — И снова ты? — Я на самом деле тут по работе, — стал объясняться Илья. — Тут есть один профессор... — он осекся, не желая подставлять Титарева, если что-то пойдёт не так. — В общем, я приношу некоторые материалы, там, для науки... Соцопросы, вот. Ну, и решил тебя проведать. Раз уж так сложилось. Слушай, ты есть не хочешь? — затараторил он, не давая ей опомниться. — У вас отличная столовка. В нашей шараге вот ничего не взять было, кроме прелых булок и кислых щей... — Ну ты, профессор кислых щей! — рассмеялась вдруг девушка. Илья недоуменно замер, но через миг понял: шутка такая. Улыбнулся в ответ. Однако Полина заметила его заминку и нахмурилась, стиснула лапки: — У меня дурацкий юмор, знаю. — Да ладно, правда же смешно, — Илья сделал улыбку потеплее. — Пошли? — Я тут конспекты восстанавливаю... Хотя... Окей. Дома сделаю. — Она одним махом смела тетради в сумку, смяв их при этом. — Пошли. Вечером того же дня, возясь с ужином, Илья вдруг подумал: а она себе готовит? Раз она из посёлка, то наверняка её частенько гоняют по хозяйству. Перебирал гречку и пытался представить, как Полина на похожей кухне, под похожим топлёно-жёлтым светом неяркой лампочки склоняет голову над крупой, рассыпанной по затёртой клеёнке. Волосы, как обычно, падают на лицо, а руки... Интересно, какие у неё на самом деле руки.