Лемминги

Домой меня довезли за каких-то минут пятнадцать. Жуткая колымага гнала, подлетая на каждой колдобине. Вдобавок, Гриб, а по-людски Гриша, постоянно ко мне разворачивал свой прыщавый фейс, выплёвывая шуточки через ряд кривых зубов. Ну, потух он быстро: я задолбалась и начала транслировать ему образы всяких червей с личинками. Так что доехали мы молча. А, ещё у него из магнитолы, настроенной почему-то на попсовое «Русское Радио», под конец заиграла потрясающе меткая песня: «Посмотри, и сделай шаги туда, где мы — и где мы не были. Поцелуй, и руку возьми, и посмотри, что мы наделали... Мир встал на колени, встал на колени после удара!» Откинувшись на пыльное сидение, я впитывала звуки, как сок, прикрыв глаза. Ну? Что я говорила? Ведь эту радиостанцию каждая собака слушает, а значит — людишки уже проникаются нами. Пусть, пусть подпевают гимну изменений! Но почему-то от песни мне стало лишь беспокойнее. Что-то в этих словах... В этой интонации пронзительного женского голоса. Горечь? Скорбь? Такая же, как в речи Енле сегодня. Что за чувство, неизвестное хищникам? Я даже не врубаюсь, как оно называется. Вертится на языке, а вспомнить не могу. Что за новые ноты поселились в твоей гортани, Лисик? ...Когда мы зависли минуты на три в небольшой пробке, я с маркером в руке высунулась из окна чуть ли не по пояс, чтобы на ближайшем столбе оставить знак: три чёрных точки в круге. С трудом похоже на круг получилось...ай, ладно. Не знаю, кто тот художник, что бессознательно рисует граффити в нашем духе, но надеюсь, что его это вдохновит. А ещё надеюсь, что значок Лисика попал в наиболее подходящие руки. Как иначе? Наши вещи просто так не теряются. Тому, кто следует Фатуму, везёт всегда. *** Дома, заглотнув обед за каких-нибудь десять минут (к её неудовольствию), я забираюсь с ногами в раскладное кресло у себя в комнатке, переделанной из лоджии — и смотрю, смотрю, смотрю на это загадочное последнее сообщение. Наконец, решившись, нажимаю кнопку с зелёной трубкой. Горло перехватывает: говорить по телефону — само по себе не очень приятное занятие, но хуже всего — позвонить важному (не)человеку именно в тот момент, когда он занят главными делами. Напряжёнными до боли в сердце — и опасными. Ведь если он провалится, мелькает у меня мысль, если его схватят, то вычислят всех, кто ему звонил. Прямо сейчас я тоже подвергаю себя риску...пусть! Я же волнуюсь за него. Я хочу его услышать! «Я ведь не такая, как Кобра. Что бы ты ни сказал, я пойму, обещаю», — шепчу я одними губами, пока гудит вызов. Вот что-то щёлкает... и дробь коротких гудков рвёт мне слух. Отбился. Тут я замечаю, что во мне уже какое-то время саднит диссонанс — неприятный даже для моего порочного сердца, обласканного искажениями. Чувство тупика. Фатум безмолвен, будто сама Бездна не знает, что делать дальше. Я пытаюсь представить себе Енле, его внутренний пламень, искру. Нащупать его тень, отброшенную в этом пламени. Не получается. Лишь антиматерия Бездны вздымается перед моим внутренним взором. Словно наша Праматерь тоже ищет его, ищет, и не может найти. Комок подкатывает к горлу. С минуту я выжидаю, постукивая пяткой о кресло. Наверное, Лисик очень занят. Если он погружён в ловлю, то беспокоить его никак нельзя. Он точно разозлится — и будет прав... Но душит теснота в гортани, страх выжигает остатки здравого смысла. Что страшней неопределённости? Тем и милосерден Фатум, что избавляет нас от неё, но сейчас Фатум молчит, не направляя меня. Всё молчит. Я должна услышать хоть что-нибудь. Я... Да, я хочу услышать Лисика. До пота в ладонях — я выжидаю ещё минут пять, съёжившись в кресле, колени к животу. Вдруг перезвонит? Но дурацкий кирпич безмолвен, и я вновь зажимаю номер Енле. Длинные гудки. Отбой. Короткие. Глубоко вдохнув, я набираю снова. Жду того же повторения гудков, с замиранием сердца готовлюсь, что на меня обрушится его разгневанный голос... Но последовало то, чего я не ожидала: «Абонент вне зоны доступа». — Итак, ты настолько не желаешь говорить со мной? — шелестом роняю я. Вдруг неожиданно сама для себя швыряю телефон на кресло с такой силой, что он, спружинив, подскакивает. Подскочив — улетает за боковину кресла. Ту, которая к стене прислонена. Сначала я обалдело смотрю на то место, где телефон исчез из виду, затем кидаюсь за самой длинной линейкой. Встав на колени, я тычу линейкой в щель между креслом и стеной, но телефон упал возле самого угла, туда не достать. Пыль летит мне в нос, в колени впиваются какие-то крошки. В конце концов я выравниваюсь и тащусь на кухню — к ногам будто гири привязаны. — Ма-ам. — Что ты уже натворила? — Там это... Телефон. Мы приходим в комнату. — Там, — сообщаю я, тыча пальцем за кресло. Куда только девается всё красноречие, когдаона передо мной. — Да как это получилось? Что нужно было делать с этим несчастным телефоном? Ах ты дурочка маленькая, что у тебя там происходит, мало того, что пыришься в него вечно, денег сколько на него уходит, так я ещё и должна... «Ничего ты не должна! Могу походить без телефона, только ты первая с ума сходить начнёшь, что я не на связи», — подмывает меня крикнуть, но слова тяжело валятся на дно, не доходя до гортани. Ближайшие минут десять мы вдвоём двигаем кресло сначала от стены, затем обратно. Выковыряв злополучную «мотороллу», демонстративно засовываю её в ящик стола: мол, вовсе я никому не пишу и не звоню. — Разбить, что ли, пыталась? Новую мобилу всё равно не куплю, ещё не хватало, чтоб ты на уроках игралась в игрушки, — кусает она напоследок, выходя из моей комнатёнки. — До каникул пара дней, какие уроки, — шепчу я. Как только ей в голову приходит этот бред. Оставшись одна, я достаю телефон. По пути к телефонной книге замечаю значок непрочитанной эсэмэски. Надежда стучится под рёбрами: наверняка уведомление, что абонент снова в сети. Какая я пугливая! Накрутила себя на ровном месте. Енле просто забрёл в какой-нибудь подземный переход, вот связь и не ловила. Я открываю конвертик. Это сообщение от Енле. Доставлено минут десять назад — как раз тогда, когда я пыталась дозвониться. Мой экран заполнен одним и тем же словом, которое повторяется, сколько хватает места: «Uhodi uhodi uhodi...» Я нажимаю кнопку прокрутки. «...uhodi uhodi uhodi...» Сообщение тянется и дальше, но мне достаточно. Да, мне достаточно. Выложив тетради, я пару часов листаю учебник, ведь завтра итоговая контрольная. Невидяще мечется взгляд по строчкам. Надо писать шпаргалку... а, плевать. Наконец, из зала слышится квакающая мелодия: ближайшие полчаса она будет смотреть по телеку «Хироманта», не попрётся на кухню к телефону и, следовательно, не заметит, что я торчу в интернете. О-о, эти вопли, когда она снимает трубку и слышит шебуршание модема! Однажды я научусь приказывать ей тоже, как Грибу сегодня, но сейчас даже мысленно к ней прикасаться — омерзительно. Компьютер тоже стоит в моей комнате. Не привлекая внимания, я усаживаюсь на табуретку, прикрытую вязаным ковриком. Десять минут мучительного ожидания, пока всё загрузится и запустится, жуткий треск модема — к счастью, телевизор его заглушает. Наконец, «Эксплорер» разворачивает передо мной тёмный колодец из записей Енле. 19.11.2004 Зарегился на форуме сатанистов... Как же смешно...^_^ Их потуги что-то представлять из себя, в пафосе крича «сатана спасет мир»... бред... мир спасет бЕзДнА им нужны для ритуалов ножи и свечи...ха... тяга бескровной тоски, вот мой ритуал...которому я сам не могу сопротивляться, не могу выключить его...настолько он силен! 22.12.2004 Снова думают, что врут мне, но на самом деле — себе. ^_^ всё ведь начинается изнутри. Рты людей выплёскивают мерзость, потому что они пестуют её в головах. =_= Моя обязанность подарить им выход из этой ситуации... милосердно...^_^ если приборы сбиты, следует разбить их фтопку.полностью. Разбить зеркальную витрину, называемую «этим миром»... раздробить высокой нотой на пределе слышимости 07.03.2005 Ешь людей! Метафорическое людоедство хуже буквального, но почему-то легально. Пора развернуть эти понятия, по законным местам расставить. Такова догма ересиарха. Ешь мою догму! приказывает Лиса. Ешь людей! — Многовато беспокоишься о людях, Лис, — шепчу я. Не читаю — впитываю, погружаюсь, ныряю с головой. Окутываюсь едкими, ехидными отпечатками его души. Принюхиваюсь к пространству, представляя себе его плащ. Что его окружает, какую улицу топчут его сапоги? Я не вижу. Пока не вижу. Где ты сейчас, Енле? Чтобы настроиться получше, я захожу на полузаброшенную уже страницу-сообщество. Это была идея Лисика, давно, в самом начале. Здесь мы оставляли зелёно-алые анкеты, выражая в них всё то нечеловеческое, чему суждено расцвести. Заявляли о себе людскому миру. Словно подписывали контракт на то, чтобы стать единой стаей...единой семьёй. Почему так долго грузится страница?.. Потому что её нет. Он… он всё удалил. То место, где мы сцепились руками, наслаждаясь образами и мысленными запахами друг друга. Енле удалил его. «Где ты?» — угрожающе воет Бездна сотнями безумных голосов. Я слышу это так явственно, что по коже бежит холодок. Скрежет шестерёнок, смазанных грязью и кровью. Фатум, молчавший уже несколько дней, приходит в неистовое движение. «Где ты, мой Ересиарх?» Кипение в моих венах, рот наполняется слюной, что смачивает зубы...жвалы... Не двигаясь с места, душой я кружусь, растворяюсь в тёмном вихре — и одновременно ощущаю себя столь полно, что кажется — взорвусь изнутри. Экстазом бьются мои незримые крылья: я пляшу. Впитывая всю мою боль, всю ярость, Фатум бьётся о незримую стену, словно бурный поток. Ищет лазейку. Находит? Я снова чувствую лёгкость! Значит, напитанная волна Фатума, болотистая от соков гниения, вновь перемешивает события, одним ударом направляя их так, как должно. Вся моя ярость, вся моя любовь сливается с Фатумом, когда я вновь беспрепятственно ощущаю Енле. Я впиваюсь в тепло его физической оболочки, добираясь до внутренней сущности — и хватаюсь за неё в удушающем объятии, жгучем для нас обоих. Ощути меня, о язвительная, каустическая лиса! Ощути Праматерь Бездну за моей спиной! Клыки твои — известь, следы — зола. Ты потерялся, Ересирах, но теперь мы с Бездной нашли тебя. Теперь всё снова пойдёт правильно. Когда я открываю глаза, на часах — 19:26.