Neon Generation

— У тебя, кажется, телефон… Лу не договорила — очередной энергичный толчок, и она упала лицом в подушку, захлёбываясь стоном и прогибая спину. Кей протяжно выдохнул, крепко держа её талию, наклонился, покрывая участок меж лопаток нежными поцелуями, прикусил тонкую кожу; она вскрикнула, ёрзая, насаживаясь на него, не в силах сопротивляться влечению, заставляющему её кровь кипеть. Умом она понимала, что стоит взять с тумбочки тоскливо взывающий к ним телефон, но губы Кея, исследующие её загривок, и он сам в ней не давали ухватиться за эту мысль и превратить её в действие. Толчок, ещё один, и ещё… Она думала, что после их вчерашнего занятия любовью она насытится им на какое-то время, но, проснувшись и обнаружив в ванной умывающегося, совершенно обнажённого и довольного Кея, внезапно ощутила новый прилив желания. Кей оказался не против, и вот они в постели, его губы на её шее, руки прижимают к себе крепко, ритмичные движения… Утренний секс у них случился в первый раз, и Лу была вынуждена признать, что это отличное начало дня. Утро было бы идеальным, если бы не назойливо жужжащий телефон. Лу упёрлась локтями в матрас, прерывисто вздыхая, наклонила голову. Она была близка к оргазму, но Кей не ускорялся, а, наоборот, замедлялся, вынуждая её хныкать и елозить в попытках насадиться сильнее. Не давал. Сам руководил процессом, и ей это нравилось. Сопротивление она оказывала лишь притворное, подстёгивая обоюдное желание, виртуозно играя в игру, заводящую их обоих. В отличие от прошлого раза, сейчас хотелось чего-то более решительного, резкого, возможно, даже жёсткого, отклонения от традиционности… Совсем немного. Но очень хотелось. Кей почувствовал — конечно, не мог не почувствовать её мысли. И через несколько секунд они стали реальностью. Лёгкий свист воздуха, и на её правую ягодицу с размаху опустилась крепкая ладонь эмпатика. Звонкий шлепок, приятное жалящее ощущение после и неожиданно сильная новая волна возбуждения. Лу коротко и громко охнула, определённо не ожидая такого, но, на удивление, ей понравилось. Кей точно считал её желание. Тем не менее он спросил, поглаживая: — Ты в порядке? Не больно? — Не-е-ет, — слабо помотала головой Лу. — Всё отлично… Не прекращай. Новый шлепок — уже по левой ягодице. Девушка вздрогнула, застонала, толчки стали интенсивнее, кожа стала приятно припекать, она запустила руку себе в волосы, чуть сжимая их, прикрывая глаза. Кей повторил это несколько раз — наносил безболезненные, но ощутимые шлепки, звонкие, задорные, вызывали у неё совершенно новые ощущения. Кей то наклонялся, целуя её спину и плечи и лаская нежно до невесомости, то вдруг становился решительным, держал её крепко и шлёпал. Такой контраст заставлял Лу вскрикивать и вздрагивать; она терялась в водовороте ощущений, не зная, за что схватиться, хочет она поскорее кончить или растянуть удовольствие… Кей, безусловно, мог быть очень разным. И ей это нравилось — ещё вчера он был так нежен, а сейчас брал её смело и наносил шлепки по розовеющей горячей коже. За своим увлекательным занятием они не заметили, как телефон перестал звонить, и только после, наверное, десятого по счёту шлепка Лу заплетающимся от возбуждения языком заметила: — Больше не звонит… — Ну и отлично, — Кей поцеловал край её уха. Лу потёрлась грудью о простыни. Он погладил её кожу на ягодицах, на которой отчётливо отсвечивали розовые следы его ладоней. — Закончим? Она кивнула. Эмпатик обхватил её под грудью и стал двигаться чуть интенсивнее. Наклонился, поставил одну руку рядом с её; Лу положила свою ладонь на его, он смял пальцами простынь. И снова реальность отодвинулась от них, уступая место вакууму, в котором они находились только вдвоём. В какой-то момент в голове Лу пронеслась мысль о том, что будь её воля, она не вышла бы из этого вакуума во внешний мир. По крайней мере до тех пор, пока не минует опасность, связанная с Приором, его женой, Марком Жонсьером с его бывшей женщиной и их дочерью… Снова телефон. — Крэп, — пробормотала Лу. — Надо ответить, вдруг что-то важное… Мучительно замедлившись, Кей взял с тумбы телефон, посмотрел. — Баретти. Звонит второй раз. — Вдвойне крэп. — у девушки кружилась голова. — Но надо ответить. Того, что произошло дальше, она ожидала ещё меньше, чем внеплановых шлепков по заднице. Кей протянул ей телефон и предложил: — Ответь. Лу взяла телефон, не до конца понимая, чего он от неё хочет. Кей снова взял её за талию и стал медленно, неторопливо двигаться, и тогда до неё дошло. — Чёрт возьми, Кей, это слишком рискованно. Не будешь же ты… — ощутимый толчок, она чуть не выронила телефон. Почувствовала лёгкий азарт. — Ладно… Лу слабо представляла себе, что будет, если Баретти случайно услышит дрожь в её голосе или она случайно простонет в трубку, но безумная идея Кея ей понравилась, поэтому, пытаясь совладать со своим дыханием, вырывающимся в такт поступательным движениям бёдер эмпатика, нажала кнопку звонка и приложила к уху. — Рид, почему не отвечаете? — сурово спросил начальник охраны Приора. Лу, впрочем, это напугать не могло: теперь она знала, что сам Гектор, если можно так выразиться, нечист на руку, к тому же её куда больше занимали пальцы Кея, скользнувшие вверх-вниз по её клитору, заставляя натужно сглотнуть. — Прошу прощения, месье Баретти, — резкий толчок — она закашлялась и закатила глаза от возбуждения. — Заболели, что ли? Судя по камерам, дома вас нет. — Я не дома и не болею, всё в порядке, — Лу едва удавалось сохранять спокойствие. Кей неумолимо дразнил её пальцами сзади. — Тогда где вы? — Дома у подруги, — брякнула первое, что пришло в голову. — Что-то случилось?.. Оргазм неумолимо приближался, рука дрожала. Лу свела колени, проклиная Баретти за несвоевременный допрос. — Приор назначил вам аудиенцию, — сообщил тот сухо. — Послезавтра, семь вечера. — О!.. — Кей сильнее надавил на клитор, и вышло несколько преувеличенно радостно. — Хорошо. Мы будем. До свидания, месье Баретти. Не дожидаясь ответа, она бросила трубку и упала лицом в подушку с громким, почти надрывным стоном; Кей продолжал входить в неё интенсивно и ритмично, одной рукой придерживая талию, а пальцами другой мучая напряжённый клитор. От удовольствия и новых, незнакомых и будоражащих ощущений у неё шла кругом голова и тряслись колени. Несколько секунд — и её накрыл оргазм, настолько мощный, что на секунду у неё потемнело в глазах, и девушка задрожала всем телом и расслабилась, чувствуя, как тело против воли расплывается по постели. Кей сделал несколько толчков и тоже кончил. Это был первый раз, когда они предохранялись — после новости о Лорене и Эстер исключать вероятность беременности не стоило. К счастью, презерватив ощущений особенно не портил, а после того, что устроил Кей только что, это вообще не казалось проблемой. Даже эмпатию применять не пришлось. Он лёг рядом. Лу повернулась на бок. — Охренеть, Стоун. — Ты в порядке? — Кей опёрся на локоть, улыбаясь. — Не больно? — Нет. Это было великолепно. Не знаю, как ты до этого додумался, но мне понравилось. Тебе даже не пришлось применять эмпатию. — Я подумал, это будет слишком, — он пожал плечами. — Главное, что тебе не было неприятно или больно. — Всё отлично, — Лу приподнялась и чмокнула его в губы. Кожа на ягодицах совсем слегка припекала, но боли не ощущалось. Кей куснул мочку её уха и спросил: — По какому поводу звонил Баретти? — А? А-а… Аудиенция, — сообщила псионичка, и они оба нахмурились. — Послезавтра в семь вечера. Нам надо подготовиться, придумать, что сказать, чтобы нас не отправили добывать металл мадам Мартен на новые серёжки. Кей разразился громким хохотом. — Ха! Вот это будет незавидная участь. Да, нам нужно как следует продумать, что именно мы хотим сказать Приору. Но давай сначала сходим в душ и переоденемся. Так и сделали. Так как Лу фактически жила у Кея, он купил специально для неё целый набор уходовой косметики для тела и волос — гель для душа с пряным зимним ароматом, шампунь с экстрактом какой-то штуки со странным названием «ламинария», бальзам с кокосом, даже молочко для тела, скраб и мочалку. Средства были хорошие, качественные, из натуральных продуктов, гипоаллергенные, и Лу получала искреннее удовольствие, используя их и потом чувствуя запах на своей коже. Поэтому она с большим удовольствием приняла душ после Кея, и они собрались позавтракать, как на этот раз зазвонил уже телефон Кея. — Надеюсь, это не снова Баретти, иначе я не сдержусь и скажу ему что-нибудь колкое, — заметил он и взял телефон. — А, нет, это Карен. Лу прыснула. — Привет-привет, — мужчина повернулся к окну. — Нормально, ты как? Да, мы с Лу дома. Нет, не спим. Ладно. О, хорошо. Конечно. Спрошу у неё, да. — он убрал трубку от уха. — Карен нас к себе на завтрак приглашает. — Уф, — признаться, Лу даже немного удивилась, хотя их отношения с сестрой Кея вышли на вполне богоугодный уровень. — Вместе? — Да. Поедем? — она кивнула. — Приедем через минут сорок, ладно? Хорошо, до встречи, родная, — Кей положил трубку. Лу спросила: — Почему Карен захотела пригласить меня? — А почему нет? — пожал плечами эмпатик. — Вы хорошо ладите. Я помню, что ваше знакомство не задалось, но вы ведь нашли общий язык. Знаешь, в нынешних условиях даже Карен с Ларой, которые последние несколько лет цапались как кошка с собакой, присмирели и привыкли к обществу друг друга. У них всегда был повод поссориться — у меня сёстры с совершенно разным характером, каждая с достаточно тяжёлой судьбой и уверенностью в своей правоте. А тут… Видимо, поняли, что не время и не место для вражды. К тому же Карен очень тебя уважает и понимает, насколько ты для меня ценна. Помимо всего прочего, она считает, что у тебя живой ум, крепкий духовный стержень и отличное умение справляться со всем, что происходит. — Лу улыбнулась. — Так что ничего удивительного в этом нет. Лу кивнула. — Ладно. В самом деле, они с Карен неплохо нашли общий язык. Если Лу всё поняла правильно, градус неприязни Карен по отношению к ней снизился после второго покушения на Иво Мартена, в результате которого чуть не казнили целую толпу, когда Лу спасла сразу несколько человек. В какой момент сестра Кея перестала раздражать Лу, она точно сказать не могла, но, пожалуй, примерно в то же время, когда стало понятно, что Лу для Кея имеет особое значение и что у них всех общая цель — выжить. К тому же Лу по достоинству оценила умение Карен отстаивать своё пространство и неисчерпаемый запас сарказма. Карен, в свою очередь, оценила её ум, инициативность и силу воли. Из них мог бы получиться неплохой тандем. Не только неплохой, но и очень эффективный… Предновогодний заснеженный коттеджный посёлок «Шалаим» выглядел ещё наряднее и красивее, чем в прошлый раз. До праздника оставалось около двух недель, и повсюду развесили гирлянды, поставили статуэтки ангелов, оленей и гномов, расчистили дороги, слепили снеговиков самых разных размеров и форм. Снег окончательно занёс окрестности, и всё сверкало свежей, праздничной зимой. Кубический, выполненный в тёмных тонах дом Карен и Робера Фриманов тоже сверкал праздником: сквозь большие окна можно было разглядеть проблески гирлянды, а на территории расположились блестящие фигурки животных и увешанные гирляндами ели. Даже пахло как-то по-особенному — свежим, чистым морозным воздухом, крахмально-белым снегом под ногами. Войдя на территорию, они не увидели стоящей у двери Карен. Кей позвонил — она оказалась в зимнем саду за домом. Услышав про сад, Лу слегка обалдела, хотя полагала, что уже в полной мере оценила состоятельность данной семьи. Дело в том, что зимний сад являлся удовольствием не менее дорогим, чем частная школа для ребёнка, хороший автомобиль в рассрочку или что-нибудь условно равное по стоимости. Содержание натуральных растений вообще стоило немалых денег, а уж зимой в закрытых условиях — тем более. Лу полагала, что позволить себе зимний сад могут только высшие чины вроде кардиналов и Приора. Хотя, если хорошо подумать, чем Карен с мужем не высшие чины? Она — врач в Центральной клинике, хирург и травматолог, он — выдающийся генетик, один из лучших или даже лучший своего времени. И всё же на контрасте с состоятельными, но не баснословно богатыми Кеем и Ларой их старшая сестра казалась невероятно состоятельной. Так, в общем, и было. У Лу вызывало искреннее восхищение то, как она живёт. Они прошли на задний двор. Он оказался огромным — там умещались беседка, качели, даже крошечный пруд и небольшая застеклённая теплица, тот самый зимний сад. Новогодние декорации. Лу и Кей прошли к теплице и увидели Карен, склонившуюся над клумбой с белоснежными тюльпанами. Когда они вошли, она подняла голову и приветливо улыбнулась. Псионичка отметила, что женщина одета по-домашнему, но нарядно и красиво — шёлковая белая сорочка, полупрозрачный приталенный кафтан с узорами, напоминающими звёздное небо, поверх неё, и отороченная мехом накидка; волосы распущены, лицо розоватое от мороза. Она казалась сильно моложе, чем в их первую встречу, и сильно здоровее. — Доброе утро, — улыбаясь, проговорила она и раскинула руки навстречу Кею. Тот крепко обнял сестру и, неожиданно для всех, оторвал от земли и крутанулся вокруг своей оси, вынуждая Карен взвизгнуть, а Лу — неприлично громко хихикнуть. — Единый, не пугай меня так! И не позорь перед гостьей, — губы женщины, однако, тронула улыбка. — Простите, что не встретила вас, но я проверяла растения. Им холод вредит больше, чем вам. — Узнаю свою заботливую старшую сестру, — хмыкнул эмпатик. Карен и Лу пожали друг другу руки. — Доброе утро, — псионичка оглянулась. У неё в глазах рябило: маленькое, но вместительное помещение было забито цветами самых разных названий и цветов. Среди них она увидела голубые и розовые гортензии. — Какой красивый зимний сад! — Благодарю, — Карен поплотнее закуталась в накидку. — Если хотите, походите здесь, посмотрите, только осторожно. И не спрашивайте у меня, где и что растёт. Я помню только тюльпаны, пионы, гвоздики и розы. Лу с интересом рассмотрела зимний сад. Помимо упомянутых Карен цветов она узнала только гортензии, остальные виды были ей незнакомы; Кей оказался более просвещённым и увидел подсолнухи и астры. Остальные цветы никто из них троих не признал, и Карен предложила пройти в дом — было самое время позавтракать и выпить горячего чая или кофе, так как холод на улице стоял нещадный. Оказавшись внутри дома, Лу про себя отметила, что семья Стоун-Фриман неплохо подготовилась к Новому году — всюду со вкусом подобранные декорации, гирлянды, переливающиеся разными цветами; то тут, то там мелькали то стеклянный шар, то висящие под потолком снежинки, то мишура на двери, то что-нибудь ещё затейливое и красивое. Везде пахло свежими мандаринами, хвоей, морозом — скорее всего, для имитации запахов использовались дорогущие натуральные ароматизаторы. Но больше всего Лу впечатлила ёлка — настоящая, живая ёлка, стоящая посреди гостиной, тщательно украшенная и готовая к скорому празднику. У неё были пушистые ветви, и от неё исходил чудесный свежий зимний аромат хвои, тонким флёром окутывающий гостиную. Лу похвалила совершенно искренне: — У вас замечательные декорации. Ёлка просто потрясающая. — Спасибо, — скромно улыбнулась Карен. — Сын убедил купить настоящую. Я думала, это плохая идея, но он оказался прав — замечательно выглядит и пахнет. Жаль, не так долговечна, как искусственная. Ну, пойдёмте, пойдёмте… Большую современную кухню доверху заполнял слабо знакомый Лу аромат — душистый, пряный, горячий, богатый оттенками цитруса, ягод и корицы. Карен подошла к большой стеклянной кастрюле на плите, в которой лениво плескалась тёмная красно-коричневая жидкость, пригляделась и вынесла вердикт: — Глинтвейн готов. — Глинтвейн? — удивился Кей. — Тот самый, по рецепту нашей прапрапра... прапра… в общем, Ксантии Петрос? — Ага, — Карен кивнула. — И я серьёзно намерена вас им напоить. Лу, ты пробовала когда-нибудь глинтвейн? — Было дело. — Ну, вряд ли ты пробовала такой, какой готовили в нашей семье ещё до Шторма, — улыбнулся Кей. — С апельсином, корицей, клюквой и душистым перцем. Что удивительно — наши предки, греки, жители страны вина и оливкового масла, использовали минимум алкоголя в этом рецепте. — И правильно делали, — заметила Карен. — Но одним глинтвейном не насытишься. Могу предложить национальный израильский завтрак — свежий хлеб с несколькими видами сыров, маслинами, и хумусом. Как вы? — Ты какая-то поразительно добрая, — заметил эмпатик, щурясь. Сестра посмотрела на него в ответ и пожала плечами. — Хорошие новости? Мы в безопасности? Деторождение псиоников легализовано? Гектор Баретти кастрирован? Лу не сдержалась и взвизгнула от смеха. Карен прыснула. — Как узнали? — Расти проболтался. — Кей вздохнул. Карен утешительно похлопала брата по плечу: — Глубокая психическая травма? Посоветовать врача? — Я помогаю ему восстановиться от этого тяжёлого потрясения, — ухмыльнулась Лу. — Он в надёжных руках. Все трое добродушно рассмеялись. Лу и Кей помогли Карен сервировать стол. В духовке оказался свежий домашний хлеб, мягкий и воздушный, с тоненькой хрустящей корочкой, в холодильнике лежали фиолетовые мясистые маслины, свежий хумус и несколько видов сыра — мягкий творожный, обычный сливочный, сиреневый сыр с лавандой и отдельно — с голубой плесенью. Сыром с плесенью Лу завтракать ещё не приходилось. Карен тем временем достала три чашки нежно-голубого цвета, расписанные геометрическим узором, и налила густой, похожий на кровь глинтвейн. В чашку Лу упала палочка корицы и размякший кружок апельсина. Также на стол были поставлены свежие, нарезанные соломкой овощи и тарелка с грушами — большими и ярко-зелёными. Они втроём сели за стол и принялись за трапезу, не переставая разговаривать. — А где муж, сын и кошка? — поинтересовался Кей у сестры. Та закатила глаза: — Бросили меня. С самого утра куда-то уехали. Когда я спросила, куда, ответили, что за подарками. Я спрашиваю, мол, за какими такими подарками, если мы к Новому году всё закупили? Посмотрели на меня, переглянулись, по-старчески повздыхали и уехали. Я так ничего и не поняла. А Минерва нагулялась и спит у Эдварда в комнате, у неё всё отлично. Вот куда делись эти двое… — Может, решили сделать сюрприз, — предположила Лу. Однако Кей хитро улыбнулся. — Снова забыла, да? Карен недоумённо взглянула на брата, тонкими ломтиками нарезая грушу и кладя её на хлеб с сыром. — Да про что забыла-то? Кей вздохнул и обратился к Лу: — У неё День Рождения в конце декабря. И она уже лет пять подряд об этом забывает. Карен хлопнула себя по лбу. Лу не нашлась, что ответить, и хмыкнула. — Точно. Вечно забываю. И мне постоянно кто-то об этом напоминает. Какой ужас, можно было и не плодить столько интриги вокруг этого, — она вздохнула. — Ну да ладно, понятия не имею, что они собираются мне дарить. А у тебя, Лу, когда твой день? — В январе, — ответила Лу. — В общем, тоже довольно скоро. Она отпила глинтвейна. Напиток оказался воистину потрясающим — горячим, сладким и пряным, обволакивал и согревал изнутри, отдавал пикантной цитрусовой кислинкой, сладостью корицы и свежестью перца. Вообще завтрак оказался потрясающим: сочетание свежего воздушного хлеба, нежных сыров, аппетитного хумуса и хрустящих овощей и фруктов было сытным и вкусным. Лу раньше не доводилось начинать день с такого приёма пищи, и, пожалуй, хотела стремиться к тому, чтобы у неё была возможность делать это на постоянной основе. Внезапно посреди завтрака Карен будто бы что-то вспомнила. — Я тебя ещё зачем позвала, — она несколько бесцеремонно похлопала Кея по плечу. — Я недавно рылась на чердаке и нашла ещё несколько фотоальбомов. А ещё старые вещи. Подумала, тебе будет интересно посмотреть, заодно покажешь Лу обрывки нашего прошлого. Кей повеселел. Лу тоже заинтересовалась: она ещё ни разу не видела фотографий Стоунов. У неё самой было мало запечатлённых воспоминаний о детстве, но в этой большой семье их должно было быть предостаточно. — Там будут детские фотографии Кея? — спросила она с улыбкой. Карен кивнула: — Обязательно, причём самые разные. И красивые, и позорные, и обычные. И не только Кея. А ещё вещи, которые когда-то принадлежали кому-то из нас. — Кей фыркнул. — Дорогой, коробка с альбомами и вещами под лестницей. Притащи, пожалуйста, а то моих сил на это не хватит. Кей ушёл за коробкой. Лу и Карен закончили завтрак; девушка поблагодарила её, но та лишь махнула рукой — мол, ничего особенного. Когда они убирали остатки продуктов и посуду, Лу всё же решила задать Карен вопрос, ответ на который, в общем-то, знала, но хотела услышать это из уст сестры Кея лично. — Карен, — окликнула она. Та чуть повернула голову — не полностью. — Такой вопрос… Наше знакомство немного не задалось. Но сейчас мы относимся друг к другу хорошо. Это из-за того, что я тогда спасла вас? Ей показалось важным это выяснить. Отчасти потому, что просто не хотелось никаких недомолвок в отношениях с женщиной, с которой они сначала друг друга недолюбливали, а потом прониклись обоюдной приязнью. Отчасти — потому что их отношения с Кеем достигли определённого серьёзного уровня, и Лу хотелось быть ближе к нему и к его семье, в ладах с её членами. С Ларой они уже вполне неплохо подружились, но Лара была более добра, открыта и легка в общении. Карен было сложно охарактеризовать как добрую и открытую женщину, но Лу хотелось и с ней быть в хороших отношениях — она ей по-своему нравилась. Возможно, между ними было больше общего, чем казалось на первый взгляд. Карен повернулась к ней лицом. Оно выражало несколько эмоций одновременно, и псионичка не могла разобрать, что именно это были за эмоции. — О, ну, — начала она, немного растерянно крутя в пальцах стакан, — конечно, то, что ты спасла нашей семьей жизнь, очень повлияло на моё отношение к тебе. Но не только это. Я довольно настороженно отношусь к незнакомым людям, а когда дело касается Кея… Мне до сих пор сложно привыкнуть, что он не тот маленький мальчик, который боялся засыпать без меня, потому что его пугала темнота, и который плакал, разбив коленку. Мне сложно принять тот факт, что я больше не могу ограждать его от шквала эмоций, которые сваливаются на него из-за его пси. К тому же мне никогда не нравились его девушки — ни первая, из его социальной группы, ни вторая, подружка Лары… Они о нём не заботились, не ценили его. Карен вздохнула, подбирая слова. Лу молча слушала. — А потом появилась ты. Скажу честно, я отнеслась к тебе предвзято: живёшь в Термитнике, подстрелила Кея при первой встрече — уже потом я подумала о том, что сделала бы так же, будь я на твоём месте… Но, знаешь, это как у тревожных матерей: мозги иногда совершенно отключаются. А тут ещё и Лара была от тебя в восторге, и когда дело касается её, я тоже тревожусь и боюсь, что она привяжется не к тому человеку, все дела… Ну, и наш разговор в кафе. Мне казалось, ты преследуешь цели, которые с Кеем никак не связаны, а он лишь инструмент. Но после того, как ты рисковала собой, защищая нас всех, я, конечно, изменила своё отношение к тебе. Да и потом… — она впервые за весь свой монолог посмотрела Лу в глаза. — Кей и сам чётко дал понять, что ты для него очень ценна. И что обижать тебя он не позволит. Его бескомпромиссность в вопросе твоих чести и достоинства много значит. Этот кулон, — она указала на «око тайфуна» на шее Лу, — не просто вещь. Рассказывая о тебе, Кей сравнивал тебя с тайфуном. С мощнейшим, опасным, но прекрасным природным явлением. Он чётко дал понять, что очень тебя любит и ценит. Зная Кея, у вас всё серьёзно. Да и по тебе видно… расцветаешь с каждым днём. Лу улыбнулась. Тайфун… От слов Карен о том, что Кей не позволял даже любимым сёстрам говорить о ней плохо, защищал её и давал понять, что она ценна для него, в груди у неё сладко забилось сердце. — Я тоже его очень люблю, — негромко сказала она. — И ценю. Иначе я не стала бы сидеть с ним после первого покушения на Приора. — Точно. Но я тогда так беспокоилась за него, что все вокруг казались врагами, даже Лара, которая просто отошла за чистой одеждой, что в той ситуации было вполне разумно. Они помолчали. Лу улыбалась. Карен спросила: — А ты? Что заставило тебя сменить гнев на милость? — Ну, после того как на Приора напали на базе и ты лечила его вместо отдыха, а потом и меня, я не могла не проникнуться к тебе уважением, — Лу посмотрела на свои руки. — Ну и вообще… Сначала ты мне не понравилась, — призналась она. — А потом… Мы все оказались на краю пропасти. Мы обе заботимся о Кее, обе хотим жить. Да и общего у нас, по-моему, больше, чем кажется. Я восхищаюсь тем, как ты заботишься о Кее и Ларе и как не ломаешься под тяжестью всего этого… Карен качнула головой. Она выглядела немного растерянной. — Ого… Что ж, спасибо. Не думала, что моё поведение может вызывать восхищение у кого-то, кроме моего мужа, который непонятно каким образом терпит меня уже семнадцать лет. Они посмотрели друг на друга. Лу ухмыльнулась и добавила: — Забыла сказать, я в восторге от того, как ты прожариваешь Гектора Баретти. — Единый, не упоминай его имени, — фыркнула Карен. — Страшный человек. По-моему, воздержание на него плохо действовало. Бедная моя сестра, когда у неё так упали стандарты… — она сдавленно прыснула, потирая переносицу. — Ладно, шутки-шутками, он, может, и неплохой. Во всяком случае, не сопляк, исполнительный, богатый и легально носит при себе оружие. Очень любит лезть куда не надо и видно, что с женщинами у него беда, но хочется верить, что Ли слепит из него нормального мужчину. Она из дерьма сделает платину, честное слово. Раздалось шуршание картона: возвращался Кей. Карен и Лу улыбнулись друг другу, понимая: прямо сейчас между ними зарождается то, что в будущем можно будет назвать дружбой. Карен и Кей достали из большой коробки: несколько толстых старых фотоальбомов, что-то серебристое, отдалённо напоминающее новогоднюю мишуру, огромный кусок бесформенной тёмно-зелёной ткани, расшитой не очень понятным, но великолепным узором из красных, чёрных, жёлтых и светло-зелёных камней, старинный фотоаппарат, три виниловых диска и ещё кучу каких-то вещей, которые им предстояло разглядеть позже. Внимание Лу привлёк один из альбомов — самый толстый, с торжественной подписью на обложке: «Стоун. Воспоминания». Она взяла его в руки — увесистая, пахнущая пылью и лавандовым ароматизатором для спальни книга. Спросила у Карен: — Я могу посмотреть? — О, конечно, — та подошла ближе. — Это самый большой из всех имеющихся альбомов. Кей, сориентируй Лу. Кей взял у Лу из рук увесистую книгу, и они сели на диван; у Карен тем временем зазвонил телефон, и она отошла. Кей пролистал несколько разворотов и открыл один: на целую страницу уместилась большая фотография четырёх человек — двоих подростков и двоих детей. Узнать их Лу не составило труда. — О-о, — она улыбнулась. — Это же ты с братом и сёстрами? — Да, — кивнул Кей. — Фото сделано за год до исчезновения Лиама. Мне здесь восемь, Ларе одиннадцать, Карен восемнадцать, Лиаму двадцать один. Старшие решили взять нас в поездку на природу, к озеру. До сих пор одно из лучших воспоминаний детства. Лу вгляделась в фотографию. Все четверо Стоунов сидели на траве и улыбались в камеру. Восьмилетний Кей был очарователен — румяный, здоровый и счастливый ребёнок, улыбка от уха до уха, глаза блестят из-под панамки, круглые щёки — как наливные персики, и сам он был похож на персик. Ещё слегка по-детски пухлый и мягкий. Рядом с ним тоненькая, как бумажная фигурка, девочка с прямой чёлкой и острым худеньким лицом — явно Лара, ломкая, слегка нелепая и смешная, мало похожая на элегантную женщину, которой она стала сейчас. Широкие мальчишеские шорты, перемотанные колени, коротко подстриженные волосы делали её похожей на мальчишку. Но она выглядела счастливой и походила на молодое деревце. В белокожей худенькой девушке с пышными волосами и глазами лани Лу безошибочно узнала Карен — она мало изменилась. Молодая Карен напоминала нераспустившийся цветок, которому не хватило солнца, но всё же была очень симпатична в сиреневом платье с цветочным узором и цветами в волосах; в ней ещё не было той сухости и строгости, но уже появилась привычная печаль в глазах. А может, она была там всегда. Внимание Лу привлёк сидящий рядом с Карен молодой человек. Он тоже напоминал цветок, которому не хватило солнца — этакая более бледная и тонкая версия Кея. Черты лица похожи, но несколько более резкие, кожа белая, на ней россыпь веснушек, причёска «шторка», красивые губы, круги под тёмными, как маслины, глазами; в одном ухе блестела серьга. Нетрудно было догадаться, что этот красивый болезненный мальчик — Лиам Стоун. На этой фотографии он был почти ровесником Лу. Она прикинула в уме: если на фото Кею восемь, а Лиам пропал через год, то на момент пропажи брата эмпатику было девять лет, Лиаму — двадцать два. Сейчас Кею двадцать пять — значит, прошло шестнадцать лет, Лиаму было бы тридцать восемь. — Какие вы тут все счастливые, — проговорила девушка растроганно. — Честно говоря, я даже завидую. Я единственный ребёнок в семье, да и фотографий с отцом у меня осталось очень мало. Она подняла голову и встретила вопросительный взгляд Карен и сочувствующий — Кея. И тут поняла, что Карен не в курсе её ситуации. — Мой отец погиб, когда мне было восемь, — пояснила она. Брови Карен надломились, она искренне-печально поджала губы. — О. Соболезную. Должно быть, это до сих пор очень больно. Лу кивнула. Карен осторожно спросила: — Что случилось? Если это не секрет или особенно неприятное воспоминание. — Погиб в шахтах, — снова повторять это было сложно. В груди у Лу кольнуло. Она сдержала вставший в горле ком. Стоуны разворачивали перед ней целую галерею своей жизни, а она не могла ничего показать в ответ и чувствовала белую зависть по отношению к ним. Оттого, пожалуй, ей было ещё интереснее посмотреть на прошлые годы жизни Кея и его семьи — ведь сама она не могла предоставить почти ничего подобного. Карен больше не задавала вопросов. Кей осторожно коснулся руки Лу. — Если хочешь, пока посмотрим что-нибудь другое… — Нет. Нет, всё хорошо. — Лу кивнула и улыбнулась. — От воспоминаний никуда не денешься. — И не нужно, — резонно заметила Карен. — Только за счёт воспоминаний близкие люди рядом с нами. Никакие фотографии не помогут, если не помнить о тех, кто от нас ушёл. Она отвернулась и сделала вид, что рассматривает альбомы, но и Кей, и Лу уловили лёгкую дрожь в её голосе. Докапываться не стали — Карен не любила показывать свою слабость. На соседней странице уместились две фотографии — мужчины и женщины. Мужчина был бледный, темноволосый и темноглазый, с орлиным носом, высокими скулами, поджатыми губами и холодным, недовольным выражением лица, на вид ему можно было дать около тридцати лет. Женщина была тоже темноволоса и темноглаза, но, в отличие от мужчины, обладала довольно мягкими, приятными чертами лица, здоровым цветом кожи, округлыми розовыми щеками, гладкими волосами — одним словом, кровь с молоком, будто бы немного моложе тридцати. Приятная, цветущая внешность. Но, приглядевшись, ей показалось, что в женщине есть что-то неуловимое, но очень неприятное, даже более неприятное, чем в мужчине. Какая-то синтетическая, неестественная улыбка и холодный, цепкий взгляд. Тоже не стоило большого труда догадаться, кто это. — Ваши родители, да? — спросила она. Кей качнул головой. — Они самые. Нэйтан Стоун, ему здесь тридцать. И Натали Стоун, здесь ей двадцать семь. Мы с Ларой ещё не родились, когда были сделаны эти фото, — Кей посмотрел в глаза родителям. — Мне всегда говорили, что я внешне похож на мать. А Карен — что она копия отца. — Меня это каждый раз оскорбляет как в первый, — прозаично вставила Карен. Оскорбительным являлось это сравнение или нет, но Лу находила его отчасти правдивым. Кей напоминал Натали мягкостью черт, формой глаз, губ, носа, подбородка. Но, в отличие от матери, глаза у него были тёплые и живые — именно живые, мадам Стоун-мать казалась совершенно мёртвой изнутри, несмотря на внешний лоск и прекрасно работающую репродуктивную функцию (что имело прямое отношение к зарождению жизни). И улыбка настоящая, не синтетическая, как газировка из автомата. А вот Карен и Нэйтан были действительно до боли похожи — та же форма носа, поджатые губы, тревожно-печальные глаза, разве что Нэйтан не такой кудрявый и, пожалуй, менее элегантный и красивый, чем его старшая дочь — он выглядел так, будто просидел года три в лаборатории под землёй. На кого были похожи Лиам и Лара, сказать было сложно — Лара взяла внешность родителей напополам, Лиам тоже, но похожи друг на друга внешне они были мало. Впрочем, всех Стоунов объединял тёмный цвет глаз и волос, густые брови и чуть скошенная набок улыбка. Как будто ксерокопия. — А вы так и не съездили к отцу после бабушки? — поинтересовалась Лу, вспомнив об этом. Кей помотал головой: — Нет. Решили не портить себе хорошее настроение. — Да и не заслужил он нашего общества, — заметила Карен, разбирая виниловые диски. Следующим приветом из прошлого, заинтересовавшим Лу, оказалась фотография Карен с красивым восточным мужчиной — её мужем, Робером Фриманом. Фотография свадебная — Карен совсем молодая, очень бледная, в тяжёлом, но совершенно шикарном платье из плотного белоснежного атласа, расшитого цветами из маленьких красных, зелёных, серебристых, золотых и чёрных камней. В волосах — серебристый венок, инкрустированный бледно-жёлтыми бриллиантами и серебряные нити, за плечами — фата, на груди — уже знакомый кулон с зелёным камнем, в глазах — растерянность. Робер Фриман в традиционном турецком кафтане был очень красив. Лу ни в коем случае не засматривалась на него как на мужчину, но не признать, что он красавец, не могла. — О, моё свадебное фото, — Карен подошла к ним. — Серебряные нити, кстати, вот, — в одной руке она держала то, что Лу изначально приняла за новогоднюю мишуру. — Турецкая фишка. Называются телли. Подарок моей лучшей подруги на свадьбу. — Какое потрясающее платье, — завороженно промолвила Лу. Несмотря на то, что сама бы она никогда такое не выбрала, её поразила тонкость вышивки, расползшейся по платью свободно и раскидисто, удачное сочетание цветов, будто на холодный белый атлас положили настоящие цветы, восточная роскошь. — Очень красивое, правда. — Спасибо, — Карен хмыкнула. — Оно и вправду прекрасное, правда, очень тяжёлое — в нём было достаточно трудно сохранять лёгкость и изящество восемнадцатилетней невесты. Но мне в тот день было не до элегантности, — она хмыкнула. Лу вопросительно посмотрела на неё. Карен вздохнула и пояснила: — Я выходила замуж в восемнадцать, ещё не убедившись в том, что хочу замуж именно за этого человека. Очень хотелось сбежать от родительской опеки. Лу слышала эту историю от Кея. — А. — она качнула головой. — Наверное, это был тяжёлый день. — Тяжёлый, — подтвердила Карен. — А ещё эти телли… Моя лучшая подруга, когда подарила мне их, сказала, что я теперь как Телли Хюмашах-султан — хасеки-жена султана Османской империи Ибрагима Безумного, извращенца и психопата, женившегося на своей наложнице Хюмашах. На свадьбе у неё в волосах были такие же серебряные нити, из-за чего её прозвали Телли Хасеки. В любой другой день такое сравнение показалось бы мне забавным, но в день свадьбы я так сильно нервничала, что сравнение с женой безумного султана заставило меня разреветься. — она горько рассмеялась. — Я знаю, что моя подруга ничего плохого в виду не имела, но этот эпизод мы обе запомнили хорошо. Лу содрогнулась. Она не могла представить себя в подобной ситуации — выходить замуж за человека, в чувствах к которому она не уверена. Она никогда не смогла бы сделать что-то подобное. Убежала бы, убилась, убила бы мужа, но выйти замуж за почти чужого, нелюбимого, и жить с ним? Никогда. Хотя Лу уже убедилась, что они с Карен разные, и истории у них разные. Карен наверняка не смогла бы жить так, как жила Лу. А привыкнуть к чужому мужчине, полюбить его, создать с ним семью, родить ребёнка и жить до сих пор — смогла. Лу её не осуждала. Во-первых, потому что не имела права. Во-вторых, потому что знала: у каждого свой путь. — Я тоже помню этот день, — задумчиво молвил Кей. — Я всё чувствовал, — он печально посмотрел на сестру. Та ласково потрепала его по волосам: — Всё уже в прошлом. Я сделала верный выбор. — А про паучка помнишь? — внезапно спросил Кей. Лу непонимающе глянула на него. Карен улыбнулась: — Это когда тебе было пять, и ты держал его в коробке? Неужели всё ещё помнишь? — Не только помню, — Кей пошарился в кармане и что-то достал. Лу пригляделась — паук. Маленький, мёртвый, в капле прозрачной эпоксидной смолы — материала не баснословно дорогого, но и не очень дешёвого. — До сих пор храню. Карен растроганно улыбнулась, склонилась над паучком, взяла его в руки. Кей обратился к Лу: — У нас дома всегда был порядок. Мать ненавидела любое проявление беспорядка, и всё у нас всегда лежало на местах. И никаких животных — отец аллергик, мать ненавидит живность. А я нашёл у нас паучка. Посадил его в коробку, хотя ужасно боялся насекомых, и решил, что это будет мой домашний питомец, поэтому, когда это несчастное животное умерло, я долго и сильно плакал. А Карен пожертвовала для меня эпоксидной смолой, которую тогда было практически не достать, — он улыбнулся сестре, — чтобы мой «друг» остался со мной навсегда. Я его везде с собой ношу. Это что-то вроде талисмана. Лу почувствовала, что ей настойчиво хочется заплакать. Карен не сдержалась и смахнула навернувшиеся на глаза слёзы, и даже сам Кей немного прослезился. Со стороны, наверное, всё это выглядело странно, но у каждого были свои причины пустить слезу. Лу вдруг стало одиноко, так одиноко, что захотелось реветь. Ей тоже хотелось иметь старшую сестру, которая заботилась бы о ней как о ребёнке, хотелось бы, чтобы вернулся отец, чтобы мать была рядом… Она ощутила, как ладонь Кея накрывает её руку, и не отняла. — А ты, Лу? — спросила Карен внезапно, вытирая глаза. — У тебя совсем никого нет? В плане братьев и сестёр? Псионичка помотала головой. — Никого. — она помотала головой. — Я в принципе особенно никого не знаю из своей семьи. Я да мама… Ни бабушек, ни дедушек. Отец тоже осиротел в раннем детстве. Он был единственным и поздним ребёнком, мой дедушка умер, когда ему было одиннадцать, бабушка умерла, когда я была маленькой. С бабушкой и дедушкой по материнской линии особенно и не общаюсь — мама была из относительно интеллигентной семьи, а вышла замуж за отца, простого рабочего, ну и разругалась с семьёй. Знаю, что у меня есть дядя, двоюродные брат и сестра, но в последний раз я виделась с ними очень давно — они живут на юге, в Ниобе. Лу почти никому не рассказывала о том, насколько одинока. Это было неприятно, вызывало каждый раз ощущение тупого сосания под ложечкой, а на контрасте с семьёй Кея особенно — две сестры, брат, три племянника, бабушка, наверняка другие родственники… И она завидовала. Не по-чёрному, конечно, завидовала светло и грустно, но собственное одиночество на фоне многочисленной семьи Стоунов кололо особенно сильно. И в самом деле, она и мама… Больше никого. Бабушка Фрида, мать Альфреда, умерла, когда Лу было четыре, и она почти её не запомнила. Дедушку Альберта знала только по фотографиям. Родители Энн Рид, до замужества Энн Лефевр, Паскаль и Элоиза, не тяготели общаться с внучкой — у них был ещё сын, Пьер, который, также к их неудовольствию, женился на девушке из восточной диаспоры, этнической индианке, и произвёл с ней на свет двоих детей. Кузенам Лу, Девану и Ране, уже было примерно по тридцать и двадцать пять лет, у них уже были свои семьи и дети, но Лу не общалась с ними и была в курсе всего этого только благодаря матери, которая держала связь с дядей спустя годы. Думая об этом, Лу прикинула, могла ли она в теории познакомиться с кузенами поближе? Всё-таки одна семья. В отличие от бабушки и дедушки дядя относился к ним вполне тепло, поздравлял Лу исправно с Днём рождения каждый год, присылал подарки, но лично они так и не увиделись, живя в совершенно разных точках. Глядя на семейные фотографии Стоунов, Лу подумала о том, что хотела бы увидеться с ними. Правда, пока у неё особенно не было на это времени. Она очнулась от раздумий и почувствовала, как Кей крепче сжимает её руку. — Ты не одна, — мягко произнёс он. — У тебя есть я. Мы. — он посмотрел на сестру. Карен помедлила секунду и кивнула. Лу понимала, что она делает это скорее для того, чтобы не расстраивать брата, но была ей искренне благодарна. И вправду. Она не одна. У неё есть Кей — единственный, неповторимый и любимый. Социальная группа и Ирма — родные, понимающие и привычные. Лара — яркая, смелая и особенная. Карен — сильная, строгая, но понимающая, как они с Кеем ценны друг для друга. Мама. Даже Лорена Мартен и та уже не казалась Лу такой чужой. Она и вправду была не одна. — Спасибо, — проговорила она негромко. Оба Стоуна понимающе кивнули и улыбнулись ей. Они стали смотреть фотографии дальше. Лу совершенно непритворно умилило фото молодой Лары с полуторагодовалым Расселом — она, тоненькая, лёгкая, как пушинка, уставшая, но улыбающаяся, с пухлым румяным малышом на руках. Расти был очень похож на Кея, что младенец, что почти подросток. И взгляд у него даже в детстве был очень осознанный и вдумчивый. Лара казалась совершенно иным человеком — совсем ещё девочкой, улыбалась слегка устало, её волосы имели беспорядочный вид, и вообще она мало походила на женщину, которой была сейчас — дерзкой, яркой, невероятно привлекательной. Поглядев на эту фотографию, Карен нежно и печально улыбнулась. — Моя маленькая сильная девочка. — во взгляде у неё прямо-таки плескалась любовь к сестре. — Женщина-кошка. Девять жизней, всегда приземляется на лапы и прекрасно знает, когда нужно мурлыкать, а когда царапаться. Редко это говорю, но очень ею восхищаюсь. — Что ж вы ссорились тогда последние годы? — заметил Кей горьковато. Карен пожала плечами, слегка понизив голос, видимо, рассчитывая, что Лу, которая стояла в другом конце комнаты и шумно листала альбом, не услышит: — Ты же помнишь, что было со мной после второго выкидыша. Врагу не пожелаешь такого состояния. Оно не отпускало меня… долго. Лу вздрогнула, но сделала вид, что не слышит. Но острая жалость к сестре Кея кольнула её в сердце. Карен принесла другой, новый альбом, на первом же развороте которого Лу снова увидела Лиама Стоуна — молодого, болезненного и красивого, с серьгой в ухе. Он был не один: рядом с ним стояла миниатюрная хорошенькая блондинка, а на руках он держал девочку не старше года возрастом, похожую на куколку. Подпись гласила: «Лиам, Шанталь и крошка Джинни». — Это Лиам с женой, Шанталь, и дочкой, Вирджинией, нашей племянницей, — пояснил Кей. — Они были такой милой парой. Шанталь недавно снова вышла замуж, но детей у неё больше нет. А Вирджиния уже совсем взрослая, вот она, — он указал на соседнюю фотографию. На ней была изображена очень красивая юная девушка, с правильными, утончёнными, но выразительными чертами лица, аристократично-бледным цветом кожи, типичными стоуновскими бровями и густыми волосами цвета горького шоколада, на контрасте с которыми её ярко-голубые глаза казались почти светящимися. Красивые яркие губы, нежно-розовый румянец, блестящие волосы и отсутствие мешков под глазами делали её юной и свежей, как пион или гортензия. Казалось бы, ничего необычного, кроме, пожалуй, яркого цвета глаз, во внешности этой девушки не было, но она казалась такой хорошенькой, что Лу без задней мысли залюбовалась ею. — Вирджинии сейчас, кажется, восемнадцать, — вздохнула Карен. — Жаль, мы не смогли продолжить близко общаться с Шанталь после исчезновения Лиама. А вот Лара смогла. От неё же знаю, что Вирджиния поступила на клинического психолога. Кей поднял голову. — Да ладно? — Ага. В Центральный медицинский университет имени Аннелизы Флеминг. — Туда же, куда и ты, получается? — Угу. Только у меня была кафедра травматологической хирургии, потом доучивалась на трёх других кафедрах. А у неё — клиническая психология. Может, это своего рода закрытие гештальта? — с горечью усмехнулась Карен. Потом была фотография молодой Ребекки Стоун — бабушки Кея, Лары и Карен по отцовской линии. Красивая женщина, дерзким взглядом и элегантным внешним видом напоминающая Лару; по словам Кея, Лара была любимой внучкой Ребекки и более всех похожей на неё. Потом стали смотреть виниловые диски; их было три, доштормовой группы Nirvana — Smells Like Teen Spirit, Come As You Are и Heart-Shaped Box. Карен пояснила: — Это Лиама. После его исчезновения я забрала почти все его вещи из родительского дома. Часть лежит у бабушки, его гитару забрала себе Лара, часть у жены с дочкой, вот у меня… Он обожал всё доштормовое, особенно искусство, и эту группу. — она покрутила диск в руках. Кей попросил: — Дашь послушать? — Конечно. Только верни. Я хочу потом подарить их Эду. Он, конечно, любит музыку помягче, но для музыканта виниловые диски — как натуральный танзанит для ювелира. И Лу дай послушать, ей тоже понравится. Лу продолжала рассматривать фото. Вот Кей-первоклассник, с цветами, улыбающийся радостно; вот Карен, в лимонно-жёлтом платье, словно вобравшем в себя весь солнечный свет, с маленьким черноволосым мальчиком на руках; вот Лара и худой долговязый молодой человек с пышными волосами — судя по всему, отец Расти; вот Нэйтан и Натали Стоун — совсем ещё молодые, Натали глубоко беременна, всё та же синтетическая улыбка и холодный цепкий взгляд. Глядя на родителей Кея, её невольно посещал вопрос: как они вырастили хороших детей? Лиам явно не был ублюдком, Карен, несмотря на жёсткий характер, бесконечно любила своих младших, работала врачом, спасала жизни людей, была женой и матерью. Про Лару и Кея не стоило даже говорить — её поражало то, насколько дети могут отличаться от родителей. Внезапно за её спиной Кей издал изумлённый возглас, и Лу обернулась. Карен держала в руках что-то большое и бесформенное; приглядевшись, псионичка увидела, что это куртка — большая кожаная куртка, такая, какую носили байкеры. Хорошая, качественная, модная во все времена, видно, что не новая, но в хорошем состоянии. Больше её удивила реакция Кея — он вытаращил глаза и проговорил севшим голосом: — Это?.. Откуда?.. Карен посмотрела на куртку. — Да, это куртка Лиама, — она погладила кожу рукой. — Хранилась у меня. Я даже забыла о том, что она есть… Любимая куртка твоего брата, он её всегда носил, — она улыбнулась и протянула младшему брату. — Померяй. Кей растерялся, смотрел то на сестру, то на девушку; Лу ощутила его лёгкое смятение и ободряюще улыбнулась. — Ты уверена? — спросил Кей неловко. — Думаешь, это будет хорошо? — А почему нет? Хорошие вещи лежат и пылятся. Эту куртку после тебя ещё Рассел носить будет. Память, Кей, не только в том, чтобы дать всему этому покрыться слоем пыли и паутины. Давай, примерь. Кей поколебался, но всё же взял куртку Лиама в руки. Развернул — она оказалась большая, широкая, с серебряной молнией и отворотами. Надел на себя. Куртка разгладилась, опустилась на его спину и плечи совершенно идеально, и Лу увидела совсем другого Кея, нежели обычно — сочетающий в себе элегантность и грубость дизайн, резкие серебристые молнии на гладкой чёрной коже, некая бесформенность казались совершенно не соответствующими его ежедневному стилю, и тем не менее ему шло. Невероятно шло. Он был так непривычен, но так красив в этой куртке, что Лу непременно ощутила бы прилив желания, если бы сама ситуация, в которой эта куртка становилась собственностью Кея, не была столь печальной. Кей посмотрел на себя в зеркало, покрутился. Карен улыбнулась, следя за ним взглядом. — Бери, не думай. Книги и киноплёнки я тебе всё равно не отдам. А куртка в самый раз. Эмпатик кивнул. — Хорошо, — снял куртку, положил на стул и неожиданно крепко обнял сестру. Карен пискнула от неожиданности, а когда он вдруг резко поднял её и закружил вокруг себя, взвизгнула и вцепилась в него. — Эй! Единый, ты точно весь в своего брата. Тот тоже любил устраивать мне «карусели». Лу подошла, рассмотрела куртку. — Можно потрогать? — Само собой, — разрешила Карен. Лу прикоснулась к гладкой тугой коже, погладила её. В детстве она бы убила за эту мужскую кожаную куртку с поблёкшим от времени замком молнии и впитавшимся в материал запахом какого-то дезодоранта. Кей улыбнулся: — Лет через семь подрастёт Расти, и эта вещь перейдёт к нему. Так и живёт память о людях, даже если самих их рядом нет… Вспоминая старый шлем, подаренный ей отцом, Лу молча согласилась. Они снова сидели на кухне и пили глинтвейн. Пошёл снег, и крупные хлопья липли на оконное стекло. Лу пыталась тщетно вспомнить номер телефона своей двоюродной сестры Раны, когда Кей обратился к Карен: — Послезавтра аудиенция у Приора. Можешь посоветовать что-нибудь, что уменьшит наши шансы оказаться в шахтах? Карен поперхнулась. — Лучше бы у Лары спросил, это она спец в дипломатической части, — хмыкнула она. — Я могу лишь посоветовать говорить структурированно и спокойно, глядя в пол, смиренно сложив руки и не смея повысить голос. Чтобы Приор поверил, что вы пришли помочь и ни в коем случае не хотите его разозлить. Не знаю, конечно, насколько это сработает — вы, по сути, действовали за его спиной, а он не дурак, чтобы поверить в вашу святую невинность, но вежливость ещё никому зла не делала. — Это правда, — заметил Кей, глядя на сестру с беззлобной иронией. Та фыркнула и спросила: — Ну, какой набор информации у вас есть? В принципе всё, что узнали. Лу и Кей переглянулись. Девушка прокашлялась. — Так… Ну, мы узнали, что Лорена Мартен — псионичка. Мы узнали это от Элифы ле Риз, которая подсунула мне записку с загадкой, оставляющей очень прозрачный намёк. Также при нашей последней встрече Кей уловил с помощью пси-эмпатии, что мадам Мартен в положении, что в последствии подтвердилось в ночь, когда Элифа провела меня в кабинет Приора и… — А вот про то, что ты рылась в кабинете Приора, лучше не говорить, — Карен задумалась. — Скажи, что Элифа тебе об этом рассказала прямым текстом или намекнула. Правда, что тогда делать с информацией про Эстер, как ты объяснишь, откуда знаешь, как она выглядит, где учится, как ты её нашла… Придётся придумать какую-то красивую легенду. Либо говорить начистоту и объясняться, почему вместо того, чтобы сразу пойти к Мартену, вы решили действовать самостоятельно. — женщина покачала головой. — Положение у вас шаткое. — А ещё мы знаем, что у Марка Жонсьера, ближайшего друга Мартена, есть дочь-псионичка, рождённая также от псионички, — Лу пожевала губами. — И то, что за Элифой стоит какая-то более мощная сила, она всего лишь инструмент. И мы хотим помочь Мартену в расследовании. Кей потёр виски. — Предлагаю подумать об этом вечером, — устало произнёс он. — Да и то не уверен, что у нас масса вариантов. Я бы не стал юлить, сказал бы всё прямо — и про кабинет, и про карты, и про Эстер… Мы и так находимся в действительно шатком положении. Как бы оно ни стало просто опасным, если мы будем и дальше умалчивать. Все эти игры в молчанку от Приора по поводу его жены и друга тоже ни к чему хорошему не привели. — Тоже верно, — согласилась Карен и беспокойно передёрнула плечами. — Как бы он не разозлился на вас за вашу правду слишком сильно. Лу вздохнула. — Такое может случиться. Но пути назад у нас нет. Остаётся, наверное, полагаться на случай… и на благоволение Приора. — А что, звучит… — Кей почесал затылок. — Опасно. — Ну, в крайнем случае сбежите за Периметр, — пошутила Карен, и эта шутка разрядила начинающую становиться задумчивой и напряжённой атмосферу. Лу и Кей стали понемногу собираться обратно домой. — Давайте, — не стала останавливать их Карен. — Я сейчас поеду в город, встречусь с Анжеликой, вечером приедет Лара с Расселом. — Отлично, — Кей крепко обнял сестру и поцеловал в лоб. — А мы с Лу могли бы съездить за новогодними украшениями. Что думаешь, любимая? Лу слегка оторопела — Кей впервые так назвал её при семье. — Я за, — машинально ответила она. Карен понимающе улыбнулась. — Это хорошая идея. Сейчас очень атмосферно в магазинах с новогодними декорациями. Ничто не может помешать людям создавать себе праздник, и это хорошо. Девушка улыбнулась в ответ. — Спасибо за тёплый приём. И за прекрасный завтрак с глинтвейном. И за фотографии — я была уверена, что Кей очаровательный ребёнок, но убедиться в этом своими глазами всё равно приятно. — О, это точно. Он всегда был такой отрадой, — с нежностью проговорила Карен, глядя на младшего брата полным материнской любви взглядом. — И таким прелестным ребёнком. А теперь уже совсем взрослый мужчина. — Ничего не изменилось, — Кей снова обнял сестру, на этот раз крепче и дольше. — Я всё ещё твой брат. И Лара тоже всё ещё твоя сестра. Карен согласно кивнула. — Конечно. — повернулась к девушке. — Спасибо, что приехала, Лу. Они пожали друг другу руки на прощание. Кей взял виниловые диски и куртку брата, прихватил два альбома, и они вышли под лучи белого морозного солнца. Карен стояла на крыльце, держа на руках сонную Минерву, и смотрела им вслед. Обернувшись, Лу улыбнулась ей, и та улыбнулась в ответ. От любви никуда не убежать, подумала Лу. Если сердце человека полно любви — к любимому, к братьям, к сёстрам, к ребёнку, к другу, к животному, — то он никогда не будет одинок и пуст. Ей вспомнился Иво Мартен, ревностно и с нежностью оберегающий свою жену. Неужели им, Приором Инквизиции, стоящим во главе общества, ответственным за целое человечество, тоже руководила любовь — к маленькой белокурой женщине, обладающей способностью управлять льдом, и детям, которых она ему подарила вопреки собственной природе?