Neon Generation

Лу дёрнулась, вскакивая, и сбросила обе руки Кея со своих плеч. — Что ты делаешь? — спросила она резче, чем хотелось, глядя на него диковатыми воспалёнными глазами. Тот слегка нахмурился, растерялся, явно ожидая от неё другой реакции. Они были в комнате одни, и голос Лу отразился от стен, загудел. Мужчина медленно, почти по слогам произнёс: — Я хочу помочь тебе, Лу. Твоя боль за километр ощущается. — Чтобы что? Чтобы тебе самому стало плохо? — жёстко спросила она. Ужас и омерзение слегка притупились, но вместо этого появилась злость, беспомощная ярость на себя и своего любимого, жертвующего собой ради неё. И ведь она не просила этого, не хотела! Кей приподнял брови, будто не ожидал, что она в курсе побочных эффектов перетягивания эмоций. — Думал, я не знаю, что перетягивать эмоций для тебя опасно, да? Ты вообще понимаешь, что творишь? Понимаешь, ответь мне, Кей?! Или нет?! Смертельная усталость, раны, пережитый стресс, новое убийство — её несло, и она не могла остановиться. Лу ненавидела себя за то, что снова лишила жизни людей, страшно злилась на Кея за то, что тот причиняет боль себе, чтобы помочь ей, устала, испугалась и чувствовала себя совершенно одинокой; ей хотелось к маме, к папе, но мама была далеко, а папа давно умер, и никто, никто не мог понять её, помочь ей. Мог Кей, но он предпочёл вытянуть из неё горе в ущерб себе, и на его лице уже проступала голубоватая болезненная бледность. Лу трясущимися руками обняла себя за плечи, впилась ногтями в кожу до боли, а потом резко ударила кулаком в стену с такой силой, что на белом твёрдом материале образовалась вмятина. Тут же глаза пронзила резь, залила тёплая влага. Снова кровь. Лу выматерилась и поспешила шагнуть назад, увидев сквозь пелену крови, что Кей подходит ближе. Он протянул руку, но она отвернулась — не могла позволить себе коснуться его, усугубить его боль, смешанную с её, той, что он перетянул на себя. Стала вытирать кровавые слёзы, вперемешку с которыми вопреки внутренним усилиям покатились обычные. Рука Кея опустилась. В этот момент вбежала Лара, слегка запыхавшаяся и напуганная, и Кей обернулся к ней. — Что происходит?! — резко спросила она. — Кей, почему Лу кричит? Почему у неё кровь из глаз? — Он перетянул мои эмоции на себя! — Лу резко повернулась, боль опять пронзила глаза. Отчаяние, бурлившее внутри неё, требовало выхода и превращалось в злость, в неконтролируемые слёзы, в рыдания. — Перетянул! Ещё больше пострадал!.. Снова!.. Ещё!.. Её голос сорвался, ярость захлестнула с головой, из глаз снова хлынула кровь. Лу хватила о стену первую попавшуюся вазу, заставив Лару с Кеем испуганно отпрянуть. Она кричала не от злобы. От боли. За себя, за Кея, за всех остальных. От того, что никто её не слышал, не понимал. От невозможности успокоиться. От одиночества. Лара за её спиной заговорила: — Пойдём, Кей, я отведу тебя к Карен и кликну кого-нибудь, чтобы пришли за Лу. Ох, только этот её друг ушёл, ну надо же было тебе это сделать… Они вышли, и Лу осталась совсем одна. Обессиленная, она с размаху рухнула в кресло и сморщилась — постреливала спина. Ужасно хотелось в душ, пить и спать. Под ногами хрустнули осколки разбитой вазы. Лу закрыла лицо ладонями и разрыдалась, как маленькая, не сдерживаясь и не заботясь о том, что её кто-то услышит. Наплевать. Слёзы текли и текли, ужас последних пережитых часов требовал выхода, и, хотя благодаря Кею она находилась в относительно вменяемом состоянии, перетянуть все эмоции он не успел, и они лились через край вместе с криками, плачем и неконтролируемой агрессией. Зачем он это сделал? Вернее, зачем, псионичка понимала, но продолжала злиться на Кея за то, что решил калечить себя. Это были её эмоции, и она, взрослый человек, должна была учиться с ними жить. Сам факт убийства никуда не делся, она совершила преступление. Лу потёрла виски, не желая об этом думать и не в силах избавиться от мыслей. Если бы криокинез мог замораживать разум, она бы тотчас обратилась к Лорене и попросила помочь. Как по команде, сзади на плечо ей легла маленькая рука. — Лу. Она подняла голову. — Лорена. Лорена села рядом с ней. Лу хотела отодвинуться, не пачкать хорошенькую белокурую женщину своей грязью, но у неё не было на это сил, да и жена Приора могла расценить этот жест как неуважение. — Тебе нужно сходить в душ, поесть и лечь спать, — ласково проговорила она. — У тебя был жуткий вечер. Ужасно тяжёлый. Хилеры забрали большинство ран, так что ты можешь помочь себе и помыться, а потом поесть. Хочешь? Девушка качнула головой. От голода у неё начало сводить желудок, но она боялась, что приём пищи может вернуться обратно. — Спасибо, — едва слышно проговорила она. — Да, мне точно нужно помыться. Я чувствую себя такой грязной. — Я понимаю, — голос Лорены был полон неподдельного сочувствия. Она разговаривала с ней как с ребёнком, заботливо, без отвращения. Этим она была чем-то похожа на Энн — тихим голосом, мягким, светлым лицом, ласковым выражением. Острая тоска по матери сжала Лу изнутри, и она смахнула слезу с ресниц, но новая предательски выступила, и она ткнулась ладонями в лицо, давя плач. И тут ощутила, как её обнимают. Ненавязчиво, легко. Будто укутывают в шёлковое одеяло. От Лорены тонко, не слишком сладко пахло цветочным парфюмом, сахарной пудрой и дорогим кремом для рук. Её тёплые сухие волосы пощекотали щёку Лу. Её объятия ощущались действительно как одеяло, в которое так и хотелось завернуться и забыть о том, что ждёт их дальше. Лу осторожно обняла жену Приора в ответ, чувствуя, какая у неё узкая хрупкая спина, как у девочки. Она была благодарна Лорене за то, что та от неё не отвернулась, хотя имела полное право… А она ещё и поддерживала. Не была обязана. У супруги главы Церкви Единства полно своих дел, и в их число не входила психологическая поддержка человеку, который ценой своей жизни должен был её защищать. И всё же она сидела рядом с Лу, утешала, обнимала всем своим маленьким хрупким телом. Просто обнимала. И, хотя Лорена не была эмпатиком, Лу прямо-таки чувствовала исходящие от неё лучи поддержки и понимания. Воистину удивительный человек — Лорена Мартен. Слишком хорошая для мира, в котором она живёт. — Спасибо, — только и смогла снова сказать Лу, когда они отстранились друг от друга. — Спасибо, Лорена. Она улыбнулась. — Не за что. Сходи в душ и пойдём поедим. Я тоже ужасно голодная — во время беременности вообще сложно чувствовать себя сытой… Они сидели в больничной столовой: чистая после душа Лу, Лорена и Лара. Лу проглотила целую тарелку овощного супа и теперь уплетала котлеты с картофельным пюре, не в силах противостоять жуткому голоду. Лорена рядом ела шоколадный торт. Лара просто пила кофе и выглядела бледной и растревоженной до предела. — Где твой сынок? — поинтересовалась Лорена. Лара ответила: — Отвезла к своей бабушке ещё днём — она поклялась, что нашлёт на меня порчу, если я не привезу ей правнука. Он там ещё с двоюродными сестрой и братом — Ребекка живёт одна и вполне довольна этим, но иногда начинает скучать по нам всем так, что хоть умрите, но приезжайте. И детей привозите. — Это так мило, — улыбнулась Лорена. Пытаясь отвлечься, Лу с теплом вспомнила Рассела, его воробьиные волосы и хитрющую улыбку. Бедные Лорена, Лара и Карен. Им приходилось бояться не только за себя, но и за своих детей. — Мои бабушки и дедушки тоже постоянно требуют правнуков к себе. Франциск у них что-то сродни идолу — все так ждали его появления… А твои родители с тобой не связывались? — Мать не связывалась, — Лара помрачнела. — Отец пытался, но я сбросила. Не до него сейчас. Она посмотрела на Лу. — Ты как? — Паршиво, — призналась та. — Кей как? — Так же, — Лара поморщилась, допивая кофе. — Он расстроен, — многозначительно добавила она. — Я тоже, — ответила Лу чуть резче, чем хотелось бы. В этот момент в столовую вошла Карен — бледная, изнурённая. Она потирала висок. Села рядом с ними, мучительно морщась, кутаясь в шаль. — Что ты? — Лара обеспокоенно посмотрела на неё. — Как Кей? — Жить будет, — Карен потёрла переносицу. — У меня, кажется, мигрень. Слепла от боли. Выпила таблетки, немного помогло, но всё равно ужасно. — Ужасно, — посочувствовала Лорена. — Эстер не присоединится к нашей женской компании? — Нет, — качнула головой Карен. — Она без сознания. Потеряла почти литр крови, шутка ли… Ещё хорошо держалась, но потом отключилась. Я думала над переливанием крови, но у неё редкая группа крови, и единственные люди с такой же из всех, что я знаю, — это Элифа ле Риз, сидящая в изоляторе. А, ну ещё мать Эстер, но она тоже далеко. — И что будет? — испугалась Лорена. — Ничего? — Карен посмотрела на неё почти сердито. — Это не обязательная процедура. Не помешала бы, конечно, но она и сама восстановится, просто это займёт больше времени. Если бы это было срочно, конечно, мы бы приняли меры. — Жонсьер что? — спросила Лара. — Попытался на меня орать, что я бросаю его дочь на произвол судьбы, и получил две вещи: напоминание о том, что он и сам когда-то поступил так же, и удар медицинским подносом по затылку. — Карен потёрла виски и обратилась к сестре: — Можешь, пожалуйста, взять мне жасминовый чай? У меня всё тело ноет, встать не могу. — Конечно, — Лара поднялась, собираясь отойти, и положила руку на плечо Карен, слегка сжав. Та накрыла её ладонью своей и похлопала по ней успокаивающим жестом. Когда Лара отошла, Карен обратилась к Лу: — Тебе бы поспать. Раны тяжёлые, хоть твой друг… — в её голосе мелькнула жёсткость, — и перетянул часть на себя. Лу методично проткнула кусок котлеты вилкой. Карен явно хотела спросить её на предмет каких-либо отношений с Йонасом. — Спасибо Йонасу, — медленно произнесла она. — Он хороший друг. Ударение на слове «друг». Карен опустила глаза и будто слегка размякла. Лорена неловко крякнула: — М-м… Лу закончила есть и поднялась из-за стола. — Всем спасибо, — вяло произнесла она. — А теперь я спать. Уходя, она чувствовала, как белые глаза Лорены и чёрные глаза Карен пристально смотрят ей в спину. Подходя к своей комнате, Лу услышала звук открывающейся двери и обернулась. У противоположной комнаты стоял Кей — видимо, вышел из своего временного убежища. Бледный, губы спеклись. Он смотрел на неё с неясным ожиданием, будто хотел что-то сказать, но с места не двигался и рта не раскрывал. Только его глаза сверлили неё, и она уже с лёгкостью угадывала все оттенки эмоций в них: боль, сострадание, тоска… Ей смертельно захотелось подойти к нему, обнять, зарыться пальцами в волосы, припасть губами к шраму над ключицей. А ещё ей хотелось поговорить с ним, извиниться… Кей, родной, любимый Кей. Неужели в этот вечер между ними пролегла трещина? Неужели они дошли до точки перелома, могли ли избежать её? Повинуясь мимолётному порыву, Лу шагнула вперёд, и он не отступил, замирая у порога. Тревога, тоска, горькая, оседающая на языке любовь захлестнули её. Девушка в два шага преодолела расстояние между ними, обвила руками его шею, прижалась щекой к груди, прильнула всем телом. Кей обнял её обеими руками так крепко, что перехватило дыхание, зарылся носом в её волосы, качнул раз, другой, не выпуская из своих объятий. Лу прикрыла глаза, уносясь мыслями далеко-далеко, подальше от последних нескольких часов. Почти до боли вцепилась пальцами в плечи. Он держал её так крепко, будто она находилась над пропастью, и только он один мог удержать её от падения с обрывистого края. Она цеплялась за его руки, в отчаянии пыталась зацепиться за ускользающую из-под ног землю, не дать самой себе упасть. Непонятное болезненное вожделение рождалось где-то в груди, мешаясь с болью. Лу быстро, порывисто поцеловала Кея за ухом, в шею, прикусила губами мочку уха, оттянула; он вздрогнул, немного отпустил её, давая дышать, позволил её рукам скользнуть вдоль его плеч, цепляя кожу ногтями. Голову заволок полубезумный туман, она уже не контролировала себя. Хотелось просто выпустить напряжение, скопившееся внутри, конвертировать его во что-то более приятное, что-то, что позволило бы хоть ненадолго забыть о том, что она натворила. Возбуждение, испытываемое ею, было не больше, чем боль, которую она не могла вынести, но сама этого напрочь не сознавала: в минутном помутнении ей думалось, что она просто страшно нуждается в физической близости. А ещё её душа жаждала закрыть трещину, которая, как ей казалось, образовалась между ними. А что может быть проще, чем секс? На большее воспалённое сознание и истерзанная душа Лу сейчас не были способны. Кей судорожно вздохнул, но, когда Лу попыталась заползти ладонями ему под футболку, неожиданно остановил её — перехватил запястья и мягко отвёл от себя. — Нет, Лу, — спокойно проговорил он. — Не нужно сейчас. Туман мгновенно развеялся. Лу дёрнулась, как ошпаренная, отпрянула и едва не врезалась спиной в дверной косяк, но руки эмпатика удержали её. Стыд и боль резанули её изнутри с новой силой. — Почему? — прошелестела она немеющими губами. Страшная догадка вертелась в голове. — Тебе противно… да? — Что? — Кей аж испугался. — Нет! Единый, нет. Ты меня не так поняла. Послушай, давай зайдём ко мне. Они вошли. Лу, чувствуя себя совершенно обессиленной, опустилась на кровать, глядя на Кея. Он был бледный, изнурённый, больной. А она пристала к нему, как банный лист к… Слышала это выражение от Йонаса. В груди у неё остро заболело. Кей протянул руку, сплёл их пальцы. — Поверь мне, дело вовсе не в том, что мне противно, — его голос звучал устало. — Это не так. Но ты пережила ужасные часы и совершенно точно находишься в состоянии аффекта. Шока. То, что ты вдруг испытала прилив физического влечения — результат этого самого состояния. Но сейчас тебе лучше всего отдохнуть и лечь спать, успокоиться, набраться сил. Да и я, честно говоря, смертельно. И не хочу пользоваться твоим состоянием. Лу не заметила, как у неё по щекам покатились слёзы. От стыда она хотела провалиться. — Прости, — пролепетала она. — Кей… Прости. Это я, получается, пыталась тобой воспользоваться. Тебе и так плохо, а я тут со своим… Он качнул головой. — Нет, нет. Нам обоим. Не нужно винить никого из нас, ладно? — он улыбнулся, но улыбка вышла измученная. — Прости, я не могу сейчас утешить тебя так, как обычно. Сил нет совсем. Я чувствую, тебе больно, будто и не вытягивал из тебя ничего… Больно-больно-больно. Его слова набатом били по черепной коробке. Одна мысль. Быстрая, порывистая. — Кей, мне надо позвонить. Можно я тут? Или уйду? — Звони, конечно… — удивился, но ничего не сказал. — Спасибо. Лу вышла на застеклённый балкон, закрыла за собой дверь и трясущимися пальцами набрала мамин номер. Она чувствовала себя виноватой: ночь на дворе, а она готовится огорошить Энн жуткими новостями. Но сейчас ей как никогда нужна была материнская поддержка, чтобы хотя бы тайны, злобные, тяжёлые, мерзкие, не гнули её к земле. Она нуждалась в маме больше, чем в ком-либо ещё, даже, наверное, больше, чем в Кее. Сглатывая слёзы, она нажала трубку вызова. Энн ответила через две минуты. Голос у неё был, на удивление, не заспанный. — Лу, хорошая моя, здравствуй! Я счастлива, что ты позвонила. Нежный материнский голос. Несколько простых слов. Как мало нужно человеку для того, чтобы почувствовать себя лучше! — Мамочка, — просипела сквозь слёзы Лу и тут же, не выдержав, разрыдалась прямо в трубку. — Мамочка, я так соскучилась… Она всхлипнула. Энн испугалась: — Милая моя, моя девочка, что случилось? Ты цела? Что-то с Кеем или с твоими друзьями? — Мамочка, мне нужно тебе кое в чём признаться, — пробормотала сквозь плач Лу. — Пожалуйста, выслушай. Я пойму, если ты придёшь в ужас, всё пойму, только выслушай, я не могу молчать. Энн несколько секунд молчала. Потом глубоко вздохнула и произнесла: — Конечно, дочь. Я же говорила, что ты всегда можешь мне доверять. Говори, что бы это ни было, говори. Лу прерывисто вздохнула, кусая губы. — Ты ведь знаешь, что моя работа очень опасна? — Разумеется, — произнесла мама. Лу продолжила: — Мама, на нас сегодня напали. На меня, Кея и двоих наших знакомых. В клубе. Трое пьяниц. Они были вооружены и ранили нескольких из нас. Для того, чтобы их остановить, мне пришлось… пришлось… — она потёрла ладонью лоб. — Убить их. Телекинезом. И это не первое моё убийство, мама. Помнишь, на нас напали на туристической базе в ноябре? Тогда я тоже убила человека. Он почти догнал меня, хотел убить, но я… Мама, я убийца. На мне три убийства. Мамочка, я не знаю, что мне делать, как дальше жить с этим. Я не могу молчать. Мне больно, мамочка, я хочу домой. Пожалуйста. Я устала. Я боюсь. Страх ест меня изнутри. Меня пытались убить, и я убивала, чтобы выжить и спасти тех, кто мне дорог. Мамочка, помоги мне… — на этой ноте у неё сорвался и задрожал голос. — Я хочу домой. Но я не знаю, примешь ли ты меня обратно после того, как это закончится, скажи мне, мама… Она расплакалась с новой силой, горько, взахлёб, как плачут дети, потерявшие мать в людном месте. На неё накатило ощущение безысходности. Что скажет Энн? Откажется от неё? Бросит трубку? Сообщит, что Лу ей больше не дочь? Мама никогда не была жестокой, она не понимала даже малейшего проявления жестокости. Изнутри Лу обожгла вина — мама бы гораздо приятнее жила без этой информации. Никто её за язык не тянул, а она взяла и выложила всё как на духу. А Энн недолго хранила молчание, после чего спокойно спросила: — Это была самооборона? Твоей жизни угрожали? От неожиданности псионичка даже перестала реветь, только икала — у неё в лёгких кончился воздух. — Д-да. — И ты защищалась. Защищала себя, Кея, других. — Получается, что так, — шмыгнула носом Лу и вытерла его рукавом кофты. От плача у неё разболелась голова. Энн сделала глубокий, шумный вдох и заговорила: — А теперь послушай меня, моя ласточка. Конечно, я шокирована тем, что услышала, однако я не в пузыре живу и представляю, что значит — быть телохранителем Приора Инквизиции. Эта работа сопряжена с огромным риском и, увы, мои опасения по поводу того, что тебе придётся переступать через себя и других, чтобы выжить, оправдались. Но ты оборонялась, а не нападала. Убивала не из жестокости, а из нежелания умирать. Выполняла, в конце концов, свою работу. Я в ужасе, да, но не от того, что ты это сделала, а от того, что тебе пришлось пережить в эти страшные часы. Убийство — это страшно, но ты находилась в ситуации, когда, как говорится, ты или тебя. Я не могу винить тебя в том, что ты выбрала себя и дорогих тебе людей. Мне только бесконечно жаль, что я так далеко и не могу обнять тебя, забрать твою боль, помочь тебе. Увезти оттуда. Укрыть, уберечь от опасности. Моя доченька, я не могу представить, как тебе сейчас больно, моя хорошая. Но я не хочу, чтобы ты себя винила. Это страшно, противно и больно, но из двух зол ты выбрала меньшее. К тому же, — голос матери неожиданно стал жёстче, — подонки, посмевшие напасть на мою дочь, не должны были уйти безнаказанными. Поверь, я не чувствую по отношению к ним никакой жалости. И ты не должна. Слушая маму, Лу от изумления даже перестала плакать. Чтобы Энн, мягкая, безотказная, слабая, уверенно и складно оправдывала дочь-убийцу? Чтобы находила слова, чтобы утешить её? — Значит, ты не считаешь меня виноватой? И… не откажешься от меня? — О чём речь?! — почти резко вскрикнула Энн, и Лу вздрогнула; словно ощутив это, мать смягчилась. — Лу, я никогда от тебя не откажусь. Ты — самое моё бесценное сокровище. Я всегда буду на твоей стороне. Всегда. И ты не виновата, хотя этот факт тебе ещё предстоит принять, как нечто естественное и неизбежное. Не сейчаc, да — ты глубоко ранена произошедшим. И тебе нужно время на восстановление. Лу облизала губы. Ей было тяжело дышать. — Мамочка, мне было так важно это услышать, — на выдохе произнесла она. — Я знаю, милая, — ответила мама. — А знаешь что? Говори обо всём, что тебя беспокоит. Говори. Просто говори. И Лу заговорила. Она по-прежнему избегала темы псиоников, но рассказала о других вещах: о прошедшей ночи, об ощущении жуткого одиночества. О Гансе Гюлере, предлагавшем ей интим за повышение, и даже о Тайлере, который силой пытался затащить её в ванную и лапал — на этом моменте мать громко выругалась и разбила чашку. О покушениях, о постоянном страхе. О том, что завидует Кею, у которого семья здесь, рядом, и он может в любую минуту к ним обратиться. Обо всём, что мучило её, она говорила, выворачивая душу, пропуская сквозь невидимые волокна пальцы и разрывая их, выкорчёвывая боль из своего сердца. Мама слушала. Не перебивала. Лу не могла остановить свой поток сознания, но этого и не требовалось, ибо сейчас наступил момент, когда она могла говорить не останавливаясь. И она говорила. Обо всём. Избегала определённых тем, но навёрстывала упущенное, кажется, за все те годы, что они с мамой не были близки. Это стало необходимо, как воздух. И Энн не отказывала ей в этой потребности. Когда она закончила, Энн изрекла: — Бедная моя девочка. Сколько тебе приходится вынести… И это ты ещё явно не всё мне рассказываешь. Как думаешь, ты могла бы бросить всё и вернуться домой? Лу сглотнула и качнула головой. — Нет, мам. Я слишком много знаю и слишком далеко зашла. К тому же что толку, если я буду отсиживаться в стороне? А ещё здесь моя социальная группа, Кей… Они по-своему нуждаются в моей защите. Я люблю тебя, мам, но вернуться не смогу. Прости. Энн хмыкнула, но в её голосе сквозила улыбка. — Моя сильная девочка. Тогда хотя бы пообещай мне, что сделаешь всё, чтобы оставаться целой и здоровой. Я понимаю, что нет никаких гарантий… — её голос дрогнул. — Но прошу тебя, Лу. Я люблю тебя больше всего и всех на свете. Я не вынесу твоей потери, не переживу. Лу смахнула слёзы. — Конечно, мамочка. Я приложу все усилия. Я… — она закрыла глаза. — Я обещаю, я сделаю всё, чтобы выйти из всего этого без потерь. — Хорошо, — согласилась Энн. Они помолчали. На Лу навалилась жуткая усталость, но ей стало будто бы легче. Внезапно Энн попросила: — Милая, а Кей рядом? Можешь дать ему трубку? — Кей? — Лу растерянно обернулась и увидела эмпатика за стеклом. Он заваривал чай. — М-м, ну да, он рядом. А зачем тебе? — Просто дай ему трубку на минуту, — ласково попросила Энн. — Да зачем? Мама нетерпеливо вздохнула. — Меня рядом с тобой нет. А он есть. Я вверяю тебя ему и хочу попросить кое о чём. Пусть он сам тебе расскажет. Недоумевая, Лу вернулась в комнату и протянула Кею телефон. Тот удивился, но трубку взял и приложил к уху. Устало улыбнулся. — Энн, добрый вечер. Я… в относительном порядке, спасибо. Жив — уже хорошо. — он усмехнулся. — Сёстры в порядке, они не пострадали. Племянники тоже. Да… Да, конечно, всё, что угодно. — он слушал Энн минуты две и улыбался. Выслушав, он кивнул. — Разумеется, Энн. Я клянусь. Я и так это делаю, но если вам нужно, чтобы я пообещал, то я обещаю. Клянусь. Вы можете не сомневаться, я приложу все усилия для того, чтобы защитить Лу. — он продолжил внимать словам Энн и тут стал серьёзным. — Я понимаю… Конечно. Да. Это всё тяжело и страшно… Но, знаете, у нас особенно нет выбора. Сдаваться никто не хочет. Лу напряглась. О чём они там говорят? — Знаете, Энн, разумеется, никаких гарантий я дать не могу, как бы ни хотел. Но я могу поклясться, что сделаю всё, чтобы ваша дочь была в безопасности. Нет, конечно, я не ненавижу её и не презираю, что вы. Лу уже который раз спасает мне жизнь. Даже не беспокойтесь. Да, да, вы совершенно правы. — он какое-то время опять слушал и наконец сказал: — Хорошо. Я буду делать всё, что в моих силах. Спасибо, Энн. До свидания. Он вернулся к ней. Лу спросила: — Она просила меня беречь? — Да, — кивнул Кей, устало, но мягко улыбаясь. — Сказала, что ты у неё единственный ребёнок, и у тебя, как у меня, нет братьев или сестёр, к которым можно обратиться в любой момент — помимо социальной группы, но, по её мнению, это всё же немного не то. Поэтому попросила, чтобы я не оставлял тебя и берёг. Я не могу гарантировать, что уберегу тебя от опасности, но что не брошу и буду беречь — могу. Псионичка снова ощутила подступающие к горлу слёзы. — Спасибо, — проговорила она. — Значит, ты по-прежнему считаешь, что я не виновата? Эмпатик удивлённо посмотрел на неё. Взял со стола одну чашку с чаем и протянул ей. — Конечно, нет. Да, это страшно и тяжко, но ты в очередной раз спасла мне — и не только мне — жизнь. Я понимаю, Лу, насколько это тяжело. Мне приходилось убивать, когда я охранял Лорену Мартен в её первую беременность. Это мрак. Точка невозврата. Ты никогда не становишься прежним после такого. Однако в нашем случае и быть людьми мы не перестаём. В моём случае… Кто должен был погибнуть — безвинная молодая женщина в положении или агрессивно настроенный вооружённый мужик без тормозов? В твоём случае… Мы или она. Ты, я, Эстер, Фокси либо те трое. Выбор тяжёл, но очевиден. Лу качнула головой. — Посттравматическое стрессовое расстройство нам с тобой обеспечено. Как, впрочем, и всем остальным. Из того, через что мы проходим, психически здоровым выйти невозможно. — Невозможно, — согласился Кей. — Но мы делаем всё, что можем, чтобы выжить и вытащить остальных. Мы, Лу, все здесь отвечаем не только за себя, но и за других. Если нас убьют, то сразу всех. Мы боремся вместе. Ты, я, Приор, Лорена, Марк, Эстер… Все мы хотим хотя бы выжить. И приходится убивать. Знаешь, как-то Карен сказала мне: «В твоей работе смерть рано или поздно станет рутиной». И вот что действительно страшно — когда убийства становятся обычным делом. Теряется ценность жизни — теряется человечность. Даже убивая ублюдков, ты страдаешь, тебе больно, но ты не потеряла человека внутри себя. Это важно. И это даст тебе силы двигаться дальше, вот увидишь. Он умолк. Его лицо стало бледным. Лу осторожно обняла Кея, склонила его голову себе на грудь. Он обнял её за пояс, прижался и замер, усталый, исстрадавшийся. — Прости меня, Кей. За то, что гружу всем этим… За то, что накричала. Я кричала не для того, чтобы сделать тебе больно. Я знаю, что бывает от перетягивания эмоций на себя, и мне не хотелось, чтобы ты пострадал ещё больше. Пойми, пожалуйста, — она сглотнула. — Мне не всё равно. Я не хочу, чтобы тебе было больно. Прошу, Кей, не делай так. Я знаю, что ты хочешь помочь, но не стоит делать это в ущерб себе. Мне не будет легче от того, что ты страдаешь за двоих: за меня и за себя. Кей едва коснулся губами её плеча — невесомый, лишённый намёка на эротику жест. — Моя Лу, — нежно произнёс он. — И ты меня прости. Я не должен был без спроса забирать твои эмоции. Конечно, мне не хочется обещать тебе, что я никогда больше этого не сделаю… Но давай хотя бы договоримся, что я не сделаю этого без твоего разрешения. Только если тебе это будет необходимо. Девушка поморщилась. Мужчина ласково погладил её по голове. — Кей… — Ты в любой ситуации сможешь сказать «нет», и я не буду настаивать. Она помолчала. — Только в случае самой крайней необходимости и только если я сама попрошу. Идёт? — Идёт, — кивнул Кей. Лу спросила тихо: — Между нами ведь всё хорошо? Ты не злишься? — Конечно, Лу. Просто вокруг нас творится настоящий кошмар, и мы не всегда способны выносить его стойко. И это нормально. Я не злюсь и не обижаюсь. А ты? — И я. Всё хорошо, Кей. И Лу продолжила говорить — теперь уже Кею — обо всём, о чём болела её душа. О смерти, о жизни, об убийствах; вспомнила Гюлера, Тайлера, наконец полностью вывернув наружу ту ситуацию, когда её домогался муж матери; Кей слушал, держа её руку, горько хмурился и поглаживал большим пальцем ладонь. Сам молчал — по его глазам всё было видно. Лу умолкла только тогда, когда в лёгких напрочь закончился воздух, на языке — слова, в голове — мысли. — Если бы я мог, я бы разорвал Гюлера и твоего отчима на куски, — проговорил Кей горько. — Моя бедная Лу. Я никому больше не позволю тебя обидеть. Они смотрели друг на друга, ничего не говоря больше, но этого и не требовалось — боль в душе Лу поутихла. То, что она считала трещиной, оказалось выжженной полосой земли, которая вскоре обязательно зарастёт новой травой. Ей не стоило ни секунды сомневаться в Кее, в своей отдельной Вселенной, живущей в одном человеке с умными тёмными глазами и прекрасной улыбкой. Пусть вокруг них действительно творился кошмар, но они оставались рядом друг с другом, и она была рада, что они смогли поговорить и выяснить отношения — в нынешних условиях ссоры совершенно не помогали никому и ни в чём. Кей был прав: они в этом дерьме, и выбираться им нужно всем вместе. Пусть Приор и не был им близким человеком, но бросить его одного? Пожалуй, нет. А Лорена — милая, сострадательная, ни в чём не виноватая Лорена, чьё положение отличалось особенной уязвимостью? Лара и Карен, семья Кея, его единственная и самая близкая? Эстер? Даже Фокси, которого она едва знала, но который вполне отважно защищался в клубе, не жалея себя. Да даже Баретти — душный, но всё-таки уже не совсем чужой. Им всем нужно было выбираться, и выбираться вместе. Через некоторое время она собралась уходить — им нужно было поспать в своих постелях, побыть наедине с собой. Однако в этот момент Кей стал кашлять кровью — проявились последствия перетягивания эмоций. Бросать его в таком состоянии Лу отказалась наотрез. Сидела рядом, пока он вздрагивал от боли, успокаивала, дала таблетку, предусмотрительно оставленную Карен. Гладила по спине. Кей цеплялся за неё, но не умолял не уходить, ибо и так знал, что она его не оставит. Девушка с жалостью подавала ему салфетки. Теперь она ещё больше утвердилась в том, что не станет без крайней необходимости позволять Кею даже на толику забирать свои эмоции. Нельзя рисковать им. Нужно стараться обходиться без этого. Она помогла Кею лечь. Кровь прошла, он только выглядел смертельно уставшим. Лу и сама едва держалась на ногах, и, наливая в стакан воды для него, услышала: — Оставайся на ночь. Возражать не стала — не было сил. Бухнувшись в чистую кровать, Лу нащупала пальцы Кея и сжала. Он ответил. Это было как взаимное «я люблю тебя», но без слов — они были излишни, да и сил говорить не оставалось. Лу не чувствовала себя ни радостной, ни воодушевлённой, но боль слегка поутихла. Слушая мерное дыхание мужчины рядом, она сама погружалась в сон, в котором отчаянно нуждалась. Наступило раннее утро. Комната погрузилась в лиловую спокойную тьму.