Животворение

Месяц лотоса в Юньмэне в этом году кажется Сюэ Яну душным и душащим как никогда прежде. Конечно, может, все дело в том, что учитель только вчера вернулся из своего медового свадебного странствия, наконец соизволив снять с плеч этого усталого ученика бремя ответственности за Вэнь Нина, но, скорее, проблема не в этом. Или – не только в этом. Сюэ Яну тесно, и впервые за все время, что он живет в Пристани Лотоса, его посещает мерзкое ощущение ненависти к собственной шкуре. Он хочет выползти из этой смердящей помоями кожи, налепить чужое лицо и сутками напролет упиваться игрой на флейте. Нависающий над ним учитель лучше отнюдь не делает, только сильнее разжигая желание стереть в порошок кости глупых детишек, решивших в отсутствие своего обожаемого Йоулин Ди, что каждый из них может взмахом топора порождать ветер. – То есть никакой вины за собой ты не чувствуешь? Конечно, не имеет никакого смысла отрицать тот факт, что обожаем учитель не только младшими адептами, но в этом-то и вопрос. Йоулин Ди Сюэ Яна выбрал своим личным учеником. Он ему доверил ночные охоты младших и заботу о Вэнь Нине на время своего отсутствия! (И да, будь проклята эта неожиданная и раздражающая ответственность, но она была возложена на Сюэ Яна, а не на кого-либо еще из его ровесников, и это они должны стоять сейчас здесь, а не он! Это они все начали своей гребаной грязной подначкой!) – Не знаю, как мой великий учитель, – Сюэ Ян растягивает рот в нарочито ублюдочной усмешке, – а я сейчас чувствую только запах. Не арбузные корки, понятное дело, но так и я не великий Йоулин Ди. Для этого ученика у господ адептов не нашлось достаточно тонкого аромата. Вэй Ин в ответ тяжело вздыхает, но нависать над ним все-таки перестает. – Я понимаю, что тебе пришлось в эти месяцы нелегко, но не настолько же, чтобы доводить младших учеников, – он массирует виски подушечками пальцев и сокрушенно прикрывает глаза, так по-взрослому нетипично показывая свое недовольство происходящим, что Сюэ Яну становится еще дерьмовее. Не то чтобы учитель – единственная причина его паршивого настроения и расплачивается за это. На самом деле Сюэ Яну кажется, что его недовольство имеет накопительный эффект. Как чаша, по капле наполняющаяся смрадной водой, пока эта вода не начинает переливаться через края, отравляя своей ядовитостью все вокруг. Постоянные опасения, что Вэнь Нин потеряет контроль над своими действиями, и Сюэ Ян его не удержит – капля. Адепты, вечно сующие свой нос на ночных охотах куда не просят, – капля. Невозможность просто оставить все и полететь в Ланьлин, чтобы там пожаловаться Яньли-цзе на жизнь – капля. Сяо Синчэнь – поток. – Нелегко? – Сюэ Ян хохочет, задыхаясь в приступе тошноты от исходящих от него помойных ароматов. – О, что вы, учитель! Я был счастлив все это время нести на себе бремя ваших обязанностей и глупость ваших учеников! Ведь остаться на месте своего наставника, не обладая при этом величием его авторитета – это большая честь! И это определенно стоит того, чтобы быть облитым нечистотами не только словесно, но и в самом буквальном смысле. – Цзян Шэн мне сказал, ты был очень жесток с ребятами, когда тем и так доставалось от пожилых учителей, – между тем тоном усталого от перебранок человека замечает учитель. – Ты ведь знаешь, какие они закоснелые. Седмицы не прошло с моего отсутствия, как они попытались навести здесь свои порядки. Понятное дело, ребята еще и твоих подначек не выдержали. Я оставил тебя как пряник для них, А-Ян. Ты не должен был становиться вторым кнутом. – О, правда? – грудину распирает от наполняющей ее обиды, и Сюэ Ян крепко стискивает зубы, чтобы не заорать. Только ссоры с наставником для полного счастья ему еще не хватало. – Тогда, может, достопочтенному Йоулин Ди стоило предупредить своих обожаемых детей, что этого ученика надо слушать? К сведению этого учителя, если бы я не был жесток с ними, они бы не пережили первой же охоты! Вэй Ин прочесывает пальцами длинные нити своих волос и укоряюще поджимает губы. – Но именно эта жестокость спровоцировала их выплеснуть на тебя все свое напряжение, Ян-Ян, – замечает он по-прежнему мягко, не делая, однако, никакой попытки приблизиться к Сюэ Яну. Знает – стоит сделать неверный шаг, и тот без промедления вцепится ему в глотку, слишком злой сейчас, чтобы сдерживаться достаточно. Ну подвесил он пару засранцев вниз головой на дереве, прикинувшись на палочку благовоний Лазурным Фонарем в Ночи. Не Лес Висельников же устроил, в конце концов. Да и разве сам Сюэ Ян это первым начал? Или окатить нечистотами с головы до ног – это просто своеобразная благодарность за то, что он несколько раз спасал на ночных охотах бесполезные ученические задницы тех, кто только верещать мог при виде тварей? Спору нет, Сюэ Ян никогда не нежничал с младшими адептами, вовсю пользуясь своей властью над ними. Он ходил в личных учениках у старшего наставника ордена и проводил с ним достаточно времени для того, чтобы знать и уметь больше любого из ровесников. Уже одно это должно было заставлять их считаться с ним. Лишь его из всех учеников Йоулин Ди брал с собой на действительно интересные и опасные ночные охоты, потому что был в нем уверен. Лишь он из всех учеников в состоянии был руководить охотой в свои неполные шестнадцать без постоянного контроля кого-либо из взрослых заклинателей. Но разве кто-то из этих недоумков понимал настоящую ценность присутствия Сюэ Яна рядом? Все они слышали только ругань и не видели ничего за ней. – Знаешь что, – наконец перестает тянуть себя за волосы у висков Вэй Ин. – Я думаю, тебе следует отдохнуть. Как ты на это смотришь? Отдохнуть? О, неужели? – И как же эта светлая мысль пришла в голову моего достопочтенного наставника? – Сюэ Ян ухмыляется, впиваясь неровно остриженными ногтями в ладони в попытке сдержать порыв счесать с себя смердящую кожу и оставить мясо своего тела коптиться на душном воздухе, пьяном ароматами вызревающих лотосовых коробочек. Учитель в ответ на очередную ядовитую остроту только сокрушенно цокает языком. – Значит так, – он поднимается на ноги и под пристальным взглядом Сюэ Яна лезет в тот свой сундук, где сам обычно наводит порядок, не позволяя адептам трогать вещи, чтобы выудить оттуда тихо позвякивающий мешочек. – Держи, – мешочек ударяется Сюэ Яну в грудь и блекло гремит лянами серебра об пол. – Возьми Сяо-шу и пойди проветри свою бедовую голову, ладно? Вернешься… – здесь Вэй Ин на мяо задумывается и потирает пальцем местечко под губой. – Не знаю. К началу осени. Хватит тебе луны, чтобы выдохнуть? Сюэ Ян тупо смотрит на лежащий перед ним на полу мешочек. – Достопочтенный Йоулин Ди хочет от меня откупиться? – слабо усмехается он, не будучи в силах заставить себя наклониться, чтобы поднять его. Учитель закатывает глаза – и вдруг коротко улыбается. – Давай заканчивать с этой историей, Сюэ Ян, – отзывается он беззлобно. – Ты настаиваешь, что устал исполнять за меня мои обязанности, пока мы с Лань Чжанем отмечали свою свадьбу маленьким путешествием, – при упоминании Ханьгуан-цзюня в его голосе появляется ласковая томная нотка, и Сюэ Ян морщится. – Я предлагаю тебе отправиться в твое собственное путешествие. Ты согласен? – И что, даже не будешь меня наказывать? – Сюэ Ян вызывающе вздергивает брови и склоняет к плечу растрепанную голову. Волосы тоже пахнут отвратительно, и он старается не вдыхать этот запах. Вэй Ин качает головой, не переставая улыбаться – только чему-то своему, а не Сюэ Яну. – Не буду, – только и отвечает он. – Вернешься – тогда и поговорим. – Ну и прекрасно! – Сюэ Ян поджимает губы и вылетает прочь.

*

А-Ян врывается в комнату, обдавая все вокруг влагой озерной воды и запахами лотосов и мыльного корня, совершенно неожиданно. Синчэню ни мгновения не дается, чтобы прийти в себя, пока юноша носится по покоям подобно вихрю, сметающему все на своем пути. – Собирайся, – лишь отрубает он беспардонно, хватая со стола вышитый созвездием Северного ковша цянькунь и кидая его Синчэню в грудь. Тот только и может что глупо моргать, не поспевая за горячечной мыслью друга. – Куда? – недоуменно выдыхает он, запоздало понимая, что Сюэ Ян сердит. Впрочем, даже не так. Сюэ Ян не просто сердит – он в бешенстве. Не то чтобы в последнее время это не обыкновенное для него состояние, но Синчэнь, честное слово, ни разу не видел его настолько разъяренным. – А куда ты там собирался, когда мой Йоулин Ди и его муженек вернутся? – юноша резко разворачивается и едва не хлещет Синчэня по лицу еще мокрыми кончиками волос. – Хотел же продолжать свое странствие. Ну так идем! Или я тебя в качестве спутника не устраиваю? – он кривит в язвительной усмешке свои невозможные губы, как будто сознательно силясь нарваться на ссору, но Синчэнь только ведет плечами. Видеть Сюэ Яна таким… не страшно. Просто очень неловко. Когда Сюэ Ян такой, не понять, ответит он сейчас на твои успокаивающие объятья или встретит тебя ножом. – Ты меня более чем устраиваешь, – все-таки рискует Синчэнь. – Я просто не понимаю, с чего нам уходить так внезапно и ни с кем не прощаясь. – А с кем ты хочешь здесь попрощаться? – не перестает ухмыляться Сюэ Ян. – Мой дражайший наставник еще не отошел от своего сладкого путешествия, если ты не видел, а все остальные слишком заняты своими маленькими личными делами, чтобы заметить отбытие одного ученика и заклинателя, который даже адептом ордена не является. Последнее явно призвано ударить в самое слабое место. Вот только неясно, кому предназначен этот удар – Сяо Синчэню или все-таки самому Сюэ Яну, всегда очень бурно реагирующему на любой разговор, касающийся странствий. Отчасти Синчэнь его понимает – друг нашел свое место не так давно, по сравнению с ним самим, и вовсе не хочет его лишаться. Но ведь и Синчэнь не предлагал ему перестать быть частью ордена. Напротив – он и сам хотел бы оказаться причастным. В конце концов, именно это было его мечтой – отыскать на просторах цзянху место, где заклинателей бы связывали узы не кровного родства, но дружественной близости. Вот только… Сможет ли он остаться, когда Сюэ Яну надоедят их бурные поцелуи, накатывающие как волна, и легкомысленные прогулки в дождь, драгоценные теснотой пространства под общим зонтом? Сяо Синчэнь очень хотел бы остаться. Но разве может он доверять тому, кто не удосужился дать ему никакого обещания? Сюэ Ян – жгучий, яркий, насмешливый, не пропускающий ни одного подола – долго ли еще будет рядом с ним? И найдет ли Синчэнь в себе силы оставаться частью Юньмэн Цзян без того, кто его сюда и привел? «Не тревожься, – сказал ему несколько лун назад достопочтенный Ханьгуан-цзюнь, когда заметил, как Сяо Синчэнь смотрит на воркующего с какой-то девушкой Сюэ Яна. – Это из-за Вэй Ина. Вэй Ин такой же». Он указал тогда Сяо Синчэню в сторону облаченного в алое Вэй-вайшэна, только недавно трижды поклонившегося в храме предков и уже флиртующего с кем-то напропалую, и призрачно улыбнулся. И Сяо Синчэнь понял, конечно, что под этим подразумевалось. Вот только легче от подобного утешения ему все равно не стало. Вэй-вайшэн и Ханьгуан-цзюнь стали супругами, соединили судьбы. Сюэ Ян и Сяо Синчэнь существовали порознь. – Не спи, даочжан! – Сюэ Ян на мгновенье перестает быть вихрем и застывает посреди комнаты, скрещивая на груди руки и нетерпеливо постукивая мыском сапога по полу, подобный стреле, с огромным усилием задерживающей свой полет. – Ты идешь? Или я иду без тебя? Мое время вообще-то ограничено, в отличие от твоего, да и вдруг Йоулин Ди передумает? – Так это Вэй-вайшэн тебя отпустил? – наконец отмирает от своей задумчивости Синчэнь и находит в себе силы подняться на ноги. – А то кто же, – Сюэ Ян бросает в него дорожной накидкой и в веселой злобе хрустит костяшками пальцев. – Озаботился, понимаешь, моей усталостью – а может, решил оградить от моего бешенства своих драгоценных маленьких учеников, – он снова скалится, но ничего больше не уточняет, и Сяо Синчэнь, несмотря на собственную заторможенную хмурость, не решается уточнять. Когда друг раздражен, выпытывать у него что-то – все равно что подпаливать и без того горящий фитиль у сигнальной ракеты. Понятное дело, что так и так взорвется, но лучше уж поздно, чем прямо сейчас. К тому же… если не раздувать этот огонь, может быть, он хоть слегка ослабнет. В общем, собираются они очень быстро. К полудню главные ворота Пристани Лотоса уже маячат далеко за их спинами. Жаль только, что Сюэ Яна это не слишком-то расслабляет. Тот словно вообще не может идти спокойно – то ускоряется, целеустремленно шагая в одном только ему известном направлении, то замедляется в странной задумчивости, словно сомневается в собственном решении и готовится повернуть назад. Осиный рой, рассвирепевший по неведомой причине. Хорошо хоть, что самого Синчэня этот рой не пытается укусить. Впрочем, надолго ли? Они рассекают Юньмэн насквозь, когда Сюэ Ян наконец обращает на него свое внимание. – Ну что? – говорит он нетерпеливо, как будто уже успел задать свой вопрос и растратить всю усидчивость на ожидание ответа. – Ты же хотел посмотреть цзянху. Так в чем твои планы? Напрямую говорить об отсутствии точного плана досадно и даже немного стыдно, особенно такому Сюэ Яну, который не замедлит поднять на смех, поэтому Синчэнь осторожно искривляет губы и расплывчато отзывается: – Быть там, где творится хаос, – однако, вопреки ожиданиям, это заявление вызывает у друга не насмешку, а нездоровое воодушевление. Он хлопает себя по бедру, слегка замедлив излишне, быть может, целеустремленный шаг, и улыбается, обнажая свои опасно очаровательные клычки. – О, тогда я знаю одно подходящее для тебя местечко. Там хаос не просто творится, а существует ежемоментно. Сяо Синчэнь приподнимает брови, обозначая сдержанный интерес. Много болтать сейчас будет себе дороже. Однако Сюэ Ян, конечно же, не обманывается этим молчаливым любопытством. Словно чуя его осторожность, он только сильнее стремится пробраться к нему под кожу и осесть там болезненным сгустком застоявшейся крови. – Я о горе Луаньцзан. Синчэнь поздравляет себя с тем, что догадался подготовиться к очередной пакости. А-Ян в одном из своих самых дурных настроений даст фору свирепейшему и злобнейшему рою ос. – Я слышал об этой горе, – отзывается Синчэнь, не позволяя спокойствию своего лица стать болезненной гримасой. Так всегда бывает, когда узнаешь об и без того неприятном месте больше, чем ожидал. – Она под охраной Юньмэн Цзян, – он предусмотрительно не говорит «твоего ордена». – Древний могильник. Что там такого? Сюэ Ян останавливается. Смотрит с понимающей усмешкой, все также обнажающей его чуть выступающие клыки, – и, невольно вспомнив о том, как друг любит оставлять ими следы, Сяо Синчэнь облизывается. А-Ян меж тем окидывает его еще одним довольным взглядом человека, добившегося своего, и поясняет: – Не просто древний могильник, а место тысячелетнего побоища. Воплощенный хаос во всей красе, – да уж как не знать. – Между прочим, однажды туда сбросили твоего обожаемого племянника, и именно оттуда он явился знаменитым на всю Поднебесную Йоулин Ди, – без ядра. Сяо Синчэнь прикусывает изнутри губу и смотрит куда угодно, кроме лица спутника. Он все еще знает вещь, о которой Сюэ Яну не рассказали. Он все еще обещал сохранить в себе эту тайну. – Правда, – все никак не успокоится А-Ян, ведомый то ли только для него логичной ревностью, то ли просто непонятной обидой на Вэй-вайшэна, – прежде чем прославиться этим хао, он жестоко отомстил своему обидчику, заживо содрав с него кожу и заставив его есть собственную плоть. Что ж, есть подробности, о которых Синчэнь, в свою очередь, ничего не знал и предпочел бы не узнавать. С другой стороны, вероятно, у Вэй-вайшэна были на это свои причины. Каждый из живущих способен сотворить и добро, и зло. Другое дело, что трактовка того или иного поступка всегда зависит от точки зрения. – Что? – не удовлетворяется молчанием Сюэ Ян. – Или не хочешь вкусить хаос столь исторического местечка? – Я думал, – по-прежнему опасливо отмечает Синчэнь, – мы отправляемся помогать другим, а не попадать в неприятности. Разве находиться на этой горе не опасно? – Находиться на этой горе любопытно, – клыкасто ухмыляется Сюэ Ян. – Раз уж там постиг темнейшее из искусств мой учитель, кто знает, что осталось в пещере, послужившей ему убежищем? – Но разве он не нашел уже все самое интересное? Эта попытка отговориться от опасного предприятия даже в голове у Синчэня звучит слабовато. – А мы понадеемся на везение, – пакостливо щурится Сюэ Ян, одним этим уже предвещая им неизбежные неприятности. Но был ли хоть раз за все месяцы их знакомства случай, когда Синчэнь находил в себе силы ему отказать? Почти год А-Ян удерживал его в Пристани Лотоса озорными улыбками и шутливыми комплиментами на каждом шагу. Наверное, это все-таки что-то значит. Наверное, именно поэтому, когда его чуть не за руку тянут в сторону ведущей к Илину дороги, Сяо Синчэнь и не думает воспротивиться.

*

Отказаться от полета на мече или хотя бы от банальной лодки очень быстро оказывается правильным решением. Пока Сюэ Ян вынужден двигаться, он способен хоть немного снижать накал кипящей внутри него вонючим бульоном злости. Радует то, что учитель не стал наказывать. Бесит то, что после его отъезда все будто пошло наперекосяк и по возвращении не вернулось в прежнюю колею. И кажется, будто весь Сюэ Ян до сих пор воняет, хотя с того момента, как на него вылилась помойная кадка, вымылся уже трижды. Не устраивать же пародию на Лес Висельников вонючим! Лазурный Фонарь в Ночи наверняка пахнет, конечно, но его запах должен быть запахом крови, а не ученических нечистот. Прямо перед всеми этими маленькими засранцами… Невыносимо. Даже живя на улице, Сюэ Ян никогда так не благоухал. И – не чувствовал подобного унижения. Под кожей как будто до сих пор что-то кипит или зудит рой растревоженных пчел, готовых в мгновенье ока закусать обидчика до смерти. Вот только хватит ли этих пчел на всех? И… и не был ли Вэй Ин в чем-то, пусть самую малость, прав?.. Сюэ Ян пинает мыском сапога попавшийся ему по дороге камень и до боли стискивает зубы, чтобы не сорваться и не попросить Синчэня послушать, чем от него в конце концов пахнет. Только не Сяо Синчэня, ослепительно идеального в этих белоснежных монашеских одеяниях, с этими лежащими прядка к прядке мягкими волосами и утешающими улыбками, способными в мгновение ока расплавить мозг Сюэ Яна в кашу. Его даочжан не должен узнать об этом хотя бы ближайшую луну. А там… может, он и вовсе ничего не узнает, если решит не возвращаться в Пристань Лотоса. Рука как-то сама собой сжимается на рукояти Цзянцзая, когда эта мысль приходит Сюэ Яну в голову, и, хотя он всеми силами пытается отогнать ее от себя, в какой-то момент вокруг него начинает сгущаться марево. Впрочем, Синчэнь этого, к счастью не замечает. К вечеру они уже благополучно добираются до Илина и, когда солнце прячется за горы, оказываются вблизи подножия горы, обнесенной слоями ограды и опечатанной по меньшей мере тысячью ограничительных талисманов. Когда марево вокруг Сюэ Яна становится заметным глазу, оно уже сливается со зловещим фоном древнего могильника. И что-то в этом могильнике тянет к себе с такой неодолимой силой, что нет никакого смысла сопротивляться. А, впрочем, в первый раз, что ли? И, может, хоть сегодня следует отозваться? – Ты раньше был здесь? – даочжан оглядывается вокруг очень внимательно. Его задумчивые брови хмуро сходятся к переносице, заставляя Сюэ Яна ненадолго отвлечься от жужжащих под его кожей пчел. – Естественно, – Сюэ Ян обнажает клыки, силясь привлечь внимание спутника к себе, но попытка тонет словно живое тело в мертвых водах Хэйшуя. – Не один, конечно. В первый раз учитель забирал что-то из своей пещеры, и я был с ним, а потом я часто со старшими ходил талисманы тут обновлять. Может, ты даже увидишь где-то на этой ограде элегантную каллиграфию своего покорного слуги, – он издевательски кланяется, но добивается от Синчэня лишь полного ласкового терпения взгляда, каким одаривают шкодящих детей. – И что же, – напряженно продолжает праведный даочжан, нервно сцепляя пальцы, – люди здесь всегда жили так… тускло? А. Так вот в чем дело. Илин – действительно весьма серое местечко по сравнению со всей остальной территорией Юньмэн Цзян, уж как адепту ордена не знать таких вещей. Правда, не то чтобы мрачноватых жителей этой деревеньки подобный образ жизни не устраивал. – Ясное дело, – хмыкает Сюэ Ян возможно преувеличенно небрежно. – Попробуй пожить тут. Думаю, самому улыбаться вряд ли захочется. – Но… – Синчэнь хмурится еще сильнее и теперь уже поджимает губы откровенно недовольно. – Разве эти люди не могут уйти отсюда? Или… им не дают возможности сняться с места? А ты все ищешь повод разочароваться в идеальном для себя ордене, которому пел хвалебные песни весь этот год, да? Стоит великого труда справиться с усилением пчелиного зуда, но уже не только под кожей, а еще и на языке. Сюэ Ян беспечно оглядывается через плечо, не прекращая своего ленивого движения прямо к густо залепленным желтоватым в красных потеках пергаментом кордонам, и окидывает выступивший подбородок и сжатые в кулаки ладони своего даочжана снисходительным взглядом. Очарователен в приступе гнева. – А даочжан спросил этих людей? Не думай, что кто-то их принуждает, ладно? – он легко вспрыгивает на узкий забор и, покачиваясь, застывает на одном месте, как акробат в опасном полуполете. – Здесь живет весьма своеобразный народ. Видишь ли, это похоронный городок, жители которого ведут в основном ритуальный бизнес. А такие люди как никто хорошо знают, что чем ближе ты живешь к древней тьме, тем безопаснее. В конце концов, гору регулярно проверяют, так что количество тварей здесь рекордно низкое по сравнению с другими регионами. Да и антураж, – Сюэ Ян разводит руками в надежде, что пчелы вырвутся наконец через ладони и оставят его в покое. – Сам понимаешь. Даочжан все еще хмурится, но уже не так сильно. – Я заметил очень высокие пороги, пока мы шли через поселение, – говорит он медленно, как будто сопоставляя в своей голове кусочки мозаики. – Это из-за… особенностей местной жизни? – Точно, – довольно тянет Сюэ Ян в ответ. – Обитатели Илина очень хорошо знают, как защитить себя от тех, с кем работают. Сяо Синчэнь вздыхает. – Знаешь, – говорит он, со здоровой осторожностью, свойственной, по правде говоря, всякому здравомыслящему человеку, – я не уверен, что нам следует идти на гору после заката. Но кто сказал, что здравомыслие всегда побеждает? – Да ладно тебе, даочжан, – Сюэ Ян наклоняется, опасно балансируя на узкой ограде, и всматривается в его лицо. Обрамленные темными – не черными – ресницами спокойные глаза похожи на цветущую по весне озерную воду. – Мы два заклинателя в расцвете. Что с нами может произойти? Он старается не чувствовать себя слишком самодовольно, когда Сяо Синчэнь со вздохом протягивает ему руку, безмолвно прося поднять его на кордон рядом, хотя и сам прекрасно может справиться с этой задачей, и крепко сжимает ее в своей ладони, переплетая их пальцы. И в первые полшичэня действительно ничего не происходит. А потом Сюэ Яна хватают за ногу, прорывая грязными обломками костистых пальцев ткань его сапога и впиваясь ему в ступню. – Ахх! Сволочь! Марево вокруг сгущается опасно быстро, словно только и дожидалось возможности подняться из ухабов и выплыть из-за поворотов. Сюэ Ян матерится и успевает наступить свободной ногой на вторую взметнувшую за собой облако сухого чернозема руку. Безжалостно дробит острые пики старых костей, на которых уже давно не осталось плоти, и втаптывает прах рассыпающихся сухожилий обратно в землю. Вторую ногу отвоевать так просто не получается. Острые пальцы затаившегося умертвия остервенело впиваются в ступню, разрывая кожу и мышцы, и вскоре в испорченном сапоге Сюэ Яна начинает хлюпать от крови. – Даочжан, взлетай! – он не должен оказаться также глупо привязанным к земле. Не должен быть притянут разлагающимися пальцами, потому что… Привязка. Притяжение. Сюэ Ян стискивает зубы до скрипа и только понимание, что, разжав их, он заорет от боли, мешает ему глухо выругаться себе под нос. Дрянь! Она ждала их! Ждала его! Сяо Синчэнь послушно обнажает Шуанхуа и поспешно подлетает вверх, но недостаточно высоко, чтобы быть в безопасности, пока Сюэ Ян, шипя, шарится в рукавах в поисках талисмана. Нога болезненно пульсирует и откликается прошивающей все тело молнией, когда на удерживающую ее разлагающуюся ладонь все-таки пришлепывается отпугивающий талисман. И как только Сюэ Ян пытается перенести на нее часть веса, становится ясно, что безопасный полет на мече ему в ближайшее время не светит. Это настолько выбешивает его, что на мяо он даже не в состоянии себя сдерживать и просто остервенело топчется окровавленным сапогом по замершей руке, пытаясь хоть немного привести самого себя в чувство и избавиться от красной пелены под веками.

«Такие места всегда будут использовать твое состояние. Если ты зол или находишься в отчаянии, держись подальше от источников темной энергии».

Зрение замыливается от ярости. Да-да, учитель. Спасибо, гуй тебя дери, за науку. – А-Ян! Повинуясь чужому окрику, Сюэ Ян замирает и резко вскидывает голову. Синчэнь парит совсем низко, на уровне его плеча. Его брови вновь сходятся к переносице двумя тревожными дугами. – Мы здесь не одни, А-Ян, – его голос звучит спокойно, но уголки рта взволнованно смотрят вниз, как будто, пусть говорит Сяо Синчэнь с живым, все его внимание на самом деле сосредоточено на мертвых. На мертвых, что ждали удобного момента, следуя за ними под землей. – Конечно, мы здесь не одни, даочжан! – Сюэ Ян хрипло смеется и, сжав зубы, подволакивает порванную ногу. – Это древний могильник, в конце концов, а не мирное сельское кладбище. Я же говорил, что будет любопытно! Подпитываемое гневом злобное веселье пузырится в нем как пивная пена, поднимаясь к носоглотке и мешая глубоко вдохнуть в попытке очистить себя от мгновенно налипшей как склизкая тина тьмы. Сяо Синчэнь поджимает губы и протягивает ему руку. – Полетели обратно? Как совсем стемнеет – может стать еще хуже, – его голос действует успокаивающе, и Сюэ Ян наконец вдыхает. Марево как будто слегка рассеивается, и тогда он наконец четко видит обеспокоенно сжавшиеся на рукоятке байфу белые пальцы своего даочжана. Лицо-цветок, лицо-луна. – Нет, – Сюэ Ян скалится, не принимая руки, вскользь замечает, как искажается болезненной печалью это лицо, и хлопает себя по груди, активируя полетный талисман. – Я пришел сюда осмотреть пещеру, и я ее осмотрю. Грех, в конце концов, отказываться, когда тебя так настойчиво приглашают. Не захотел быть со мной среди цветов и под луной? Ну так получай гору клинков и море огня и не делай вид, что ожидал иного. Тьма увертливо просачивается в горло через нос и оседает под ребрами ядовитым туманом. Не дает успокоиться окончательно. Сюэ Ян опять через силу глубоко вдыхает, силясь различить запах своего даочжана – и заодно свой собственный (теплая заводь и мерзлые лотосы) – и стискивает зубы. И, помедлив, все-таки просит: – Ты только… Говори со мной, даочжан. Сяо Синчэнь внимательно наблюдает за тем, как он зависает в воздухе, поддерживаемый магией талисмана, и коротко кивает. Как будто действительно понимает. – Ну и где же пещера, которая тебе нужна? – покорно отзываясь на просьбу, интересуется он. Сюэ Ян смотрит на землю под ними, лениво бугрящуюся вырывающимися из-под нее обломанными головами и конечностями, и хмыкает. Его разорванный сапог – на самом деле разорванная нога – сочится кровью и скупо окропляет жадную до чужой плоти, отвратительно медлительную нечисть. – Она в другой части горы, – говорит он, не отрывая взгляда от тянущихся к нему умертвий. Как удобно, когда у тебя хорошая память. – Учителя сбросили на Луаньцзан со стороны Ичэна, а не Илина. Чего ты от меня хочешь, раз так настойчиво притянула? – И что ты хочешь там найти? Сюэ Ян закатывает глаза и бросает на своего спутника сердито-насмешливый взгляд. – Кажется, я попросил даочжана говорить со мной, а не просто задавать мне вопросы, м? Сяо Синчэнь в ответ только зябко поводит плечами. – Я вовсе не против беседы о чем угодно, – отзывается он этим свойственным ему благожелательным тоном, каким обычно пытается примирить Сюэ Яна с младшими, – но в голову, если честно, совсем ничего не лезет. Мне… неуютно здесь. От звука его голоса дышать снова становится легче. Сюэ Ян скашивает глаза на напряженное лицо Сяо Синчэня и лисьи щурится, покусанными изнутри щеками и стиснутыми зубами запирая внутри себя неоправданное бешенство. Он не настолько сильно злится. Это не его злость. – И что же именно кажется тебе неуютным в этом чудном месте? – Сюэ Ян подмигивает в надежде слегка повеселить даочжана, но тот остается задумчиво-серьезным. Смотрит перед собой на бугрящуюся торчащими от постоянных перемещений останками землю и долго молчит, прежде чем ответить. Наконец заговаривает только когда Сюэ Ян уже отчаивается дождаться. – Это место как будто… расшатывает самообладание. Заставляет острее ощущать сильные эмоции, – на лбу у него проступает обеспокоенная складка, и Сюэ Ян мяо борется с желанием протянуть руку, чтобы ее разгладить. Не сейчас. – Ты ведь тоже это почувствовал, – Синчэнь разворачивается к нему всем телом, взмахивая рукавами белых одежд как потревоженная птица крыльями, и обеспокоенно всматривается в его лицо. – У тебя был такой вид… На какое-то мгновение я действительно испугался. – Испугался? – Сюэ Ян натужно смеется, не отводя взгляда от этого открыто взволнованного лица и от цветущего озера этих глаз. – Не переживай, даочжан, даже если этот заклинатель и правда сойдет с ума, он скорее собственное горло вскроет, чем посмеет к тебе притронуться. В конце концов, можно ли прикоснуться к тому, что тебе не принадлежит, не так ли? Гладкий лоб Сяо Синчэня снова ломает взволнованная неровность, но Сюэ Ян не дает ему ответить. Мотает головой, силясь развеять вновь собирающееся вокруг марево, и жгуче хлещет себя хвостом по щекам. – Смотри-ка! – тычет пальцем в мелькнувший под ними и скрывшийся в зарослях черного бамбука провал. – Кажется, вон она! Спускаться и проверять опасно, но Сюэ Ян определенно не хочет слышать, что его даочжан сейчас может ему сказать. Синчэнь, впрочем, ничего и не говорит. Только вежливо вскидывает брови и мягко интересуется: – Каков шанс, что первая же пещера окажется той, что мы ищем? Ведь ты был здесь всего лишь раз. Сюэ Ян фыркает, заводя глаза. Бешеный вихрь, сотрясавший все его существо, за время полета почти вернулся к первоначальному состоянию пчелиного роя, но… – Даочжан недооценивает меня. Пещера, где жил наставник, защищена, так что в пределах ее входа ни одно умертвие не сможет достать нас, – он кивает на землю под ними. – Сам посмотри. В непосредственном месте происходившего сухие рассказы Вэй Ина не воспринимаются как что-то исключительно любопытное. Многажды бывший рядом с учителем на ночных охотах и не раз видевший изгнание духов с помощью темной энергии, Сюэ Ян прекрасно знает, как она ощущается. Он сам не единожды использовал эту тьму – и изгонял ее. Но то – тьма, что струится свободной рекой по всем лесам и полям цзянху. То – тьма, равновесная свету золотого ядра у него в даньтяне. С тьмой столь сильной, что ее запечатали в одном месте, один он прежде дел не имел. Впрочем, сейчас очень легко поверить в то, что запертая в клетку злоба не только воспринимается совершенно иначе, но и является одушевленной.

«У темной энергии всегда есть сознание, потому что она рождена эмоциями покинувшей тело души, тогда как энергия светлая – непосредственно сила живого человека, порожденная не эмоцией, а усилием. Светлую энергию развивают, а темную – просто чувствуют. Это как порядок и хаос. Для наведения порядка нужно усилие. Для хаоса – ничего не нужно».

Сюэ Ян вновь хлещет себя колючими прядями по щекам, выгоняя из головы поучительно-задорный голос Йоулин Ди, и ментальным усилием приказывает своему телу снизиться у самого входа в пещеру. Талисман сгорает, обжигая грудину сквозь нетронутые пламенем лиловые одеяния, и он едва не падает кулем прямо на месте, простреленный болью в успокоившейся было без давления ноге. Ученик Бессмертной соскакивает со своего клинка в паре чи от него и осторожно осматривается. Рытвины в земле, преследующие их в течение всего полета, у входа в грот не появляются даже когда Сюэ Ян напитывает каменистую почву уже загустевшей кровью, и это доказывает его слова. – Здесь действительно поле, – говорит Синчэнь спустя фэнь, и Сюэ Ян, усмехнувшись, снимает с перевязи Цзянцзай, опираясь на него, чтобы не тревожить лишний раз раненую ногу. Без медитации тут явно не обойдется. – Я же сказал, – соглашается он, целеустремленно хромая к провалу входа. – Стал бы Йоулин Ди торчать тут, не обеспечив себе безопасность! Он небось тогда сам с голодухи готов эту нежить сожрать был. Давай, скажи, чтобы я прекратил наконец говорить гадости, к которым ты не привык. Но Синчэнь в ответ только цокает языком и, загнав Шуанхуа в ножны, догоняет его уже на входе. Берет под руку, перенося на себя часть веса, и забирает Цзянцзай. – Не думаю, что он сегодня тебе понадобится. Где тут можно сесть? Весь их путь до обустроенной в пещере лежанки – широкая каменная плита, испещренная символами и устланная соломой с накинутым поверх нее покрывалом, принесенным уже взрослым учителем явно гораздо позже – отмечается слабыми отпечатками полузапекшейся крови из ноги, на которую у Сюэ Яна не выходит не наступать. – На ночь останемся здесь, – говорит Синчэнь, подвешивая на стену огненный талисман и с плохо скрываемым любопытством оглядывая исписанные углем и исцарапанные острым обломком камня своды. – Да и назавтра, я думаю, тоже. Сюэ Ян кивает и наконец без малейшего опасения глубоко вдыхает, чувствуя, как в зоне защитного поля его отпускает совсем было сдавившее горло бешенство.

*

Пещера кажется Синчэню похожей на покои наставницы перед активацией печати перемещения. Темная, пустая и захламленная, она навевает воспоминания о детстве, поэтому, устроив Сюэ Яна на лежанке и позволив самому стащить с раненой ступни сапог, он хватается за них и отворачивается к ближайшей стене, вперяясь взглядом в испещряющие ее надписи и рисунки. Друг за его спиной с болезненным шипением стаскивает с себя обувь и глухо, но забористо матерится. Синчэнь шумно вдыхает. – Может, тебе помочь? А-Ян ненавидит, когда кто-то видит его раненым. Только Вэй-вайшэна и Цзиньшоу-тай обычно к себе подпускает, если дело доходит до чего-то серьезного. Зато если палец шипом уколет – тут же требует к себе безраздельного внимания всех вокруг. – Бинты и отвар достань, – после короткого молчания отзывается юноша, и Синчэнь закусывает губу, подчиняясь. Выуживает из цянькуня внушительный бутылек с отваром, плотно закупоренную пиалу с мазью и длинный кусок полотна – и все-таки оборачивается на босоногого А-Яна, сидящего привалившись к стене. Щиколотки друга свешиваются с усыпанной соломой плиты, и он неловко болтает порванной ступней, словно это помогает ему унять боль в ранах. Как только они встречаются глазами, А-Ян болезненно морщит курносый нос и отводит взгляд, но ничего не говорит и даже не ругается, что «даочжан пялится» на него. А Синчэнь… он и правда пялится. На приласканные солнцем щеки, сердито раздутые ноздри, напряженные плечи, угрожающе сощуренные глаза… Сюэ Яна хочется целовать до потери сознательности – чтобы грудина ходуном ходила и конечности сплетались крепче узелка на красной нити. Только кто же сейчас позволит? Синчэнь облизывается. – Так… Этот доблестный заклинатель разрешит помочь ему? – снова пробует он самым своим мягким тоном, не забыв подпустить в голос толику поддразнивания, каким обычно ломает его серьезность сам Сюэ Ян. Друг смотрит мяо из-под растрепанной челки, его пухлые губы беззвучно шевелятся, словно готовые выплюнуть отказ – но в итоге складываются в согласие. – А то ж. Для этого заклинателя честь принять помощь милосердного Сюаньжоу, – эти слова звучали бы насмешливо, если бы не прозвище, словно бы вскользь брошенное в конце и заставившее Синчэня на мгновение замереть. Этого мгновения хватает, чтобы А-Ян притянул его к себе и уткнулся носом в шею, слабо прижимаясь горячими губами к напряженно пульсирующей венке. – Если Сюаньжоу действительно хочет помочь, конечно же. Чужая грудина под ладонью мерно поднимается и опускается, коротко вздрагивая от беззвучного смешка. Щеки Синчэня предательски нагреваются. – «Ласковый завиток»? С чего вдруг? – он пытается найти в себе силы на ответную шутку, но мысли в голове ворочаются как ленивые жуки на солнышке, а Сюэ Ян, кажется, только радуется его замешательству. Чуть отстраняется, довольно скаля клыки, и дует ему в ухо, разметая легкие вьющиеся прядки вокруг чувствительной раковины и заставляя шею покрыться предвкушающими мурашками. – Даочжан так трогательно волнуется, что у него аж волосы на макушке дыбом стоят, – говорит он, ловя взгляд Синчэня и впиваясь в него своими невозможными глазами, яркими как волчья луна в ночи. – Такое беспокойство за этого ничтожного мальчишку… – его голос столь ядовит и при этом медоточив, что Синчэнь не сдерживается. Волосы Сюэ Яна рассыпаются под ладонью, запутывают пальцы, опьяняют запахами реки и лотосов, и весь Сюэ Ян для него – ловушка, в которую он с огромной радостью угождает. Весь он – пучина, бездна, и эта бездна жадно поглощает внимание Сяо Синчэня, его сознание и его душу. Поцелуй кажется мучительно коротким, хотя и выпивает из Синчэня весь воздух. Впрочем, с Ян-Яном так постоянно – его всегда желаешь и никогда не можешь им насытиться. И, разумеется, сам он об это более чем осведомлен, потому что, как только их губы с мягким звуком разъединяются, ухмыляется и все-таки чмокает Синчэня в ухо. – Так этот даочжан хочет мне помочь или все-таки воспользоваться моим бедственным положением? Солома шуршит и разъезжается под ними от бесконечной возни, Синчэнь чувствует ее движение даже под плотной бархатной накидкой, и в итоге Сюэ Ян просто разваливается на импровизированном ложе, неудобно упираясь затылком в темный холодный свод грота. Определенно довольный своей выходкой, теперь он выглядит таким расслабленным и спокойным, словно и не было странно напряженного утра, в которое он ворвался к Сяо Синчэню подобно выпущенной из лука стреле. Синчэнь зацепляет зубами распухшую от чужих укусов нижнюю губу. – Конечно же я хочу помочь, – бормочет он – и спешно начинает искать в неровном сумраке пещеры откатившийся прочь бутылек с отваром. Бутылек ожидаемо оказывается в руке у Сюэ Яна, который лениво катает его по поглощающему шум покрывалу. – Т-тебе же больно. И нога может воспалиться. Раны от обломков чужой руки оказываются неприятно и грозно выглядящими из-за большого количества грязи и запекшейся крови. Части порванного сухожилия уже тянутся друг к другу, подгоняемые ци Сюэ Яна, но для это еще слишком рано, и Синчэнь трясет головой, пытаясь заставить себя собраться. А-Ян напряженно смеется, наблюдая за тем, как щедро поливают его раненую ступню отваром и тут же промакивают грязь и кровь куском влажного полотна. И как-то враз это становится куда интимнее самого развязного поцелуя. Может, из-за взгляда, прожигающего затылок. А может, из-за того, что Сюэ Ян позволил. Синчэнь осторожно гладит кончиками пальцев порванную в лоскуты кожу, обтирая участки поврежденной плоти и прилаживая обрывки обратно, омывает чистой тряпицей смутно белеющую сквозь содранное мясо кость – и просто надеется, что его сердце не остановится. Мазь въедается в плоть, вгрызается как плесень в отсыревший хлеб, и Сюэ Ян шипит, сильнее откидывая голову назад и наверняка больно ударяясь о стену затылком. Синчэнь начинает дуть на израненную ступню раньше, чем сам понимает, что вообще делает. – По-моему, милосердный Сюаньжоу слишком заботится, – слабо хмыкает на это Сюэ Ян, явно пытаясь его поддеть, однако… Синчэнь просто слышит, как он улыбается, и в то же мгновение вновь отвлекается, представляя себе его обнажившиеся клыки, совсем недавно снова оставившие следы на его губах. Он оглаживает ребро ступни юноши, где темнеют следы от безжалостной хватки умертвия, и осторожно, но достаточно туго перевязывает обмытую и обработанную рану. – Я думал, ты не позволишь мне, – серьезно и тихо признается он на свой страх и риск, баюкая порванную ногу А-Яна и бережно поглаживая рану поверх наложенной повязки. Под ладонями у него возобновляется биение вновь пущенной к ране ци, похожее на ток шумящей по венам крови. Сюэ Ян бросает на него короткий взгляд из-под полуопущенных ресниц и лениво шевелит бровью. – Разве мог я отказать тебе? – его губы складываются в озорную улыбку, нарочито прячущую зубы, и Синчэнь в ответ неловко поводит плечами. – Ты ведь… Только Цзиньшоу-тай и Вэй-вайшэну позволяешь себя осматривать. Меня прежде не подпускал, – ступня под его пальцами вздрагивает, и он мягко удерживает ее от соскальзывания и удара о камень. – А Вэй-вайшэну даже больше главной целительницы доверяешь, хоть он и мало смыслит в медицине. Сюэ Ян игриво дергает его за свободно спускающуюся по плечу и свивающуюся в кольцо на бархатном покрывале прядь волос, призывая отпустить забинтованную ногу и устроиться ближе. – У меня есть на это достаточное количество причин, – замечает он легкомысленно – и снова смотрит из-под ресниц своими невозможными волчьими глазами. – А что, неужели я слышу в речах своего благодетельного даочжана ревность? Синчэнь осторожно укладывает больную ногу друга на покрывало и возится, устраиваясь повыше, чтобы оказаться с ним на одном уровне. Последние его слова он всеми силами игнорирует, хотя за «моего даочжана» и цепляется как тонущий за брошенную ему полусгнившую веревку, но вместо этого пытается сосредоточиться на своей первоначальной цели. На том, о чем Сюэ Ян никогда ему не рассказывал. – Может… – он осторожно, почти воровато устраивается у юноши под боком и кладет руку на его мерно вздымающуюся грудину, невесомо поглаживая такую желанную, но такую опасную для себя вязь из серебряных лотосов на лиловой ткани верхних одежд. – Может, поделишься? Он не спрашивает о том, почему Вэй-вайшэн отпустил А-Яна так легко и внезапно, как не спрашивает и о том, почему друг был так раздражен – тот все равно не расскажет. Но раз уж сейчас его настроение стало столь благодушным… Сюэ Ян накрывает ладонью его ладонь и щекотно-ласково скользит по пальцам короткими неровностями ногтей. – Если моему даочжану действительно интересно, – его голос, непривычно глухой и тихий, раздается где-то над Синчэнем, и тот запоздало понимает: все дело в том, что А-Ян уткнулся лицом в его растрепавшиеся волосы. Синчэнь коротко кивает и доверительно опускает голову на его плечо. – Ты всегда интересен мне, – бесхитростно признается он. Терять все равно нечего. Сюэ Ян издает глухой, как будто бы ошеломленный смешок, и от этого звука Сяо Синчэню становится так спокойно, как не было, наверное, никогда. Хотя, казалось бы, о каком спокойствии идет речь, когда они находятся в сумрачной пещере на проклятой горе, полной призраков и умертвий? А-Ян возит носом по его макушке, окончательно побеждая и без того расшатавшуюся шпильку, едва удерживающую волосы, и длинно мычит. – В таком случае начать придется издалека, – говорит он, и Сяо Синчэнь легко соглашается. – Полагаю, у нас есть время. И тогда Сюэ Ян рассказывает ему сказку. – Жил-был мальчик, – говорит он тихо, не переставая щекотно поглаживать его пальцы. – Он был безденежным сиротой, но очень любил сладкое. И однажды богатый господин предложил мальчику тарелку пирожных в обмен на услугу. – Услугу? – Синчэнь хмурится и возится, пытаясь заглянуть ему в лицо, но Сюэ Ян ловко изворачивается и звонко чмокает его в другое ухо, будто силясь отвлечь. – Ничего особенного, даочжан, – заявляет он поспешно. – Мальчик всего лишь должен был передать письмо. Читать бедняга тогда не умел и не знал, что в письме сплошные оскорбления. Он отдал его адресату, а тот озлился и избил мальчика. Синчэнь не выдерживает – переплетает их пальцы, крепко сжимая ладонь Сюэ Яна, и едва удерживает себя от того, чтобы поцеловать деревянный мизинец, затянутый в черную перчатку. А-Ян никогда при нем ее не снимал. – Даочжан слишком беспокоится о глупом ребенке, – юноша ухмыляется, явно довольный этим фактом. – Мальчик поднялся на ноги только ведомый мыслью о сладостях. Он нашел господина, поручившего ему быть посыльным, и попросил его заплатить за услугу. Думаю, ты можешь предположить, что случилось дальше. Голос Сюэ Яна при этом кажется удивительно удовлетворенным, хотя дальше в истории явно не намечается ничего хорошего. – Господин побил мальчика за то, что тот посмел требовать от него платы за свои старания? – тем не менее, пробует предположить Синчэнь, прекрасно зная – если не подыграть, никакого продолжения он не получит. Грудина Сюэ Яна вздрагивает от смешка. – В точку, даочжан, – в его голосе заметна тень ухмылки. – После «уплаты долга» изможденный ребенок остался валяться в грязи, а господин сел в повозку, чтобы уехать. И повозка прокатилась аккурат по руке ребенка, переломав ему несколько пальцев и начисто раздавив мизинец. Голос А-Яна все такой же довольный и сытый, как будто он действительно рассказывает сказку с хорошим концом, а не ужасную историю, полную неоправданной жестокости, направленной на ребенка. Синчэнь невольно сжимает свои пальцы, переплетенные с пальцами юноши, и напрягается всем телом. Сюэ Ян, однако, совершенно расслаблен. Он весь словно растекся по их лежанке, полностью вверяя ситуацию в руки Сяо Синчэня и позволяя ему напрягаться и тревожиться в свое удовольствие. И Сяо Синчэнь – тревожится. Воровато гладит то местечко, где, по его предположению, остаток настоящего пальца А-Яна должен соединяться с деревянной заменой, и глубоко вдыхает, пытаясь выгнать туман гнева из своей головы. Вероятно, это тот самый случай, когда толкование человеческого поступка с любой точки зрения выглядит весьма однозначно. Здесь бы Сяо Синчэнь нипочем не стал сомневаться и не только признал того торговца виноватым в обмане и избиении, но еще и потребовал бы для него наказания как для бесчестного подлеца. Впрочем, мысль наказать его самому тоже согревает его сердце. Не встретив никакого сопротивления, Сяо Синчэнь гладит увечный палец А-Яна уже смелее и даже решается подтолкнуть замолчавшего друга к продолжению рассказа. – Только не говори мне, что это конец. Сюэ Ян вопросительно мычит, словно бы наполовину убаюканный теплом прижатого к нему тела и незамысловатой лаской, и издает маленький очаровательный смешок. Синчэнь уверен – никто из обитателей Пристани Лотоса, кроме, может быть, Вэй-вайшэна, ни за что не поверит ему, если он попытается рассказать им, какие прелестные звуки этот грозный юноша способен исторгать из своего горла. – Неужели Сюаньжоу хотел узнать не только про левую руку этого заклинателя? – тянет он лукаво, и Синчэнь невольно ловит самого себя на ответной ухмылке. В этот момент ему даже кажется, что все будет хорошо. Что они разберутся в том, кто друг другу и зачем нужны, и вернутся в Пристань Лотоса вместе. У Синчэня никогда не было другого дома, кроме того, что предложила ему наставница, но в последний год он иногда позволял себе помечтать о том, чтобы… как там когда-то сказал Вэй-вайшэн?.. сменить одежды странника на одежды причастного?.. – Я же сказал – мне все о тебе интересно. Он прижимается к А-Яну крепче, почти бесполезно борясь с желанием вклиниться ему коленом между ног, и только мысль о раненой стопе друга заставляет его не делать резких движений. Но тот – замечает; смазано прижимается губами к его виску и притискивает сильнее к своему боку, так тесно, что меж ними и рисинке не упасть. – Что ж, – его голос интимно тих, он почти шепчет Синчэню в ухо. – Дальше… случилась война, и мальчика вынесло ее ходом из родного Гуйчжоу как щепку несет неостановимый поток. Он оказался меж двух огней, с одной стороны Цишань Вэнь, с другой – силы Свержения. Никому больше не доверяя, мальчик перемещался между лагерями двух войск, тут и там исполняя мелкие поручения, пока однажды на него не обратила внимание статная госпожа в лиловых одеяниях великого ордена. Госпожа потребовала позаботиться о ее сыне, и, хотя мальчику было совсем мало лет, говорила с ним как со взрослым. Сюэ Ян не называет лиц, но все эти люди – те, кого и сам Синчэнь теперь знает, – всплывают у него перед глазами словно живые. И прямая осанка «лиловой госпожи» друга, и ее беззащитно раскинувшийся на циновке в походном лазарете старший сын, и нервно расхаживающий по шатру младший, боящийся, что брат не проснется. – Господа из великого ордена стали покровительствовать мальчику, – продолжает меж тем Сюэ Ян; речь его течет как ручей. – Они привязали его к себе заботой и лаской, на время заставив предать забвению темные мысли о том, как бы отомстить бесчестному господину. Но потом… – он облизывается, и звук скольжения его влажного языка по губам едва не сводит напряженно слушающего Сяо Синчэня с ума. – Учитель мальчика, великий заклинатель, шагнувший на Темный путь, но сумевший не оступиться, узнал историю своего ученика и помог ему совершить возмездие. Эти слова, так и сквозящие неприкрытым, пусть вслух обычно и отрицаемым восхищением, звучат словно сладкое вино – и словно полынь. Мальчик все-таки был отмщен. Это сделал не Сяо Синчэнь. – И… – он медлит; талисман наконец прогорает и погружает пещеру в непроглядную темноту. – Что же случилось с господином, который обидел ребенка? Сюэ Ян довольно урчит, дразня кожу под его ухом ленивым маленьким поцелуем. Касается – будто смеется. И Синчэнь – горит и ничего не может с собой поделать. – Ребенок вырос и пришел к тому господину спустя много лет, – отзывается друг пресыщенным, легким тоном. – И пришел он не один, а в компании своего учителя. Господина так напугало появление на его пороге человека, пред которым в суеверном ужасе трепещут тысячи заклинателей, что он безропотно повиновался требованию и прополз на коленях от своего поместья до главной площади городка, в котором жил его клан. Там господин при всем честном народе до крови бился лбом об землю, прося мальчика принять его извинения, – кажется, эта часть истории доставляет Сюэ Яну больше всего удовольствия. Впрочем, Синчэнь быстро понимает, почему. – Кроме того, в знак признания своей вины он собственноручно отрезал себе мизинцы на обеих руках. Только тогда мальчик и его учитель сочли, что долгов между ними и тем человеком нет. – Какое суровое наказание, – конечно, Синчэнь не собирается признавать, что решение Вэй-вайшэна ему понравилось. Но ему нравится. И он даже предполагает, о чем тот думал, когда требовал подобного извинения. «Твой грех будет всегда с тобой». Сюэ Ян коротко смеется и нелепо дергает плечами, насколько это возможно, если вы лежите в переплетенье конечностей и по крайней мере один из вас не хочет распутываться примерно никогда. – Учитель мальчика решил, что оно соразмерно деяниям того господина, – объясняет он ожидаемо. – Мальчика избили и едва не сделали калекой. Учитель тогда сказал: «Помни мою доброту, ты легко отделался». И был прав. – Этот учитель очень привязан к мальчику, – с нежностью вспоминая счастливое лицо улыбчивого племянника, констатирует Синчэнь, и А-Ян покладисто замечает: – Без сомнения, этот мальчик отвечает ему взаимностью. Как видишь, у него много причин доверять своему учителю и любить его настолько, насколько к этому способно его сердце. Слова признательности и любви, так редко звучащие от Сюэ Яна всерьез, как будто бьют Синчэня под дых. Он до крови закусывает изнутри губу. – Я рад, что у этой сказки хороший конец. Я рад, что ты мне ее доверил. А-Ян возится, с шипением перемещая больную ногу и ложась удобнее, и тут же притягивает сползшего было ему щекой почти на живот Синчэня обратно к своей груди. – А разве я говорил о том, что она закончилась? – он ухмыляется, и даже в рваном мраке пещеры его озорные клыки как будто сверкают ослепительной белизной. Сяо Синчэнь моргает. – Тогда, – просит он, – расскажи, что дальше. Думать о том, что дальше снова произошло что-то плохое, страшно до тошноты. Но А-Ян широко, напоказ зевает и почти полностью затаскивает Синчэня к себе на грудь. Всматривается мяо в его лицо, непонятно что пытаясь там разглядеть, а потом лениво целует. – Поздно уже, – шепчет он в приглашающе раскрытые для него губы. – Давай спать, даочжан. Дальше ничего страшного не случилось. Я вот даже тебя нашел. При этих словах он как-то ласково-насмешливо улыбается. И – Сяо Синчэнь засыпает.

*

Призрачные звуки учительского схрона и пульсирующая боль в разорванной ноге долго не дают распрощаться со своим жгучим гневом окончательно. То ветер шелестит сухими листьями раскиданного здесь еще в прошлом году черного бамбука, то солома падает с импровизированной постели, помнящей Йоулин Ди еще испуганным мальчишкой. Сюэ Ян покрепче прижимает к себе своего спящего даочжана, оберегая его от сквозняков и шорохов, и щурится на смутно различимые в темноте пещеры черты его безмятежного лица. Сяо Синчэнь – белоснежный, восхитительный, непорочный – доверчиво обнимает его поперек груди, вверяя свое спокойствие и свои сновидения, и успокаивающе дышит сквозь маняще приоткрытые губы. Пока Сюэ Ян к нему прикасается, обнимает его и держит в своих руках, ему кажется – нет никакого зова, нет никакой ярости, нет никаких пчел под кожей. Как один человек может иметь настолько огромный, почти всеобъемлющий контроль над другим? Конечно, если даочжан решит спустя луну продолжить свое странствие по цзянху и больше в Пристань Лотоса не вернется, Сюэ Ян нипочем не пойдет за ним. Но – останется в Юньмэн Цзян не из преданности своему долгу перед кланом и орденом, не из любви к лиловой госпоже, учителю и сестрице, давно нянчащей сына, а исключительно из собственного упрямства. Если Сяо Синчэнь предпочтет ему странствие, почему Сюэ Ян должен будет поступиться ради него своей налаженной жизнью? Он уже сделал первый шаг. Вот он, весь перед своим даочжаном, распахнутый настежь. Чего ему не хватает? Или, может, все дело в том, что Сяо Синчэнь хочет его – но совсем не любит? Сюэ Ян смотрит на тонкие линии скул, шеи и подбородка спящего на его груди юноши – и зажмуривается. Если ты не любишь меня, как ты можешь существовать? Если ты ничего не чувствуешь, почему позволяешь мне находиться рядом? Пчелы под кожей молчат, только ци бешеным током спешит по меридианам к изорванной костистой пятерней ноге. Сюэ Ян невесомо гладит своего даочжана по волосам и думает, что, если тот его не полюбит, он просто его убьет. А потом – умрет подле его тела сам, потому что как можно жить без того, кто так глубоко пустил в твою душу корни? В последнее время он слишком много об этом думает. Как ощущается жажда Сяо Синчэня, отпечатавшаяся на его теле. Как он показывает свою болезненную нужду. Как перетекает из одного тела в другое разделенная на двоих ци, объединяющая тонкой нитью два золотых ядра. Каким может быть чувство, что разделяют между собой Яньли-цзе и ее павлин. Учитель и Ханьгуан-цзюнь. Никогда прежде у Сюэ Яна не было человека, который согласился бы принадлежать лишь ему – телом, душой и помыслами. Сяо Синчэнь тепло выдыхает ему в грудину и слабо улыбается своим снам. Сюэ Ян вперяет взгляд в сводчатый потолок укрывшего их от умертвий грота и силится разглядеть беспорядочные записки, выцарапанные камнем и написанные углем. Защитные письмена, активированные их появлением в пещере, тускло мерцают краснотой, не давая почти никакого света, и только заставляют зрение расплываться. Сюэ Ян на мяо закрывает слезящиеся от усталости и скупого багрянца глаза, чтобы дать им немного отдыха. Иероглифы заметны, но очень слабо. Кое-где прослеживаются размашистые, лениво-каллиграфичные черты, выдающие записи Вэй Ина (лиловая госпожа часто жалуется, что он делает начертания слишком длинными и непропорциональными, похожими на пауков и каракатиц). Но чаще на стенах и даже на потолке заметны призрачные паутинки, выведенные чужой рукой. Рукой человека, нашедшего эту пещеру гораздо раньше. Кем был тот, кто оставил на этих стенах целую книгу, полную угрожающих всему цвету традиционного заклинательства знаний? И почему никто до учителя за все эти столетия ее не нашел? Бурые пятна на грязно-серых известковых стенах при более щепетильном осмотре тоже как будто складываются в неряшливые, полустертые временем начертания. Флейты, свирели, дудочки… Чем удобнее заклинать тьму? Какой мелодией можно ее прельстить? Пальцы чертят по стенам и полу, стирая в кровь мозолистые подушечки и оставляя за собой темные неразборчивые разводы. Он пишет по грязно-белой извести, отпечатываясь в ней всем собой – потому что больше нечем. Разверстые ребра никак не схлопываются, не в силах вместить в себя мучительную пустоту, оставшуюся после того, как этот мир забрал у него самоё сердце. Все, что остается – втирать себя линиями заклятий в темные своды грота, служащего и пристанищем, и могилой. – Если здесь есть души, желающие что-то мне рассказать, я призываю их отозваться.

– Юэлян, ты здесь?

– Я заклинаю к ответу души, живущие на этой горе.

– А-Лян, пожалуйста, отзовись! Ты… ты не можешь меня оставить.

– Я повелеваю здешним душам ответить мне. Есть ли среди вас Гуан Юэлян?

– Где ты? Мы же клялись быть вместе!

– Будет ветром свирель звучать, повернет мертвый месяц вспять. Поле цветет кляксами красной мальвы, как по собственному хотению выходя из-под скользких пальцев. Саднящая под обломками ногтей кожа зудит, изможденная бесконечным потоком ци, бьющим из даньтяня словно подземный ключ. – Будет ветром свирель звучать, повернет мертвый месяц вспять. Будет ветром свирель звучать, повернет мертвый месяц вспять. Будет ветром свирель… Горло саднит от бесконечного повторения сокровенного заклинания. Оно должно сработать. Должно сработать. Должно… Волосы тенетами налипают на мокрые щеки. Сюэ Ян часто дышит, пытаясь справиться с ощущением засунутого в глотку камня, и поспешно вскидывает руку, которой накрывал ладонь своего даочжана, покоящуюся на серебряной вязи лотосов-заклинаний. Все как обычно – длиннопалая кисть, неровно остриженные под корень ногти, застарелые мозоли от регулярного проворота оружейной рукояти. Граница поля по линии входа отпечатывается цветами красной мальвы на внутренней стороне век. Синчэнь возится у Сюэ Яна на груди, в конце концов утыкаясь носом между слоями расхристанных одежд как раз в то единственное местечко, где маячит, покрытый мурашками от сырой пещерной прохлады, участок обнаженной кожи. Поспешно скошенный на него взгляд подтверждает, что он продолжает спать, не потревоженный чужой возней и соломенным шуршанием, и только тогда Сюэ Ян закрывает глаза. Пчелиный рой, весь день жужжащий у него под кожей, мертво молчит, не подавая никаких признаков вновь зарождающегося в груди бешенства, и эта тишина успокаивает в той же мере, в какой настораживает. Сюэ Ян прижимает руку к холодной плите испещренного полустершейся бурой вязью ложа и пытается заставить себя не поднимать веки. На ладонях – багровое, вязкое, стылое. Перед глазами – цветущее по весне озеро; заилившееся дно. Пустые бездны окровавленного лица равнодушно смотрят в ощетинившийся остротой свод пещеры. Он прижимает к себе раскуроченное рукой поверженного врага тело, силясь вдохнуть привычно сладковатыми мерзлыми лотосами, но лишь задыхается новым для него на этой жемчужной коже запахом могильного чернозема – и, спустя мгновение тишины, испускает полный отчаяния рычащий вой. Все немедленно нужно вернуть обратно. «Будет ветром свирель звучать, повернет мертвый месяц вспять. Будет ветром свирель звучать, повернет мертвый месяц…» Утро душно и пасмурно, запах наливающейся грозы так и стоит в пепельном воздухе Луаньцзан, заставляя периодически сглатывать. Сюэ Ян натягивает на лицо нахальную улыбку, легко кусает лениво развалившегося на нем Синчэня за ушную раковину и глухо хохочет, откровенно забавляясь его сонным мычанием, вовсе не подходящим благочестивому ученику великой Бессмертной. – А-Ян, спи… – бубнит тот недовольно, подгребая Сюэ Яна поглубже под себя и согревая ласковыми ладонями. – Мы все равно тут весь день. И рано еще. – Вот уж не думал, что все ученики Баошань-саньжэнь на самом деле так любят поспать, – дразнить даочжана – сплошное удовольствие. Он смешно морщит нос, вынуждая сцеловывать получающуюся складочку, и комично опускает вниз уголки рта. – Мы с тобой не на горе у наставницы, – все также расслабленно, почти томно возражает Синчэнь. – И даже не в Облачных Глубинах, – он потягивается, позволяя ощущать под ладонью свои задвигавшиеся позвонки, и приподнимается на локте. Смотрит с какой-то странной, невыразимой нежностью – как будто окатывает ею с головы до ног – и легко гладит Сюэ Яна кончиками пальцев по скуле. На щеке у него смутно розовеет отпечаток рельефной вышивки с орденского одеяния первого ученика. Сюэ Ян, не выдержав, молча притягивает его к себе за затылок и жадно пьет удивленный смех, теплом проливающийся изо рта. На языке замирает мягкий привкус засахаренных лотосовых корней и изюма. Сладкоежка. Даочжан умиротворенно вздыхает и сам мелко лижет Сюэ Яна в приоткрытые губы. Деликатным потоком вливает в него свою прохладную, освежающую ци, позволяя и вовсе забыть про ноющую пульсацию в заживающей ступне, и выверенным, множество раз за этот год повторенным жестом отводит с его лба растрепавшиеся от ночных ворочаний волосы. – Кажется, – говорит он негромко, не отстраняясь от губ Сюэ Яна далеко, – тебе стало лучше. Как себя чувствуешь? Сюэ Ян себя чувствует отвратительно. На внутренней стороне век так и отпечатаны глаза, в которых цветущее озеро смерть обратила в заилившееся дно. Ногти все еще кажутся обломанными в кровь и мясо, потому что всю ночь он чертил ими призывающие душу назад печати. Нос до сих пор забит запахом кладбищенского чернозема. Руки раздражающе ноют от фантомного веса мертвого тела, которое до последнего отказывался опустить на его прощальное – послесмертное – ложе. Сюэ Ян ловит солнечные блики в цветущем озере дорогих глаз напротив – и растягивает смягченные поцелуем губы в откровенно хулиганской ухмылке. – Даочжан подарил мне свой целебный поцелуй, и все прошло, – заявляет он, используя свой собственный выверенный жест и прочесывая волосы на макушке у Синчэня пальцами. Тот смеется, полный осторожного облегчения. – Что ж, я буду на это надеяться. Все-таки вчера Сюэ Ян порядком его взволновал. Раз так, может, они все-таки смогут вернуться вместе? Может, даочжан сможет ему ответить? Ведь за людей, которые не близки тебе – не волнуются. Сюэ Ян жмурится, с силой выталкивая из своей памяти кровавые мальвы, распустившиеся на светлой ткани заклинательских одеяний, и с головой ныряет в солнечное озеро устремленных на него глаз. С этой гуевой горой он сегодня еще разберется. Просто… немного позже.

*

Синчэнь подхватывается со своего места от крика. Звук низкий, какой-то сипящий и на самом деле больше походящий на рычание, чем на крик, но дела это не меняет. Сюэ Ян, вечером после медитации расслабленно задремавший в его объятьях, сейчас цепляется за него так сильно, что кости его мертво сжатых пальцев того и гляди прорвут натянувшуюся на костяшках кожу. Веки юноши плотно сомкнуты, словно он бережет глазницы, ресницы впиваются в щеки. Синчэнь лихорадочно возится на расползающемся сене, в очередной раз не зная, что ему предпринять, и в итоге заключает лицо Сюэ Яна в ладони. По запястьям тут же щекотно-жгуче струится соль, даря еще одно страшное осознание. – А-Ян! – Синчэнь до крови кусает губы и все-таки решается потормошить друга. Хлопает его по мокрым щекам, щурится, всматриваясь в искаженное страданием лицо. – А-Ян, проснись! Это сон, А-Ян! Сюэ Ян не слышит. Утыкается Синчэню лбом в плечо и опять глухо воет, стискивая руки в замок за его спиной и вжимая в себя до реберного хруста. – Нет-нет-нет! – бормочет, выхаркивая шепотом из сорванного горла. – Только… не умирай!.. Только не умирай… пожалуйста!.. Синчэнь пытается вывернуться из ломающей кости хватки, но юноша держит слишком сильно, и в итоге ему ничего не остается, кроме как прильнуть к нему в ответ, надеясь так хоть немного успокоить странную, вовсе не свойственную ему истерику. Зарывается Сюэ Яну рукой в растрепанные волосы, гладит затылок и шею, пуская тонкую струйку своей ци, и укачивает его, воющего словно от нестерпимой боли, подобно ребенку. – Все в порядке, А-Ян, – шепчет, склонившись к чуть островатому уху, в обычное время, как и клыки, придающему юноше сходство с демоном. – Никто не умирает. Здесь никого, кроме нас, и мы оба живы. Может ли это быть лихорадкой? Может, Сюэ Ян все-таки занес какую-то заразу в раны на ноге, и теперь она дает знать о себе? Или дело в том, что он напоролся на что-то днем, пока с нездоровым энтузиазмом совал свой нос во все углы этой гуевой пещеры, чуть не на вкус пробуя каждую выщерблину в камне и каждый нацарапанный на стене иероглиф? Синчэнь гладит Сюэ Яна по голове – и беспомощно пытается припомнить, были ли у него на руках какие-то повреждения. И – упускает момент, когда тот начинает отдавать энергию назад. Густая, вязкая как мед, она втекает в Синчэня странно, как будто не совсем светлая, но и не темная, и нарушает ток его собственной ци. Замок из пальцев Сюэ Яна на его спине ослабевает и распадается. Он все также продолжает упираться ему лбом в плечо, но спина его расслабляется, словно в одночасье из нее вынули позвоночник. Не кричит больше – мелко вздрагивает, скребя грубыми пальцами по лопаткам Синчэня, и молчит. Так и не просыпается. Синчэнь выжидает фэнь, прежде чем сдвинуться с места, и, когда ничего больше не происходит, осторожно укладывается на измятом покрывале, укладывая юношу к себе на грудь и не прекращая успокаивающе гладить по спине. Смешанная ци кипит внутри, вспыхивая искрой под веками, поэтому непонятно, кого именно он пытается усмирить. Что это было? Сюэ Яну часто снятся такие сны? У него действительно кто-то умер? Почему он плакал? Синчэнь плотно смыкает веки и заставляет себя дышать на счет, как учила его наставница. Если поддаться панике, понять ничего не выйдет. Почему ци Сюэ Яна откликнулась на стороннее вмешательство? Сяо Синчэнь сделал что-то не так? Но они ведь уже делились энергией, и подобного прежде не происходило. Или, может, все дело в том, что у А-Яна было достаточно собственной ци? Синчэнь скашивает глаза на лежащего у него на груди юношу, щурясь в сумраке слабо освещающих грот талисманов на темные нити его волос и складку на лбу, и хмурится. Это было как обмен энергией. Как между спутниками на тропе совершенствования. …время ли думать сейчас об этом? Синчэнь поджимает губы, сердясь на себя, и шумно выдыхает через нос. Сюэ Яну было больно и плохо. И он так и не проснулся. Тогда почему сейчас не кричит? Обмен ци помог? Все-таки та энергия, она была… непривычная. Попытка прислушаться к себе ничего не дает, и Сяо Синчэнь вновь зажмуривается. Утром он поговорит с Сюэ Яном и во всем разберется. А пока… надо попытаться еще хоть ненадолго уснуть. Широкая мозолистая рука впивается в шею, сдавливая гортань в безуспешной потуге удержать хлещущую из раны кровь. Дышать сложно, и каждая попытка кажется невыносимее предыдущей, отдаваясь в глотке ощущением металла и проливаясь огненным льдом в пищевод. – Нет… Нет!.. А-Лян! Опухший как у утопленника язык с трудом ворочается по глотке. – Янь…лин… Мутный силуэт застил хмурый небесный свет косматой головой и широкой непроглядной чернотой крылатых одеяний. – Не смей умирать, ты слышишь?! Ответить не получается. Голос грубый, рычаще-злобный. Обычно – звонкий своей насмешливой едкостью, не дающей надолго забыться в мыслях. Сейчас – хрипящий и еле слышный, как будто это его обладателю перерезали горло. – Ты не можешь меня оставить! Липкие от крови одежды пристают к телу, словно сливаясь с кожей, и мертвым грузом оседают на слабеющей грудине, заставляя глухо и бесполезно кашлять. – Береги… себя… В ушах на мириады осколков дробится шум. Кажется, кто-то позади них кричит. А может, это мутное лицо – огни сумасшедших глаз, искаженная рыданием прорезь рта – оглашает окрестности диким воем. – Юэлян! Дышать мешает чужая рука на шее. Сяо Синчэнь заполошно вздрагивает и распахивает глаза, подскакивая на остатках каким-то чудом не сползшей с лежанки соломы и поспешно стаскивая с себя ладонь Сюэ Яна. Тот сонно ворочается и лениво приоткрывает один глаз. – Чего подскочил, даочжан?.. Вид у него расхлябанно-заспанный, абсолютно спокойный. Как будто и не было никакой истерики среди ночи. Синчэнь растерянно сжимает его пальцы в своей ладони, не понимая, как они могли за остаток ночи переместиться так, чтобы начать душить его. …или все-таки не душить? сдавливать разошедшуюся кожу и изрезанные жилы, теряющие кровь и выпускающие из грудины воздух?.. – Мне… – Синчэнь медлит, чувствуя, как тяжело нависают над опухшими глазами уставшие хмуриться брови. – Мне что-то приснилось. Рукава все еще кажутся тяжелыми от напитавшей их в кошмаре фантомной крови. Вид у Сюэ Яна остается как прежде расслабленным и беспечным, но плечи сразу же напрягаются. Синчэнь буквально ощущает свободной рукой, как каменеют его лопатки, словно юноша говорится к бою. – И что за сон так испугал моего Сюаньжоу? – криво усмехается он, до боли напоминая своей гримасой прорезь рта на смутном лице из кошмара. Сяо Синчэнь сглатывает, бессознательно силясь проверить, получится ли заставить работать гортань, и шумно выдыхает через нос, когда убеждается, что никакой раны нет. – Во сне мне перерезали горло, – говорит он сбивчиво. – И кто-то… держал меня. Держал за шею. Как будто пытался заставить кровь перестать течь. Но на самом деле это был вроде бы и не я, а кто-то другой. Это… очень странно воспринималось. Сюэ Ян, как он наверно думает, незаметно закусывает изнутри губу. Синчэнь цепко наблюдает за мелкими метаморфозами в его лице и, заметив отчетливую тяжесть, добавляет: – Я слышал твой голос. И ночью… до того, как мне приснилось, у тебя случилась истерика. Я пытался тебя разбудить, но у меня так и не получилось. – Истерика, – медленно повторяет вслед за ним Сюэ Ян без какой-либо интонации, как будто это совершенно его не удивляет. Лицо у него при этом остается восхитительно непроницаемым. – Ты плакал, – выпаливает Синчэнь, пока не передумал вспоминать подробности, могущие легко разозлить не приемлющего собственной слабости собеседника. – Так меня сжал, я думал, пару костей сломаешь, – он дрожаще усмехается. – Просил не умирать, тебя дрожь била. И я… Я передал тебе свою ци. Подумал, что у тебя горячка. Сюэ Ян устремляет на него волчьи глаза и пытливо оглядывает растерянное лицо и дрожащие руки, все еще бессильные перед фантомной тяжестью окровавленных рукавов. – И как? – коротко осведомляется он наконец после долгого задумчивого молчания. – Помогло? Синчэнь рвано дергает плечами. Мышцы ломит и сводит, как будто накануне он по примеру Ханьгуан-цзюня несколько часов простоял на руках. – Не знаю. Она вернулась ко мне обратно. Какая-то… странная. Как будто бы и не твоя, и не моя, – признается он – и глубоко вздыхает. – А-Ян, что происходит? Ты… с тобой раньше такое было? Приходит очередь Сюэ Яна дергать плечами. Молчит он долго. Садится на истрепанном зацепившейся соломой покрывале и как-то очень по-взрослому устало потирает лицо ладонями, как будто решает, стоит ли что-нибудь говорить. В этом жесте сразу же узнается влияние Вэй-вайшэна, и Синчэнь давит в себе невольную улыбку. Уж племянник бы сразу расставил все по своим местам. – Я не знаю, что это, – наконец прерывает густую, пугающую тишину Сюэ Ян, будто наконец что-то обдумав. – Не уверен, что… это началось только сейчас, потому что меня и раньше в эти холмы тянуло со страшной силой, – говорит он непривычно тихо, но при этом как-то знакомо ожесточенно. – Но такого прежде не происходило, иначе учитель бы уже знал и взялся бы таскаться со мной сюда как на свидания со своим мужем. – То есть… – Синчэнь хмурится. – Ты не со зла выбрал эту гору? – Что значит «со зла»? – недовольно фыркает юноша. – Просто хотел тебя побесить тогда! И себя заодно, – он сжимает губы в тонкую белую нить. – Подобного я уж точно не ожидал. Меня самого вчера так шарахнуло. Сидел полночи кровищей печати тут по стенам чертил. Проснулся – руки зудят как будто кожа с ладоней и пальцев стесана. Смотрю – нет ничего, – он снова задумчиво хмурится. – Воскрешал кого-то. Так и не воскресил. Синчэнь испускает длинный усталый вздох и осторожно гладит подушечками пальцев его запястье. – А почему с утра мне не сказал? Сюэ Ян фыркает – но руки от ласки не отнимает. – А зачем? Я ж думал, это только со мной такое. Ох. Сам за себя. Понятно. Синчэнь зачесывает пальцами назад рассыпающиеся волосы и осторожно подсаживается к Сюэ Яну вплотную. Тот мрачно задумчив, как будто осталось-таки что-то, все еще не озвученное между ними в этой угрожающей пещере, но, только заметив маневр Синчэня, тут же заключает его в ревностные объятья. – Ты знаешь кого-нибудь по имени Гуан Юэлян? – наконец после очередного приступа задумчивой молчаливости подает он голос. Синчэнь вскидывает брови. – Юэлян? Твой голос произносил это имя, – медленно отзывается он, безуспешно пытаясь сообразить туго работающей после тяжелой ночи головой, как такое вообще может быть. – Почему ты… – он не договаривает и вскидывает ошеломленные глаза. Сюэ Ян в ответ на его взгляд кивает. – Выходит, во сне я воскрешал Гуан Юэлян, – говорит он. – Сначала пытался просто позвать душу, а после, – он окидывает взглядом серые в скудном утреннем свете своды, – начал чертить печати и произносить заклинания. Мяо Синчэнь бессмысленно смотрит на их переплетенные конечности, кажется, упустив тот момент, когда они успели так тесно друг к другу прижаться. Перевязанная нога Сюэ Яна уже не кажется отекшей или слишком горячей, он чувствует это собственной стопой, и здоровое тепло чужого тела его слегка успокаивает. Но – лишь слегка. – Заклинание, – медленно повторяет он и слепо оглядывается вокруг. Вчера он не заметил никаких длинных заклинаний на стене. Только печати. Причем, еще тогда эти печати показались чем-то ему знакомыми, но теперь… И во сне кто-то по имени Юэлян чужими губами назвал безумный мутный силуэт Яньлином… – А что там было за заклинание? Ты его помнишь? Сюэ Ян мгновение сверлит его взглядом, но, не дождавшись пояснения, все же озвучивает, недовольно морща лоб: – «Будет ветром свирель звучать, повернет мертвый месяц вспять». Как чэнъюй, думает Синчэнь. Или как полная болезненной нужды игра слов. «Юэ» как «месяц». «Янь» как «свирель». Значит, Яньлин. И эта до оскомины знакома манера создания заклятий… – У Вэй Ина подобные заклинания были, – между тем, зеркаля его собственные размышления, продолжает А-Ян. – Он тоже использовал иероглифы имени, когда пытался призвать душу Вэнь Нина назад в тело. Правда… – он супится, видимо, силясь их вспомнить. – У него было иначе. Вроде… «Лес шелестит, пока флейта рождает ветер». Синчэнь молчит, мусоля зубами щеку изнутри. Опять «ветер». Она тоже всегда брала этот иероглиф в подобных заклинаниях. Но разве у Вэй-вайшэна могло получиться, если он не мог использовать светлую энергию?.. С одной стороны, что здесь можно сказать, когда это секрет? С другой стороны, Вэнь Цюнлинь уже воскрешен. – Эй, – А-Ян тычется ему носом в прокушенную щеку. – Ты слушаешь? Синчэнь рассеянно кивает. Ладно. Бессмысленно думать об этом сейчас. Особенно если… Он мечет в друга быстрый взгляд. И, опережая его вероятную колкость, выдает как бы озвучивая мысли вслух для самого себя: – Значит, Юэлян и Яньлин… Сюэ Ян ожидаемо заинтересовывается. – Яньлин – это имя заклинателя? – тут же уточняет он, немного отстраняясь, но не разрывая тесных объятий. – Откуда ты знаешь? Синчэнь отрешенно скользит ладонями под его нижние одежды, согревая на груди холодные руки, и отзывается: – Юэлян его во сне так называет. – Яньлин… – Сюэ Ян задумчиво мычит – и восхитительно быстро выдает: – Постой-ка, а это разве не первый сбежавший от твоей бессмертной наставницы ученик? Тепло чужого тела растекается от кончиков пальцев по ладоням и охватывает жаром запястья. Синчэнь возится, наконец слегка успокаиваясь, и плотнее прижимается к боку друга. – На горе мне рассказывали, что шисюн Яньлин бился с наставницей, прежде чем уйти, – сам не зная почему, вспоминает он. – Вроде как… заслуживал право выйти из-под ее опеки. В конце концов… – он медлит, но все же продолжает, – покидая гору, ученики уносят с собою в мир и ее секреты. Наставница всегда проверяет, в состоянии ли мы защитить их. Сюэ Ян пренебрежительно хмыкает. – С тобой она тоже сражалась? – интересуется он насмешливо, и на какой-то момент в нем проглядывает сердитый на весь мир темный заклинатель, с которым Синчэнь познакомился пару дней назад. Вот только теперь эта эмоция, кажется, направлена не на него. – А то как-то уж слишком легко ты выдаешь страшные тайны вашей горы. Да и Яньлин-даожэнь, как видно, сохранить этих тайн не смог, – при этом юноша коротко кивает в сторону исписанных стен. Синчэнь тихо смеется, еще больше размякая. Ладно. Может быть, то, что А-Ян так легко догадался, не страшно. В конце концов, ему секреты наставницы и даром не нужны. Сидит, соображеньем своим гордится. Просто вынуждает отереться щекой о его плечо. – Не из заклинательской слабости, – Синчэнь воровато ласкается, возя по испещренному шершавой вышивкой плечу – пока можно. – Он ведь… потерял возлюбленную. – Да-да, – Сюэ Ян с ухмылкой цокает языком. Уголок его рта вызывающе кривится, так и прося отметить его поцелуем. – Потерял возлюбленную, ударился в темные искусства и осел на той же горе, на которой ее убили во всехней драке, чтобы провести обряд воскрешения. Так ведь, выходит, полностью звучит эта история? Его голос кажется внезапно очень холодным. Синчэнь ежится, глубже просовывая ладони под его одеяние, но это перестает спасать. Может, потому что холод не телесный на самом деле? – Выходит, – тихо соглашается он, косясь на исказившееся недовольством лицо юноши. – И я не совсем понимаю, почему тебя это разозлило. Сюэ Ян издает сердитый смешок. – Почему? – он сжимает губы еще сильнее и смотрит снизу вверх. – Да потому что если так, то получается дерьмо какое-то! Нам-то это зачем? Зачем она, – он рвано кивает наверх, видимо, имея в виду саму гору, – меня сюда притянула?! Она ведь использовала трупы для того, чтобы мы в конце концов попали сюда! Плевать, что я собирался в эту пещеру и сам, она заманивала! – сердитый рык был бы забавен, если бы Синчэнь не чувствовал, как в действительности напрягся весь торс Сюэ Яна. Он как будто готов был в любой момент соскочить на пол и начать мерить грот нервными шагами, как всегда делал в моменты злости, но то, что он держал Синчэня в своих руках, его останавливало. – И ради чего? Показать эту дурацкую сказку? Или, еще хуже, внушить, что это мы и были? А если были? Синчэнь мягко гладит обнаженную грудину друга кончиками пальцев. – Ну даже если так… – начинает было он – и Сюэ Ян тут же трясет головой, хлеща его волосами. – Тебе что, нравится думать, будто ты – второй шанс какой-то безмозглой воительницы тысячелетней давности, которая сама полезла в гору клинков и море огня? – вспыхивает как факел. – Потому что мне казалось, мой даочжан умнее! – Постой, – Синчэнь отнимает от полыхающей грудины ладони и садится прямо, разминая согнутый неудобной дугой позвоночник. Может, подойти к этому иначе? – То, что мы думаем, может вовсе не быть правдой. Вполне вероятно, гора просто хотела, чтобы кто-то узнал ее историю. Сюэ Ян разворачивается к нему всем корпусом и скрещивает руки на расхристанной груди. Вид у него при этом такой снисходительный, что даже слегка неловко. Словно Сяо Синчэнь несет какую-то чушь, сравнимую разве что с детским лепетом. Впрочем, не то чтобы его слова хоть немного убеждали его самого, так что… – Она тянула меня сюда еще до нашего знакомства, Синчэнь, – звук собственного имени, произнесенный этим голосом – и тем же голосом, что ночью выталкивал из себя болезненно-безнадежное «Юэлян» – заставляет вздрогнуть всем существом. – Сомневаюсь, что только ради того, чтобы рассказать историю. Я же… – Сюэ Ян кусает губы уже в открытую. – Я же потому тебя сюда и привел. Позлить хотел, да. Но мне эти холмы как втемяшились в голову с первого посещения, так будто бы и существовали там все это время, – он сердито выпускает из легких воздух через нос. – Дурак! Не потащил бы нас куда не надо – и горя б сейчас не знал! Синчэнь облизывается, чувствуя, как углы рта ползут вниз. – Пусть так, – нерешительно начинает он, пряча руки за спину. Сцепляет пальцы на пояснице в замок. – Разве… это плохо? То, что… наши души притянулись друг к другу после столетий разлуки, – попытка подобрать слова с треском проваливается. Сюэ Ян заметно вздрагивает плечами и устремляет на него свои яркие как луны глаза. – Что?.. Нет! – вновь трясет головой. – Я не… Я вообще не об этом, Синчэнь! – он снова называет Синчэня по имени, и это выглядит все более пугающе и серьезно. Не так, как Сяо Синчэнь привык. – А о чем? – он стискивает пальцы сильнее, чувствуя, как хрустят затекшие в хватке кости. – В чем тогда горе, А-Ян? – Да в том, что я не хочу думать, будто ты… – Сюэ Ян рычит и все-таки срывается с места, предсказуемо начиная мерить пещеру шагами. – Будто все предопределено! Будто небо свело нас, потому что когда-то было прочитано заклинание! Он мечется из стороны в сторону как тигр по клетке, только что вещи во все стороны не разбрасывает, но и то, оттого лишь, что разбрасывать здесь и нечего. И – Синчэнь неожиданно понимает. Последние сезоны Сюэ Ян злился каждый раз, стоило речи зайти о путешествиях, и Синчэнь все думал – это потому что он не хочет срываться с места, ведь лишь относительно недавно его нашел. Сюэ Ян же все это время тревожился о том, что Сяо Синчэнь представляет свое место не рядом с ним. А теперь… Теперь он боится, будто Синчэнь останется лишь из убеждения, что это самое место должно быть подле Сюэ Яна. Не потому что хочется, а потому что однажды один из них не захотел отпускать другого даже в перерождение и, кажется, случайно связал их души. И правда. Было бы легче всего этого не знать. И все же… – А-Ян, – Синчэнь склоняет голову к плечу и чуть улыбается. – Иди ко мне. Пожалуйста, – он похлопывает по покрывалу рядом с собой, и Сюэ Ян со вздохом садится на свое прежнее место. Синчэнь льнет к нему, утыкается носом под ухо и гладит напряженный загривок. – Я люблю тебя, – говорит он тихо. Зажмуривается – и чувствует кончиком носа, как вздрагивает шея юноши от этого непрошенного признания. – Я признаю это перед тобой сейчас не ради того, чтобы обязать, хорошо? – в ответ он, конечно, ничего не получает, но ему это и не нужно. – Просто… я хочу, чтобы ты понимал – все то время, что я оставался в Пристани Лотоса, я был в тебя влюблен. И я очень хотел бы вернуться с тобой – потому что влюблен, а не потому что мне сегодня приснился сон. Я никогда не говорил об этом прежде лишь из-за того, что… – рот наполняется горькой вязкой слюной, и Синчэнь тяжело сглатывает. Сюэ Ян – молчит. – Господин старший ученик – восхитительный, острый, яркий. Все смотрят на него, он купается во внимании окружающих – неважно, в хорошем или плохом. И я думал, если уйду, ты даже не заметишь, что я больше не смотрю. Ведь иногда… у меня просто нет сил смотреть. Сюэ Ян дрожаще выдыхает и отстраняется. Синчэня тут же обдает сырой пещерной прохладой там, где они прижимались друг к другу, и он зябко ежится, так и не решаясь поднять глаза на его лицо. – Не думал, что Баошань-саньжэнь учит разить еще и словами, – Сюэ Ян невесомо скользит пальцами по его скуле, заправляя волосы за ухо, и издает сдавленный смешок. Синчэнь дергается, чувствуя на щеках позорную красноту, которую теперь и скрыть-то нечем – и тут же больно бьется макушкой о свод грота, поваленный на жесткое ложе чужим телом. – Хотя красноречие, говорят, все-таки не показатель ума, – между тем замечает Сюэ Ян, очерчивая носом линию его шеи и отпечатывая легкий поцелуй между ключицами. – Иначе почему ее ученики никогда не видят очевидного у себя под носом? Он бесцеремонно раздвигает коленом бедра Синчэня, придавливая его своим весом, и проходится по распахнутой грудине мелкими, какими-то горячечными поцелуями. Синчэнь всхлипывает и часто моргает, чувствуя, как в уголках глаз собирается соль – то ли от боли в затылке, то ли от самого факта происходящего. – Да ведь этот ученик наизнанку перед даочжаном выворачивается, – наконец, видимо, истощив запас своего яда, выдыхает Сюэ Ян ему в кожу. Прихватывает кадык зубами, прижимается теснее – и вырывает из глотки новый всхлип. – Так как вообще можно было допустить мысль, будто меня интересует чей-то взгляд, кроме твоего? – они наконец встречаются взглядами снова, и глаза Сюэ Яна – луна и пламя. Синчэнь тянет его выше, гладя лопатки, и снова больно утыкается макушкой в испещренную знаками и печатями стену – теперь уже добровольно. – Влюбляешься – и слепнешь, – жесткое тепло накрывающего сверху тела проникает, кажется, в каждую его косточку, и Сюэ Ян, явно видя это, самодовольно ухмыляется. – Ну ничего, бедный мой незрячий даочжан, – жалит медовой лаской. – Вот вернемся домой по осени, и я учителю все расскажу. Уж он-то точно вцепится в эту дурацкую историю как собака в кость, – собственная шутка, кажется, неимоверно его забавляет, потому что он ухмыляется еще шире. – А для тебя это будет просто еще одним доказательством того, насколько этот ученик сходит по тебе с ума. – Как скажешь, – отзывается Сяо Синчэнь покорно – и расслабленно выдыхает. Осенью вернемся домой, про себя повторяет он. Вместе.