первым снегом

Сынмин верит, что Рождество исполнит его мечты. Зажигает свечу перед сном, на пару минут, чтобы искусственный хвойный запах заполз в каждый уголок маленькой квартирки, и наблюдает за тонкой струёй дыма, разбивающейся о потолок. Сынмин верит, что в это Рождество он не будет кутаться в плед со звёздочками, разделяя одиночество с засмотренным до дыр новогодним фильмом. Сынмин верит, что его желание, сорвавшееся с губ в торжественную полночь, обязательно исполнится, и его жизнь вспыхнет яркими красками. Сынмин верит, что мечты сбываются, когда в канун Рождества поскальзывается перед магазином и падает на незнакомца позади себя. — Чёрт, прости, — парень под ним болезненно шипит, потирая локоть, и его взгляд, какой-то совершенно разочарованный, испепеляет. Сынмин качает головой, стряхивая наваждение, и протягивает руку, спрятанную в пушистую варежку, чтобы помочь. — Ты в порядке? Я ничего тебе не сломал? — Даже если бы и сломал, я был бы счастлив. Так хотя бы компания на праздники была, — незнакомец больше скалится, нежели улыбается, но ладонь перехватывает и одним рывком встаёт на ноги. Сейчас, в свете неоновой вывески, напоминающей о наступающем празднике, Сынмин может разглядеть чужое лицо. Красивое лицо. Пухлые губы отбрасывают неаккуратную тень на острый подбородок, тёмные взлохмаченные пряди прикрывают острый взгляд слегка округлых глаз. На широких плечах величественно висит широкое пальто, а шею обнимает шарф, на вид совсем тонкий, больше будто для красоты, нежели для тепла. Покрасневшая ладонь всё ещё цепляется за пушистую варежку, хотя длинные ноги уверенно удерживают на земле. — Хёнджин, кажется, самый невезучий человек во вселенной. Работаю в канун Рождества, так ещё и об измене своего парня узнал пару дней назад. Если честно, я не знаю, почему рассказываю это тебе, но мне уже всё равно. Посчитаешь идиотом — валяй, наверное, будешь прав. — Сынмин, самый одинокий человек во вселенной, который уже который год празднует Рождество в полном одиночестве, — Сынмин улыбается и, неловко ойкнув, стягивает варежку, чтобы сжать заледеневшую ладонь в своей руке. Он хмурит брови, а потом, скрывая смущённый взгляд, надевает на чужую покрасневшую от холода ладонь варежку. Подходит идеально. — Ты так руку отморозишь. Будь осторожнее. — Спасибо за заботу, — с лёгким сарказмом бубнит Хёнджин, но ладонь сжимает в кулак, пробуя на ощупь мягкую шерсть. Приятно. То ли от чужого тепла, едва ощущаемого внутри, то ли от заботы со стороны совершенно незнакомого человека. Они неловко стоят у входа в магазин, не решаясь сдвинуться с места. Сынмин думает о том, что Хёнджин, возможно, его мечта, ради исполнения которой ему стоит быть немного более смелым: взять парня за руку и предложить провести это Рождество вместе. Хёнджин разглядывает Сынмина, зависая на мгновение на очаровательно круглых глазах, смотрящих по-детски наивно, и думает о том, что порой людям стоит дать ещё один шанс. Человек с разбитым сердцем и отчаянный одиночка. — Может отметим Рождество вместе? — Не против компании на Рождество? Они говорят это одновременно, перебивая друг друга, и Сынмин смущённо смеётся, пряча замёрзшую ладонь в рукав пуховика. Хёнджин улыбается тепло, опускает взгляд на пушистую варежку и задумывается, насколько приятно держать Сынмина за руку. — Я верну тебе варежку в следующую встречу, ладно? — Хёнджин прячет ладонь в кармане пальто, и мягкая улыбка касается пухлых губ. Только своё обещание он не выполнит, потому что видеть Сынмина хочется чаще, а ещё греть свою руку в его ладони. Через пару недель Сынмин купит ему такую же пару варежек, но ту судьбоносную Хёнджин оставит себе как напоминание о том, что люди заслуживают второго шанса.