Посторонние

      Ваньинь мог сколько угодно закатывать глаза на Ланьлинскую роскошь и давящую со всех сторон позолоту, но с одним спорить всё же не мог: в Башне Кои спалось хорошо. Здесь было тихо и спокойно, уснуть получалось легко и быстро, а сны, которые могли потревожить, не навещали. Может, дело было в ланьлинском вине, всегда имевшем свой особый привкус, может, в наполнявших комнату запахах благовоний, которые неизменно зажигались слугами по вечерам. А может, в том, что засыпать и просыпаться одному здесь приходилось редко.       Мужчина медленно повернулся на спину. Солнце вряд ли поднялось высоко, но уже абсолютно точно было светло. Будучи в Пристани Лотоса, он наверняка уже подскочил бы на ноги к несчастью адептов, тренировки которых в присутствии главы становились гораздо интенсивнее. Но сейчас вставать не хотелось. Здесь не было адептов, не было писем, на которые необходимо отвечать, не было почти ничего, за что он был бы ответственен. Это здорово расслабляло — и заставляло хотя бы мысленно вернуться в детство, когда проспать до полудня было совсем не зазорно, пусть уже тогда позволял он себе такую роскошь не часто.       Всё ещё не открывая глаз, Ваньинь потянулся в сторону, где ещё вечером лежал Цзинь Гуанъяо. Хотелось обнять, притянуть к себе, сонно спрятаться в чужом тепле — но рука нащупала только уже холодную простынь. Из грудной клетки вырвалось сдавленное мычание. Ну вот опять…       Ваньинь нехотя разлепил веки и приподнялся на локтях, ещё сонным взглядом осматривая покои. Сквозь тонкие занавески на окнах проникал свет, бросая на пол и богато украшенные стены причудливые тени. В пору бы засмотреться на изящное убранство, так отличающееся от сдержанности и даже простоты его собственной комнаты, — да только взгляд цеплялся совсем не за увешанные картинами стенами или резную мебель.       Цзинь Гуанъяо сидел за столом чуть поодаль и что-то неспешно выводил на бумаге, время от времени бросая короткие взгляды в сторону кровати, словно что-то проверяя. Кисть в его руках двигалась плавно и легко, почти плыла по бумаге, оставляя за собой ровные линии. Ещё не успевший собрать волосы после сна, накинувший на плечи лишь нижние одежды, безмятежный почти наедине с собой, Верховный заклинатель меньше всего сейчас походил на правителя, в руках которого сосредоточены власть и богатство, какие многим заклинателям и не снились. Язык не повернулся бы назвать его сейчас беззащитным и открытым — Ваньинь прекрасно знал, что даже сейчас Гуанъяо, наверняка, не теряет бдительность и следит за каждым звуком, разносящимся по комнате. И всё равно сердце кольнуло что-то очень близкое к нежности, подобной первому робкому чувству влюблённости, которое испытывают ещё в юности. Вот же глупость…       — Доброе утро, полагаю? — он не сразу заметил, что последний метнувшийся к нему взгляд к бумаге не вернулся. — Или собираешься сегодня остаться в постели до самого вечера?       Вместо ответа Ваньинь коротко фыркнул и наконец встал. Конечно, он не собирался. Как бы хорошо и спокойно ни было, на целый день остаться в покоях — ещё и в чужих — он не мог себе позволить. Отвык за долгие годы — если вообще хоть когда-то был привычен к безделью.       — Ты всегда жалуешься на то, что я много работаю, а сам с самого утра зарываешься в бумаги, — набросив на плечи тонкую накидку (с самого утра в комнате ещё было прохладно), Ваньинь подошёл к нему и опустился за стол рядом. — Что за двойные стандарты, Ляньфан-цзунь?       — Во-первых, я жалуюсь, когда ты сидишь допоздна, а не когда встаёшь рано, — Цзинь Гуанъяо проследил его движения взглядом, но, стоило ему сесть, головы не повернул. — Во-вторых, это не работа. В-третьих… Ты только что лишил меня натурщика.       Хитрый прищур и слышное в голосе довольство не предвещали ничего хорошего — в крайнем случае, они точно значили отсутствие всякой возможности сохранить лицо, если Гуанъяо вот так, невзначай, бросит ещё хотя бы пару фраз. Только сейчас Ваньинь наконец обратил взгляд к лежавшему на столе листу бумаги. Стоило осознать, что парой мгновений назад выводили на нём совсем не иероглифы, как все слова разом вылетели из головы.       Это был рисунок. Выполненный самой обычной тушью для письма, явно на скорую руку, но аккуратный и выразительный. Выверенные мазки на бумаге лежали ровно и уже сейчас складывались в портрет. Непохожий на те, которыми украшают стены покоев, вычурные и преувеличенно торжественные; но из тех, которые хранят долго и тщательно, как память и что-то особенно близкое сердцу.       Да… Тем мастакам, что продают свои творения на улицах, говоря об их чудодейственной силе, явно есть у кого поучиться.       — Есть в этом мире хоть что-то, что ты не умеешь? — вопрос вырвался невольно, почти шёпотом. Он вообще не собирался ничего говорить — оттого раздавшийся над ухом смешок даже резанул самолюбие.       — Не прибедняйся — вместо ответа, Цзинь Гуанъяо кинул в его сторону ещё один косой взгляд. Хитрый, с лишь ему присущими заискивающими искорками. — Уверен, ты рисуешь не хуже — просто не пробуешь.       Ваньинь на это замечание невольно скривился. Он уже не помнил, когда последний раз брал в руки кисть не для того, чтобы написать официальное письмо, — а ведь когда-то и правда пытался рисовать. «Глава ордена должен уметь всё», — говорила матушка, и он учился. Получалось даже неплохо, учителя хвалили, но занятие это совсем не приносило удовольствия. Сколько бы «хорошо» он ни услышал в свой адрес, рядом всегда был кто-то, кому скажут «великолепно». Это злило, заставляло заниматься усерднее и больше, но сколько бы усилий он ни прикладывал, результат всё равно не нравился, и вскоре рисование совсем сошло на нет. Основные знания у него были, и этого должно было хватать. Лучше было потратить время не на выведение ровных линий на бумаге, а на совершенствование во владении мечом — пользы от этого явно было больше.       Он тряхнул головой, отгоняя мысли, и снова перевёл взгляд на рисунок. Он явно ещё был не завершён: не хватало некоторых деталей, не все пробелы были заполнены тушью там, где это было нужно. Но уже сейчас легко можно было понять, кто изображён. Хотя незнающие, пожалуй, сказали бы, что глава Цзинь слишком много воли дал фантазии: таким безмятежным и расслабленным, как он был здесь изображён, Саньду Шэншоу увидеть было практически невозможно.       Неужто этот лис встал рано только для того, чтобы зарисовать его, пока он не сопротивляется, как делал это всегда? Вот же странные увлечения…       — Перестарался, — наконец вернув себе самообладание, Ваньинь вынес вердикт, изо всех сил стараясь не показать голосом восхищения работой. Вышло ведь и правда хорошо. Как и многое другое, что делал этот человек. — Я не так хорошо выгляжу.       — Верно, — Гуанъяо согласился удивительно легко. Впрочем, так же легко слетела с его губ и следующая фраза: — В жизни ты лучше.       — Опять льстишь прямо в глаза… — насмешливое фырканье сдержать не получилось. — Хоть бы покраснел для приличия.       — Но ведь это правда, — кисть неслышно легла на стол, и лишь тогда Гуанъяо наконец повернулся к нему, сразу заглядывая в глаза. — Я не виноват, что ты видишь лесть в каждом моём слове.       — Ах да, как я мог забыть: она есть только в половине того, что ты говоришь.       — В лучшем случае в четверти.       — А всё остальное — многочисленные усмешки, об истинном значении которых никогда не догадаешься. Знаю, не первый день с тобой знаком.       В этом коротком споре абсолютно точно не было никакого смысла. Ваньинь прекрасно знал: искоренить приторную сладость в речах Верховного заклинателя было не под силу никаким уговорам. Равно как и Гуанъяо понимал, что не так сильно эти речи раздражают, как пытаются ему показать. Это было своего рода ритуалом, их маленькой игрой, которая тянулась уже долгие годы. Упрекнуть за неприкрытое подхалимство, указать на недоверие — и как будто этим сделать возведённые вокруг себя стены не такими заметными. Не перешагнуть намеченных границ — но хотя бы увидеть друг друга сквозь них.       — И стоило оно того? — Ваньинь спросил только после небольшой паузы. Брови Гуанъяо коротко дёрнулись в ответном вопросе.       — Что именно?       — Твои художества, — взгляд снова оказался брошен на рисунок. — Мог спать спокойно, а не рисовать меня исподтишка. И так ведь сегодня целый день на ногах проведёшь без возможности отдохнуть.       — Кто сказал, что это было мне в тягость? — Цзинь Гуанъяо потянулся назад, уже совсем поворачиваясь к нему и обвивая шею руками. Близкий, тёплый, не стесняющийся абсолютно ничего. — Саньду Шэншоу так осторожен, что остаётся в моих покоях до утра очень редко. Я не мог упустить такой момент и не попытаться его запечатлеть.       — Подхалим, — беззлобно усмехнулся Ваньинь, выдыхая в самые губы, но больше не предпринимая ничего: если позволит себе сейчас коснуться, покои они вряд ли покинут сегодня. Вместо этого он медленно встал, осторожно выпутываясь из объятий. — Я пойду. Мне нужно вернуться к себе до того, как твои слуги придут звать к завтраку.       — Боишься, что тебя не найдут и ты останешься голодным? — Цзинь Гуанъяо не сдвинулся с места, только подпер голову рукой, внимательно наблюдая за тем, как Ваньинь взял с вечера аккуратно сложенную у кровати одежду и начал спешно одеваться. Смотри на него так пристально кто-то другой, в пору было бы смутиться или даже разозлиться. Но сейчас не хотелось ни одного, ни второго — только ответить на неприкрытую провокацию, на которую он, конечно, не клюнет.       — Ты сам сказал: Саньду Шэншоу осторожен. Стараюсь соответствовать ожиданиям.       — Тебя настолько волнует, соответствуешь ли ты чужим ожиданиям? — в интонации Гуанъяо скользнуло что-то недоверчиво-насмешливое. Для него словно всё было игрой — даже сейчас.       — Не меньше, чем это волнует тебя, — впрочем, знавшему его уже не первый год Ваньиню было что на это ответить. Поправив последние завязки на одеяниях и собрав волосы, он двинулся к выходу и только у двери помедлил, напоследок обернувшись. — Полагаю, до скорой встречи, Ляньфан-цзунь?       До слуха донеслось негромкое хмыканье. Губы Цзинь Гуанъяо тронула приторная улыбка — первая фальшивая за это утро. Словно он уже готовился к встречам с подчинёнными и гостями, которым ни в коем случае нельзя показать усталость, недовольство или что бы то ни было ещё.       — До скорой встречи, глава Цзян.