Второй шанс

Утро того же дня ничуть по красоте не уступало томной ночи. Взошедшее майское солнце рассеяло густой туман с полей и принялось согревать сонный городок. Часам к семи в отеле началась привычная возня. К счастью, стены и двери были достаточно шумоизолированны, так что ничто не могло потревожить сладкий сон. Даже солнечные лучи, проскользнув в открытое окно, пока лишь лизали четыре выбившихся из-под одного одеяла пятки. Первый сон на новом месте после прогулки был особенно сладок. Леди снился зеленый дремучий лес, которому не было ни конца, ни края. Она спокойно бродила по нему, оглядывая каждое диковинное, покрытое мхом и лишайником дерево, собирала редкие лесные цветы, и скручивала их стебли в небольшой венок на собственном поясе. Когда последний цветок завершил композицию, лес расступился, будто был живым, и открыл взору высокий каменистый холм. На самом пике его росло сухое дерево без коры, а на нем, обвив ствол тремя могучими кольцами, восседал огромный крылатый змей. Чешуя змея была чернее самой ночи, а очи — как пара кровавых камней. Тело имел вытянутое, лапы короткие, да крылья широкие, наподобие крыльев летучих мышей. Хвост его свободно висел в воздухе, так, будто не имел совершенно никакого веса. Змей, завидев деву, выходящую из лесу, ласково поманил ее лапой, прося подойти поближе. Она замерла, встала, как вкопанная, будто совершенно не по своей воле. Стоило только ей остановиться, как все тело сковала бархатная ткань, точно из воздуха образовавшаяся, впоследствии сложившаяся в тяжелое закрытое платье, расшитое золотой нитью. Юбкой уходило оно вниз и сливалось с самой землей. Дева оглядела свой странный наряд и попыталась двинуться, но усилия не увенчались успехом. Слишком крепка была ткань, слишком хорошо держала ее мать-земля. Змей проследил за девой и ее слабыми попытками выбраться, сверкнул в ее сторону немигающими очами и загудел, сотрясая землю и лес за спиной. — Что-то уж ты ко мне не торопишься, нареченная. Не люб я тебе? — Какая же я тебе нареченная? — с претензией спросила дева. — Я тут просто гуляю. Ты вообще кто такой? Змей хищно ухмыльнулся, и, сняв со ствола одно кольцо, опустился передними лапами на землю, потянулся к ней массивной мордой. — Змей я крылатый. Чай, не признала? — лукаво продолжил он, глухо елозя чешуей по голому стволу. — Вижу, не с наших земель ты, девица. В обитель мою случайно небось забрела? — Случайно. — И в платье свадебное, золотом расшитое, оделась тоже случайно? Дева с досадой оглядела богатый наряд. Тот все так же держал ее, приковывая к месту. Даже руку не поднять. Она попыталась кистью нащупать конец рукава, но все было тщетно, он, как и юбка, сливался с землей, которая, как лучшая подруга, отказывалась отпускать в страшные мужские объятия. — Это не мое платье, — неуверенно ответила дева и подняла голову. Змей к тому моменту успел обвить вокруг нее одно кольцо громадным телом. Плотная чешуя красиво, как гладкие камни в ручье, блестела в лучах солнца. Перед ее лицом поднялась огромная, полная тонких острых зубов морда. Чудовище оглядело ее с ног до головы немигающими, круглыми, полными голода глазами. — С чужого плеча, вижу, — понимающе прогудело оно, — могу освободить тебя от его тяжести. Будешь, как я, — свободной. — А взамен? — Супругой станешь моей. Одну лишь тебя желаю, — Змей растянул рот в подобие улыбки, оскалив тонкие зубы, и заластился. Обвил вокруг девы еще пару колец, тем самым скрыл из виду и лес, и холм, оставляя открытым лишь синее небо. — Так что ты решила? Вечность со мной или в сырой земле? Обещаю, я буду самым ласковым супругом, стоит тебе только сердцем меня полюбить. Все золото этого мира и сила земных недр, бессмертие — все я тебе подарю, будь ты моею. Дева задумалась: был ли третий вариант, чтобы и в земле не торчать, и за чудовище замуж не выходить. Лестные слова ласкали ей душу, но в речах все равно чувствовался какой-то скрытый подвох. — Ладно, — не найдя иных вариантов согласилась она. — Развязывай. Все равно от меня не отстанешь. Знаю я вас, чудовищ: так и будешь кольца набрасывать, да разговаривать. Змей довольно заворочался, щелкнул по наряду кончиком хвоста. Ткань захрустела, будто соткана была из хрусталя, и рассыпалась в прах, оставляя деву в чем мать родила. Та испуганно вскрикнула, закрылась обеими руками. Чудовище посмотрело на нее вожделенно, облизнулось и, нависнув мордой сверху, с горечью в голосе зашипело. — Жалко мне тебя, девица. Красивая ты, мудрая, самая лучшая из всех, что я когда-либо встречал. Прости, но за меня только мертвые выходят. Он разверз над ней зубастую пасть и приготовился броситься вниз, чтобы целиком ее проглотить. Дева дернулась в ужасе в сторону, но, куда бы нога не ступала, всюду были сплошные сияющие в солнечных лучах чешуйчатые кольца, бежать было некуда. Интегра громко вскрикнула и проснулась. Что только не приснится после двух часов рассказанного в самолете местного фольклора. Странно правда, что мозг выбрал главным героем сна змея, а не богатыря какого-нибудь. Видать, чудовища были ее сердцу милее людей. Она осторожно раскрыла глаза. Взору предстало слегка размытое изображение смятой чистой постели. Белая простыня, еще не потерявшая легкий лавандовый аромат после стирки, складками поведала обо всех трудностях и неприятностях беспокойной ночи. Леди поймала себя на мысли, что совсем не помнила собственной возни во сне. Взор скользнул по бордовым, старым, но ухоженным обоям, которые ласкало лучами утреннее солнце, очерчивая ее лежащий на правом боку и укрытый одеялом силуэт. Интегра сонно потерла глаз двумя пальцами, захватив со лба небольшую испарину. Ей было жарко, но не от солнца. К счастью, воздух в комнате был довольно прохладный, еще не успел разогреться с ночи. В теле ощущалась приятная свобода и расслабленность. «Удивительно, — неспеша, с удовлетворением подумала она, — значит, в одежде спать не так уж неприятно. Или всему виной удобная кровать? Или перемена места? Может, я просто вчера слишком устала? Или воздух… Дома так окно не откроешь — гарь, вред для здоровья, особенно для такого подорванного, как мое. Хотела бы я, просыпаясь, вдыхать такой же чистый воздух». Она пошевелила ступнями, с удовольствием вытянула носочки. К ее удивлению стопы коснулись чего-то твердого, упакованного в плотный слой ткани. Она задумалась, что бы это могло быть. На ум не приходило ничего похожего. Матрац так выгнуться на мог, вторая подушка была слишком мягкой, а бортик кровати — слишком далеко, чтобы достать его согнутыми ногами. Решив не мучать себя догадками, она взялась за край одеяла, и, откинув его назад, посмотрела вниз. Что-то тяжелое сзади зажало ей волосы так, что голову поднять было практически невозможно. Впрочем, того, что она увидела, скинув одеяло, было достаточно, чтобы не то, что прийти в ужас, но и всерьез задуматься, стоило ли жить дальше. Она лежала головой на вытянутой вперед левой руке своего чудовища. Правая его рука ладонью приобнимала ее за талию. Между ног была устроена достаточно твердая, согнутая в колене правая нога, а сам он тесно и расслабленно прижался сзади к ее телу, невинно ткнувшись лицом в шею со спины, прямо в то место, откуда начинали расти волосы. Самым ужасным в ее положении был факт того, что она, черт возьми, была абсолютно обнажена. Интегра резко вернула одеяло на прежнее место, зажмурилась, полагая, что увиденное ею было обрывком еще одного кошмара. Но нет, она больше не спала, это была суровая непреклонная реальность. Выкатившееся солнце ласковыми лучами лизнуло ее макушку. Вампир поморщился от его лучей и, вынужденно просыпаясь, придвинулся теснее. Спрятал лицо на этот раз между ее шеей и постелью. От прикосновения и дыхания по всему ее телу пробежали мурашки. Она попыталась вжать голову в плечи, сжать ноги, выбраться как-то из неловкого положения, но каждое ее движение добавляло подробностей кошмару наяву, в который она невольно попала. Малейшее движение ног выдавало страшную тайну прошедшей ночи. Между ними было влажно и липко. Темная ткань брюк чудовища, нагло пристроившего меж ними свое колено, также изобиловала девственными соками. Леди захотелось провалиться сквозь землю. Она схватила свое чудовище за правую кисть трясущейся рукой. — Ты… что со мной сделал?! Просыпайся, гад, и отвечай честно. Что ты делаешь в этой постели? — Лежу, — сонно и довольно прогудел вампир ей в шею, невольно провоцируя еще одну, на этот раз горячую, волну мурашек. — Ты разрешила мне прилечь с тобой. — Я не разрешала себя касаться. О Боже… Ты что со мной сотворил? Обесчестил что ли?.. Чудовище сладко зевнуло, обдав теплым дыханием ее загривок, потянулось, и, перевалившись с бока на спину, невольно повалило хозяйку немного на себя. Ее ягодицы коснулось что-то, меньше, чем нога, так же укутанное шершавой тканью штанов. Она понадеялась, что это был пистолет. Непослушные волосы чудовища, до того практически полностью скрывавшие ее ключицы, своевольно проехались по лицу, так, что пришлось вручную избавиться от их назойливого присутствия. — Нет, только раздел, — совершенно спокойно, еще не выйдя из сладкой дремоты, объяснил он. Эта ночь, пускай и проведенная вне гроба, была для него самой сладкой за полтора столетия. — Ты крутилась из-за неудобства и в какой-то момент нависла надо мной и попросила освободить тебя. Я так и сделал. Я ведь исполняю все твои, даже самые абсурдные, желания. Не волнуйся, ничего, что мне видеть не следовало, я не увидел. — Лжешь, — предполагая самое ужасное, грубо оборвала она. — Ты со мной что-то сделал. Просто так женщин не раздевают, даже если это их желание. Он шевельнулся, нагло, не вполне осознанно приобнял ее еще и левой рукой, взял обе ладони в замок на животе, а затем повернул к ней лицо и зашептал прямо на ухо, с наслаждением зарывшись в ее растрепанные после ночи волосы. Госпожа пока не давала никаких приказов убрать от себя руки, что не могло не радовать. — Проверь сама, если не веришь. Скажи, чувствуешь ли ты отголоски любовной близости в своих недрах? Подобные деяния никогда не проходят бесследно, особенно, если это близость была первой, вдобавок, со мной. Сладкая усталость, удовлетворение, ощущение чего-то инородного внутри или небольшая боль в ногах от перенапряжения… Есть ли что-то из этого или иное? Интегра взяла время, чтобы прислушаться к своим недрам и обнаружить хоть что-нибудь из перечисленного. Нашла из необычного она лишь сильный жар от возбуждения и жажду остаться в объятьях этого гада как можно дольше. А гад чувствовал через печать ее настроение, и был спокоен. В конце концов, что она могла ему сделать? Обругать только если, да дать пощечину по довольной морде. — Ничего не чувствую. Только жар и… — она замялась, сжала ноги и снова обнаружила влагу. Его колено все так же покоилось между ними, будто ему там было самое место. — Снимай штаны, — внезапно приказала она, и, стремительно расцепив ладони на своем животе, выпустила его ногу и села, плотно прижав к телу одеяло. Вампир поглядел на нее в полном непонимании. Таких странных приказов от госпожи еще не поступало. — Немедленно снял штаны и отдал мне. Это приказ, — грубо повторила она и требовательно протянула руку. Алукард принялся послушно исполнять, не вылезая из-под одеяла: расстегнул кожаный ремень, пуговку, потянул вниз молнию. И, пока снимал, вертел в голове варианты, зачем его леди понадобился этот предмет гардероба. Чтобы на себя надеть? Бедра не влезли бы, да и длина была слишком большая, неудобно. Других вариантов применения пробужденный мозг дать не смог. Сняв, он аккуратно свернул их пополам и обнаружил крохотное темное пятнышко на ткани. Интегра тут же вырвала штаны из его рук, отвернулась, быстро потерла штаниной о штанину, и, заметив что пятно стало подсыхать, отбросила предмет гардероба подальше. Вампир сконфуженно сел к самой спинке кровати, водрузил подушку себе на живот, так, чтобы она точно закрывала пах, подтянул одеяло сверху. — И какой в этом смысл? — нервно спросил он. Отсутствие одежды приносило ему очевидное неудобство. Отчего-то он не хотел показывать госпоже, насколько сильно было желание обладать ею. — На них пятно.. Я… м-м… Ты… Мы… Ах, блин! — она всплеснула руками и закрыла горящее от стыда лицо. — Я ничего с тобой не делал. — Делал! — активно запротестовала она, повернулась, придерживая одеяло на груди и приставила к его губам указательный пальчик, запрещая что-либо говорить. — Ты меня обнял, дышал мне в затылок, и… это произошло. Этого никогда не происходило с такой силой, как сегодня ночью. Все ты виноват! Вот всю жизнь я жила, и все было в порядке, пока ты, гад, меня не обнял. Мое тело из-за тебя теперь меня не слушается! Она еще много чего могла сказать о том, каким он был мерзавцем, и сказала бы, если бы Алукард тихо не зашикал ей в тонкий пальчик. — Возбуждение нормально для всех людей, госпожа, — догадавшись, вполголоса спокойно загудел он, так, будто делился личной тайной, — даже такое неожиданно сильное, как у тебя. В твоем случае это должно радовать. Ему, конечно, следовало не пускать на самотек ее сексуальное воспитание и обговорить все нюансы близости еще лет в шестнадцать, но он не хотел становиться для нее приемным отцом, и уж тем более не предполагал даже, что сможет оказаться с ней в одной постели. — Нихрена меня не радует! Это грех! Она убрала руку от губ и села рядом с ним, согнув в коленях ноги, пропустила между телами кусок одеяла, так чтобы оно скрыло их обоих полностью, отделяя друг от друга, как на исповеди. Ей было дико сложно говорить с ним о таких вещах напрямую. Прошла пара минут прежде, чем она решилась продолжить откровенный разговор. — Это означает, что я тебя вожделею, — тихо призналась она. — Даже если это ты сейчас стал инициатором моего измененного состояния, факт остается фактом. Я не могу спокойно смотреть на тебя. Блуд. Тебе известно слово такое? Повисла долгая тяжелая пауза. Интегра нервно поджала губы, ожидая, что он ответит на такое откровение. — Вы слышали, что сказано древним: не прелюбодействуй. А Я говорю вам, что всякий, кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с нею в сердце своем, — сходу процитировал Алукард, и, не видя проблемы, признался. — Это взаимно. Ты не даешь мне покоя ни днем, ни ночью. Во сне, бодрствуя, если не занят чем-то сверхценным, впрочем, даже если занят, я невольно думаю о тебе, жажду скорой встречи, взглядов, слов, прикосновений, и всего того, о чем обычно невинные барышни, вроде тебя, предпочитают не размышлять... — Ты не понимаешь! — резко прервала его госпожа. — Грех у меня на уме. Вампир нахмурил брови, и, указательным пальцем смяв одеяло, тихонечко высунул нос из-за края, ломая импровизированную исповедальню. — Ты в Рай собралась? — Не смущай мою душу!!! — гневно вскрикнула Интегра, и, схватив край, закрыла себя с головой. Руки немертвого ошарашенно опустились, плечи расслабились, грудная клетка тоже, перестав наполнять воздухом мертвые легкие. Его белокурый ангел оказывается уже составил планы по своему посмертию, и вампира не было в их скромном списке. Алукард медленно перевел взор на выбившуюся из-под одеяла теплую розовую пятку и впервые задумался над тем, счастлива была бы Интегра во тьме. Если бы она была таким же чудовищем, смогла бы она нести это тяжкое бремя: убивать, пить кровь людей, чтобы продлить собственную нежизнь? «Тьма — ровно как и Ад — для тебя бесконечной пыткой станет. Скорее ты убьешь себя, чем станешь вампиром. Не раздумывая выстрелишь себе в висок, и даже я не смогу помешать тебе в этом, — тяжело мысленно подытожил он. — Вот как… Так что мне остается? Наблюдать за тем, как ты стареешь, ждать смерти и надеяться, чтобы она заплутала, ища к тебе дорогу… Я не хочу тебя отпускать, но и обрекать на вечные страдания тоже не намерен. Что же мне делать? Черт… Как же скверно, что непрочна и бренна человеческая плоть, и скоротечно время. Господь — та еще сволочь, раз смеет делить свои творения на праведников и грешников. Жизнь и смерть, Рай и Ад, ты и я, а меж нами стена под названием «Божья Воля». Да будь же ты трижды проклят, Господь, за эту несправедливость, навеки разделяющую людей». Вампир осторожно коснулся розовой пятки указательным пальцем, в простом порыве привлечь внимание госпожи. Пятка тут же скрылась под одеялом. — Прости меня, госпожа, что я стал тебе неудобен, — серьезно зазвучал он. — Быть может, я зря вернулся в мир смертных. Из-за меня, как видишь, опять одни проблемы. — Одни проблемы… — охотно подтвердила она. — Получается, что даже мое простое присутствие склоняет тебя к тяжкому греху? — Еще как склоняет… — Может быть ты хочешь, чтобы я исчез? Я могу тебя понять. Это самый верный путь. Алукард согнул в коленях ноги, собираясь встать с кровати и на полном серьезе избавить госпожу от своего вездесущего присутствия. Оставалось печальное последнее, чем он мог ей подсобить: подать оружие, и, склонив голову, смиренно принять смерть от ее руки. Иных вариантов для нее попасть в Рай, кроме как через убийство, он не увидел. Интегра, почувствовав шевеление, выглянула украдкой, и, схватив его за рукав пиджака, гневно зашипела, как змея. — Куда с-собрался, с-сволочь? — Подать тебе рапиру, — отрешенно пояснил он. — На кой черт? — Я ведь смущаю твою душу, мешаю тебе, праведнице, в Рай попасть, вот и подумал, что смерть была бы избавлением от всех проблем. Ты бы взяла билет и улетела завтра домой, жила бы дальше, отстреливая нечисть, исполняя свой долг перед человечеством, а меня бы просто не существовало. Я ведь очень давно балансирую между любовью и смертью, не получая ни того, ни другого. Жду человека, кто наконец сможет оборвать лишенное смысла существование или… — он прервался на полуслове, поняв, что на эмоциях ляпнул лишнее. — «Между любовью»? — хмуро переспросила леди, и только сильнее сжала кулак на его рукаве, потянула на себя, заставляя сесть на прежнее место. — Не важно, — отрезал вампир, и, повинуясь ее немому приказу, откинулся на спинку кровати. — Даже если ты снова исчезнешь, это ничего не изменит, — уверенно заявила она, зная, что ситуация абсолютно безвыходная и пытаться бороться с ней его способами — бесполезное дело. Даже когда его тридцать лет не было рядом, образ продолжал терзать душу. Леди высунула лицо из-под одеяла, обмотанного вокруг тонкого тела, точно кокон бабочки, и продолжила читать нотации. — К тому же, я тебя никуда не отпускала. Прекращай думать о смерти. Подумай лучше обо мне. Дай сигару, я курить хочу. И очки, и повязку. Я плохо тебя вижу — совсем старая стала. Алукард послушно потянулся к квадратной тумбе около окна и подал все, что она хотела. Скрыв уродство и натянув очки на нос, старушка предалась любимому занятию. — Что будем делать? — спустя некоторое время спросил он. — Ничего, а что мы можем сделать? — Интегра легко пожала плечами. — Тебе, допустим, по барабану, ты только рад испытывать искушение, а я… Ну… Буду молиться усерднее. Впрочем, если дела мои будут совершенно паршивыми, ты спустишься за мной в Ад? Алукард недоуменно покосился на свою леди. Еще никто в целом свете не приглашал его на свидание в Преисподнюю. Интегра беспечно наслаждалась дымом, зажав в зубах ароматное лакомство. Ощутив на себе привычный взгляд немертвых глаз — игриво сверкнула очками в его сторону, заставив на мгновение прищуриться от солнечного блика. Несмотря на легкость, объявшую все ее существо, вопрос ни на каплю не был шуткой. Для нее, верующей, перспектива попасть в Ад была вполне реальной, а провести там остаток вечности без знакомых лиц — сильнейшим страхом. Алукард всегда тенью следовал за ней, и ей очень хотелось, чтобы он сопровождал ее еще и в посмертии. — Донесу на руках до самого Сатаны, — горделиво заключил вампир и устроился поудобнее: закинул ногу на ногу, открыв обе ступни из-под одеяла. Леди невольно объяла их взглядом, особенно заинтересовали ее достаточно длинные ноготки и черный пушковый волос на пальцах и подъеме стопы. Очень непривычно было видеть волосы где-то, кроме его головы. — Значит, договорились? — деловито уточнила она, оторвавшись от любования. — Если что, я на втором кругу. Алукард довольно ухмыльнулся, проследив за ее взглядом, растопырил пальцы на ногах, заставляя опять обратить на себя внимание. — Придется подняться с седьмого. Путь не близкий. Подождешь немного? — Тридцать лет ждала, — томно вздохнула леди, наблюдая за незамысловатым шевелением бледных пальчиков (искушение вновь легко взяло над ней верх), — так что еще подожду. — Тогда договорились, — удовлетворенно подытожил он, и, подгадав момент ее наибольшей сосредоточенности, выхватил сигару изо рта и закусил сам, затянулся горячим дымом. Леди возмущенно вскрикнула, машинально потянулась за его рукой, зажав второй край одеяла на своей груди. В ответ на тянущуюся ручку наделось теплое дымное колечко. Алукард тихонечко захихикал. Хохот быстро перешел в кашель. Курить для немертвых легких было очень непривычно. Интегра выхватила ароматную прелесть из его рук. От резких движений от кончика отломилась часть пепла, и, упав на одеяло, быстро задымилась. Оба вскочили с места. Леди рванула на пол, по пути вырывая одеяло за собой. Алукард от неожиданности вцепился в подушку, покоящуюся меж голых ног средней волосатости. Потушив одеяло, Интегра обратила к нему, стоящему и прикрывающему стыд, полный претензии взор, замерла, уставившись на его ноги. Она в суете переживаний совсем забыла о том, что лишила его предмета гардероба. Необычный вид длинных, жилистых ног пришелся ей по душе. Особенно удивительно и странно было наблюдать, как эти, достаточно стройные для мужчины ноги сбоку. Леди объяла их взглядом: от ступней до крепких колен и выше. Ноги скрывались под пиджаком и белой рубахой в совершенно голом виде. Подушка, прижатая к паху, к сожалению, скрывала не все подробности. — Твою мать!!! — моментально раскрасневшись, вспылила она. — Где твои… Твои… Эти… Ну… Исподнее твое где?! — Я его не ношу, — абсолютно спокойно ответил Алукард, и, невольно восхитившись кровавым оттенком смущенных щек, игриво улыбнулся. — Белье слишком тесное, а я предпочитаю свободу. Мы ведь уже не в девятнадцатом веке… — Значит сейчас под одним одеялом мы лежали оба нагие? Твою ж мать… — она, придерживая одеяло одной рукой, резво метнулась от чудовища к большой тумбе около шкафа, на которой покоились ее аккуратно сложенные вещи. Без разбора схватив их в одну охапку, быстрым шагом рванула к ванной комнате. — Свою первую ночь с мужчиной я представляла иначе. — Я разочаровал тебя? — с опаской бросил Алукард ей вслед. Интегра оглянулась, и, прежде, чем скрыться за поворотом, перекрестилась рукой, державшей сигару. Необыкновенное впечатление Алукард все таки произвести на нее смог.