Второй шанс

Ресторан находился на первом этаже гостиницы, в отдельном крыле. Несмотря на громоздкость отеля, помещение было небольшое, и едва ли могло вместить хотя бы четверть всех жильцов. Для всех посетителей предоставлялась простая столовая со шведским столом. И уж она была куда крупнее. К сожалению, там не было никакого алкоголя — единственного, чем могла угостить госпожа свое чудовище. Вдобавок, ей, как женщине, выращенной в относительной роскоши, было как-то не по себе самой себя обслуживать. Пришлось вырвать из крохотного бюджета маленькую копеечку и позавтракать в заведении с нормальным сервисом. Распахнулась легкие стеклянные двери, громко лязгнули обеими ручками по стенам. Леди спокойно вошла в помещение, будто не слышала никакого шума. Следом за ней ввалилось ее ручное чудовище, которое только что, стараясь услужить, отворило двери, не рассчитав собственной нечеловеческой силы. На людях рядом с ней Алукард всегда был немного чудной, а сейчас — особенно. Всему виной было необычное утро. Спать, обнимая теплую душистую женщину, было невероятно сладко, равно как госпоже, пробуждаясь, было приятно ощутить себя во властных мужских объятиях. Она, осознав в ванной эту простую истину, принялась ее яростно замаливать вместе со всем, что набедокурила, пока они оба были в постели. Из-за этого мыться пришлось впопыхах, чтобы успеть к завтраку. Их день был расписан практически поминутно. После завтрака должны были быть быстрое выселение и долгая дорога на руках чудовища до ближайших горных пиков. Нести ее с большой скоростью по воздуху Алукард не рисковал: боялся застудить. Им следовало успеть к месту импровизированной стоянки до заката, пока солнце еще грело землю. Оба проследовали к столику на две персоны у широкого окошка, завешенного кофейного оттенка шторами. Несмотря на не большой поток туристов, половина столиков уже была занята. В воздухе стояло легкое бормотание. Алукард по пути поймал официантку, семенившую к одному из посетителей с заказом. — Тащи меню и карту вин. Мы будем смотреть, — утробно приказал он ей. Ждать вампир не любил, особенно в ресторанах, особенно минут по десять или двадцать, как любили вынуждать его официанты. Для того чтобы совершить выбор, госпоже обычно нужно было минут пять, а ему достаточно было двух. Остальное время они оба просто скучали, истекая слюной. Пренеприятнейшее ощущение. Интегра не стала обращать внимание на его поведение: попросить обслужить, пускай и в таком тоне, он имел право. Оба опустились напротив друг друга в два мягких кресла. Для ног опять не хватило места, несмотря на то, что стол был достаточно высок. На самом деле вампир решил просто присесть потеснее к своей спутнице и насладиться теплом ее тела. Сперва он будто бы случайно уперся коленями в ее колени, затем попытался сесть боком, и, едва не наступив ей на ногу, в конце концов, вновь пристроил правое колено между ее ног, как утром. — Фу ты, черт, — полушепотом беззлобно выругалась леди, мельком заглянула под стол, и вернувшись добавила, — длинные ноги отрастил. — Да у меня не только ноги длинные, — довольно ухмыльнулся вампир. Перед обоими положили два меню в твердых, приятных на ощупь обложках и две винных карты. — И язык у тебя длинный, — буркнула госпожа и спрятала лицо в меню, поставив его перед собой и раскрыв, как книжечку. Алукард так же принялся листать из чистого интереса то, что ему по природе было недоступно. — Что посоветуешь? — Выбери что-нибудь знакомое. — А национальная кухня как же? Послышался небольшой шорох, леди взглянула на свое чудовище. То, рассмотрев карту вин, отложило ее на время немного в сторонку. Его меню было раскрыто на разделе безалкогольных напитков. — Я займусь ею, — уверенно прогудел он, не отрываясь от рассматривания каталога. — Больше чем уверен, здесь рецепты адаптированы под туристов. А это уже не национальная кухня. Интегра сунула пальцы меж страниц и прикрыла книжечку, невольно зависла, сосредоточив взгляд на его веках, и, в особенности, на черных ресницах. Когда чудовище было спокойно занято каким-либо делом, разглядывать его было высшим удовольствием. — Ты что, умеешь готовить? Вампир зыркнул на нее исподлобья. Возникла неудобная пауза. — «Дракулу» не читала? — его губы растянулись в широченной ухмылке, обнажив почти все зубы. Леди невольно восприняла это как личное оскорбление. Томиков великого обмана Стокера на книжных полках в ее особняке было больше, чем Библий. — Я думала это просто к слову. Джонатан в самом деле ел твою стряпню? — За обе щеки уминал, я только успевал тарелки мыть. Как мог водил его вокруг пальца, — он легонько двинул ногой и повел коленом вверх по внутренней поверхности ее бедра. — А теперь мою стряпню будешь вкушать ты. Для тебя я буду стараться еще сильнее. Госпожа немедля согнула ножку (благо, стол был достаточно высок для этого маневра), и, не разрывая зрительного контакта, ловко припарковала ботинок меж его бедер, легонько надавила пяткой вперед. Чудовище машинально вжалось в спинку, и, прекратив всяческие ласки, попятилось назад. На все помещение раздался жуткий скрип отодвигаемого под тяжестью тела кресла. Ножка госпожи вытянулась полностью и осталась меж его ног. — Вот там и сиди. Руки длинные, до стола дотянешься. — Благородные леди не ведут себя так за столом, — недовольно забурчал Алукард, нервно поглядывая вниз. Внезапное движение могло застать его врасплох. — Моих чресл можно касаться только руками и губами, но никак не ботинком. Уберите ногу, леди. Нога не двинулась с места. К столику подошла официантка, улыбчивая молодая пышная брюнетка с блокнотом и карандашом в руке. Подойдя, она невольно заметила конфуз, в который попал вампир, озадаченно оглядела обоих клиентов, подумала, что подошла совсем не вовремя. Интегра, преисполнившись неловкости, убрала ногу. Невольно их с вампиром конфликт стал достоянием общественности. Алукард опер висок о кулак, согнув руку на подлокотнике кресла, и, отодвинувшись еще дальше от своей бестактной леди, закинул ногу на ногу и пустил в ее сторону полный разочарования взгляд. Такого обращения с собой он не терпел. — Доброе утро, — стараясь сбросить ситуацию, на искренней улыбке залепетала официантка. — Что будете заказывать? Леди потупила взгляд в меню. — Полный английский завтрак и чай… Впрочем, чая не надо. Просто стакан чистой воды. Не буду портить себе впечатление. И рассчитайте нас сразу. — А вы? Вампир пренебрежительно, не меняя положения тела, зыркнул в меню и в винную карту. — Молоко у вас пастеризованное? Впрочем, конечно пастеризованное. Откуда ж здесь живой корове взяться… Один бокал «Grasă de Cotnari». — Быть может, что-то еще? — осторожно спросила девушка, услышав претензию в его тоне. — К белому вину как раз неплохо подошла бы панна-котта с персиками. — Ничего больше не надо, иди с глаз долой… Коротко кивнув и забрав все со стола, она послушно удалилась. Интегра пыталась держать лицо, несмотря на очевидную неправоту. Ее чудовище молча сверлило грустным взглядом центр круглого стола, нарочно не обращая на госпожу никакого внимания. Та нервно завозилась в кресле. Терпеть его обиду и пренебрежение было гораздо невыносимее невинных приставаний. Леди хорошо знала, как сильно ее чудовище могло обижаться. Однажды, когда ей было пятнадцать, она попросила Алукарда присутствовать материально на ее первом заседании круглого стола, для храбрости. Вампир, увидев знакомые лица друзей ее отца, стал бесноваться, да так, что пришлось, прилюдно на него наорав, выгнать в шею. Ощутив на себе надменные взгляды рыцарей, он гордо удалился прочь, а затем три месяца упорно с леди никак не разговаривал и не пересекался. Даже не ел практически, оставляя кровь в пакетах протухать, а леди терять бешеные деньги на ее закупках. Когда, в полном отчаянии, Интегра спустилась к нему сама, он сходу поставил ей условие. — Исполни одно мое крохотное желание, и я все забуду. В тот раз его желанием было вино. Леди пришлось составить пожизненную смету на алкоголь для своего дорогого чудовища. Благо, траты были невелики — Алукард алкоголизмом не страдал, и бутылки уходили у него достаточно редко. Интегра положила ладонь на место, куда был устремлен немертвый взгляд, и заставила вынужденно обратить на себя внимание. — Я понимаю, что простых «прости» в этой ситуации будет недостаточно. Я очень сожалею, что содеянное мной выставило тебя на посмешище. — Ага, — пренебрежительно буркнул вампир. Леди закатила глаза, и, приняв его «ага» за содействие, напряженно продолжила. — Тем не менее, в уплату нанесенного ущерба, я согласна исполнить одно твое желание. Как тогда. Проси. Алукард скептически сморщил лоб. — Одно желание? Интегра утвердительно кивнула, ее решение было обдуманно и серьезно. Она ожидала, что он попросит еще что-нибудь в свой подвал. Например, книги или музыку на пластинках. Когда она училась, ей приходилось часто сидеть в городской библиотеке. С собой она обязательно брала свое чудовище, зная, что чтение было одним из его любимейших увлечений (если считать безобидные). Алукард глубоко задумался. Насколько велики были рамки разумного, за нарушение которых госпожа непременно могла дать ему решительный отказ? Большинство желаний чисто интуитивно не вписывались даже в его собственные рамки. Пораскинув мозгами, он невольно улыбнулся и озвучил самое безобидное. — Поцелуй меня. — Чего?.. — переспросила она. — Поцелуй меня. Леди возмущенно округлила глаз. — Не буду я тебя целовать. — А… — Алукард разочарованно цокнул языком. — Говорила, что желание исполнишь. Ну-ну. Я не помню, чтобы моя прекрасная леди Хеллсинг хоть когда-нибудь лгала. Лицо леди покрылось густым румянцем. — Проси что-нибудь другое. — Не-а. Твои губы на моей коже сейчас же, иначе век помнить буду. Интегра скрипнула зубами. И ведь какой коварный бес подговорил ее оплатить долг перед ним с помощью желания! Не исполни она его желание, и их дорогое путешествие за ответами точно окончилось бы не начавшись. Нащупав однажды слабость госпожи, вампир не побрезговал бы применить против нее тотальное игнорирование еще раз. Приказать слуге можно было любое физическое действие, вплоть до самоистязания, но его эмоциональная составляющая была совершенно недоступна — печать Кромвеля не понимала, что такое людские чувства и взаимоотношения. — Куда мне целовать? — через силу уточнила леди, решив, что крохотный поцелуй лучше полного игнорирования. В ее сторону лукаво сверкнули оба алых глаза. Раздался небольшой шорох. Алукард пододвинул кресло и тихонечко, чтобы не спугнуть, опустился рядом. — Куда желает твое сердце. Но для начала стоит рассмотреть лицо, быть может оно сгодится в качестве холста для кисти твоих губ? Леди объяла смущенным взглядом бледный лик. Этот поцелуй, как ни крути, ей все равно придется замаливать. Невольно взгляд остановился на его губах. Сердце затрепетало в груди. Она вспомнила, как лет в пятнадцать, объятая подростковым чувством, хотела их коснуться. Теперь, спустя три десятилетия, желаемое можно было наконец воплотить в жизнь. — Закрой глаза и сиди смирно, — в приказном тоне попросила она. Он послушно закрыл глаза, слегка наклонив голову, чтобы ей было удобнее до нее достать, и замер в предвкушении. Невольно обострились все чувства, оголились нервы. Он готовился к легкому поцелую в щеку, как к самому очевидному и простому. Впрочем, госпожа могла так же приложиться к его лбу или виску. Глаза, нос и губы не рассматривались в принципе: она точно побоялась бы касаться их. Получив желаемое, вампир представлял себе, как откроет глаза, поглядит на нее свысока и скажет: «Ну вот и все, а ты боялась». Леди тихонечко заскрипела креслом, судя по звуку, приподнялась, приблизилась к лицу, обдала теплым дыханием бледную кожу. Закрыв глаза и нежно ткнувшись кончиком носа в щеку, она трепетно коснулась края его губ. На них, как цветок, расцвел невинный девичий поцелуй. Чудовище такого от госпожи совершенно не ожидало. Невероятных масштабов заряд дофамина разорвался в его мертвом мозгу. Бледные щеки впервые вновь, пускай и ненадолго, приобрели живой оттенок. Стыдливо отстранившись, прикрыв рот салфеткой, она подробно оглядела свое чудовище. Его реакция была поистине изумительна. Особенно леди зацепила замершая на его губах кривая, но абсолютно счастливая улыбка. Воевода был сражен наповал: послушно опустил мост, раскрыл ворота в крепость своего сердца и радостно, со спокойной душой капитулировал. Поцелуи были его слабым местом. На каждый тело отзывалось так фантастически ярко, что он невольно впадал в беспамятство, напрочь теряя силу воли. Интегра по-деловому поправила свой наряд, беззаботно встряхнула седину волос. В животе ощутимо порхали бабочки, так сильно, что хотелось их чем-нибудь заесть. К счастью, официантка была уже на подходе: поставила перед ней большую тарелку с хрустящими тостами, двумя разбитыми яйцами с жидким блестящим желтком, аппетитными ломтиками бекона и приготовленными на гриле двумя половинками помидор и грибов. Все это великолепие завершали глянцевые запеченные бобы и две сосиски. Девушка так же опустила на стол стакан воды и перевела внимание на несчастного, по ее мнению, спутника. Тот до сих пор не вышел из сладкого блаженства. Она удивилась тому, как быстро изменилось его настроение, и, поставив бокал вина, рассчитав леди, удалилась. — Ты пьешь молоко? — подала голос госпожа, разложила по коленям тканую белую салфетку, взяла в руки приборы. Вампир открыл глаза, искренне удивился появлению вина. Охваченный сладкой истомой, он не заметил, как их успели обслужить. — Раньше лакомился. Ничего удивительного, ведь молоко фактически является фильтрованной кровью. — Почему раньше не пил, при мне? — Не хотел доставлять неудобств. Молоко надо пить свежим и необработанным, можно сказать, практически из-под коровы. Он пригубил вино, удовлетворенно вздохнул. Этот сорт винограда исторически выращивался на востоке, в округе Яссы. Скитаясь после смерти по своей стране, вампир был приятно удивлен найденному продукту брожения этой, во всех отношениях, сладкой прелести. Делать вино в его стране умели чертовски хорошо. Леди вытерла насухо губы от соков, расправившись с обеими сосисками и томатами, и приступила к бекону. Яйца она всегда оставляла на потом. Они среди всего были для нее самым лакомым кусочком. Особенно сильно она любила тягучий желток. — Ты не перестаешь меня удивлять. Признаюсь, это приятно. Вампир тихонечко засмеялся, игриво провернул вино в бокале по кругу. — Конечно приятно. Уметь вечно удивляться и баловаться — значит, быть вечно молодой. — Да ну. Морщины такое умение не сможет разгладить. — Старость сокрыта далеко не в морщинах и обвисшей коже, — вздохнул он и сделал еще один небольшой глоточек, внимательно поглядел на хозяйку сквозь золото бокала, будто через лупу. — Знаешь, госпожа, почему каждый живущий человек невольно перестает удивляться? Все дело в смене поколений. Любой отец учит сына своей закостенелой морали, основанной на собственном жизненном опыте и считает, что это и есть истина. Позже бывает очень сложно отступиться от собственных устаревших убеждений. Это чревато потерей авторитета, прежде всего перед самим собой. Страшно осознавать тот факт, что, прожив, допустим, сорок лет, задавая вечные вопросы себе и Богу, ты так и не нашел на них ни единого верного ответа. А еще страшнее, что эту собственную гордыню и дурь, ты вбил в голову своим детям. Вот это и есть старость. Мимо их столика просеменила официантка-пышечка. Алукард не смог не одарить ее своим вниманием, сделал еще глоточек, и, слегка наклонившись к госпоже, зашептал на ушко. — Я немного побалуюсь, ты не против? Взгляни на нее, сладость какая. Как думаешь, если я ее укушу, она брызнет мне в лицо, как спелая, налитая соками ягодка? Интегра подавилась бобами, закашлялась. — При мне ты никого, кроме меня, кусать не будешь, — машинально ответила она, а затем, поняв, что сказала лишнее, поправилась, — вернее, никого вообще кусать не будешь. — Как жестоко с твоей стороны ограничивать Дракулу в питании на его родной земле. Госпожа, смилуйся, закрой глаза, я проверну все быстро, чисто и безболезненно. Милая, я тоже хочу есть. — Дракула теперь на диете. — Простите, вы сказали, «Дракула»? — с отчетливым немецким акцентом послышалось спереди. Перед их столиком, как черт из табакерки возник невысокий стройный мужчина сорока с лишним лет, в клетчатой зеленой приталенной жилетке и штанах из той же ткани. Короткие волосы, оттенка душистого темного шоколада красиво лежали, наполовину скрывая уши, а глаза, пышущие такой же зеленью, что и у девочки в самолете, казалось, глядели прямо в душу. В руке мужчина держал свернутый в рулон текст, распечатанный на десятках листов формата А4. Алукард, оглядев его, стал белее листа бумаги. В общих чертах подошедшего он невольно узнал ненавистного Джонатана Харкера. Интегра, ощутив резкую перемену в состоянии, крепко схватила свое чудовище за правую руку. «Кто это такой? Почему ты так на него реагируешь? Это друг или враг? Отвечай, проклятый. Мои мысли слишком громкие, чтобы их не замечать!» — мысленно закричала она. Чудовище морзянкой три раза отбило по ее руке «Харкер». Леди не сразу смогла понять, что он ей говорит. «Это невозможно. Харкер мертв. Может быть, ты обознался?» Чудовище еле заметно пожало плечами. Мужчина выжидающе улыбнулся. Интегра невольно взглянула на его зубы: те имели вполне человеческий, даже слишком человеческий вид. Такими обычно были зубные импланты, посаженные на мост, — чудо стоматологии. Должно быть, человек имел хороший заработок, раз мог позволить себе такое. — Присяду, не против? — залепетал мужчина, и, считав молчание как знак согласия, забрал с соседнего столика кресло и сел напротив обоих. — Простите, если смутил. Забыл представиться. Аксель Фухс, актер столичного театра, а пока, как и вы, гость этого прекрасного города. Будем знакомы? Он протянул вперед ладонь для рукопожатия. Чудовище с госпожой нервно переглянулись. Алукард перехватил инициативу, и, притворившись человеком, игнорируя руку, решил представиться. — Влад. Просто Влад. И моя будущая супруга, Интегра. Будем знакомы. «Будущая супруга?! — моментально вспылила леди. — Впрочем, ладно. Не скажешь же ты, что я твоя госпожа. Будь по твоему, притворимся парой». — Интегра… Какое необычное и красивое имя! Вы, своего рода, уникальны, Fräulein⁸. Интегру начало мутить. В памяти невольно замелькали паршивые воспоминания о дяде и майоре Монтане, — единственных, кто смел ее так называть. Оба впоследствии умерли от ее руки. — Вы в порядке? — обратился к ней немец, заметив, как стремительно кожа ее лица приобрела сероватый оттенок. — Не употребляй иностранных слов, — встрял Алукард, отвлекая на себя все внимание человека, залпом допил остаток вина. Ко всем, исключая госпожу в далеком детстве и Королеву, он высокомерно обращался на «ты». Жаль, что в английском разницу между «ты» и «вы» нельзя было определить сходу. Невербальные жесты и интонация хорошо давали понять собеседнику, в каком тоне он с ними говорил. — Иностранные речи смущают. Сейчас, в нашем обремененном положении это может спровоцировать большую неприятность. Леди до боли сжала ладонь своего чудовища. «Еще и беременной сделал. От себя? Конечно от себя. Ох, и влипла же я…» — Все в порядке. Этот человек не собирался оскорбить твоих чувств, — обратился к ней Алукард, подал стакан воды, а затем резко и с агрессией переключился на актера. — Что привело столичного трагика в предгорья Карпат? — Работа, — растерялся мужчина. Вампир зацепился за его растерянность и пошел в атаку. — М, да, работа. Выступаешь? В театре драмы? Не маловата ли сцена для птицы высокого полета? Иностранец, вдобавок из столицы. Где твоя труппа? Один? Удивительно! С чего это вдруг крохотная Бистрица стала для паяцев милее Бухареста? Немец поднял вверх ладони и затараторил, прерывая поток неудобных вопросов. — Я прибыл в этот далекий край, чтобы найти ответы! Мы ставим «Дракулу» в следующем сезоне. Название хорошее, нужное. Но в произведении есть несколько недосказанных моментов. Впрочем, помимо этого, есть еще одна загвоздка: я не могу сердцем понять животный страх. Не поймите меня неверно, но ужасы войны и потерь, которые нам, современным людям, совершенно приелись, разительно отличаются от того, что пережил мой герой. По роману его путь начинался с Бистрицы. — Тебе выпала роль Харкера? Удивительное сходство… Значит, ты прибыл сюда за впечатлениями? Актер облегченно выдохнул и кивнул. — Да, именно за ними. Вы местный, я же угадал? Быть может, поделитесь чем-то, что не пишут в интернете? Я понимаю, что Дракула — всего лишь выдумка, но Стокер писал, отталкиваясь, можно сказать, от мироощущения местных. — Выдумка… — недобро повторил вампир, невольно приняв это как оскорбление в свой адрес. Леди незаметно перетянула его ладонь на свое колено, надеясь тем самым перевести внимание на себя и снять напряжение. Ее вспыльчивый гордец вполне мог покончить с человеком прямо на людях. «Спокойно, — мысленно приказала она. — Нам нельзя себя обнаружить. В Британии я могу замять твою жестокость, но тут не Британия. Если не хочешь международный скандал, в ходе которого на меня спустят всех собак — усмири свой пыл и лучше пошли этого человека куда подальше. Ты же Дракула, ты умеешь». Широкая ладонь сжалась на твердой коленочке. Пыл его этот жест никак не смирил, но немного отвлек. Трогать госпожу за колено в принципе никогда раньше не разрешалось. Алукард раздраженно хмыкнул, и, стянув с себя очки, пристально зыркнул человеку в глаза. Прежде, чем приказывать, у жертвы следовало нащупать душу. Подчинять людей своей воле он умел, как никто другой. Прошли две минуты. Он все еще сидел неподвижно, а актер непонимающе моргал. Душа актера ощущалась, но находилась невероятно далеко, за непроходимой стеной иных душ. Невольно возникло странное ощущение, будто Алукард глядел не на человека, а в зеркало на самого себя в прошлом. Не осталось сомнений — перед ним был совершенно не человек. Оторвавшись от взгляда зеленых глаз, он быстро, не поворачивая головы, огляделся по сторонам. Людей было слишком много, чтобы начинать разборки, госпожа тоже была слишком близко и могла пострадать, а немертвый, прикинувшийся человеком, по ощущениям, был в разы сильнее того, чем был Алукард на данный момент. Рука с хозяйского колена нервно дернулась. Вампир вручил госпоже вилку и шепнул на ухо, стараясь не показывать тревоги. — Доедай скорее. Интегра выпала в осадок, машинально сунула в рот большой кусок яичницы. Желток вкусно растекся по языку. Было уже не до еды, Алукард впервые не смог простым и привычным способом исполнить ее приказ. Актер бросил перед обоими помятую старую инсценировку на немецком, на нескольких десятках листов, а затем с азартом развел руками, и обратился к вампиру. — Сыграем? Вы ведь мой коллега? Притворщик. Таких я чую за версту. Что вы, не смейте воспринимать близко к сердцу слова шута, — уверенно задекламировал он, а затем сказал очень просто и совершенно без акцента. — Весь мир — это сцена⁹. Возьмите «буквы», — он легонько кивнул на текст, — прочтите. Это очень просто, к тому же, вы, как никто другой, подходите для роли великого Носферату. Прочтите и дайте честный ответ. Алукард загнанно зыркнул в текст, где черным по белому была выбита только одна повторяющаяся фраза: «Jonathan: Hat Dracula Wilhelmine geliebt?¹⁰» — Да как ты смеешь? — зло процедил вампир сквозь плотно сомкнутые зубы. — Так любил или нет? — бесстрашно надавил Актер. Алукарда объяла первозданная ярость. Он схватился за нож, спокойно лежащий близ тарелки госпожи — первое, что попалось под руку. Госпожа тут же накрыла его руку своей, сжала в кулак, и, второй рукой выхватив прибор, со звоном бросила в тарелку. Оба сильно порезались. Затем она резко поднялась из-за стола, не отпуская свое чудовище, заставляя подняться вместе с собой, что он, скрипнув зубами, послушно совершил. Они оба были на людях, приходилось слушаться, чтобы не привлекать к себе лишнее внимание. — Отдай приказ, и я уничтожу эту чернь. — Нет, — твердо перебила она чудовище и до боли сжала его руку, надеясь на то, что он не позволит себе дергаться. — Мы уходим. Актер довольно ухмыльнулся. Леди быстро вывела чудовище из помещения за руку, громко отставив в сторону тяжелое кресло. Вслед за ними тянулся небольшой шлейф из крохотных капель крови. Прошла пара минут. Интегра, не расцепляя рук, затащила чудовище в номер, и, захлопнув дверь, начала разборки. — Кто это был, мать твою? Местный? Дружок твоей беспутной молодости?! А? Отвечай честно. — Понятия не имею, — на эмоциях рыкнуло чудовище, — я эту тварь знать не знаю. С местными, как ты говоришь, я водился, но только затем чтобы после, связав руки и ноги, подать к столу как изысканное лакомство. Единственное, что могу сказать — эта тварь знала, с кем говорит, и ни грамма не боялась своего собеседника. — Не боялась… — нервно повторила Интегра. Взгляд ее панически забегал по комнате. В голове завертелись возможные варианты дальнейших событий. Если незнакомец явился за ответами к ее чудовищу, значило ли это, что окружающие люди были ему совершенно безразличны? Будет ли он их преследовать? Преследует ли уже? Она испустила тяжелый вздох, и, наклонив голову вперед, заметила свою и его сцепленные руки. Обе белых перчатки: его и ее были насквозь пропитаны кровью. Интегра медленно, через силу разжала собственные пальцы. После сильного перенапряжения сделать это было очень трудно. Ее перчатка была разрезана практически до середины. Стянув ее с руки, она увидела тянущийся от запястья до ладони тонкий неглубокий порез. От движений края раны больно расходились. Алукард вытянул вперед шею, чтобы рассмотреть ее увечье. Вокруг раны кожа была чиста, и лишь тонкий большой пальчик нелогично был заляпан совершенно не ее кровью. Вампир взглянул на свою, успевшую зажить руку, и, нервно цокнув языком, подхватил леди под руку, быстро отвел в ванную. Встав позади, он, начиная с большого пальца, промыл рану теплой проточной водой над раковиной. — Что ты делаешь? — еще не до конца понимая, что произошло спросила она, зависла взглядом на воде розоватого от крови оттенка. — Ты что, не хочешь зализать этот порез? — Рану лучше не трогать языком. Мы порезались оба, и прилично обляпали друг друга. Если бы я начал облизывать, моя кровь наверняка могла бы попасть в рану. А это смерть, госпожа, долгая и мучительная. Зная тебя, я уверен, ты бы этому точно не обрадовалась. — Какая забота… — растерянно согласилась она, позволяя слуге вымыть себя. Подняв взгляд, леди взглянула в зеркало, нахмурилась, увидев отражение. Холодная серебряная гладь цинично являла миру только ее. Вампир выключил воду, и, осторожно промокнув рану полотенцем, поднял ее руку вверх. В отражении полотенце словно было подхвачено невидимой ладонью, а рука безвольно замерла в воздухе. Алукард плотно перемотал ее рану алой лентой своего галстука, также отсутствовавшего в отражении. — Почему зеркало не отражает тебя? — Не только зеркало. По мнению Бога меня не должно существовать. Возможно он прав. Чудовищам не место в мире людей. Им нигде нет места. Меня ничто не отражает: ни металл, ни вода, ни ваш новомодный пластик. Себя я могу увидеть только в глазах смотрящего. Леди тихонечко отклонилась назад и прижалась к его телу, как бы проверяя был ли он на самом деле. Голова коснулась раскрытой рубахи, седые волосы проехались по бледной коже ключиц. Алукард развел руки в стороны, не понимая ее странного жеста. Отсутствие отражения было для него вполне естественным, но его леди теперь эта особенность отчего-то не устроила. Она не любила смотреть в зеркало, прежде всего потому, что со временем стала замечать бренность собственного человеческого тела: каждую морщинку и складочку, потерявшую эластичность кожу, седые волосы, иные возрастные изменения лица. Все это намекало ей о скорой смерти. Неизменными оставались только глаза. Зеркало показывало не только внешность, но и тихонько намекало, не отражая никого иного, на ее тотальное одиночество. Сейчас в серебристой глади она вновь видела только себя, хотя, на самом деле, наконец то стояла перед ней не одна. — Потому ты так часто приставал ко мне по вечерам, когда я работала? Хотел себя увидеть в моих глазах? — Не только, мне просто было одиноко. Я выходил, чтобы встретиться с тобой, — честно ответил вампир и опустил руки. Тесное положение тел подталкивало к объятиям, вот только, обними он ее, и она, строптивая, тут же скинула бы руки и лишила его даже крохотного прикосновения своей спины. — Все, госпожа, неминуемо одиноки: и чудовища, и люди, и псы. Жажда избавления от этой муки заставляет нас жить. Мы все идем разными путями и неминуемо жаждем сомкнуться в одной желанной точке под названием «вместе». Не имеет значения, кто эти двое: влюбленные, ребенок и его мать или отец, два настоящих друга, или любой человек и Господь… Да, быть может, люди все же не настолько одиноки, Бог с ними всегда. Но не со мной. Буду банален, но путей избавления для таких, как я, чудовищ, всего два: ненависть и любовь. Первый, кровавый, намертво сопряженный с желанием иметь власть — мой путь. Реки пролитой крови, миллионы оборванных жизней, неисчислимое множество поглощенных душ... Все впустую. Внимание и поддержку окружения можно купить или получить силой, путем завоевания или устрашения, но это ни на толику не избавляет от тотального одиночества. Все это иллюзия, притворство, симулякр. Сердце мое пустует — в нем нет имени того, кто бы мог меня избавить хоть ненадолго от этой невыносимой пытки. — А второй путь? — осторожно спросила Интегра, разглядывая через отражение пустоту позади себя. Утром ее вампир отказался давать ответ на похожий вопрос. Тяжелый вздох зашевелил волосы на седой макушке. Древнегреческий ли Алукарда преследовал рок, или это была часть божественного провидения, или простое совпадение — все, кого он смел впустить в свое сердце, были несчастны и впоследствии кончали с собой. В каждом случае (а их было всего-навсего два), он винил себя, и был прав. Сердце Интегры так же было пусто. После смерти Виктории у нее совершенно не осталось родных людей. Никого, кроме ручного чудовища. Однажды не позволив ей умереть, он шел с ней в ногу через всю жизнь до катастрофы, нередко намекая, особенно после совершеннолетия, что их отношения были далеко не деловыми. Леди опустила правую руку, и, невольно коснувшись закованной в перчатку кисти вампира, хмуро спросила. — А что, если мы с тобой, как ты сказал, «сомкнемся в желанном “вместе”»? Ничего такого, просто избавим друг друга от одиночества, временно, пока смерть нас не разлучит. Алукард недоуменно зыркнул на госпожу через зеркало. Она пыталась смотреть на него, примерно представляя через отражение, где бы могли находиться его глаза. К сожалению, на деле, ее взгляд сосредоточенно рассматривал его длинный с горбинкой нос. — Разве тебе не противно мое общество? — Отсутствие твоего общества противно мне больше. Оба горько прыснули. Общество немертвого трудно было назвать желанным, учитывая его обычное поведение на людях. Появляясь где-то с госпожой, вампир непременно начинал что-то из себя строить. Юмор у него тоже был своеобразный, местами совершенно жестокий и черный. Нередко он выводил ее из себя, требуя к своей персоне слишком много внимания, позволял колкости в ее адрес и откровенно приставал и пакостил. Но все это были ничтожные мелочи, по сравнению с поддержкой и вниманием, получаемым леди на протяжении всех лет. Он был всецело на ее стороне с самого первого дня, помогал как мог пережить смерть отца, поддерживал вредными советами ее во время обучения, тенью присутствовал на почти всех заседаниях круглого стола, и у Королевы, и на встречах в правительстве. Интегра знала — он всегда, что бы не случилось, будет рядом и поддержит, потому была смела и дерзка, нередко груба, из-за чего частенько выбивала для своей организации небольшие приятности. Интегра была единственной из Хеллсингов, кто воспринимал чудовище, как личность, друга, и даже немного больше. — Открывай замок своего сердца и вписывай туда мое имя, — дерзко приказала она, сделав лицо невозмутимым, будто речь шла не о предложении встречаться, а об очередном очень важном документе. — Тебя вписывать вместе с фамилией и остальным, или только имя? — растянувшись в ухмылке, уточнил Алукард. — Имени будет достаточно. — А ты мое впишешь? Леди замерла, растерявшись. У чудовища было очень много имен. — В нем всего четыре буквы, — добро подсказало чудовище. — В твоем сердце я хотел бы звучать свободным. Не стоит вписывать в него имя, данное рабу. Впиши человечье, настоящее, мое. — Само собой, — понимающе закивала она, и, на полном серьезе задумавшись о том, как вписать его имя, впала в ступор. — В чем дело? — Не мог бы ты показать мне образец «сердечного документа»? Я таких еще никогда не заполняла. — Конечно, — спустя небольшую паузу ответил Алукард. Немертвому потребовалось немного времени, чтобы перевести ее просьбу с управленческого на человеческий язык. Скользнув в щели между руками и тонким телом, он мягко стиснул свою леди в объятиях. Интегра не сразу поняла, что произошло. Сперва она увидела, как в отражении ее костюм смялся с обоих боков, затем почувствовала сжатие в районе живота. Она недоуменно поглядела на обнимающие ее руки. — Я не разрешала себя касаться. — Ты просила образец «сердечного документа», я тебе его предоставил. Или в твоем понимании люди, соглашаясь идти нога в ногу до конца своих дней, должны обменяться расписками? — Не знаю, — она нервно поджала губы. У Интегры никогда не было отношений. Она всегда производила на собеседников пугающее впечатление несгибаемой железной леди, потому после трагедии в Лондоне желающих занять место в ее трепещущем сердце было совсем немного. Некоторых особенно алчных безумцев прельщало богатство и статусность, но, прибыв в особняк, на следующий же день после приватной беседы с обладательницей приданого, они без оглядки уезжали прочь. Леди побывала на двадцати одном свидании с разными мужчинами, надеясь найти среди них менее противного, чтобы исполнить долг перед родом и человечеством, но ни один не способен был хоть чем-то заинтересовать ее даже в приятной светской беседе. Иной раз сидя за накрытым столом в ресторане с малознакомым представителем знати, она, подперев кулаком щеку, сверлила усталым взглядом собеседника, ожидая, пока тот закончит бравые речи о себе. Затем, молча поднявшись и объяв взглядом недопитое вино, она вспоминала трагически исчезнувшее чудовище (вино всегда ассоциировалось у нее с Алукардом) и уезжала домой. Воистину, клишированным джентльменам ее сердце предпочитало настоящих чудовищ. Алукард был единственным мужчиной, спокойно и с улыбкой переносящим почти все ее капризы. Только он мог присесть ей на уши и трещать, пока от обилия информации не заболит голова. Только его, несмотря на недостатки, ей действительно интересно было слушать. — Прикажешь отстраниться? — поинтересовался вампир, не отпуская госпожу из объятий. Интегра задумчиво объяла взглядом свое отражение, и, осторожно дотронувшись до его руки, помяла пальцами. — Обними крепче. Алукард послушно исполнил просьбу, стиснув ее сильнее, насколько было возможно, чтобы она могла более-менее свободно дышать. Пиджак смялся еще в нескольких местах. На ткани теперь отчетливо виднелись очертания двух сильных рук. По губам леди медленно растянулась довольная улыбка. На лживой глади зеркала наконец-то она была не одна. — Смотри, кажется, я нашла способ вернуть тебе отражение. Вампир широко улыбнулся. Еще никто так сильно не жаждал увидеть его рядом с собой в зеркале. Его в принципе не хотели видеть ни Господь, ни смертные. Упрямец и гордец, он в детстве нервировал своим простым присутствием весь султанский двор, затем, многие годы спустя, стал деспотом и кошмаром для обеих супруг и собственной страны, а после смерти не оставлял в покое ни живых, ни мертвых. «Недолюбленный ребенок» — писал про него в своем дневнике Артур. Интегра, читавшая немногочисленные, оставленные лично для нее труды, молча соглашалась с его мнением, полагая, что и сама из-за скорой потери отца стала точно такой же. Во многом она и ее ручное чудовище были похожи. — Мы органично смотримся вместе, как считаешь? — поинтересовался у леди вампир, и, тихонечко опустив подбородок на ее плечо, сделал еще пару складочек на костюме. — Пожалуй, — удовлетворенно согласилась она, и спустя мгновение строго добавила: — только главной в нашем «вместе» буду я. — Само собой.